Дугин Философия традиционализма

Философия традиционализма

А и В теряют фиксированные рамки (как принципиально неопределимые величины) и как бы мерцают. Они — лишь звенья в цепочке онтологических метаморфоз и соотносятся между собой через их общий полюс С. Но и этого мало. Само соотношение А и В получает дополнительную сущность, следовательно, возникает дополнительная инстанция: полюс связи. Так, по очень сложной спирали метаморфоз, происходит процесс познания в мире Традиции... Напомню, что в рамках формальной логики, в данном случае, процесс познания исчерпывается лобовым сопоставлением А с В, после чего утомленный исследователь просто умывает руки. Сакральная же наука только начинается там, где заканчивается компетентность науки современной.

Спор об универсалиях и онтологический двойник

В средневековой Европе произошел спор между сторонниками номинализма и реализма. Одни (реалисты и идеалисты) утверждали, что у каждой вещи есть предметность и сущность, на что номиналисты отвечали: «Зачем нужна подобная двойственность? Хватит с нас самой вещи.»

Это был конфликт между сакральным методом познания и зарождающейся чисто профанической гносеологией. Спустя несколько столетий профаны (номиналисты) победили. Но что это меняет? Вещи все равно необходимо двоить, и они вопреки мнению номиналистов постоянно двоятся. Жан Парвулеско говорит, что «все, приближающееся к своей сущности, раздваивается». Каждая вещь в холистской методологии, каждое существо (че- ловек, к примеру) — это, как минимум, двойственное явление. С одной стороны, есть нечто, заявляющее (прямо или косвенно) о себе: «Я – (положим),Федя, у меня такойто цвет волос, я — то-то и то-то, у меня такое-то социальное происхождение, такие-то родители, столько-то я получаю, это я умею, этого не умею, столько-то раз меня забирали в милицию и т.д.» — одним словом, повествует нам

Язык Традиции

о своем актуальном статусе (биография, общие антропологические характеристики, психология, внешние параметры и т.д.). Действительность Феди, включающая в себя все, — это А. Это номинальный Федя, Федя как действительный индивидуум. Нераздвоенный, самотождественный Федя как он есть или принято считать, что он есть.

В сакральной гносеологической модели за Федей всегда есть некто другой, некто, кто живет сквозь Федю, чьей иконой, чьим заместителем, субститутом является Федя. Федя, как и все мы, с точки зрения Традиции и сакральной гносеологии, не более, чем вексель на получение суммы вкладов в «банке полюса». Мы можем не распознать этот вексель или распознать, но «не предъявить к оплате», можем игнорировать его наличие или даже яростно отрицать. Так или иначе, сакральная (холистская) гносеология настаивает на том, что у каждой вещи, у каждого существа, у каждой ситуации есть онтологический двойник (ontologische Doppelgaenger), называемый сущностью или бытием. Этот онтологический двойник и есть полюс (холос). Такой полюс есть у каждого человека, однако, парадокс в том, что, будучи внутри и рядом с нами («ближе, чем наша яремная вена»), он столь же далек от нас, как мы сами далеки от золотого века. Вся наша среда (язык современного мира) устроена в антихолистском духе, в ней торжествуют парадигмы номинализма, и это делает дистанцию между нами и нашим истинным «я» непреодолимо большой, трагически не покрываемой…

Говоря о холизме, мы сталкиваемся с ярко выраженной полярной системой координат. В мире Традиции все: от бытовых мелочей до религиозных культов, от системы познания до гражданских законов, искусств, профессий, ремесел принадлежит единому, холистскому ансамблю. В этом мире, если человек говорил: «Я плотник», это утверждение значило намного больше, чем просто указание на профессию. Ведь Бог тоже, некоторым образом, плотник! По-гречески «материя, из которой вылеплен мир» и «древесина» — одно слово, «hule». Отсюда, представление, что любой плотник — немножко «демиург», творец, малое божество. То же можно сказать и про гончара, и про строи-

60

61

Философия традиционализма

теля, и про скульптора, и про хлебопашца, и про конструктора, и про изобретателя. Поэтому просто плотника, просто мужика с рубанком в мире Традиции не существовало. Каждый плотник был чем-то еще — ведь его деятельность, помимо хозяйственного, материального, экономи- ческого, была наделена символическим значением.

