Залевская глава 5

Залевская «Слово в лексиконе человека»

Глава 5 Лексикон человека в свете исследований 80-х гг.

5.0. Задачи главы 5 (162). 5.1. Теоретические основы исследования лексикона (162). 5.2. Новые данные об организации лексикона (173). 5.3.Дальнейшее развитие гипотезы лексикона человека (179). 5.4. Задачи по следующих исследований (180).

5.0. В задачи завершающей главы монографии входят, во-первых, соотнесение гипотезы лексикона, в принципе сформулированной в 1977 г., с более поздними отечест венными и зарубежными исследованиями в этой области, а во-вторых, краткая информация об основных направле ниях дальнейшего изучения разных аспектов проблемы лек сикона, предпринимаемых в Калининском государственном университете.

Не имея возможности дать подробный обзор новейших публикаций по всем вопросам, связанным с исследованием лексикона человека, ограничимся обсуждением лишь наиболее принципиальных положений, а именно, того, как развиваемые в работе теоретические представления соотносятся с результатами научных изысканий последних лет, а также того, какие новые данные обнаружены в связи с изучением принципов организации лексикона.

5.1. В связи с теоретическими основами исследован-ия лексикона представляется важным отметить следующее.

Как было показано в гл. 2, специфика единиц лексикона индивида устанавливалась нами с опорой на концепции Л. В. Щербы и И. М. Сеченова и выводилась из анализа струк туры речемыслительной деятельности человека. Это побуж дает прежде всего остановиться на том, как названные ис ходные положения обсуждаемой гипотезы лексикона воспри нимаются с позиций сегодняшнего дня.

Несомненно, полностью сохраняют свою актуальность высказывания Л. В. Щербы о роли «весьма сложной игры сложного речевого механизма человека в условиях конкрет ной обстановки данного момента» (Щерба, 1974, с. 25) и об основных характеристиках этого механизма (Там же, с. 25—27), тем не менее время показало необходимость не которого уточнения отдельных моментов с учетом разви тия научных представлений о специфике психической жизни индивида.

Признавая справедливость указания Щербы на то, что речевая организация человека не может быть простой сум мой индивидуального речевого опыта и предполагает его пе реработку, мы должны добавить, что речевой опыт сущест вует не сам по себе, не ради самого себя, а как средство взаимодействия индивида с окружающим его миром; следо вательно, речевой опыт всегда включен в более широкий деятельностный контекст, с которым должны увязываться про дукты переработки речевого опыта как одной из составляю щих многогранной деятельности человека. Поскольку субъект деятельности не пассивно воспринимает мир, а активно вза имодействует с ним, познавая его закономерности, преломляя их через призму мотивированности и предметности своей деятельности, речевой опыт неразрывно связан с когнитивным и эмоциональным опытом индивида. Он не может подвергаться переработке вне соотнесенности с индивидуальной картиной мира и вне эмоционально-оценочного маркирования, хотя это вовсе не исключает необходимости переработки и упорядоче ния, обеспечивающих готовность к использованию в речи того, что составляет специфику самих языковых единиц и ле жит в основе их успешного функционирования в процессах го ворения и понимания речи.

Далее, своеобразие переработки речевого опыта опреде ляется психофизиологической природой речевой организации человека. Однако Щерба указал лишь на одну сторону этого феномена, имея в виду «такие процессы, которые частично (и только частично) могут себя обнаруживать при психологическом наблюдении», вследствие чего умозаключать о речевой организации можно только на основании речевой деятель ности индивида (Там же, с. 25). Но еще более существенным является то, что речевая функция человека и все связанные с нею процессы неотделимы от восприятия, памяти, мышле ния и т. д. (ср.: Брушлинский, 1982, с. 28), т. е. изучение речевой организации требует глубокого понимания специ фики взаимодействия всех составляющих сложного комплек са познавательных процессов человека. В частности, для выявления того, что стоит за словом в индивидуальном со знании в качестве продукта переработки разнообразного (не только речевого) опыта, необходимо знать особенности восприятия и переработки человеком разнородной инфор мации об окружающем его мире; для установления специ фики функционирования единиц лексикона в процессах про изводства и понимания- речи требуется учет закономернос тей речемыслительной деятельности индивида; обнаружение принципов организации лексикона невозможно без опоры на современные модели памяти, а если быть более точным, — ни один из названных вопросов не может рассматриваться в отдельности, поскольку становление единицы лексикона для индивида, ее хранение и использование — это лишь услов но выделяемые для научного анализа и детального иссле дования аспекты единой жизни слова в лексиконе человека. Таким образом, умозаключения о лишь частично наблюдае мых процессах не могут делаться без выхода за рамки строго лингвистического анализа продуктов речевой дея тельности.

