3.4 Визиты г. Чичерина в Варшаву и Берлин

В Варшаве сложившуюся летом 1925 г. международную обстановку оценивали как весьма сложную. В подготовленном в это время меморандуме польского МИД, посвященном анализу международной обстановки, отмечалось усиление агрессивных тенденций в международных отношениях. В качестве проводников этой тенденции назывались Германия и СССР. В первой усиливается стремление к ревизии результатов проигранной войны. Второй стремится «к общему общественному перевороту в интересах своего собственного империализма». Отмечалось, что антипольская политика Германии равнозначна тесному германо-российскому сотрудничеству, и, если Гарантийный пакт оставит свободу рук Германии в деле ревизии ее восточных границ, то толкнет ее в объятия Советской России. СССР со своей стороны, по мнению польских политиков, всегда готов идти на компромиссы с немцами, чтобы поддерживать хорошие отношения. Далее в документе высказывается надежда, что компромисс между Гарантийным пактом и Рапалло невозможен и Германии придется выбирать между этими двумя направлениями своей политики. При этом у польских политиков появилась надежда, что несовместимость Гарантийного пакта и Рапалльского договора приведет к разрыву тесного сотрудничества СССР и Германии. Разрушению этого сотрудничества придавалось особое значение. В меморандуме в качестве важнейших задач внешней политики Польши называется целый ряд моментов, реализация которых направлена на разрушение «советско-германских геополитических тисков». Среди них: срыв компромисса между Гарантийным пактом и Рапалло, углубление разногласий между Россией и Германией, постановка Германии перед выбором между проектируемым пактом и Рапалльским договором [43, s. 335–339].

Из содержания меморандума польского МИД видно, что подготовка Гарантийного пакта, при наличии в нем ряда существенных моментов, ухудшающих внешнеполитическое положение Польши, породила в ее правящих кругах и надежду на то, что удастся оторвать Германию от СССР. Это расценивалось бы как большой успех польской дипломатии по обеспечению неприкосновенности границ страны. Если вспомнить, какую озабоченность проявляла Москва в связи с возможным предоставлением германских гарантий западной польской границе, то следует признать, что польские дипломаты были не далеки от истины, когда видели в стремлении провести ревизию польских границ один из краеугольных камней советско-германского сотрудничества. Следует признать, что разрушив это сотрудничество, Польша действительно упрочила бы свою территориальную целостность. А это определялось в указанном меморандуме как задача номер один для ее внешней политики. Однако надежды на то, что в ходе подготовки Гарантийного пакта польской дипломатии удастся этого добиться, оказались напрасными.

В условиях ухудшения внешнеполитического положения Польши и стремясь внести дополнительные разногласия в советско-германские отношения, ее правительство посчитало целесообразным летом 1925 г. пойти на некоторое улучшение отношений с Советским Союзом. П. Войков 22 мая сообщал в Москву, что А. Скшиньский в беседе с ним высказал мысль о возможности личной встрече с Г. Чичериным [73, л. 202]. Состояние отношений между Москвой и Берлином в то время давало полякам основание надеяться на успех этого шага. В мае 1925 г., выступая на съезде советов СССР, Г. Чичерин говорил, что вступление Германии в Лигу наций означает конец Рапалло [37, s.12]. 2 июня советский нарком иностранных дел направил меморандум германскому министру иностранных дел, в котором отмечал, что вступление Германии в Лигу наций без СССР означало бы ее присоединение к «враждебной нам группировке. Германия, наряду с другими членами Лиги наций, должна была бы поддержать Польшу, Финляндию и т. д. в случае конфликта с советскими республиками. Это конец Рапалльской системы» [47, с. 237]. В июне неудачей закончился визит в Берлин заместителя наркома иностранных дел СССР М. Литвинова. ему не удалось добиться отказа немцев от подписания Гарантийного пакта и вступления в Лигу наций [61, s. 516.]. «Известия» 19 июля опубликовали интервью главы советской делегации на торговых переговорах с Германией Я. Ганецкого. Он высказал мнение, что в правящих кругах Германии существует сильное противодействие договору с СССР, происходит затягивание переговоров. Штреземанн в своих мемуарах отмечал, что с июня 1925 г. советско-германские отношения переживали помрачение [61, s. 519]. Вина за это в значительной степени ложилась на самого Г. Штреземанна, который в тот момент выступал против заключения германо-советского договора о ненападении, считая, что это помешает Германии вступить в Лигу наций, и придерживался тактики затягивания переговоров с СССР. 13 июня в беседе с Г. Штреземанном М. Литвинов дал понять, что в сложившейся ситуации СССР может пойти на сближение с Польшей и Францией [42, s.95]. Думается, со стороны советского дипломата это была угроза, которая не могла реализоваться, ибо советская внешняя политика в то время двигалась в другом направлении.

