Korenevsky_Khrist_evr

поддержанного Святополком, знаменовало кардинальный сдвиг в политическом развитии древнечешского общества: религиозный конфликт князь использовал для окончательного подчинения своей власти органов родового строя. Таким образом, в крещении чехов наглядно проступает одна из существенных закономерностей христианизации стран Центральной и Восточной Европы: этот процесс здесь протекает синхронно с формированием государственности, и решающая фаза христианизации совпадает с завершением политогенеза. В этих условиях новая религия оказывается, с одной стороны, востребованной политической элитой как более эффективное, нежели традиционное язычество, средство консолидации общества, а с другой – сопротивление христианизации со стороны племенной знати (под контролем которой находятся органы власти родового строя)

становится благовидным предлогом для ее физического уничтожения.

В IX в. были достигнуты значительные успехи в христианизации Великой Моравии, о чем красноречиво свидетельствуют археологические источники: к этому времени относятся остатки как минимум 20 храмов, из которых 12 находились в Микульчицах – столице державы; на протяжении столетия в захоронениях неуклонно убывает количество погребального инвентаря (вплоть до появления в конце IX в. погребений, в которых он вовсе отсутствует), что свидетельствует о постепенном изживании языческих традиций – по крайней мере, в высших слоях великоморавского общества.

Эти успехи в немалой степени были следствием распространения солунскими братьями славянской письменности, благодаря чему новая вера становилась доступнее для вчерашних язычников. Тем не менее, после кончины Мефодия в 885 г. немецкому духовенству удалось добиться изгнания его последователей и запрета богослужения на славянском языке.

Центром славянского просвещения становится Болгария, куда были приглашены ученики Мефодия.

Вскоре и сама Великая Моравия стала клониться к упадку. Как и бывало зачастую в древности и средневековье, внешним толчком к распаду державы

81

стала смерть правителя, олицетворяющего ее могущество. После кончины Святополка в 894 г. князья, находившиеся под его рукой, поспешили воспользоваться переменой власти. Тем паче, что именно к этому времени усиливается давление на Моравию со стороны кочевников-мадьяр. Уже через год после смерти Святополка чешские князья во главе с сыном Берживоя Спитигневом отложились от его сына и преемника Моимира II и признали себя вассалами восточно-франкского короля Арнульфа. Соответственно, это означало переход чешских земель в юрисдикцию баварского диоцеза с последующим вытеснением славянского языка из богослужебной практики.

За время правления Моимира II от его державы отпали полабские славяне, племена Силезии и бассейна Вислы, а Паннонию и словацкие земли отторгли мадьяры, которые к 906 г. окончательно поставили точку в истории Великой Моравии.

Начало христианизации Польши можно отнести к тому времени, когда южная часть ее территории входила в состав Великоморавской державы. По крайней мере, в Житии Мефодия упоминается о крещении некоего князя,

земли которого находились в бассейне Вислы. Однако, скорее всего, с этим известием можно связать лишь начальный этап христианизации, когда приобщение к новой вере происходит лишь в очень узком кругу высшей военной знати и связано исключительно с внешнеполитической конъюнктурой. Внутренние предпосылки христианизации общества на этом этапе еще не сформировались, поэтому даже сами крещеные князья отнюдь не осознают себя христианами (скорее, они играют роль таковых с целью получить определенные выгоды во взаимоотношениях со своими внешнеполитическими партнерами) и сохраняют верность языческим традициям и верованиям.

В Х в. южная часть древнепольских земель находилась под властью чешской династии Пржемысловичей, при чьей поддержке миссионерам удалось обратить в христианство часть знати обитавшего здесь племенного союза вислян. Об этом свидетельствуют остатки христианских храмов Х в. на

82

территории Кракова. Обитавшее севернее племенное объединение полян,

ставшее ядром Древнепольского государства, никогда не входило в состав державы Пржемысловичей, однако испытывало его политическое и культурное влияние. Возглавлявший это объединение князь Мешко был заинтересован в союзе с чехами, поскольку главным его противником был племенной союз поморян, причем в 60-е гг. Х в. борьба с ними складывалась явно не в пользу Мешко. В связи с этим очевидна политическая подоплека двух кульминационных событий в становлении Древнепольского государства: женитьба Мешко на Добрава, дочери Болеслава I Чешского и последовавшее на следующий год принятие христианства самим князем и официальное крещение Польши. Таким образом, он не только обеспечивал надежный тыл к югу от своих владений и мог сосредоточить все силы на севере против поморян, но и получал дополнительный идеологический аргумент в борьбе ними, т.к. поморяне оставались язычниками.

Крещение было на руку Мешко и в отношениях с могущественным западным соседом – восточно-франкским королем Оттоном I, в 962 г.