У многих (если не у всех) народов существует традиция сакрального гостеприимства. Дело, конечно, не в том, что носители этой традиции — добрые и общительные люди. За этим стоит серьезная холистская модель. Вспомним Авраама, который принял трех мужей, угощал их и прислуживал им вместе с женой. Три странника оказались ангелами, но Авраам-то об этом не знал! С одинаковым радушием он встречал любого гостя. В книге Майринка «Зеленый лик» иллюстрируется инициатическое учение о том, что случайный гость может оказаться скрытым ангелом. Каждый приходящий человек, каждый появляющийся в сфере традиционного гносеологического сознания предмет может оказаться заместителем высочайших ангелических сущностей. Как говорят каббалисты: «Каждый гость, даже знакомый человек, может оказаться Илией». Мы не можем знать, когда он придет, и поэтому должны быть готовы увидеть в любом пришедшем к нам существе некую иную сущность. Приход гостя — это серьезная символическая и психологическая драма: в наше жилище приходит нечто иное, нечто, последнее значение которого, в сакральном аспекте, мы, наверняка, никогда не можем определить. За этим стоит холистское учение о том, что каждое существо потенциально (или в некотором особом духовном измерении) является не самим собой, а кем-то еще. Можно сказать, что весь метод познания в рамках сакральной цивилизации основан на этом принципе гостеприимства. Мы сталкиваемся с вещью, например, с веткой, с трубой, с кошкой. Рассудочное мышление говорит: «Труба есть труба, А есть А, кошка есть кошка, ветка есть ветка, дерево есть дерево». Сакральное мышление никогда не согласно со столь однозначной квалификацией. Возможно, конечно, что данная конкретная кошка не является посланницей лунных духов, данное дерево не яв-

Язык Традиции

ляется тайным объектом поклонения, а данная труба ни- чего кроме забывчивости сантехника, не означает. Но одновременно все эти предметы, даже в самых плотных, предметных, прагматических и несакральных контекстах, могут оказаться носителями дополнительных, неочевидных, несхватываемых сил и сущностей. Даже самая ординарная, серая, потертая кошка, потенциально представляет собой всегда нечто иное. Нет такого мира, нет такой реальности, где бы вещь означала саму себя, где бы кошка была только кошкой. В каждой кошке спит стремление выше…

Сферическая система онто-гносеологических координат

Понимание Традицией структуры мира может быть описано символом сферы или круга. Это очень удобная геометрическая фигура, с нее начинал Платон. Он утверждал, что первый человек (андрогин) был круглым, шарообразным, потом его раскололи на две части, и получи- лось два пола. Сам круг является фундаментальным, изна- чальным символом Традиции, матрицей всего ее языка(1).

В сфере (или круге) есть периферия и есть центр. Всякая вещь, данная нам в конкретных ощущениях, всякий объект созерцания, который осмысливается, каждое явление, с которым сталкиваемся, с точки зрения Традиции, всегда есть только периферия. И сами мы — периферия. Но где-то, перпендикулярно ко всему, по направлению радикально внутрь, существует некоторый вектор, указывающий на полюс(2). Это — полярная ось нас самих и вещей, с которыми мы сталкиваемся. Вся эта сфера находится в непрерывном движении. И движение это — залог жизни мира во всей его подлинной полноте и сложности. Исламский эзотеризм в этом движении, предшествующем любой конкретной физической деятельности, различает два противоположных направления: «мобда» и «ма’ад»(3), «проявление» и «возврат».