Тем не менее, общее международное положение, прежде всего эволюция германской политики, подталкивало Москву к активизации польской политики. Но советские шаги по сближению с Польшей имели цель демонстрации и не более того. Из советской дипломатической переписки видно, что реального улучшения отношений с польшей в тот момент Москвой не предполагалось. Так в июне – июле советское руководство пошла на обострение вопроса о польских консульствах на территории СССР. П. Войков предлагал закрыть их в Минске и Харькове. НКИД отказался от такого радикального шага, способного резкого обострить отношения с Польшей [83, л. 230]. Решено было попытаться парализовать деятельность польских консульств в СССР с помощью саботажа их работы при выдаче различных документов, необходимых для нормальной консульской деятельности, а также «ущемлять их путем компрометации на почве шпионажа и спекуляции» [84, л. 89].

Правящие круги Польши, в свою очередь, пытались использовать сложившуюся ситуацию, чтобы, демонстрируя улучшение отношений с СССР, попытаться в очередной раз вбить клин в советско-германские отношения. Да и подготовка Гарантийного пакта породила в Варшаве надежду, что дружбе между Германией и СССР приходит конец. Как уже отмечалось, дипломатия Польши считала, что Штреземанну придется выбирать между Гарантийным пактом и Рапалло, так как компромисс здесь невозможен. Для Германии есть лишь две альтернативы: либо заключение Гарантийного пакта и вступление в Лигу наций, а это ведет к разрыву с СССР, либо сохранение в силе Рапалло и политики ревизионизма [43, s. 337]. Надежды польского правительства на крах рапалльской системы, казалось, подкреплялись и поступавшей в Варшаву информацией о ходе советско-германских переговоров летом 1925 г. Посольство в Москве информировало МИД 14 июля, что из достоверного источника получены сведения о ходе советско-германских переговоров. Согласно им в советско-германских отношениях возникла определенная напряженность. У. Брокдорф-Ранцау может снова выехать из Москвы, по крайней мере, он не хочет выполнять обязанности руководителя делегации на торговых переговорах из-за больших проблем в их ведении [85, ł. 154]. Такую же, по сути, информацию содержала и телеграмма посольства в Москве от 30 июля. В ней отмечалось, что советско-германские торговые переговоры столкнулись с большими трудностями. Ходят слухи о скором отъезде У. Брокдорф-Ранцау на летний отдых, то есть, об отъезде руководителя немецкой делегации на переговорах [86, ł. 191].

Характерно, что в Варшаве политику ревизии Версаля и осуществление политики Рапалло считали неразрывно связанными. Однако далеко не все в Польше разделяли точку зрения, что в сложившейся международной ситуации у польской дипломатии есть шанс разрушить советско-германское сотрудничество. Влиятельная газета «Курьер Поранны» писала 29 июня, что польские мечтания об отделении Германии от России являются мечтаниями оторванной головы не только потому, что оба соседа Польши отличаются захватническими тенденциями, но также и потому, что она не в состоянии возместить им тех политических и экономических выгод, какие дает им их взаимная поддержка в международных делах.

