Hrestomatia_Svodka

продукты (в том числе табак) можно купить только на пять рублей в месяц – из заработанных и оставшихся после всех вычетов денег. Но и этого права потратить 17 копеек в день заключенный может быть лишен – «за нарушения режима».

Например, заключенного историка Ренделя (десять лет за участие в нелегальном марксистском кружке) лишили ларька на два месяца за то, что он отнес ужин больным товарищам в барак, заключенного писателя Синявского – за то, что он переговаривался со своим другом писателем Даниэлем, когда тот сидел в лагерной тюрьме.

За так называемые нарушения лагерного режима, в том числе за невыполнение нормы, заключенного могут перевести на строгую норму питания – 1300 калорий (норма ребенка 1-3 лет). На такой штрафной паек были,

например, переведены писатель Даниэль и инженер Ронкин (семь лет за нелегальную марксистскую деятельность) в конце 1967 года. Продуктовые посылки от родных заключенным на строгом режиме «не положены»; лишь в порядке поощрения за хорошее поведение (за раскаяние, за донос, за сотрудничество с администрацией) начальство может разрешить продуктовую посылку – и то не раньше, чем через полсрока, и не чаще, чем четыре раза в год, и не больше, чем пять килограммов!

Таким образом, в руках лагерной администрации имеется мощное средство физического воздействия на политзаключенных – целая система эскалации голода. Последствия применения этой системы – истощение,

авитаминоз. Некоторые заключенные из-за постоянного недоедания доходят до того, что убивают и едят ворон, а если повезет, то и собак. Осенью 67 года один заключенный с 11-го отделения Дубровлага в больничной зоне нашел возможность достать картошку, объелся и умер (картошка была сырая).

Еще более жестокий голод царит во Владимирской тюрьме, в лагерях особого режима, где содержится немало политзаключенных. По сравнению с

451

постоянным недоеданием другие «меры воздействия» кажутся более безобидными.

Однако нельзя хотя бы не упомянуть о некоторых из них: лишение свидания с родными, стрижка наголо, запрещение носить свою одежду (в том числе теплое белье зимой), препятствия в творческой работе, в отправлении религиозных обрядов. Жалобы и заявления заключенных в Прокуратуру, в

Президиум Верховного Совета СССР, в ЦК КПСС многоступенчатым путем возвращаются в лагерное управление: высшие органы пересылают их в МООП,

в ГУМЗ, а оттуда по инстанциям они так или иначе попадают в руки тех, на кого жаловались, – «для проверки». Естественно, что результат жалоб один:

лагерная администрация отвечает, что «факты не подтвердились», «наказание вынесено правильно», а положение жалобщиков становится невыносимым -

иногда их даже переводят в тюрьму или на камерное содержание за очередное

«нарушение режима». Поэтому недовольным заключенным офицеры-

воспитатели говорят: «А вы жалуйтесь на нас, жалуйтесь, это ваше право». А

некоторые, попростодушнее, увещевают: «Ну, зачем вы протестуете, сами же знаете, администрация всегда найдет повод вынести взыскание любому заключенному. Только себе хуже делаете, надо приспособиться...»И

действительно, «Положение о лагерях и тюрьмах», утвержденное Верховным Советом в 1961 году, дает лагерной администрации практически неограниченные возможности применять меры физического и морального воздействия. Запрещение продуктовых посылок, лишение ларька, голодная норма питания, лишение свиданий, карцер, наручники, камерное содержание – это все узаконено «Положением» и применяется к политзаключенным.

Лагерной администрации эти меры тем более по душе, что среди

«воспитателей» немало работников сталинских концлагерей, привыкших к неограниченному произволу (впрочем, соответствовавшему принятым тогда инструкциям). Бесправное положение заключенных приводит к страшным и

452

губительным формам протеста: к голодовкам, членовредительству,

самоубийствам – заключенный среди бела дня идет на запретку, и там его пристреливает часовой «за попытку к бегству». Я не знаю, существует ли сейчас, в 60-е годы, еще где-нибудь в мире, кроме нашей страны, такой статус для политзаключенных: узаконенное бесправие плюс узаконенный принудительный труд. Я уверен в одном: эти условия возможны у нас лишь потому, что никто о них не знает, кроме их организаторов и исполнителей.