получившим корону римского императора. Теперь империя, ведшая планомерное наступление на земли полабских славян под лозунгом борьбы с язычниками, превращалась из потенциального противника в союзника.

Отныне окончательное утверждение христианства становится одним из важнейших направлений внутренней политики Польши. Задачами искоренения язычества обосновывается в переговорах с Римской курией и императором Оттоном III необходимость учреждения особой польской архиепископии. В марте 1000 г. при посещении императором Польши это пожелание было удовлетворено: было учреждено архиепископство с центром в столице государства Гнезно, а также епископские кафедры в Познани,

Кракове, Вроцлаве и Колбжеге. Последняя епископия имела особое значение,

т.к. именно этой кафедре отводилась ключевая роль в обращении поморян.

Однако на этом этапе сломить сопротивление язычников, видимо, не

83

удалось. Этим можно объяснить то обстоятельство, что вскоре упоминания о Колобжегском епископстве исчезают из источников.

Впрочем, и в остальных землях Польского государства позиции христианства были не столь уж прочны, о чем свидетельствует археологический материал X-XI вв.: хотя в погребальном обряде происходит замена кремации трупоположением, его трудно назвать христианским,

поскольку бóльшая часть погостов не связана с храмами, а в захоронениях присутствует самый разнообразный инвентарь. О прочных позициях язычества в Польше XI в. свидетельствует и антихристианский характер мощного восстания 1038 г., едва не приведшего к гибели Польского государства. В результате этого социального катаклизма резко сократилась численность духовенства и пришли в запустение многие церкви, монастыри и епископские кафедры. Так, повторное освящение гнезненского кафедрального собора Св. Адальберта состоялось лишь в 1064 г., а нехватка духовенства ощущалась в Польше вплоть до 70-х гг. XI в. В целом же христианизация страны завершается лишь к концу XII в.

На протяжении всего раннего средневековья неуклонно продолжалась христианизация Европы, а язычество шаг за шагом отступало на окраины континента. Однако в конце IX в. в самом центре Европы, где уже трудилось не одно поколение миссионеров, появляется новый языческий анклав. В

начале 90-х гг. этого столетия в Подунавье появляются передовые отряды кочевников-мадьяр, вытесненных из восточноевропейских степей печенегами. Весной 895 г. через перевалы в Карпатах переходит основная масса венгров, а 907 г. они наносят окончательное поражение Великой Моравии и оседают в Паннонии. Хотя первые контакты мадьяр с христианами имели место еще до их переселения в Центральную Европу,

значимых последствий они не имели. К тому же, все противники венгров, в

борьбе с которыми они завоевывали свою новую родину, были христианами,

что естественным образом создавало ментальный барьер, препятствовавший восприятию этого вероучения.

84

Перелом произошел во второй трети Х в. 15 марта 933 г. мадьяры были разбиты Генрихом I Немецким в битве при Мерзебурге, что означало для них потерю ежегодной дани. Чтобы восполнить ее из другого источника, венгры уже в следующем году предприняли поход на Константинополь, после чего греки обязались выплачивать мадьярам ежегодную дань. Очевидно, договор был заключен на десять лет, поскольку в 943 г. венгры решили

«пролонгировать» его самым естественным и понятным для кочевников способом – вновь совершить набег и затем, с позиции силы, продиктовать новый договор. Однако периоды мира содействовали вольному или невольному приобщению венгров к достижениям византийской цивилизации: приезжая в Константинополь за очередной данью, они сталкивались с великолепием и утонченной роскошью ромейской столицы,

которая пленяла и куда более искушенных визитеров. Языческая логика,

жестко увязывавшая любой успех или неуспех народа с могуществом или,

наоборот, слабостью тех богов, которым он поклонялся, побуждала венгров,

как и других варваров имперской периферии, с почтением относиться к религии греков. В то же время, и сами ромеи считали христианизацию варваров одновременно и стратегической целью своей политики, и средством установления имперской гегемонии. Играя на алчности и тщеславии варварских князьков, они прельщали их богатыми дарами и придворными титулами в обмен на крещение, и очень часто такая тактика себя оправдывала. Разумеется, купель не делала варвара в одночасье христианином. Чаще он так и оставался всего лишь крещеным язычником, а

порой и вовсе отворачивался от христианства. И тем не менее, каждое такое обращение медленно, но верно приближало крещение всего народа уже потому, что в свите «обращенного» князя как правило оказывался хотя бы один миссионер, который тут же разворачивал кипучую деятельность «ловца человеков».

Глубоко символичен тот факт, что по истечении пятилетнего срока мирного договора 943 г. венгры не стали «продлевать» его прежним

85

способом, а предпочли более цивилизованный путь переговоров. По крайней мере два мадьярских князя – Файс и Булчу – посетили в том же году Константинополь и приняли там христианство, а через какое-то время их примеру последовал Дьюла, который привел с собой рукоположенного патриархом епископа Иерофея. И этот архиерей, по словам византийского хрониста Иоанна Скилицы, проповедуя среди венгров, «многих привел из варварского заблуждения в христианство».