В конце лета в Берлине было замечено некоторое потепление в польско-советских отношениях, проявившееся, в частности, в заключении соглашения о разрешении пограничных конфликтов. Штреземанн после этого предписал германской делегации на торговых переговорах в Москве оставаться на месте, чтобы, «учитывая политические соображения, заключить с русскими какой бы то ни было договор» [87, с. 137]. Тогда же германское правительство отказалось от практики затягивания переговоров с СССР. Эта перемена в советско-германских отношениях сразу же была отмечена польской дипломатией. Посланник в Москве Кентжиньский сообщил в Восточный отдел МИД 16 августа, что советско-германский договор должен быть подписан в ближайшее время [88, ł. 171].

В Варшаве тем временем возникла идея организовать встречу польского и советского министров иностранных дел. Эта идея во многом объясняется неудачами польской дипломатии на западном направлении. В середине августа сорвался визит А. Скшиньского в Лондон, так как, по словам П. Войкова, «никакого расположения к тому, чтобы видеть Скшиньского у Чемберлена не имеется». Переговоры польского министра иностранных дел в Париже не принесли полякам желаемого результата. Франция отказалась от дальнейшей поддержки позиции Польши в связи с предстоящим заключением Гарантийного договора [89, л. 1, 11].

В Москве на этот раз польская инициатива была встречена благосклонно. 4 сентября полпред П. Войков сообщил наркому Г. Чичерину о польской инициативе. Он связывал ее со стремлением польского правительства продемонстрировать сближение с Советским Союзом в связи с предстоящей сессией Лиги наций и рассматривал как тактический ход [90, л. 32]. Советская пресса в эти дни много писала о том, что в Женеве, где идут переговоры о Гарантийном пакте, А. Скшиньский развернул активную дипломатическую деятельность, чтобы добиться гарантий для восточных границ Германии. Г. Чичерин решил принять польское предложение о встрече министров иностранных дел двух стран. В письме от 6 сентября на имя своего заместителя М. Литвинова он высказал мнение, что такая демонстрация советско-польского сближения «может припугнуть Германию и сделать ее более покладистой» [91, л. 7]. Здесь мы видим не раз повторявшийся советской дипломатией прием оказания нажима на Германию через демонстрацию советско-польского сближения. Мотивы своего визита в Варшаву Г. Чичерин объясняет и в телеграмме, отправленной 7 сентября в Варшаву П. Войкову. Он пишет, что мог поехать в Берлин и через Ригу, но это «произведет впечатление обхода Варшавы и будет истолковано как признак охлаждения между нашими правительствами. Вряд ли это желательно» [92, л. 112]. Таким образом, советский нарком иностранных дел явно склонялся к тому, чтобы принять польскую инициативу.

10 сентября в «Известиях» была напечатана передовая статья, посвященная советско-польским отношениям. Она была выдержана в примирительном тоне и отмечала стремление Варшавы в последнее время к улучшению отношений с СССР. В ней указывалось, что не только польские правые, но и ППС значительно уменьшили свою враждебность к Советской России. Связывалось изменение польской политики с подготовкой Гарантийного договора и стремлением Англии удовлетворить Германию за счет Польши. Эту публикацию можно рассматривать как сигнал для поляков, что Г.Чичерин готов нанести визит в Варшаву. 14 сентября состоялась беседа М. Литвинова с поверенным в делах Польши в СССР Зелезинским. Последний активно высказался за визит Г. Чичерина в Варшаву и сообщил, что он может состояться уже 19–20 сентября, когда А. Скшиньский вернется из Женевы в Варшаву [93, л. 54].

