- •Умберто Эко Имя Розы От переводчика
- •Разумеется, рукопись
- •Примечание автора
- •Аббатство
- •Первого дня час третий, где Вильгельм с Аббатом имеют содержательнейшую беседу
- •Первого дня час шестый, где Адсон изучает портал церкви, а Вильгельм после долгой разлуки видится с Убертином Казальским
- •Первого дня перед часом девятым, где Вильгельм ведет учёнейший диалог с травщиком Северином
- •Первого дня после часа девятого, где при посещении скриптория состоялось знакомство со многими учеными, копиистами и рубрикаторами, а также со слепым старцем, ожидающим Антихриста
- •Первого дня повечерие, где Вильгельма и Адсона ожидают щедрое угощение Аббата и суровая отповедь Хорхе
- •День второй
- •Второго дня
- •Полунощница,
- •Где краткие часы мистического восторга оканчиваются самым кровавым образом
- •Второго дня час первый, где Бенций Упсальский кое-что рассказывает, еще кое-что рассказывает Беренгар Арундельский, и Адсон узнает, каково подлинное раскаяние
- •Второго дня час шестый, где Бенций ведет странные речи, из каковых выясняются не слишком приглядные подробности жизни обители
- •Второго дня час девятый, где Аббат выхваляется богатствами обители и опасается злодейств еретиков, и в конце концов Адсон сожалеет, что решился повидать мир
- •Второго дня после вечерни, где, невзирая на краткость главки, старец Алинард сообщает много интересного о лабиринте и как в него попадают
- •Второго дня ночь, где удается наконец попасть в лабиринт, увидеть непонятные видения и, как положено в лабиринтах, — заблудиться
- •День третий
- •Третьего дня
- •От утрени до часа первого,
- •Где обнаруживается кровавая простыня в келье пропавшего Беренгара — и это все
- •Третьего дня час третий, где Адсон философствует об истории своего ордена и о судьбе различных книг
- •Третьего дня час шестый, где Адсон выслушивает признания Сальватора (которые двумя словами не перескажешь), отчего и погружается в тревожащие раздумья
- •Третьего дня ночь, где ошеломленный Адсон исповедуется Вильгельму и размышляет о месте женщины в мироздании, пока не натыкается на труп мужчины
- •День четвертый
- •Четвертого дня
- •Хвалитны,
- •Где Вильгельм и Северин осматривают тело Беренгара, и язык оказывается черным, что необычно для утопленника; потом идет диспут об опаснейших ядах и рассказ о давней пропаже
- •Четвертого дня час третий, где Адсон исходит любовными мучениями, потом появляется Вильгельм со своею запиской, которая и после расшифровки остается такой же зашифрованной
- •Четвертого дня час шестый, где Адсон отправляется за трюфелями, а возвращается с миноритами, и те держат с Вильгельмом и Убертином совет, на котором много неутешительного говорится об Иоанне XXII
- •Четвертого дня час девятый, где появляются кардинал Поджеттский, Бернард Ги и другие авиньонцы, а потом всякий делает что хочет
- •Четвертого дня вечерня, где Алинард сообщает, кажется, важнейшие сведения, а Вильгельм демонстрирует свой метод продвижения к проблематичной истине через последовательность заведомых ошибок
- •Четвертого дня повечерие где Сальватор повествует о любовной ворожбе
- •Четвертого дня ночь, где Сальватор жалчайшим образом попадается Бернарду Ги, девушка, любимая Адсоном, захвачена как ведьма, и все засыпают еще более несчастными и перепуганными, чем проснулись
- •День пятый
- •Пятого дня
- •Час первый,
- •Где разворачивается братская дискуссия о бедности Христа
- •Пятого дня час третий, где Северин сообщает Вильгельму о необычной книге, а Вильгельм сообщает делегатам необычные воззрения на проблему мирской власти
- •Пятого дня час шестый, где находят убитого Северина, но не могут найти книгу, которую он нашел
- •Пятого дня час девятый, где вершится правосудие и создается неприятное впечатление, что неправы все