Щерба рекомендует также использовать метод экспе римента, базирующийся на оценочном чувстве правильнос ти или неправильности высказывания как достоянии носителя того или иного языка и служащий хорошим дополнением к умозаключениям о речевой организации на основании ре чевой деятельности индивида. Исследования последних лет показали, что возможно целенаправленное создание таких экспериментальных ситуаций, которые позволяют эксплици ровать различные аспекты и этапы процессов, не поддаю щихся прямому наблюдению, однако формулировать какую-то гипотезу, выбирать соответствующую экспериментальную ме тодику для ее проверки, а также анализировать получен ный материал можно только с позиций определенной сово купности исходных теоретических представлений о специфике речевой организации индивида (см. подробнее Залев- ская, 1987), а это опять-таки выходит за пределы компе тенции лингвистической теории и лингвистического экспери мента в понимании Щербы. Кроме того, судить о речевой ор ганизации позволяет и использование ряда других источни ков, таких, как наблюдение над развитием речи в онтогенезе, анализ речевых ошибок в условиях нормы речи, изучение на рушений речи при афазиях и т. д., что значительно расширяет возможности разностороннего исследования речевой эр- ганизации и множественной перепроверки гипотез и резуль татов.

Указывая, что речевая организация индивида является со циальным продуктом, Щерба специально оговаривает, что ин терпретируемое в качестве «индивидуальных отличий» на самом деле также социально обусловлено семейными, про фессиональными, местными и прочими условиями. Это поло жение концепции Щербы полностью согласуется с признан ной в отечественной психологии и психолингвистике изна чальной включенностью индивида в социум: познающий мир ребенка развивается в микросистеме «ребенок — мать», ког да образ мира матери постепенно частично «переливается» в образ мира ребенка через совместную деятельность и об щение (Смирнов С. Д., 1985, с. 147); усваивая систему языковых значений, человек овладевает зафиксированным в последних социальным опытом (см. подробное и разносто роннее обсуждение этого вопроса в работе. Тарасов, 1987). Думается, здесь также необходимо уточнить, что социаль ный опыт усваивается индивидом не только по линиям зна ний о мире и языковых знаний: он воспринимает и приня тую в социуме систему норм и оценок, направляющую эмо ционально-оценочное маркирование всего, что фигурирует в индивидуальном сознании.

Одним из аргументов Щербы в пользу социального ха рактера речевой организации является указание на то, что индивидуальная речевая система служит лишь конкретным проявлением языковой системы, однако не случайно при этом дается предостережение против отождествления названных понятий как «теоретически несоизмеримых»: такое отождест вление имело место во времена Щербы и допускается до сих пор, например, когда исследователи ищут и видят в мате риалах психолингвистических экспериментов, речевых оши бок, наблюдений над развитием речи в онтогенезе или над нарушениями речи при афазиях и т. д. только то, на что их нацеливают лингвистические постулаты, выведенные из анализа слова как единицы лексико-семантической системы языка, и не учитывают, что индивидуальный лексикон явля ется продуктом переработки не только речевого опыта че ловека (см. критический анализ подобных случаев в работах: Залевская, 1975, с. 49—57; 1982, с. 23—26). Отмечая, что человек, формирующий свою речевую систему, и научный исследователь, выводящий языковую систему из языкового материала, пользуются одним и тем же источником, Щерба считает работу, совершаемую в первом случае, «совершенно тождественной» второму случаю и видит разницу между ними лишь в том, что одна из них протекает бессознательно, а другая — сознательно (Щерба, 1974, с. 35). При справед ливости утверждения принципиальной общности исходного языкового материала для переработки его носителем языка и исследователем-лингвистом нельзя сводить различия между этими двумя случаями к противопоставлению бессознатель ности и сознательности соответствующих процессов. Начнем с того, что любой психический процесс всегда формирует ся на разных уровнях сознательного и бессознательного, ха рактеризуется сложными переходами и взаимодействиями этих уровней (Тихомиров, 1984, с. 36; см. также: Бессозна тельное, 1985). Известно также, что ребенок, свободно вла деющий практически своим родным языком и проявляющий особый интерес кг языковым знаниям на стадии «Почемучки», тем не менее испытывает значительные трудности при изу чении грамматики того-же языка в школе, когда ему при ходится переключаться с самостоятельно выработанной сис темы функциональных ориентиров на абстрактную систему метаязыковых понятий и прескриптивных правил. По всей ви димости, это можно объяснить рядом причин, в том числе таких, как формирование функциональных ориентиров в невербальном коде, субъективное переживание неразрывности языковых и энциклопедических знаний, специфическая роль операциональных и предметных значений и т. п. Как бы то ни было, вызывает сомнения правомерность признания «со вершенной тождественности» работы лингвиста и «неофита данного коллектива, усваивающего себе язык этого коллектива, т. е. создающего у себя речевую систему на основании языкового материала этого коллектива (ибо никаких других источников у него не имеется)» (Щерба, 1974, с. 35): в зависимости от комплекса факторов переработка языкового материала неофитом может в той или иной мере прибли жаться к целенаправленной метаязыковой деятельности линг виста, но может и значительно отличаться от последней. Скорее всего именно концентрация внимания на тех функ циональных ориентирах, которые отличают речевую организацию от описательных грамматик, должна лечь в основу лингводидактических рекомендаций, способных обеспечить эффективное управление учебной деятельностью по овладе нию языком.