Если бы о них знала общественность – как могли бы вы протестовать против положения политзаключенных в других странах? Пока же только наши политзаключенные, читая эти протесты в газетах, могут оценить чудовищную двусмысленность ситуации, крайнюю противоречивость между пропагандой

«на вынос» и практикой у себя дома. Некоторые из вас несут прямую ответственность за существующее положение; ответственность других определяется их гражданской позицией. Но я обращаюсь к вам как к своим согражданам: все мы равно ответственны перед своей родиной, перед ее молодежью, перед ее будущим. Довольно и того, что поколение 30-40-х годов позволило совершать преступления именем народа, – нельзя, недопустимо проявить снова такое преступное равнодушие, сделавшее тогда весь народ соучастником кровавых преступлений.

Я призываю вас... Требуйте гласного расследования положения политзаключенных. Требуйте широкого опубликования «Положения о лагерях и тюрьмах», добивайтесь установления специальных правил по содержанию политзаключенных. Требуйте немедленного отстранения от «воспитательной» работы кадров сталинских концлагерей и лиц, которые в настоящее время проявили жестокость и бесчеловечность в отношении заключенных. Требуйте гласного суда над ними. Наш гражданский долг, долг нашей человеческой совести – остановить преступления против человечности. Ведь преступление начинается не с дымящихся труб крематориев и не с пароходов на Магадан,

453

переполненных заключенными, – преступление начинается с гражданского равнодушия.

А.МАРЧЕНКО г. Александров Владимирской обл., ул. Новинская 27 17 апреля 68г.

Примечания:

МООП – Министрество охраны общественного порядка. ГУПЗ – Главное управление мест заключения.

Источник: Письмо Анатолия Марченко, грузчика, бывшего политзаключенного, автора книги «Мои показания» // Хроника текущих событий. Альманах. 1968. № 2.

Заявление советского руководства об отставке Президента М.С. Горбачева и о создании ГКЧП СССР

Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР был создан в ночь с 18 на 19 августа 1991 г. представителями властных структур,

несогласными с политикой реформ М.С. Горбачева и проектом нового Союзного договора.

В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем обязанностей Президента СССР и переходом в соответствии со статьей 127 (7) Конституции СССР полномочий Президента Союза ССР к вице-президенту СССР Янаеву Геннадию Ивановичу; в целях преодоления глубокого и всестороннего кризиса, политической,

454

межнациональной и гражданской конфронтации, хаоса и анархии, которые угрожают жизни и безопасности граждан Советского Союза, суверенитету,

территориальной целостности, свободе и независимости нашего Отечества;

исходя из результатов всенародного референдума о сохранении Союза Советских Социалистических Республик; руководствуясь жизненно важными интересами народов нашей Родины, всех советских людей, заявляем:

1.В соответствии со статьей 127 (7) Конституции СССР и статьей 2

Закона СССР «О правовом режиме чрезвычайного положения» и идя навстречу требованиям широких слоев населения о необходимости принятия самых решительных мер по предотвращению сползания общества к общенациональной катастрофе, обеспечения законности и порядка, ввести чрезвычайное положение в отдельных местностях СССР на срок 6 месяцев с 4

часов по московскому времени 19 августа 1991 года.

2.Установить, что на всей территории СССР безусловное верховенство имеют Конституция СССР и законы Союза ССР.

3.Для управления страной и эффективного осуществления режима чрезвычайного положения образовать Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР (ГКЧП СССР) в следующем составе:

Бакланов О.Д. – первый заместитель председателя Совета обороны СССР,

Крючков В .А. – председатель КГБ СССР, Павлов B.C. – премьер-министр

СССР, Пуго Б.К. – министр внутренних дел СССР, Стародубцев В А. –

председатель Крестьянского союза СССР, Тизяков А.И. – президент Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности,

строительства, транспорта и связи СССР, Язов Д.Т. – министр обороны СССР,

Янаев Г.И. – и.о. Президента СССР.

4. Установить, что решения ГКЧП СССР обязательны для неукоснительного исполнения всеми органами власти и управления,

должностными лицами и гражданами на всей территории СССР.