- •Пятого дня вечерня, где Убертину приходится бежать, Бенций начинает почитать законы, а Вильгельм делится некоторыми соображениями о разных видах сладострастия, встреченных в этот день
- •Пятого дня повечерие, где звучит проповедь о явлении Антихриста и Адсон открывает для себя значение имен собственных
- •День шестой
- •Шестого дня
- •Полунощница,
- •Где князи восседают, а Малахия валится на землю
- •Шестого дня хвалитны, где назначается новый келарь, но не новый библиотекарь
- •Шестого дня час первый, где Николай повествует о самых разных вещах, показывая гостям крипту с сокровищами
- •Шестого дня час третий, где Адсон, слушая «Dies irae»92, видит сон, или, скорее, видение
- •Шестого дня после третьего часа, где Вильгельм толкует Адсону его сон
- •Шестого дня час шестый, где расследуется история библиотеки и кое-что сообщается о таинственной книге
- •Шестого дня час девятый, где Аббат отказывается выслушать Вильгельма, а предпочитает говорить о языке драгоценностей и требует, чтобы расследование печальных происшествий в монастыре было прекращено
- •Шестого дня от вечерни до повечерия, где коротко рассказывается о долгих часах замешательства
- •Шестого дня после повечерия, где почти случайно Вильгельм разгадывает тайну, как войти в предел Африки
- •День седьмой
- •Седьмого дня
- •Где, если перечислять все потрясающие разоблачения, которые тут прозвучат, подзаголовок выйдет длиннее самой главы, что противоречит правилам
- •Седьмого дня ночь, где случается мировой пожар и из-за преизбытка добродетелей побеждают силы ада
- •Последний лист
Шестого дня после повечерия, где почти случайно Вильгельм разгадывает тайну, как войти в предел Африки
Мы притаились, как двое убийц, около входа, за колонной, откуда было хорошо видно часовню с черепами.
«Аббон пошел закрывать Храмину, — прошептал Вильгельм. — Когда он заложит двери засовами изнутри, он сможет выйти только через оссарий».
«А потом?»
«А потом посмотрим, что он будет делать».
Но что он делал пока что — мы видеть не могли. Минул час, а его все не было. «Наверно, пошел в предел Африки», сказал я. «Может быть», — ответил Вильгельм. Но меня уже приучили выдвигать сразу несколько гипотез, и я продолжал: «А может быть, он снова вышел через трапезную и отправился искать Хорхе». Вильгельм в ответ: «Возможно и это». «Может быть, Хорхе уже мертв, — философствовал я дальше. — А может быть, он засел в Храмине и сейчас убивает Аббата. А может, наоборот, они с Аббатом заодно, а кто-то третий поджидает их в засаде. Чего добивались “итальянцы”? И почему так трясся Бенций? Не был ли его испуг личиной, нарочно надетой, чтобы сбить нас с толку? Зачем он задержался в скриптории во время вечерни, если не знает, ни как запереть Храмину, ни как выйти после этого? Пробовал пробраться в лабиринт?»
«Все может статься, — отвечал Вильгельм. — Но только одна вещь точно сталась… с какой-то стати… с меня сталось… Радуйся, Адсон! Бесконечное милосердие Божие наконец ниспослало нам твердую уверенность хотя бы в чем-то!»
«В чем?» — спросил я, озаряясь надеждой.
«В том, что брат Вильгельм из Баскервиля, который до сих пор считал, что может понять все на свете, оказался бессилен понять, как входят в предел Африки. В стойле наше место, Адсон, в стойле. Пошли».
«А если налетим на Аббата?»
«Притворимся привидениями».
Этот выход показался мне не самым лучшим, но я промолчал. Вильгельм на глазах терял самообладание. Мы вышли из-под северного портала, пересекли кладбище. Ветер неистово выл нам в уши, и я как мог молил бога избавить нас от встречи с настоящими привидениями — поскольку неприкаянных душ этой ночью в аббатстве витало сколько угодно. Наконец мы добрались до конских стойл и услышали, что кони беспокоятся еще сильнее, видимо из-за разгула стихий.