Нетрудно заметить, что сделанные уточнения некоторых положений концепции Щербы были фактически подготовлены материалом гл. 2; более того, они оказались реализованными через использованный в монографии комплексный под ход к исследованию лексикона и нашли отражение в пред ложенной гипотезе специфики единиц индивидуального лек сикона и принципов его организации.

Обоснованность опоры на концепцию Сеченова при ис следовании специфики единиц индивидуального лексикона подтверждается публикациями последнего десятилетия. Прежде всего это касается повсеместного признания роли памяти как базисного, основополагающего механизма, обеспечивающего возможность проявления всех онтогенетически формирующихся видов деятельности, всех познавательных процессов человека (см., например, Асмолов, 1985; Бехтерева и др., 1985; Брушлинский, 1982; Величковский, 1982, 1987; Восприятие речи, 1988; Механизмы деятельности моз га, 1988; Найссер, 1981; Норман, 1985; Хофман, 1986); ср. с рассмотрением памяти как краеугольного камня психичес кого развития у Сеченова и с изложенной в гл. 2 трактовкой лексикона как средства доступа к единому информационно му тезаурусу человека, обеспечивающему возможность ре- чемыслительной деятельности.

Представляется также важным отметить плодотворность дальнейшего развития идей Сеченова в ряде отечественных философских и психологических исследований. Так, взаимо действие внутренних и внешних знаков, диалектическое един ство образного содержания и знаковой формы чувственного отражения обсуждает Н. И. Губанов (1986), детально рас сматривающий роль перцептивно-предметной деятельности человека в формировании чувственных образов, без опоры на которые невозможно функционирование языка. Специфика становления в сознании человека образа окружающей его действительности исследуется в работах Б. Ф. Ломова с со трудниками (Завалова и др., 1986; Ломов, 1986; Ломов и др., 1986), где выделяются следующие три основных уровня пси хического отражения.

I. Базовым в системе образного отражения является уровень сенсорно-перцептивных процессов, который формируется на самых начальных ступенях психического развития индивида, но не теряет своего значения в течение всей его жизни. Отражение разнообразных свойств окружающих человека предметов обеспечивается ощущениями разных модальностей (зрительными, слуховыми, тактильными и др.) при наличии многообразных постоянных и переменных связей между всеми сенсорными модальностями (ср. с ассоциированной чувственной группой у Сеченова и с развитием его идей в разд. 2.5).