455

Источник: Заявление советского руководства об отставке Президента

М.С. Горбачева и о создании ГКЧП СССР // Правда. 1991. 20 августа.

Френсис Фукуяма «Конец истории?» (Извлечения)

В книге «Конец истории и последний человек» Френсис Фукуяма – современный американский философ, политический экономист и писатель – утверждает, что распространение в мире либеральной демократии западного образца свидетельствует о конечной точке социокультурной эволюции человечества и формировании окончательной формы человеческого правительства. В представлении Фукуямы, «конец истории» однако не означает конца событийной истории, но означает конец века идеологических противостояний, глобальных революций и войн, а вместе с ними – конец искусства, философии и пр.

Действительно ли мы подошли к концу истории? Другими словами,

существуют ли еще какие-то фундаментальные «противоречия», разрешить которые современный либерализм бессилен, но которые разрешались бы в рамках некоего альтернативного политико-экономического устройства? <…>

В уходящем столетии либерализму были брошены два главных вызова – фашизм и коммунизм. Согласно первому, политическая слабость Запада, его материализм, моральное разложение, утеря единства суть фундаментальные противоречия либеральных обществ; разрешить их могли бы, с его точки зрения, только сильное государство и «новый человек», опирающиеся на идею национальной исключительности. Как жизнеспособная идеология фашизм был сокрушен Второй мировой войной. Это, конечно, было весьма материальное поражение, но оно оказалось также и поражением идеи. Фашизм был сокрушен

456

не моральным отвращением, ибо многие относились к нему с одобрением, пока видели в нем веяние будущего; сама идея потерпела неудачу. После войны люди стали думать, что германский фашизм, как и другие европейские и азиатские его варианты, был обречен на гибель. Каких-либо материальных причин, исключавших появление после войны новых фашистских движений в других регионах, не было; все заключалось в том, что экспансионистский ультранационализм, обещая бесконечные конфликты и в конечном итоге военную катастрофу, лишился всякой привлекательности. Под руинами рейхсканцелярии, как и под атомными бомбами, сброшенными на Хиросиму и Нагасаки, эта идеология погибла не только материально, но и на уровне сознания; и все протофашистские движения, порожденные германским и японским примером, такие как перонизм в Аргентине или Индийская национальная армия Сабхаса Чандры Боса, после войны зачахли.

Гораздо более серьезным был идеологический вызов, брошенный либерализму второй великой альтернативой, коммунизмом. Маркс утверждал,

на гегелевском языке, что либеральному обществу присуще фундаментальное неразрешимое противоречие: это – противоречие между трудом и капиталом.

Впоследствии оно служило главным обвинением против либерализма.

Разумеется, классовый вопрос успешно решен Западом. Как отмечал (в числе прочих) Кожев, современный американский эгалитаризм и представляет собой то бесклассовое общество, которое провидел Маркс. Это не означает, что в Соединенных Штатах нет богатых и бедных или что разрыв между ними в последние годы не увеличился. Однако корни экономического неравенства – не

вправовой и социальной структуре нашего общества, которое остается фундаментально эгалитарным и умеренно перераспределительным; дело скорее

вкультурных и социальных характеристиках составляющих его групп,

доставшихся по наследству от прошлого. Негритянская проблема в

457

Соединенных Штатах – продукт не либерализма, но рабства, сохранявшегося еще долгое время после того, как было формально отменено.

Поскольку классовый вопрос отошел на второй план, привлекательность коммунизма в западном мире – это можно утверждать смело – сегодня находится на самом низком уровне со времени окончания Первой мировой войны. Судить об этом можно по чему угодно: по сокращающейся численности членов и избирателей главных европейских коммунистических партий и их открыто ревизионистским программам; по успеху на выборах консервативных партий в Великобритании и ФРГ, Соединенных Штатах и Японии,

выступающих за рынок и против этатизма; по интеллектуальному климату,

наиболее «продвинутые» представители которого уже не верят, что буржуазное общество должно быть наконец преодолено. Это не значит, что в ряде отношений взгляды прогрессивных интеллектуалов в западных странах не являются глубоко патологичными. Однако те, кто считает, что будущее за социализмом, слишком стары или слишком маргинальны для реального политического сознания своих обществ.