Поперек главного входа в конюшню был уложен на уровне человеческой груди толстый железный брус. Поверх него можно было заглянуть внутрь постройки. В темноте еле различались тени лошадей. Я узнал Гнедка — он занимал крайний слева денник. Немного дальше, третий в том же ряду конь поднял голову, учуяв нас с Вильгельмом, и заржал. Я усмехнулся: «Третий в конях».
«Как?» — переспросил Вильгельм.
«Да никак. Вспомнил беднягу Сальватора. Он собирался какие-то чудеса творить над этим конем. И звал его на своей дикой латыни “третий в конях” — “tertius equi”. То есть “u”».
«Почему “u”?» — снова переспросил Вильгельм, следивший за моей болтовней вяло, без всякого интереса.
«Ну, потому, что “третий в конях” означает не “третий конь”, а третья буква в слове “конь”. То есть по-латыни — “u”. Глупость, конечно…»
Вильгельм остановившимися глазами смотрел на меня. Даже в темноте я, казалось, видел, что происходит с его лицом. «Да благословит тебя Господь, Адсон, — произнес он, когда снова смог говорить. — Ну разумеется, suppositio materialis95, определение дается de dicto, а не de re96. Боже, какой я идиот!» Со всего размаху, открытой ладонью он нанес себе такой удар по лбу, что раздался треск, и я решил, что ему станет худо. «Мальчик мой! Второй уже раз за сегодняшний день твоими устами глаголет истина! Сперва во сне, а теперь наяву! Беги, беги в свою келью, бери лампу, вернее обе лампы, которые у нас есть. Только смотри не попадись. И скорее возвращайся. Я буду ждать в церкви. Никаких расспросов! Беги! Живей!»
Я и побежал без расспросов. Обе лампы были спрятаны у меня под тюфяком и хорошенько заправлены маслом. Об этом я позаботился заранее. В рясе у меня имелось огниво. Схватив свои драгоценные орудия, я снова помчался в церковь.
Вильгельм, примостившись под треногой, перечитывал пергамент с выписками Венанция.
«Адсон, — сияя, окликнул он меня. — “Первый и седьмой в четырех” значит не первый и седьмой из четырех, а первая и седьмая буквы в слове “quatuor” “четыре”!»
Я не сразу понял, но скоро дошло и до меня. «Super thronos viginti quatuor! Надпись! Стих Апокалипсиса! Слова, выбитые над зеркалом!»
«Бежим, — торопил Вильгельм. — Может, еще успеем спасти его!»
«Кого?» — спросил я. Но Вильгельм был уже возле черепов, вертел там что-то, тыкал пальцами в глазницы, открывал проход в мощехранилище.
«Того, кто этого не заслуживает», — отвечал он мне на бегу. Мы мчались по подземному коридору, свет мигал и трясся в такт нашему бегу, на нашем пути встала дверь, ведущая в кухню.
Я уже говорил, что коридор упирался в эту деревянную дверь, выходящую в кухню, как раз за хлебной печью, у подножия винтовой лестницы, которая вела наверх в скрипторий. Так вот, как раз когда мы взялись за эту дверь и она подалась под руками, мы вдруг услышали слева от себя, внутри стены, глухие стуки. Они доносились из толщи стены, откуда-то рядом с дверью, где кончалась череда ниш с черепами и костями. Там, где должна была быть последняя ниша, вместо нее шел участок глухой стены, сложенной из крупных квадратных каменных блоков, а в середине была вмурована старинная гробовая плита с какими-то затертыми буквами. Удары слышались вроде бы из-за этой плиты, или из какой-то более высокой точки, то ли из стены, то ли откуда-то чуть ли не с потолка.
Если бы подобная история случилась с нами в первую ночь, я, конечно, перепугался бы покойных монахов. Но сейчас я уже привык ожидать самого худшего от монахов живых. «Кто бы это мог быть?» — прошептал я.
Вильгельм широко распахнул дверь, и мы выбрались в кухню из-за хлебной печи. Удары были слышны на всем протяжении стены, огибавшей винтовую лестницу. Как будто кто-то бился, находясь внутри этой самой стены.