Однако столь благоприятные условия для деятельности греческих миссионеров сохранялись недолго. В течение 951-955 гг. мадьяры потерпели ряд крупных поражений на западных рубежах, чем не преминули воспользоваться византийские политики. Сочтя венгров серьезно ослабленными, они прекратили им выплачивать ежегодную дань. Ответом стали несколько походов мадьяр, после которых отношения между ними и византийцами испортились окончательно. Отныне венгры и в политике, и в религиозных вопросах стали ориентироваться на Запад. Уже в начале 60-х гг.

Х в. правитель мадьяр Такшонь обращается к папе Иоанну XII с просьбой прислать епископа. Через десять лет, в 972 г. император Оттон I в ответ на обращение к нему князя Гезы отправляет к венграм епископа Бруно из Санкт-Галлена. Именно ему удалось обратить в христианство самого Гезу,

принявшего после крещение имя Стефана (Иштвана). О том, сколь активно боролись западные миссионеры за влияние в последнем очаге язычества в центре Европы, свидетельствует разгоревшаяся вскоре распря между несколькими прелатами, каждый из которых пытался приписать себе заслугу крещения венгров. С одной стороны, против Бруно интриговал нассауский епископ Пилигрим, считавший, что тот прибыл в Венгрию позже его и пожинает плоды его трудов. С другой стороны, зальцбургский архиепископ Фридрих фабриковал поддельные документы с целью доказать права своего диоцеза на управление Венгрией.

Типичные черты христианизации общества, переживающего становление государственности иллюстрирует рассказ о Гезе, содержащийся

86

в хроника Титмара Мерзебургского. С одной стороны, автор замечает, что

«став христианином, ради укрепления этой веры он свирепствовал против отказавшихся», т.е. здесь проявляется та же закономерность, что и в других странах периферии христианского мира: политическая элита использует приобщение новой религии для укрепления своего авторитета и расправы с теми, кто этому авторитету угрожает. С другой стороны, Титмар отмечает сугубо утилитарное отношение Гезы религии, ради которой он готов был проливать кровь: «Он приносил жертвы Всевышнему Богу и раличным воображаемым богам», а в ответ на укоризны священника заявляет, что

«достаточно богат и силен, чтобы делать это».

Еще более значительный шаг к окончательной христианизации мадьяр сделал сын и преемник Гезы, первый венгерский король, в крещении также получивший имя Иштвана, а благодаря усилиям по обращению своих подданных в новую веру удостоенного прозвища «Святой». Получив от папы Сильвестра II королевскую корону в 1000 или 1001 г., Иштван предпринял решительные усилия по распространению своей власти на все территории расселения мадьяр. При этом в борьбе с основными его противниками немаловажную роль играл религиозный фактор: его дядя по материнской линии Дьюла оставался язычником, а князь Айтонь еще задолго до начала борьбы с Иштваном был крещен в болгарском городе Видине по греческому обряду.

Примерно к 1008 г. Иштван сосредоточил в своих руках власть над всей территорией Венгрии и приступил к массовому обращению в христианство тех своих подданных, кто еще сохранял приверженность старым богам.

Ответом стало мощное языческое восстание, вспыхнувшее уже после смерти Иштвана Святого, в 1046 г. и потрясшее всю страну. Второе восстание против насильственной христианизации разразилось в 1061 г., при короле Беле III (1060-1063).

В то же время положение венгров, крещеных по восточному обряду,

было в XI-XII вв. относительно терпимым. Очевидно, греческие миссионеры

87

успели обратить в свою веру достаточно большое число мадьяр в то время,

когда мирные отношения между Венгрией и Византией позволяли осуществлять им широкомасштабную миссионерскую деятельность. Даже во второй половине XII в. в южных районах страны едва ли не большинство населения оставалось верным греческому православию. По свидетельству Иоанна Киннама, в 1164 г. императора Мануила Комнина при вступлении его войска на венгерскую территорию приветствовали толпы православных.

Лишь на рубеже XII-XIII вв. ситуация начинает меняться. В частности,

греческие монастыри были переданы в ведение католических монашеских орденов. Это отражало общеевропейскую тенденцию нарастания конфронтации между православием и католицизмом, что уже в XIII в.

приобрело характер межцивилизационного конфликта.

Значительно дольше, чем в Западной и Центральной Европе происходила христианизация Скандинавии, что объясняется не только ее периферийным географическим положением, но и стадиальным отставание в развитии от остальных европейских стран. В Скандинавии многие реликты родового строя – такие как народное собрание и всеобщее вооружение народа – сохранялись вплоть до XIII в., когда в других странах уже изживалась феодальная раздробленность и предпринимались первые попытки политической централизации. И до этого же времени сохранялись достаточно крупные ареалы язычества.