Так же, как в индуизме, в йогическом учении Патанджали существует представление о вдохе и выдохе Вселен-

62

63

Философия традиционализма

ной, вдохе и выдохе богов. Смысл этих сходных гносеоонтологических концепций из разных традиций таков. — В сфере бытия присутствует некоторая особая пульсация: удаление от полюса и приближение к нему. Собственно говоря, именно эта пульсация и является сакральным бытием. Сам полюс неподвижен, самостоятелен, неизменен. Однако между центром и периферией непрерывно движутся бытийные, витальные, духовные, гносеологические потоки. Все они в своей парадигме, в своей внутренней схеме, скелете, в своей гносеологической, духовной основе, представляют два разнонаправленных движения: вовне – выдох (проявление), и вовнутрь – вдох (возвращение), выход из Центра и возвращение в Центр. Любое нормальное познание в мире Традиции характеризуется именно таким циклическим ритмом. Все здесь является лишь комбинацией двух парадигматических движений — выхода и входа. Все практики по духовной трансформации, связанные с дыханием (у йогов), с ритуальным танцем (у суфиев) и т.д.— это применение к тонкой физиологии человека метафизической модели, представляющей мир как постоянное ритмическое вдыхание и выдыхание полюса. Полюс исторгает из себя свет и вбирает его назад, выходит на периферию и возвращается в центр. Иллюстрациями этого принципа являются буддийские и ламаистские мандалы.

По мере отдаления от центра (онтологического полюса) множественные периферийные круги отталкивают, уводят вещь, ситуацию, человека от возвращения к центру, вовлекают его в свастикообразное вращение на периферии. После выхода вещи из центра на нее немедленно начинают действовать силы, мешающие возвращению. Это инерция выдоха («мобда»). Как правило, им удается сорвать движения возврата, предотвратить его, вовлечь существо либо в круговращательное движение, либо в радиальное удаление еще дальше от центра. Безмятежная логика «вышел-вернулся» существует лишь в чистой теории. Это трагическое обстоятельство является залогом авантюрности, рискованности бытия. В этом — метафизический корень героического мифа, драма инициации и духовной реализации существ.

Язык Традиции

Именно из этого состоит ткань реальной жизни, смысл которой, с точки зрения Традиции, в том, чтобы перевести вещь с периферии к полюсу и в том, чтобы низвести с полюса облагораживающее, возвышающее, преображающее воздействие на конкретную точку периферии.

Метафизический смысл исихастской практики (повторения Исусовой молитвы: «Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного») имеет то же самое значение. Первая фраза: «Господи Исусе Христе», повторяется со вдохом, «помилуй мя грешного» — с выдохом. Вдох — это вбирание в себя Божественного Имени, призывание полярной точки, онтологического полюса православно понятого мира. Когда мы говорим: «Господи Исусе Христе», мы вбираем в себя этот трансцендентный исток, это единство. Когда мы говорим: «помилуй мя грешного» — мы исторгаем из себя конкретность, периферийность и упруго, как пружина, отбрасываем наше имманентное, категориальное, фиксированное существо — «нас грешных». Вместе с «помилуй мя грешного» — мы буквально испускаем дух, умираем как индивидуальности. Отбрасываем свою имманентную индивидуальность для растворения в полюсе. И так много-много раз, пока эта молитва, этот ритм не станут внутренним содержанием молящегося. Таким образом, повторение молитвы Исусовой является актом наивысшего познания и предельной формой гносеологического цикла, кратчайшим путем духовной реализации.

Цветочная методология сакральных наук

Но вернемся к тому, с чего мы начали: что же все-таки является аналогом современной науки в мире Традиции?

Можно сказать, что до определенной черты таким аналогом являются сакральные науки. Сакральная наука занимает промежуточное положение между онтологическим полюсом сферы бытия, где все присутствует одновременно в едином холистском синтезе, и областью периферии, где вещи и существа представляются чем-то отдель-

64

65

Философия традиционализма

ным и индивидуальным. Сакральные науки предполагают определенную специализацию, ограничение предмета исследования, некоторую структурализацию методологии, выработку концептуального инструментария. Это сближает их с современной наукой, и можно проследить историческую связь: современные науки развились из наук сакральных. Но вместе с тем, сакральные науки никогда не утрачивали связи с онто-гносеологическим полюсом, призваны были служить ему, и следовательно, их праксис был сопряжен с теургической, сотериологической стороной, был не только действием познания действительного, но вместе с этим и актом преображения действительного, приведения действительного к холистской полноте. Этот аспект сакральных наук, напротив, резко контрастирует с наукой современной, которая никогда не ставила перед собой подобных целей, считающихся в современном мире исключительной прерогативой религии, магии и т.д.