В тот же день на имя Г. Чичерина была получена из Варшавы телеграмма П. Войкова. Он отмечает стремление поляков к тому, чтобы в ближайшее время визит Г.Чичерина в Варшаву состоялся. Более того, поляки ведут речь и возможном ответном визите А. Скшиньского в Москву. Столь активное стремление Польши продемонстрировать сближение с СССР П. Войков связывает не столько с ее реальным желанием улучшить советско-польские отношения, сколько с результатами переговоров в Женеве [69, с. 531]. Учитывая крайнюю заинтересованность польского правительства в приезде Чичерина в Варшаву, советская дипломатия стала затягивать этот визит, тем самым показывая, что он нужен, прежде всего, полякам. П. Войков информировал наркома иностранных дел 18 сентября, что поляки очень болезненно реагировали на отсрочку [94, л. 36]. 25 сентября Войков телеграфировал в Москву, что польское правительство всячески раздувает значение визита Г. Чичерина и стремится придать ему характер не только транзитного проезда через Варшаву и даже не только официального визита министра иностранных дел СССР, но все хотели бы «видеть в приезде Чичерина предложение полякам некоторого блока с нами». П. Войков подчеркивает вынужденость таких шагов со стороны польского руководства. Он пишет, что политическая и экономическая изоляция Польши толкает ее к Советской России, и это вынуждены признать даже в лагере Пилсудского. Значение визита всячески раздувается польским правительством, по мнению Войкова, для демонстрации перед Англией и Германией [95, л. 47, 49, 59].

Таким образом, соглашаясь на визит наркома иностранных дел в Варшаву, советское руководство исходило из того, что желание поляков видеть советского наркома иностранных дел в своей столице вовсе не свидетельствует о стабильном и искреннем курсе Польши на сближение с СССР. Оно расценивало приглашение Г. Чичерина как чисто тактический ход со стороны польской дипломатии. Но об этом не говорилось открыто. Публично советское руководство подчеркивало значение визита как факта, демонстрирующего улучшение польско-советских отношений. К. Радек накануне приезда Г. Чичерина в Варшаву в статье в «Известиях» от 27 сентября отмечал, что в последнее время в политике правящих кругов Польши намечается стремление к сближению с СССР, и советское руководство может только приветствовать такие изменения в политике Польши.

В то же время советское представительство опасалось, как бы не перегнуть палку в деле нажима на Германию. Заместитель наркома иностранных дел М. Литвинов указывал советнику посольства в Берлине Бродскому, что относительно поездки Г. Чичерина через Польшу необходимо говорить, что инициатива исходит от польского правительства, а так как в Берлин одинаково можно ехать на Ригу и Варшаву, то Чичерин не считает нужным уклоняться от предложенной ему встречи [69, с. 535]. Советское правительство, с одной стороны, хотело приездом Чичерина в Варшаву оказать нажим на Германию, но, с другой стороны опасалось, как бы демонстрация сближения с Польшей не сказалась отрицательно на советско-германских отношениях. 24 сентября в «Известиях» была напечатана передовая статья, посвященная советско-германским отношениям. В ней отмечалось, что рапалльская линия терпит серьезные изменения в связи с переговорами о Гарантийном пакте и планируемым вскоре вступлением Германии в Лигу наций. Но одновременно подчеркивается, что уже закончена работа над торговым договором, и его «подписание должно явиться фактом, подтверждающим неизменность рапалльской политики». Эта статья отражала официальную позицию советского государства, и ее появление в преддверии визита Г. Чичерина в Варшаву было не случайным. В ней давалось понять Германии, что, несмотря на этот визит, сохранение дружественных отношений между СССР и германией возможно и реальной демонстрацией этого должно стать подписание торгового договора.

Поляки рассчитывали приездом Чичерина оказать нажим, как на Германию, так и на страны Запада, чтобы заставить их больше считаться с польскими интересами. Одна из ведущих польских газет «Курьер Варшавски» отмечала, что в связи с подготовкой Гарантийного пакта Польша уже изолирована, и никогда до сих пор ее положение не было столь серьезным. В связи с этим газета следующим образом оценивала значение визита Г. Чичерина: «Единственным светлым проблеском на мрачном горизонте польской внешней политики является приезд Чичерина. Однако не следует думать, что сближение между СССР и Польшей наступит сразу». Другая крупная польская газета «Варшавянка» отмечала: «Визит Чичерина в Варшаву свидетельствует, что со стороны России Польше грозит меньшая опасность, чем со стороны Германии». Указывалось, что визит есть отражение наступившего в отношениях между двумя странами дела к лучшему [96, s. 362, 365]. Поэтому прибывшему в Варшаву 28 сентября Чичерину был оказан самый теплый прием.

