Тема четвертая. Сферы конструирования гендерных отношений 70

В современном обществе отношение мужского и женского предстает как отношение различия, основанное на неравенстве возможностей. В современном обществе устойчиво воспроизводится гендерное неравенство.

I. Публичная сфера и гендерное разделение труда

Почти в каждом обществе рабочая сила разделена по гендерному принципу (как и по возрастному). Некоторые задачи отданы женщинам, другие — мужчинам. Чем же объяснить такое гендерное разделение рабочей силы, если не какими-то биологическими императивами? Одна школа мысли — функционализм — утверждает, что разделение рабочей силы по половому признаку было необходимо для сохранения общества. С постепенным усложнением общества возникла потребность в двух видах рабочей силы: для охоты и для собирательства. Функционалисты расходятся в том, имело ли это разделение рабочей силы моральный компонент, то есть более высокую ценность труда одного пола в сравнении с трудом противоположного. Но при этом все согласны, что разделение рабочей силы по половому признаку являлось функционально необходимым для этих обществ. Данная модель предполагает, что, так как разделение рабочей силы по половому признаку однажды возникло в ответ на определенные социальные потребности, сохранение такого разделения становится эволюционным императивом или, по крайней мере, социальным установлением, к которому не стоит относиться с пренебрежением и просто так отбрасывать⁷¹.

С другой стороны, поскольку разделение рабочей силы по половому признаку сложилось исторически, этот процесс не является биологической неизбежностью — общества подвер­гались изменениям и продолжают изменяться. «Вероятно, половое разделение труда в том виде, в каком оно нам сегодня известно, сложилось в истории человеческой цивилизации совсем недавно», — пишет антрополог Эдриен Зильман. Более того, это разделение демонстрирует намного больше вариаций, чем мы можем предположить. В некоторых культурах женщины строят дома; в других они занимаются кулинарией. В большинстве культур женщины несут ответственность за воспитание детей. Но не все и не всегда. В некоторых культурах разделение труда и рабочей силы является абсолютно асимметричным и жестко закрепленным за обоими полами; в других оно более гибкое и подвижное. Сегодня разделение рабочей силы по половому признаку является функциональным анахронизмом, поскольку биологические обоснования приписывания определенных видов деятельности только мужчинам или только женщинам во многом размыты. Однако за этими обоснованиями стоят столетия социальных обычаев и традиций, которые все еще продолжают влиять на наши тендерные идеологии в смысле того, что положено делать одному полу и не положено друго­му. Разделение труда по половому признаку стало частью нашей культуры, но не физиологии человека⁷².

Разделение на публичную и приватную сферы идет от предложенного Гегелем различения между государством и гражданским обществом. Госу­дарство однозначно относится к сфере публичного, а гражданское общество содержит в себе публичную и приватную компоненты. Экономика и мир трудовых отношений относятся к гражданскому обществу, но могут быть подвержены общественной регуляции, частная жизнь же лежит за пределами гражданского общества, и если она не нарушает законы и права других членов общества, она полностью закрыта для вмешательства извне. В то же время семья, хотя и является основной ареной частной жизни, одновременно представляет собой один из институтов гражданского общества, как считает Ю. Хабермас. Нам необходимо понять, почему этот факт стал достоянием гендерных отношений.

Само понятие публичной сферы связано с процессом капита­листической модернизации. Для большинства населения в докапи­талистических обществах (так же как и сейчас в странах Третьего мира) производство и домашнее хозяйство были неразделимы, и в нем при­нимали участие все члены семьи (хотя разделение труда между ними также существовало). Это относилось и к аграрному, и к ремесленно­му производству. Женщины были полностью исключены из сферы политики и многих других, но в хозяйстве они играли довольно важ­ную экономическую роль.

Однако ситуация стала меняться, когда производство отдели­лось от дома и переместилось на специальные фабрики с частичной механизацией труда. Единицей найма стала уже не семья, а конкретный человек. Тогда и произошло разделение сферы «рабо­ты» и сферы «дома», причем последняя стала восприниматься как «место для женщины».