Сакральные науки относятся к области неокончательной детализации, поэтому они имеют и специальные черты, свойственные только данной конкретной сакральной науке, и общие универсальные аспекты, возводящие каждую дисциплину к единому «полярному» истоку. Сакральные науки связаны с развитием рациональных черт в че- ловеке, но это сакрально-научная рациональность существенно и качественно отличается от чистой рассудочности, ставшей гносеологическим критерием научности в Новое время.

Безусловно, человек как вид обладает рациональным мышлением. И человек Традиции обладает им ничуть не в меньшей степени, чем современные люди. Человек не может не выделять какой-то конкретный фрагмент, сектор бытия, определенную совокупность явлений в отдельную отвлеченную, оторванную от других категорию. Рациональное оперирование с реальностью вписано в программу человека. Как бы холистски и всецелостно ни был ориентирован человек Традиции, когда он видит Васю, он говорит: «Здравствуй Вася», а не «Здравствуй, Маша». Аскет, погруженный в духовное созерцание, в осмысление по-

Язык Традиции

лярного начала, конечно, может не замечать, где он находится и что у него вокруг, ему немудрено спутать и Васю, и Машу, и Федю, так как ему фундаментально нет до них дела. Но обычный человек, даже в мире Традиции, вынужден иметь дело с деталями, которые фиксируются, выделяются в нечто самостоятельное, подчиняясь механизмам рассудочности. Сакральные науки описывают реальность рациональными методами, отчасти напоминающими современные научные модели. Но в них выделение конкретного элемента, выхватывание его из общей среды, никогда не окончательно.

Человек фиксируется на какой-то вещи, начинает подробно описывать ее, но в какой-то момент отступает назад. Он говорит: «Да, конечно, я вижу, что это, действительно, дерево, я внимательно пригляделся — это дерево, а не что-то еще». Но тут же сакральное внимание, как видеокамера, отъезжает: «Но ведь дерево — это же знак, символ оси мира, иллюстрация того, как духовная почва, из которой мы созданы, некое предмировое начало, выпускает, питаясь соками смысла, как зеленые листы, наши собственные души». Таким образом, познание дерева как фиксированной «ботанической» реальности происходит, но тут же происходит и «откат» в реальность символическую. Поэтому никакая наука в рамках Традиции не является строго отдельной от остальных, не имеет ни однозначно определяемого предмета, ни четкой методологии.

Алхимики, к примеру, обычно сами не знают, о чем пишут. Они пишут о трансформации элементов, но нелепо думать, что вся привлекаемая герметиками развитая мифология — лишь искусственная шифровка конкретных химических процессов. Например, свинец. Алхимики его берут, трогают пальцами, но тут же их внимание отъезжает от него, конкретность свинца пропадает, растворяется в знании о том, что свинец — это Сатурн, Сатурн пожирающий своих детей, Сатурн-время. Сразу конкретный свинец растворяется в комплексе представлений о времени, о первоматерии, о «работе в черном», да мало ли о чем еще… Plumbum nostrum… Загадочная многомерная реальность, объясняемая еще более загадочной реальностью…

66

67

Философия традиционализма

Не кроссворд, не шарада, но рискованная оперативная мистерия. Свинец – спуск в ад, инферно, смерть, гниение. Химически, экзистенциально, эстетически, этически, онтологически… Сакральная химия, роскошь ускользающих смыслов…

Структура сакральной науки такова, что она никогда не бывает окончательно категориальной. Она оперирует определенной системой терминов – но эти термины (вопреки латинской этимологии слова «terminus» — «оконча- тельное», «строго определенное», «ограниченное») никогда не окончательны. Они «мерцают»: сейчас означают одно, через мгновение — совершенно другое. Поэтому идея дешифровки алхимии, как и любой другой традиционной науки, в том числе магии, чисто рациональными средствами обречена на фиаско.

Что у того или иного мага имеется в виду под «духом Венеры»? Может быть, одно, а может быть, и другое, а может быть, что-то третье. Субтильное влияние, набор физических и душевных свойств, модуляции голоса, сочетание цветов, туманный облик вызванного с той стороны существа…

В алхимии трансмутация металлов (например, свинца в золото) иногда получается, а иногда — нет. И никогда не ясно, что под этим имеется в виду. Существует как физические слитки золота, полученные в результате трансмутации, так и свидетельства о духовных достижениях исторических практикующих алхимиков.