Если применительно к другим областям Европы о начале данного процесса можно говорить уже с момента первых контактов с христианами, то в истории Скандинавии между этими явлениями имеется определенный временной лаг. Эпоха викингов (по выражению Г.Лебедева – «запоздалый финал эпохи Великого переселения народов») началась 8 июня 793 г. – с

момента нападения норманнов на монастырь св. Кутберта на о. Линдисфарн,

а первые крещения скандинавских конунгов имели место лишь X в., да и то – в Дании, наиболее близкой к Европе в географическом и культурном плане.

В то же время, в Норвегии военно-политическая элита начинает проявлять

88

интерес к христианству лишь на рубеже Х- XI вв., а в Швеции – только во второй половине XI в.

Очевидно, ко времени первого знакомства викингов с христианством скандинавы еще не достигло того уровня социального и культурного развития, когда оно может быть востребовано формирующейся военно-

политической элитой. Более того, то обстоятельство, что на заре эпохи викингов разграблению зачастую подвергались именно церкви и монастыри

(там были скоплены изрядные богатства, а взять их приступом было легче,

чем замки), давало скандинавам веский «аргумент» против христианства:

значит, тот бог, которому посвящены эти святилища, не настолько силен,

коль позволяет их осквернять.

По этим причинам первые попытки обращения норманнов в христианство были неудачны. Так, в 829 г. в древнюю шведскую столицу Бирку прибыл миссионер Асгарий. Ему удалось обратить в христианство нескольких шведов. Через несколько лет его сменнил Гаутберт, однако в 840

г. язычники напали на него, разграбили дом миссионера и заставили его покинуть страну. В 852 г. Асгарий попытался повторить попытку христианизации шведов, но инее достиг в этом успеха.

Первым скандинавским конунгом, принявшим христианство, стал сын основателя Датского королевства Горма Старого Харальд Синезубый (930-е

– 986). По преданию, у этого короля были очень плохие зубы (за что он и получил свое прозвище), и лишь христианскому миссионеру удалось спасти Харальда от этой напасти. Это-де и сподвигло его крещение. В 965 г.

Харальд провозглашает христианство государственной религией Дании,

однако в этом он не нашел поддержки не только среди соплеменников, но и в собственной семье. Противников христианства объединил под своим началом сын Харальда Свен Вилобородый, восставший против отца и в итоге убивший его.

В Норвегии христианство стало распространяться еще позже. В 986 г.

датский король Харальд Синезубый пытался заставить норвежцев

89

креститься, но это вызвало лишь окончательный разрыв их союза с датчанами. В 998 г. христианство принял Олаф Трюгвассон, однако распространение новой религии в стране шло очень медленно, а в 1029 г.

попытки короля заставить подданных креститься вызвали восстание,

вынудившее Олафа бежать вместе с сыном Магнусом на Русь. В следующем году, получив помощь от Ярослава Мудрого и оставив на его попечение сына, он попытался вернуть власть, но был убит в сражении при Стикластадире. Впрочем, вспыхнувшая после этого борьба за власть вынудила норвежскую знать пригласить в страну сына погибшего короля. В 1036 г. Магнус возвращается из Гардарики, как называли скандинавы Русь.

Время его правления (1036-1047) стало переломным в процессе христианизации страны. Продолжил ее дядя Магнуса, младший сводный брат Олафа Трюгвассона Харальд Сигуардсон. Он горячо любил старшего брата и участвовал в его попытке возвратить норвежский трон в 1030 г. В битве при Стикластадире, в которой погиб Олаф, он был ранен, но сумел спастись и также, как брат нашел приют на Руси. Он был ревностным христианином и еще до эпохи крестоносцев прославился как рыцарь-пилигрим: он долгое время служил в Византии, сражался с арабами в Сицилии и Северной Африке, побывал в Иерусалиме. Ярослав Мудрый выдал за Харальда свою дочь Елизавету, которую он воспел в своей хвалебной песни «Висы радости».

В 1044 г. он вернулся на родину, став соправителем Магнуса, а после его смерти – единовластным королем Норвегии. Продолжая дело племянника, он насаждал в стране христианство, но если Магнус действовал более словом и личным примером, удостоившись за истинно христианский нрав прозвища

«Доброго», то его дядю, наоборот, за свой характер и методы правления нарекли «Хардрада» – жестокий правитель. Впрочем, не по-христиански вел себя Харальд не только по отношению к подданным: уже через три года после возвращения в Норвегию он взял вторую жену, оставаясь женатым на Елизавете. Таким образом, даже этот христолюбивый рыцарь, как и многие его современники, в душе все еще оставался язычником.

90