II . Следующей ступенью в развитии познавательных процессов является формирование представлений как вторичных  образов предметов в том смысле, что представления могут актуализоваться без непосредственного воздействия предметов на органы чувств человека. К числу основных особенностей образа-представления относятся следующие: 1) по своему содержанию образ-представление предметен, как и сенсорно-перцептивный образ; 2) в отличие от последнего, образ-представление имеет как бы самостоятельное существование в качестве феномена «чисто» психической деятельности; 3) при формировании представления имеют место элементарные обобщения и абстракции, селекция признаков объекта, их интеграция и трансформация; 4) происходит схе матизация предметного образа за счет подчеркивания одних признаков и редуцирования других; 5) появляется своеобразная «панорамность» образа, позволяющая выходить за преде лы наличной ситуации; 6) образ становится собирательным, поскольку в представлении отражаются не только отдельные предметы, но и типичные свойства групп предметов; 7) про исходит преобразование последовательного (сукцессивного) процесса восприятия в одномоментную (симультанную) ум ственную картину .— целостный образ; 8) представления ста новятся базой для формирования образов-эталонов, концепту альных моделей, наглядных схем и т. п., лежащих в основе многогранной деятельности человека; 9) индивид овладевает различными способами оперирования представлениями, таки ми, как мысленное расчленение объектов и объединение их деталей, мысленное «вращение» объектов, их масштабное пре образование и т. п. (ср. у Сеченова выделение признаков пред метов, слияние впечатлений в «средние итоги», отвлечение от «чувственных первообразов» и т. д. в процессах анализа, син теза и сравнения или классификации).

III . Третьим уровнем психического отражения является уровень речемыслительных процессов, который называют также уровнем вербально-логического, понятийного мышления, уровнем интеллекта. Это уровень рационального позна ния, на котором происходит процесс опосредствованного от ражения действительности через оперирование понятиями и методами мышления, сложившимися в ходе развития общест ва. Для «овеществления», фиксации результатов обобщения и абстрагирования и для использования их в коммуникации ис пользуются знаки и знаковые системы, в том числе — язык (ср. у Сеченова указание на роль речи как системы услов ных знаков, которая придает объективность элементам вне- чувственного мышления, лишенным образа и формы).

Б. Ф. Ломоз и его сотрудники подчеркивают, что в ре альной жизнедеятельности индивида все уровни психического отражения взаимосвязаны, при этом связи между уровнями и формами отражения (образной и понятийной, знаковой) не однозначные и не жесткие — в реальных процессах они трансформируются, интегрируются, переходят друг в друга, а при исследовании психических процессов или конкретных видов деятельности можно, по-видимому, говорить не более как о ведущем уровне, который никогда не выступает сам по себе (Ломов, 1986, с. 18—19). К тому же ошибочно по лагать, что только третий уровень психического отражения связан с языком: «У взрослого человека слово как бы пронизывает все уровни психического отражения. Многочислен ные психологические исследования показывают, что слово влияет на развитие сенсорно-перцептивных процессов, вклкг- чается в динамику этих процессов. Именно благодаря слову формируются такие характеристики восприятия, как осмыс ленность и категориальность. Еще большую роль слово иг рает в формировании и развитии представлений, обеспе чивая их обобщенность, дифференцированность и устойчи вость. В структуре образа-представления отмечается как бы взаимопроникновение наглядной внутренней «картинности» и слова. Слово является опосредствующим звеном в процессе диалектического перехода от ощущения к мысли, обеспе чивая «движение познания» от единичного к общему, от кон кретного к абстрактному, от явления к сущности» (Ломов и др., 1986, с. 9). При этом слово выступает в роли универ сального «перекодировщика», благодаря которому происхо дит трансформация образов одних модальностей в другие (Там же, с. 12—13; ср. у Сеченова роль «звуковой группы» в составе «чувственной группы» и при вычленении ее из по следней, а также развитие этой идеи в разд. 2.5).

Сопоставление приведенных высказываний с изложени ем в гл. 2 наших представлений о специфике слова как еди ницы индивидуального лексикона показывает, что сформули рованная в работе (Залевская, 1977) гипотеза не только не устарела, но получила подкрепление благодаря публикациям других авторов. Не имея возможности подробно обсуждать все теоретические положения, связанные с этой гипотезой, укажу лишь на следующее.

Во-первых, можно считать доказанной правомерность трактовки слова как единицы индивидуального лексикона в качестве продукта переработки многогранного (чувствен ного и рационального, индивидуального и социального) опы та человека при акцентировании внимания на взаимодей ствии разных уровней и форм психического отражения; ср., например, указания на роль «довербального познавательного опыта индивида» (Павилёнис, 19866), «базального слоя вну тренней организации психического» (Пономарев, 1983), «предпонятийной системы» (Горелов, 1984), «доязыкового механизма ориентации в окружающей реальности» (Горелов, 1987).