Обратимся, к примеру, к ботанике. Эта дисциплина вышла из вегетальной (цветочной и древесной) магии, колдовства. Кто раньше занимался сбором трав? Ведьмы, колдуны, целители. Они знали качественные, причинные аспекты растений. Когда в эту сферу ворвались немецкие ученые-профаны, которые стали прокалывать бабочек и сушить гербарии, с целительской и ведовской, полноценной, сакральной ботаникой было покончено. Здесь снова мы видим насилие над полярной моделью, разрыв, отрицание, отказ от холистского мировоззрения в пользу номиналистского убеждения в приоритете отдельного над всеобщим.

Язык Традиции

Есть некоторая «полярная» неопределенность в том, как традиционное сознание рассматривает предметы, как оно их квалифицирует, каталогизирует. Эту особенность легко проследить на примере трактатов средневековых авторов. Альберт Великий, например, пишет о ботанике, металлах, свойствах камней. У него можно узнать о том, как правильно плавить медь и как делать примочки, когда вас укусила змея. Далее делается любопытное сообщение об ангельских чинах, о молитвенных практиках, о сакральной истории и т. д. Нет понятия о несопоставимости высокого и низкого, нет водораздела между техническим и моральным. Все представляет единое холистское пространство. За всем виден полюс, за всем полюс предугадывается, и именно полюс является главной целью, задачей для человека, познающего мир, себя, окружающее в рамках Традиции.

Такой метод познания можно назвать «сферическим». Он подобен распускающемуся цветку. Цветок раскрывается сразу во все стороны. Это полная противоположность рациональному дискурсу. Если мы познаем ботанику в Традиции, мы одновременно познаем демонологию, теологию, медицину, музыку, искусство строить соборы и т.д. Именно поэтому существует определенная медлительность сакрального сознания. Если бы цветок раскрывался только в одну сторону, он бы делал это мгновенно. Но ему надо раскрыться во все стороны, поэтому он ждет первых лучей солнца, он ждет предрассветной росы. Он медленно раскрывает бутон и обнаруживает свой полюс, а после с той же томительной медлительностью проделывает обратную процедуру в преддверии лунной полно- чи. Раскрытие и закрытие цветка является одним из излюбленных символов для описания того, чем является процесс познания в Традиции. Считается, что феи и эльфы питаются запахами роз, поскольку тонкие сущности познают реальность именно «сферическим» образом.

Парадоксы мудрости

Полнота и совершенство познания в сферических, холистских координатах, приводит человека Традиции

68

69

Философия традиционализма

к такому состоянию, как мудрость. Обратите внимание, что в нашем мире, на нашем современном языке слово «мудрец» — форма насмешки, почти оскорбление. «Мудрецом» называют либо законченного идиота, либо че- ловека, который сморозил какую-то феноменальную глупость. Отсюда выражение – «ну, ты намудрил», т.е. наделал бессмысленных и непродуктивных глупостей. Когда хотят похвалить, говорят: «это — ученый (знающий, компетентный) человек». Это не случайно. В Традиции совершившийся, положительный процесс познания — это достижение состояния мудрости. А мудрец ничего конкретного толком не знает и знать не хо- чет(4). Он знает все вместе. На конкретный вопрос можно получить от него довольно глупый (на первый взгляд) ответ. Правота мудреца, как правило, обнаруживается через какой-то, иногда довольно продолжительный, отрезок времени. Мудрец выше любого профессионала в любой области. Он знает все вместе. Мудрец — фигура сферической системы координат, существо, которое само подражает полюсу, зафиксировано на полюсе и погружено в пульсацию Единого. Чем больше он знает Все (то есть полюс), чем более он полярный мудрец, тем меньше он знает что-то конкретно. Конкретное его мало интересует, в конечном счете, конкретное его не интересует совсем.