Капиталистическая индустриализация изначально не пред­полагала, что «мужчины уйдут на работу, а женщины останутся дома». На заре индустриализации женщины очень активно в ней участвовали и составляли значительную часть наемных рабо­чих. При этом участие женщин в труде, приносящем деньги, не было принципиально новым феноменом - они всегда участво­вали в производстве продукции на обмен, будь то сельскохозяй­ственное производство или домашнее ремесло. Новым было то, что теперь они начали работать самостоятельно, не под контро­лем своих мужей и отцов.

У последних это вызывало протест по трем главным при­чинам:

1) женщины составляли им конкуренцию на рынке труда, бу­дучи к тому же более дешевой и управляемой рабочей силой (из-за своего в целом более низкого социального статуса);

2) поскольку женщины работали и обеспечивали себя сами, было возможно платить мужчинам более низкую зарплату, т.е. для их воспроизводства требовалась меньшая сумма;

3) занятые на работе вне дома, они меньше времени уделяли домашним обязанностям.

Поэтому первые профсоюзы не принимали в свои ряды жен­щин. Одним из их требований была «защита труда женщин и под­ростков» - требование по форме гуманное, но на самом деле имев­шее двойственный характер. Действительно, законодательно ограничивались наиболее жестокие формы эксплуатации женщин и детей, но в то же время это был запрет для женщин заниматься определенными видами деятельности, как правило, лучше опла­чиваемыми (т.е. вопрос, работать на них или не работать, под ви­дом заботы выводился из-под компетенции самих женщин).

Среди набора требований рабочих важное место заняло тре­бование «семейной зарплаты» - зарплаты, на которую можно про­кормить семью при условии, что жена не будет работать. К концу XIX - нач. ХХ веков в наиболее развитых странах это состояние было, в принципе, достигнуто. И значение этого требования ста­ло размываться лишь в послевоенные годы.

Этот процесс касался, разумеется, не только рабочих, боль­шую роль в создании представлений о том, что «место женщины – дома», сыграли представители среднего класса. Весьма влиятелен в этом отношении был морализаторский «викторианский дискурс»: в общественном сознании с помощью печати и других социальных институтов распространялись идеи о том, что экономическая са­мостоятельность замужней работающей женщины подрывает се­мью, что дети работающих женщин заброшены, что многие виды работ вредят здоровью женщин.

В результате женщины были не то, чтобы полностью вытесне­ны с рынка труда, но сосредоточились лишь в определенных его сегментах:

- домашняя прислуга (до первой мировой войны боль­шинство работающих женщин имели именно этот тип занятости),

- присмотр за детьми,

- производство пищи и

- некоторые отрасли индус­триального производства - в основном легкая промышленность.

На все высококвалифицированные и высокооплачиваемые рабочие места женщины практически не допускались — очень часто при поддержке соответствующих профсоюзов. В том же случае, если значительная часть женщин проникала в ту или иную отрасль про­мышленности, это означало, что она находится в упадке.

В начале же индустриализации большинство работающих женщин долгое время были незамужними, если они вступали в брак, то оставляли работу. (Например, в Англии «революция за­мужних женщин», когда они в массовом порядке стали работать, произошла лишь в середине XX века).

Разделение всей общественной жизни на публичную и приватную сферу - одна из важнейших особенностей класси­ческого капитализма. Х. Арендт отмечает, что пространство общественности возникло, когда недра домашнего хозяйствования с присущими ему родами деятельности, заботами и организационными формами выступили из хранительного мрака домашних стен в полную просвеченность публичной политической сферы.

Под публичной сферой традиционно понимается сфера политического, экономика и некоторые области гражданского общества – согласно таким принципам, как доступность для всех, общность для всех и представление общего интереса. К частной сфере относятся наиболее глубинные убеждения относительно культуры, религии, эстетики, образа жизни, проблемы семейных и гендерных отношений.Цель частной сферы, включающей в себя семью, заключается в обеспечении условий, необходимых для существования публичной сферы. Аристотель признает очевидность того, что первичными потребностями человека являются не достижение добродетели и выражение наивысших «человеческих» качеств, а потребности в пище, жилье и т.д. Именно на удовлетворение последних нужд направлена деятельность человека в частной семейной сфере. Частная сфера, несмотря на выполняемую ей служебную функцию, одновременно видится как необходимая и предшествующая публичной сфере; а отношения между двумя сферами представляются как неразрывные.