Следует подчеркнуть, что наши представления о том, что стоит за словом в индивидуальном сознании, согласуются с идеями отечественной психосемантики (см.: Петренко, 1983, 1988; Шмелев А. Г., 1983) и близки к трактовке сущ ности концептуальной системы в работах Р. И. Павилёни- са, в понимании которого концептуальная система — «это не совокупность правил употребления языковых выражений и не свод «энциклопедических знаний о мире», а система вза- | имосвязанной информации, отражающая познавательный опыт индивида на самых разных уровнях (включая довербальный и невербальный) и в самых разных аспектах познания, ос мысления мира: наиболее абстрактные концепты в такой системе континуально связаны с концептами, отражающими наш обыденный опыт как часть одной концептуальной системы» (Павилёнис, 1986а, с. 387); к тому же «язык сам по себе не выражает никаких смыслов, существующих не зависимо от концептуальных систем» (Там же, с. 386); ср. также трактовку текста как целостного комплекса язы ковых, речевых и интеллектуальных факторов в их связи и взаимодействии (Новиков, 1983).

Факт постоянной опоры индивида на то, что Сеченов называл «чувственным первообразом» и о чем А. Н. Леонть ев (1975) говорил как-о возвращении значений к чувствен ной предметности мира, многократно доказывается при ана лизе материалов психолингвистических экспериментов, когда на предъявление слова испытуемые реагируют описанием обозначаемого этим словом объекта, его свойств, признаков и т. п. В повседневной жизни роль опоры на чувственно- предметные корни значения слова настолько велика, что человек, как правило, не разграничивает само слово и то, что обеспечивает его понимание и использование в общении, ср. (Жинкин, 1982, с. 100). Здесь уместно привести выска зывание В. И. Слободчикова о том, «основные перцептивные категории (пространство, время, движение, цвет и др.), а также энергодинамические и валентные содержания взаимо связей возникают так рано и оказываются такими надеж ными практическими ориентирами в сфере людей и вещей, что впоследствии они очень редко и в исключительных об стоятельствах становятся предметом рефлексивного созна ния» (Слободчиков, 1986, с. 19—20). В то же время Сече нов справедливо отмечал, что у взрослого человека очень часто теряется всякая видимая связь между мыслью и ее чувственным первообразом, поскольку между ними лежит длинная цепь «превращений одного идейного состояния в другое» (Сеченов, 1953, с. 225). Феномен утраты такой связи может обсуждаться с позиций введенного К. Марксом поня тия превращенной формы; см., например, применение этого понятия (хотя и в несколько ином аспекте) в работах А. А. Леонтьева (19766), Е. Ф. Тарасова (1986) и др.

Однако необходимо учитывать и то, что многие слова усваиваются человеком опосредованно, без прямой опоры на некоторый чувственный образ. Их значения устанавливаются через включение в уже сформировавшиеся системы значимых противопоставлений и обобщений, закрепленные в связях между словами как единицами индивидуального лексикона, или, наоборот, новое значение требует формирования не фик сировавшихся ранее связей за счет дальнейшего отвлече ния от их чувственных корней. Следует подчеркнуть, что изложенная в монографии гипотеза специфики лексикона и принципов его организации способна дать объяснение и роли чувственных основ значения слова, и фактов слияния слова с обозначаемой им вещью в актах оперирования сло вом, и феномена потери видимой связи с исходными чув- •ственными корнями, и механизмов поиска таких корней при идентификации значения слова индивидом (см. гл. 2 и 4).

Во-вторых, представления о роли признаков и призна ков признаков в становлении единиц лексикона и в органи зации последних, развиваемые в нашей гипотезе вслед за Сеченовым, получатот все большее признание в исследова ниях последних лет. Не имея возможности хотя бы пере числить наиболее известные работы по этому вопросу, ог раничусь ссылкой на книги Ф. Кликса (1983), И. Хофмана (1986), М. С. Шехтера (1981), Н. И. Чуприковой (1985). Важно отметить, что параллельно с разграничением при знаков признается и то, что объекты разных модальностей могут сопоставляться по своему семантическому коду, отож дествление объектов разной природы происходит на основе модально независимой формы семантической репрезентации (ср.: Артемьева, 1987, с. 5, 7; Хсфман, 1986, с. 176). Это хорошо согласуется с соответствующими положениями на шей гипотезы.