Мудрецы «второй категории», которые пишут многословные трактаты по ботанике, ангелологии, стратегии и т.д., обычно на таких молчаливых, сосредоточенных мудрецов молятся. Мол, «если бы такой безмолвный гуру чтонибудь сказал, мы все со своими скудными познаниями были бы посрамлены; дистанция между всем и очень многим гораздо больше, чем дистанция между очень многим и очень малым…». Мудрость не просто наглая претензия шарлатана, это подлинное вскрытие трансцендентного полюса, который является одновременно полюсом всех вещей. «Атман — есть брахман», утверждает адвайта-ведан- та. Познавший свой собственный полюс (атман) познал полюс всех остальных вещей и стал, таким образом, полюсом этих вещей.

Язык Традиции

Сакрально-научное определение Любви

Теперь давайте резко отойдем в сторону от разбираемого предмета, и попробуем сформулировать: что такое любовь в понимании Традиции?

Понятие это «засорено» человеческими эмоциями. На этом лугу попаслись все кому ни лень: и классическая литература, и современная эстрада, и мещанский роман, и нудные проповедники-моралисты. Наверное, ничего не вызывает столь предсказуемо активной реакции у человека, как апелляция к любви. На тему любви люди откликаются, как несчастные животные профессора Павлова на зажигающиеся лампочки и удары электрического тока.

Как правило, под этим подразумевается некая сентиментальная, взбудораженная, нервическая судорога, окатывающая волна, подкожный зуд. Но помимо эмоционального, чисто психологического, сентиментального представления о любви существует ее почти математическое определение. И это определение очень легко сформулировать. Великий православный аскет авва Дорофей говорил приблизительно так: «Любовь — это сближение спиц колеса по мере приближения к ступице. Поэтому любовь к Богу как к ступице (это первая христианская заповедь) и любовь к ближнему как к спице (это вторая христианская заповедь) нераздельны между собой, подобны. Стремясь сближаться друг с другом, мы приближаемся к третьему — к ступице, к Богу, а стремясь, наоборот, к Богу, мы приближаемся друг к другу». В этом святоотеческом объяснении любви, мы сталкиваемся с изначальным, универсальным, действенным во всех аспектах изложением традиционного мировоззрения. Такая демистификация и десентиментализация, вскрывая суть этого понятия, позволяет оценить его едва ли не с математической точностью. Что может быть ближе, чем близость между познающим и познанным? Это самая высокая степень любви. Познавая, мы отождествляем себя с тем, что познаем. Когда это происходит на полярном уровне, речь идет о совершенной любви. Таким образом, процесс познания и путь любви в Традиции, лишенный сентиментальной мишуры, строго тождественны.

70

71

Философия традиционализма

В высшей степени показательно, что эта цитата из аввы Дорофея украшает собой первую страницу Пустозерского сборника, «Жития протопопа Аввакума».

Сакральный язык оперирует синтетическими понятиями

Базовая парадигма сакральной науки, холистский метод, сферическая модель познания, гносеология любви совпадают с тем, что мы назвали ранее языком Традиции. Язык Традиции и есть не что иное, как постоянное, многомерное, многообразное воспроизводство полярного круга и движение внутри этого круга. Изначально язык Традиции совпадал с тем языком, что предшествовал вавилонскому столпотворению. В довавилонскую эпоху язык в парадигматическом, структуралистском смысле совпадал с тем, что мы понимаем под языком в обычном контексте. Когда Традиция была едина и совершенна, все говорили на одном языке. И язык этот был построен по идеально сакральному принципу, максимально приближен к ясности математически-геометрической сферической модели.

Следы этого изначального холистского языка мы можем заметить в некоторых этимологических закономерностях. Этот изначальный язык не знал строгой категориальности. В нем не было четкой дифференциации, например, по половому признаку. Есть два русских слова: «тетя» и «тятя». «Тетя» — это женщина, «тятя» — отец,муж- чина. Однако изначально это было одно слово, и обозна- чало оно ни мужчину, ни женщину, а просто большого человека с точки зрения маленького. Так маленькие называли всех больших, не важно женщин или мужчин. (Отсюда отнесение этого слова к «детской речи»).