Российская специфика

разделения на публичную и приватную сферы

Одним из важных отличий России от стран «классического капитализма» было запаздывание формирования среднего клас­са, буржуазии и буржуазных ценностей, которые в Европе лежали в основе сочетания практики и идеала домашней хозяйки. Осу­ществление большевистского проекта подразумевало высокую степень женского трудового участия, поэтому российские женщины были весьма массированно представлены в публичной сфе­ре - правда, почти исключительно в качестве рядовых работников.

Понятие «приватная сфера» вообще применимо к советско­му социализму лишь с очень большой степенью условности.

Се­мья рассматривалась как стабилизирующий институт в период стремительных социальных изменений - и в то же время как источ­ник атомизации и индивидуализма, противостоящих коллективиз­му. Таким образом, отношение советского режима к институту се­мьи было двойственным: с одной стороны, она считалась одним из «модельных» социалистических институтов и в таковом качестве всячески укреплялась и подкреплялась законодательно, с другой стороны, она воспринималась подозрительно, поскольку не была вполне проницаема для политических и идеологических манипуля­ций. Стоит вспомнить стихотворение Маяковского «О дряни»: «Страшнее Врангеля обывательский быт...» Помимо того, что сфе­ра семьи имела некоторую, почти иллюзорную в советских услови­ях, но все же раздражавшую идеологических функционеров «при­ватность», она была еще и местом концентрации хотя бы какой-то собственности - хотя и тоже практически иллюзорной, но создавав­шей почву для «частнособственнических настроений», «личного накопления». К тому же семья была потенциальным «оплотом ре­лигии»: венчание, крестины, Рождество — все это были связанные с семейной жизнью праздники и обряды. В первые десятилетия со­ветской власти церковь воспринималась властями как идеологичес­кий соперник, и отношение к религии было непримиримым - заиг­рывание с «соборностью и православными традициями» началось значительно позже.

В то же время существовала объективная необходимость в росте населения для решения задач «социалистического строи­тельства». В итоге большая часть тяжести сталинской стратегии индустриализации легла на женщин:

1) стремительная индустриализация был основана на мо­билизации женского труда дома и на работе. В 1930-х гг. было принято жесткое трудовое законодательство, согласно которо­му опоздание на работу на 20 минут становилось уголовно на­казуемым. По этой статье за опоздание в заключение отправля­лись женщины с грудными детьми, беременные женщины, те, которые задерживались из-за болезни ребенка. Верховный суд утверждал все эти приговоры;

2) опора на тяжелую индустрию ограничивала развитие по­требительской индустрии и сферы обслуживания, которые обыч­но, по мере экономического развития, берут на себя обеспечение некоторых функций, связанных с ведением домашнего хозяйства и облегчают его. В то же время воспитание детей считалось прерога­тивой в первую очередь не родителей, а государства.

В социалистических странах - не только в России, но и во всех странах, где модернизация происходила по этой модели - раз­деление на публичное и приватное полностью не было осуществ­лено. Соответственно, "женская сфера" в нашей стране распола­гается где-то между публичным и частным. Поэтому если на Западе главной целью женского движения «второй волны» было перераспределение гендерных ролей, в России это требование не было актуальным: речь, скорее, может идти не о "выравнивании ролей", а их новом наполнении.

Таким образом, гендерное разделение труда оказывается не просто экономическим феноменом, но включает в себя и манипуляции социально сконструированными физическими свойствами мужчин и женщин. Гендерная сегрегация представ­ляет собой одну из необходимых составляющих самой конст­рукции современного рынка труда.