В ходе переговоров министров иностранных дел двух стран состоялся обмен мнениями по проблеме заключения Гарантийного пакта. Чичерин указывал при этом на факт отказа Германии гарантировать польскую границу и возникающую в связи с этим угрозу для Польши. Что касается польской политики, то он отметил два направления, где она особенно враждебна СССР: 1) стремление создать балтийский союз; 2) союз с Румынией. далее Чичерин повторил советское предложение заключить договор о ненападении и неучастии во враждебных коалициях. При этом он подчеркнул, что у СССР есть пространство для маневра, так как существует возможность англо-германского сближения и франко-польский союз. Оба блока, по его словам, будут приглашать к себе СССР [16, с. 416, 418]. Никаких конкретных результатов визит не принес. И СССР и Польша отводили ему, в первую очередь, роль демонстрации. П. Войков писал по этому поводу члену коллегии НКИД С. Аралову 2 октября, что польское правительство всячески раздувает значение визита Г. Чичерина. «Это было им необходимо для демонстрации перед Англией, равно как и перед Германией», – отмечал полпред [16, с. 420]. 8 октября в сеймовой комиссии по иностранным делам выступил премьер-министр В. Грабский. Он также решил отметить визит Г. Чичерина как факт, свидетельствующий об улучшении польско-советских отношений. По его словам эти отношения складываются все более и более благоприятно, и визит Г. Чичерина доказал, какой прогресс достигнут в деле ослабления напряженности между Москвой и Варшавой. Это было проявление стремления использовать визит Чичерина для давления на Запад накануне Локарнской конференции. Не случайно здесь же прозвучал тезис о необходимости для Польши добиваться полной гарантии своих границ. О том, какие цели в ходе этого визита преследовала Москва, уже говорилось выше.

Приезд Г. Чичерина в Варшаву действительно вызвал волнение в Берлине. В германской прессе была опубликована статья Штреземанна, посвященная советско-польской встрече. Германский министр иностранных дел отметил, что визит Чичерина в Варшаву в то время, когда Германия готовится к участию в Локарнской конференции, не является случайностью. Штреземанн высказал сожаление, что Москва и Берлин занимают противоположные позиции в отношении необходимости вступления Германии в Лигу наций и подписания Гарантийного пакта [61, s. 515]. Г. Дирксен в своих мемуарах пишет, что остановка Чичерина в Варшаве по пути в Берлин была жестом, напоминавшим шантаж [2, с. 87].

Вслед за Варшавой, Г. Чичерин прибыл 30 сентября в Берлин. Москва, видимо, стремилась использовать тот эффект, который произвела на германское правительство польско-советская встреча. В то же время, она не хотела допустить, чтобы беспокойство, вызванное в Берлине советско-польскими переговорами, укрепилось и отрицательно повлияло на советско-германские отношения.