В-третьих, философские и .психологические исследования последних лет особо подчеркивают неразрывность знания и переживания значимости этого знания индивидом, акценти руют внимание на учении В. И. Ленина о субъективном об разе объективного мира как синтезе познавательного и оце ночного моментов (см., например, Кукушкина, 1984; Кор шунов, 1979, 1984; Артемьева, 1980, 1987); ср. с обязатель ностью эмоционально-оценочного маркирования единиц лек сикона по нашей гипотезе.

Что касается оправданности выведения специфики еди ниц лексикона из анализа структуры речемыслительной деятельности человека, то следует прежде всего сказать о нарастании в последние годы интереса к внутренней струк туре процессов производства и понимания речи как базе для исследования разных аспектов функционирования языка (см., например, Горохова, 1986; Кубрякова, 1986; Наумова О. Д., 1987). При этом предложенная в работе (Залевская, 1977) модель речемыслительного процесса не противоречит более поздним отечественным публикациям (см., например, Ахути- на, 1985а, 19856; Зимняя, 1985) и до сих пор сохраняет свою актуальность по следующим причинам: 1) в ней изна чально заложена первичность «компрессии смысла» с по следующим развертыванием образа результата речемысли тельной деятельности при взаимодействии синтаксиса и сло варя; 2) все рассматриваемые процессы протекают в единой информационной базе — ПАМЯТИ при условном выделении некоторых этапов, соответствующих идее многокодовости мышления; 3) предусматривается многостороннее внутризтап- ное и межэтапное взаимодействие процессов и получаемых с их помощью продуктов; 4) учитывается сочетание неосозна ваемой и осознаваемой психической деятельности при выве дении на «табло сознания» лишь конечных (и отдельных про межуточных) продуктов реализуемых неосознаваемых процес сов; 5) подчеркивается роль «пускового момента» как факто ра, направляющего построение образа результата речемысли-тельной деятельнести и далее контролирующего (через мно жественные петли обратной связи) успешность развертки компрессии смысла вплоть до получения конечного резуль тата; 6) указывается на отсутствие «жесткой» связи между планируемым результатом и путями его достижения, что до пускает выбор не только единиц разных этапов, но и страте гий оперирования ими, а также стратегий межэтапных пере ходов.

Следует особо подчеркнуть, что в нашей модели 1977 г, (т. е. до разработки популярных ныне «интерактивных» мо делей производства и понимания речи) предусматривалось внутриуровневое и межуровневое взаимодействие, в принципе согласующееся с идеей интеракции. Эта модель выгодно отличается от более поздних интерактивных моделей посту лируемым в ней взаимодействием синтаксиса и словаря как средств развертки компрессии смысла под контролем пуско вого момента и с учетом ряда внешних и внутренних фак торов и, кроме того, специфичным для отечественных работ признанием того, что происходит формирование мысли, раз вертывание образа речемыслительной деятельности, а не по дыскивание «вербальных одежд» для уже готовой мысли (см. подробнее разд. 2,2, 2,4).

Напомним, что анализ структуры речемыслительного про цесса привел в разд. 2.4 к выделению единиц лексикона раз ных степеней интегративности и к трактовке лексикона как системы кодов и кодовых переходов, обеспечивающей реали зацию различных этапов речемыслительной деятельности, тем самым была показана продуктивность обращения к рассмат риваемому пути исследования специфики индивидуального лексикона.

Обсуждение изложенной в гл. 4 гипотезы организации лексикона будет дано в разд. 5.2 попутно с анализом новых данных о лексиконе, полученных в нашей стране и за ру бежом. Здесь представляется важным отметить, что приве денные в теоретической гл. 2 ссылки на литературу 70-х гг. в большинстве случаев могут быть подкреплены более позд ними публикациями упомянутых там авторов, в которых имеет место либо буквально повторение цитируемых нами мест, либо дальнейшее развитие тех же идей в том же на- лравлении (см., например, Дубровский, 1980, 1983, а также высказывание Д. И. Дубровского о том, что оригинальная мысль идет впереди слова, в книге «Бессознательное», 1985, с. 282). Обоснование принципиальной необходимости опоры на первоначально использовавшиеся источники было дано в разд. 2.0.