Гендерный режим рынка труда в современной России

Эмпирические исследования, проведенные в нашей стране российскими и зарубежными социологами, указывают на опреде­ленный конфликт между положением мужчин и женщин в пуб­личной сфере, в частности, на рынке труда. Несмотря на все тяготы работы «в две смены», женщины отнюдь не спешат в мас­совом порядке становиться домохозяйками: для большинства из них работа является ценностью и важным элементом идентично­сти, они привыкли также не ограничивать круг своих интересов сферой дома. С другой стороны, на уровне идеологем образ мужчины-кормильца, мужчины-спонсора приобретает для женщин все большую притягательную силу - здесь значительную роль играют издержки рыночных трансформаций, ставящие под сомнения воз­можность поддерживать себя и ребенка за счет женской зарплаты, как это нередко было в советское время. Зарождается институт домо­хозяек, который содержит в себе также много проблем: юридическая неопределенность их статуса, отсутствие соответствующих образцов гендерной соци­ализации, нередко — возрождение очень жестких патриархатных моделей отношений.

Сохраняется неравенство экономических возможностей в пуб­личной сфере. Приведенная ниже таблица позволяет судить о высо­ком уровне сегрегации, сохранении устойчивых паттернов разделе­ния на «мужские» и «женские» профессии (см. табл. 1)⁷³.

Таблица 1

Распределение занятых женщин и мужчин по отраслям экономики (конец ноября 1999 г.), (в %)

Отрасли экономики	Мужчины	Женщины
Занято в экономике всего	48	52
В промышленности	37	63
Строительство	24	76
Транспорт	27	73
Связь	63	37
Оптовая и розничная торговля, общественное питание	62	38
Здравоохранение, физическая культура и социальное обеспечение	82	18
Образование	80	20
Культура и искусство	35	65
Наука и научное обслуживание	51	49
Управление	32	68

Более того, реальная оплата их труда различается даже в том случае, если они имеют одинаковую профессию и одну и ту же должность.

Приведенные выше статистические данные позволяют су­дить о сохранении значительного экономического дисбаланса между мужчинами и женщинами. Однако в советский период этот дисбаланс частично сглаживался «раздаточным» характером эко­номики: значительная часть ресурсов, таких, как доступ к жилью, практически бесплатным дошкольным учреждениям для детей, возможностям отдыха, лечения и т.п. распределялась в зависимо­сти от самого факта принадлежности к той или иной сфере соци­ального производства. Женщины-матери находились в особенно сильной зависимости от возможностей социальной сферы своего предприятия или организации. Наступившая в связи монетаризацией экономики деградация социальной сферы особенно болез­ненно ударила по самым экономически незащищенным слоям населения: пенсионерам (среди которых женщины преобладают из-за более раннего возраста выхода на пенсию), матерям с ма­ленькими детьми, не имеющим возможности работать, и в какой-то мере женщинам в целом (из-за того, что их экономические ре­сурсы более ограничены, чем у мужчин, из-за существующей вертикальной и горизонтальной сегрегации).

В какой-то степени эта ситуация стимулировала женскую экономическую активность. Экономическая нестабильность привела к тому, что жен­щина часто становится кормильцем семьи, иногда единственным - например, если муж работает на депрессивном предприятии, где надолго задерживают зарплату. Иногда она вынуждена работать на нескольких работах. Ярким показателем такой женской активности стал феномен «челночной» торговли: основная масса челноков - это женщины (по различным данным, женщины составляют от 72 % до 85 % от общего количества челноков). Таким образом, «чел­ночный» бизнес является женской стратегией выживания, что свя­зано, по всей видимости, с тем, что именно женщины, оказавшись в ситуации экономической депривации, проявили большую готов­ность расстаться со своей профессией, понизить свой статус и по­полнить ряды уличных торговцев.

Причина этого заключается как в том, что их работа по пре­жней специальности, вероятно, сулила им изначально меньше шан­сов на карьерный рост и достойное вознаграждение, чем мужчи­нам, так и в том, что у большинства женщин существует более широкая база идентичности, чем только профессиональная—преж­де всего, связанная со сферой семьи. Мужчины же, особенно имев­шие опыт советской социализации, привыкли быть в каком-то смысле «исключенными» из семьи: советский гендерный порядок подразумевал экономическую независимость женщин и их опору на государство при выполнении материнских функций, что во мно­гом подрывало возможность реализации традиционных маскулин­ных ролей отца и кормильца семьи. Неудивительно поэтому, что именно работа стала центром маскулинной идентичности и един­ственным средством утверждения социального статуса. Если муж­ская позиция в общественной сфере зависела от выполняемой ра­боты, то уважение в семье достигалось преимущественно через выполнение роли основного кормильца: хотя мужчины редко были единственными кормильцами, чаще всего они зарабатывали боль­ше женщин. Эта ситуация сохраняется и в постсоветскую эпоху. Однако существенная разница заключается в том, что в советское время роль кормильца была более или менее обусловлена профес­сиональным статусом. Теперь же перед многими мужчинами встала дилемма: сохранять свой профессиональный статус или выполнять роль кормильца семьи. Эта инерция существует до сих пор.