Могут возразить, что для североатлантического мира угроза социалистической альтернативы никогда не была реальной, – в последние десятилетия ее подкрепляли главным образом успехи, достигнутые за пределами этого региона. Однако именно в неевропейском мире нас поражают грандиозные идеологические преобразования, и особенно это касается Азии.

Благодаря силе и способности к адаптации своих культур, Азия стала в самом начале века ареной борьбы импортированных западных идеологий. Либерализм в Азии был очень слаб после Первой мировой войны; легко забывают, сколь унылым казалось политическое будущее Азии всего десять или пятнадцать лет назад. Забывают и то, насколько важным представлялся исход идеологической борьбы в Азии для мирового политического развития в целом.

458

Первой решительно разгромленной азиатской альтернативой либерализму был фашизм, представленный имперской Японией. Подобно его германскому варианту, он был уничтожен силой американского оружия;

победоносные Соединенные Штаты и навязали Японии либеральную демократию. Японцы, конечно, преобразовали почти до неузнаваемости западный капитализм и политический либерализм. Многие американцы теперь понимают, что организация японской промышленности очень отличается от американской или европейской, а фракционное маневрирование внутри правящей либерально-демократической партии с большим сомнением можно называть демократией. Тем не менее сам факт, что существенные элементы экономического и политического либерализма привились в уникальных условиях японских традиций и институций, свидетельствует об их способности к выживанию. Еще важнее – вклад Японии в мировую историю. Следуя по стопам Соединенных Штатов, она пришла к истинно универсальной культуре потребления – этому и символу, и фундаменту общечеловеческого государства.

В.С. Найпол, путешествуя по хомейнистскому Ирану сразу после революции,

отмечал повсеместно встречающуюся и как всегда неотразимую рекламу продукции «Сони», «Хитачи», «Джи-ви-си», – что, конечно, указывало на лживость претензий режима восстановить государство, основанное на законе Шариата. Желание приобщиться к культуре потребления, созданной во многом Японией, играет решающую роль в распространении по всей Азии экономического и, следовательно, политического либерализма.

Экономический успех других стран Азии, вставших, по примеру Японии,

на путь индустриализации, сегодня всем известен. С гегельянской точки зрения важно то, что политический либерализм идет вслед за либерализмом экономическим, – медленнее, чем многие надеялись, однако, по-видимому,

неотвратимо. И здесь мы снова видим победу идеи общечеловеческого государства. Южная Корея стала современным, урбанизированным обществом

459

со все увеличивающимся и хорошо образованным средним классом, который не может изолироваться от происходящих демократических процессов. В этих обстоятельствах для большей части населения было невыносимым правление отжившего военного режима, – в то время как Япония, всею на десятилетие ушедшая вперед в экономике, уже более сорока лет располагала парламентскими институтами. Даже социалистический режим в Бирме,

просуществовавший в течение многих десятилетий в унылой изоляции от происходивших в Азии важных процессов, в прошлом году перенес ряд потрясений, связанных со стремлением к либерализации экономической и политической системы. Говорят, что несчастья диктатора не вина начались,

когда старший офицер армии Бирмы отправился в Сингапур на лечение и впал в депрессию, увидев, как далеко отстала социалистическая Бирма от своих соседей по АСЕАНу.

Но сила либеральной идеи не была бы столь впечатляющей, не затронь она величайшую и старейшую в Азию культуру – Китай. Само существование коммунистического Китая создавало альтернативный полюс идеологического притяжения и в качестве такового представляло угрозу для либерализма. Но за последние пятнадцать лет марксизм-ленинизм как экономическая система был практически полностью дискредитирован. Начиная со знаменитого Третьего пленума Десятого Центрального Комитета в 1978 г. китайская компартия принялась за деколлективизацию сельского хозяйства, охватившую 800

миллионов китайцев. Роль государства в сельском хозяйстве была сведена к сбору налогов, резко увеличено было производство предметов потребления, с

той целью, чтобы привить крестьянам вкус к общечеловеческому государству и тем самым стимулировать их труд. В результате реформы всего за пять лет производство зерна было удвоено; одновременно у Дэн Сяопина появилась солидная политическая база, позволившая распространить реформу на другие сферы экономики. А, кроме того, никакой экономической статистике не

460