Следует признать, что варшавская встреча произвела на германское правительство желательный для Москвы эффект. Штреземанн в беседе с Чичериным заявил о готовности Германии в ближайшее время подписать торговый договор с СССР. 7 октября Г. Чичерина принял президент Гинденбург и сообщил, что он уполномочил Брокдорф-Ранцау подписать торговый договор с СССР. Не была обойдена на переговорах и польская проблема. Штреземанн в своих мемуарах пишет, что в связи с предстоящим в Локарно подписанием Германией Гарантийного пакта, Чичерин в очередной раз высказал опасение, что это приведет к какому-либо, пусть даже косвенному, подтверждению германо-польской границы. На это Штреземанн ответил, что Германия никогда не пойдет добровольно на предоставление гарантий Польше [61, s. 515]. Так что Москву в связи с подготовкой Гарантийного пакта пугало не только сближение Германии с Западом, но и возможность предоставления ею гарантий польской западной границы, чем в значительной степени был бы ослаблен советско-германский союз, имевший антипольскую основу. На то, чтобы развеять эти опасения, был направлен и меморандум Г. Штреземанна советскому полпреду в Берлине от 10 октября. В нем указывалось, в частности, что о гарантии восточной границы в проекте гарантийного пакта нет и речи [61, s. 512]. Советское руководство напрасно опасалось предоставления гарантий границ Польши со стороны Германии по Гарантийному пакту. Г. Штреземанн в письме бывшему кронпринцу от 9 сентября 1925 г. в качестве важнейших задач внешней политики Германии назвал «возвращение Данцига, польского коридора и корректировка границы в Верхней Силезии» [61, s. 553]. Таким образом, германские планы, нацеленные на ревизию германо-польской границы, не изменились, а, следовательно, осталась основа для рапалльского курса, который в значительной степени имел антипольскую основу.

Гарантийный пакт и сопутствовавшие ему договоры были согласованы уже через несколько дней после визитов Чичерина в Варшаву и Берлин на проходившей 5–16 октября международной конференции в Локарно. Результаты этой конференции были восприняты в польских политических кругах как крупное дипломатическое поражение. Хотя Скшиньский и угрожал соглашением с СССР, если польские интересы в Локарно не будут учтены, это не повлияло на результаты конференции, и границы Польши не получили твердых международных гарантий. Более того, Рейнский пакт лишил Францию возможности в случае польско-германского конфликта прийти на помощь Польше без санкции Лиги наций, опираясь лишь на союзный договор между двумя странами. В. Сикорский писал в этой связи: «Локарнские соглашения открыли широкий путь для германского давления и положили начало политике односторонних уступок» [97, s. 17].

Начальник польского генерального штаба генерал Ю. Галлер 27 ноября 1925 г. представил правительству меморандум «Оценка Локарнского пакта с точки зрения интересов обороны государства». В нем объективно оценивались негативные моменты Локарнских соглашений для внешнеполитического положения Польши. Галлер признавал, что нерушимость польских границ не получила политического подтверждения. Польско-немецкий арбитражный договор не накладывал конкретных обязательств и не исключал постановки вопроса о пересмотре границы. Германия фактически получила право на возбуждение вопроса о пересмотре польско-германской границы. негативным для Польши моментом, по мнению генерала, было и то, что помощь польше со стороны Франции была взята под контроль Лиги наций. Он делал справедливый вывод, что Локарно привело к ухудшению в деле безопасности Польши, и опасность германской атаки в отношении ее возросла [43, s. 355–356].

По горячим следам Локарнских соглашений и многие польские публицисты того времени отмечали их негативное влияние на внешнеполитическое положение Польши. Б. Боуффалл писал, что установленная Версальским договором граница между Германией и Польшей и Германией и Чехословакией не получила Локарнскими трактатами никаких подтверждений и гарантий. Германия зарезервировала за собой право добиваться изменения этих границ с помощью ст. 19 Устава Лиги наций [98, s. V]. Другой польский историк и публицист того же периода З. Березовский отмечал еще один негативный для международного положения Польши аспект Локарнских соглашений: «До Локарно гарантом мира в Европе был только Версальский договор, теперь это право в значительной части перешло к Локарнским соглашениям, что неблагоприятно для Польши» [99, s. 11].

Дипломатические неудачи в 1924–1925 годов подталкивали Варшаву к сближению с СССР. Тем более, что в советско-германских отношениях в это время имелись достаточно острые проблемы, что казалось. Должно было подталкивать Москву к сближению с варшавой. Однако преодолеть острые разногласия, имевшиеся между СССР и Польшей, не удалось, и тенденция к улучшению советско-польских отношений осталась нереализованной. Отношения с Германией, несмотря на имевшиеся в них противоречия, оставались для советского руководства приоритетными.