Трансформационные процессы создали ситуацию «гендерного кризиса» не только для женщин, лишившихся государственной поддержки, но и для многих мужчин, теряющих основы для ут­верждения позитивной идентичности. Одним из признаков это­го «гендерного давления» может служить высокий уровень алко­голизма и сокращение продолжительности жизни.

Любое корректное объяснение существования «мужских» и «женских» работ должно быть комплексным и учитывать как структуру со­циальных институтов, механизм действия различных гендерных барьеров н сегрегационных механизмов, так и индивидуальное поведение мужчин и женщин, связанное с их идентичностями, ценностями и личным выбором. Данные исследований позволя­ют сделать вывод о том, что в целом сегрегация, даже действуя в интересах мужчин как социальной группы, ограничивает индиви­дуальные возможности конкретных людей - как женщин, так и мужчин, н препятствует их профессиональной самореализации.

Елена Вовк

“Женские” профессии на фоне “мужских”

Социальная реальность, 2006, № 6 /www.fom.ru

Известно, что в одних профессиях больше мужчин, в других – больше женщин. В одном из своих опросов ФОМ предпринял попытку выяснить, с чем, по мнению россиян, это связано. Треть опрошенных (33%) считают, что разделение профессий на “мужские” и женские” предопределено главным образом природой – иначе говоря, и у мужчин, и у женщин есть свое естественное предназначение, анатомией и биологией заданные склонности и способности. Половина опрошенных (51%) разделяют ту точку зрения, что гендерная дифференциация профессий предопределена преимущественно устройством общества. Это не значит, что, по мнению каждого второго россиянина, способности мужчин и женщин к тем или иным видам деятельности одинаковы. Судя по ответам на вопросы о том, в каких видах деятельности женщины более способны, а в каких – менее способны, чем мужчины (вопросы задавались в открытой форме), большинство уверено: мужчины и женщины по своим способностям и задаткам различаются. Сказать, в чем женщины способнее, затруднились только 25% респондентов, и всего 1% ответили, что способности не зависят от пола. Ответить, в чем женщины менее способны, затруднились 33%, и лишь 4% заявили о равенстве способностей. Остальные же – три четверти в первом случае и две трети во втором – назвали те или иные сферы деятельности, к которым, по их мнению, женщины и мужчины предрасположены в разной мере. Как правило, женщины считаются более способными к воспитанию детей и педагогике (20% ответов), домохозяйству (15%), а также к работе в медицине (9%), торговле (8%), бухгалтерии (6%).

Мужчины же, полагают респонденты, способнее женщин в профессиях, связанных с физическим трудом и тяжелыми условиями работы (23%), техникой (10%), а также более приспособлены к работе в “силовых” структурах (военная служба – 7%; МЧС, милиция – 2%).

Заметим: респонденты практически не упоминали такие “высокостатусные” сферы, как управление, бизнес, наука, хотя гендерное неравенство в этих сферах очевидно (достаточно взглянуть на статистику профессиональной занятости). Надо, впрочем, оговориться: применительно к политике мнение о превосходстве мужчин звучало значительно чаще (7%), чем мнение о превосходстве женщин (2%).

Чуть больше трети опрошенных (37%) считают, что мужчины и женщины имеют равные возможности для реализации своих способностей, половина (51%) уверены, что у мужчин таких возможностей больше.

Примечательно: это соотношение мнений примерно одинаково и среди тех, кто связывает существование “женских” профессий с естественным предназначением женщины, и среди объясняющих “гендерное” разделение профессий особенностями общественного устройства.