«Кто-то заперт там внутри, — сказал Вильгельм. — Я всегда предполагал, что должен существовать еще один ход в предел Африки, раз уж в этой Храмине такое множество всяких тайных лазов… Вот он и существует. Из мощехранилища. Можно не идти через кухню, а отвести кусок стены и попасть на лестницу, параллельную вот этой, только упрятанную в стене. И подняться прямо в замурованную комнату».
«Но кто же там сейчас бьется?»
«Второй человек. Первый сидит в пределе Африки. Второй хотел до него добраться. Но тот, что сверху, заблокировал подъемник, управляющий обеими дверьми. Таким образом, посетитель угодил в ловушку. И не удивительно, что он там колотится, потому что, думаю, в эту хитрую кишку воздух почти не поступает».
«Кто же это? Надо спасти его!»
«Кто это — мы очень скоро узнаем. А что касается спасения, для этого надо разблокировать подъемник сверху, потому что снизу мы не умеем. Не знаем секрета. Так что бежим!
И мы побежали. Пронеслись через скрипторий, взлетели по ступеням в лабиринт и довольно скоро домчались до южной башни. Не меньше двух раз я был вынужден укрощать собственный бег, потому что ветер этой ночью бушевал так сильно и с таким неистовством врывался в амбразуры, что ледяные дуновения пронизывали все залы и коридоры, подхватывали в воздух листы, оставленные на столах, и я по необходимости замедлял шаг, загораживая руками огонь.
Но все-таки довольно быстро мы добежали до южной башни, до комнаты с зеркалом. Сегодня мы не испугались его уродливых призрачных отражений. Подняв повыше лампу, мы осветили надпись, венчавшую зеркальную раму: Super thronos viginti quatuor. Ныне тайна была разгадана. В слове quatuor семь букв. Нажимать следовало на q и г. Вне себя от возбуждения, я заторопился сделать это сам. Чтоб освободить руки, я резко поставил фонарь на стоявший посреди комнаты стол, но не рассчитал движение, пламя выхлестнулось из лампы и лизнуло корешок какой-то лежавшей на столе книги.
«Тише, дурень! — вскрикнул Вильгельм, бросаясь задувать огонь. — Ты что, решил спалить библиотеку?»
Я ахнул, стал извиняться и вытащил было огниво, чтобы снова зажечь лампу. «Ладно, не трать время, — остановил меня Вильгельм. — Хватит и моей. Бери ее и посвети мне, потому что буквы все равно слишком высоко. Ты не дотянешься. И давай поскорее».
«А если тот, кто там, вооружен?» — спросил я в то время, как Вильгельм в потемках, почти на ощупь, нашаривал роковые буквы, вставши на цыпочки — при его-то росте! — и еле дотягиваясь до апокалиптической надписи.
«Подыми лампу, ради всех чертей, и не трусь. Господь с нами!» — отвечал он мне довольно-таки непоследовательно. Наконец его пальцы отыскали в слове quatuor букву q. Я, стоявший чуть поодаль, лучше него мог видеть, что он делает. Я уже говорил, что буквы всех надписей в лабиринте были не то вырезаны, не то инкрустированы в камне. А буквы слова quatuor совершенно явно были залиты краской в металлические профили. К этим-то профилям и крепился таинственнный упрятанный в стене механизм. Буква q, как только за нее взялись и потянули на себя, выскочила из стены, издав сухой щелчок, и то же самое повторилось, когда Вильгельм нащупал г и потянул за нее. Вся рама зеркала как будто отпрыгнула от стены, и зеркальная поверхность осталась сзади, отдельно от рамы. Зеркало — это и была дверь, подвешенная на петлях за левую боковину. Вильгельм просунул руку в выемку, открывшуюся между правым краем зеркала и стеной, и потянул на себя. Скрипя, дверь подалась и стала медленно поворачиваться. Вильгельм поднажал, и открылась щель, достаточная, чтоб ему пролезть внутрь. Я скользнул вслед за ним, держа лампу высоко над головой.
Через два часа после повечерия, при скончании шестого дня, в самую сердцевину ночи, открывавшей собою следующий, седьмой день, мы с Вильгельмом попали в предел Африки.