Другим примером сохранения элементов протоязыка является присутствующий, в частности, в нашем русском языке средний род (глубинный пласт лингвистического уровня, на котором существуют слова или понятия, предшествующие половой дифференциации). То же самое можно сказать в отношении цветовой дифференциации. Есть

Язык Традиции

русское слово «черный» и славянское «чермный». Одно означает «черный», а другое «красный» цвет. Разумеется, изначально это было одно слово. Говорят: «чем богаче народ, тем больше оттенков цвета есть в его языке». Это, на самом деле, полная ерунда. Чем «примитивнее» народ, чем он больше «путает» цвета, называет одним словом целые группы предметов и понятий — тем ближе этот народ к сакральной парадигме, тем сакральнее этот народ.

Но вернемся к «черному-чермному». Как объяснить этот лингвистический минимализм? В этом слове содержится идея некоторой цветовой нагруженности. Степень нагруженности может быть разной, в том числе максимальной (черный цвет), но может быть просто сильной, что отличает насыщенно красный от бледного и блеклого (в этом случае «чермный» означает «красный»).

Еще более интересный пример — слово «свет». Свет всегда ассоциировался с чем-то светлым, белым. Это очень древний корень «su», потом «u» затвердевает (это в лингвистике обычное явление u — v), и мы получаем немецкое «schwarz» (черный), «Schwan» (лебедь), и даже «Schwein» (свинья). Само слово «свет» («hweta»), «световой», «белый» может в своем развитии, входя в некий категориальной, фиксированной мир, означать и прямо противоположное. Изначально «свет» и «цвет» («su») означали некое сияние. А сияние может восприниматься и как свет (нечто светлое на темном) и как цвет (насыщенность на светлом). Это еще типично холистский метод. Не случайно говорят, что дзен-буддистские коаны (например, «встретишь Будду, убей Будду») являются самым прямым путем к познанию реальности.

Православное богословие, со своей стороны, целиком строится на сверхрассудочных догмах (троичность Бога, две природы Христа и пр.), на вещах, принципиально противоположных категориальному мышлению. Не случайно апостол говорил, что «христианство для иудеев соблазн, для эллинов же безумие». Это верная примета сакрального языка, где парадокс, взаимоисключающие утверждения отнюдь не дисквалифицируют высказывание, а напротив, подтверждают его подлинность.

72

73

Философия традиционализма

Всеслово

Все сакральные символы призваны открыть то полярное пространство, которое спит по ту сторону рациональной пленки внешнего. В изначальном языке каждое слово означало не только два противоположных понятия, но и вообще все. Тотально все! Такие слова есть и сейчас. Они сохранились в литургических практиках и в сакральных комплексах, которые до сих пор являются действенным инструментом духовной реализации в различных традициях. В частности, «зикр» в исламском эзотеризме. Суфий постоянно повторяет: «Аллах, Аллах, Аллах» и, таким образом это слово становится для него всесловом. Его значение начинает вбирать, поглощать, уничтожать все прочие слова. И что бы он ни пытался сказать, губы его произносят: «Аллах».

Исусова молитва у исихастов играет ту же роль. Христианская традиция содержит еще одно слово,

претендующее на роль «всеслова». Это человеческий аналог ангельского гласа: «Алиллуйя». Конвенциональная этимология слова «алиллуйя» — это дословно «слава Тебе Боже» на иврите. Здесь нет никакой загадки. Ситуацию резко усложнили русские староверы. Они поняли, что это слово гораздо важнее его буквального перевода с еврейского. Оно означает вообще «все вместе». В русской литургической традиции было принято произносить: «Алиллуйя» дважды, а потом: «Слава тебе Боже» — перевод на славянский язык формального содержания этой формулы. И когда Никон волевым решением ввел дополнительную, четвертую «алиллуйю» (на современный ему греческий манер), лучшие представители русской духовной традиции восстали, считая, что такое четверение «алиллуйи» символически вносит в Святую Троицу «дополнительное лицо». Но самое интересное — это расшифровка старообрядческими полемистами символической нагрузки самого слова «алиллуйя»: «ал» — символизирует Бога-Отца, «илл» — Сына, а «уйя» — Святого Духа. Никакой внятной «научной» аргументацией это утверждение не было оснащено. Все это можно было бы отнести к области курье-

Язык Традиции

зов, если бы не исследования Германа Вирта(5). Уже в XX веке по мере реконструкции протоязыка человечества, в ностратических и даже праностратических его пластах обнаружилось, что древнейшей сакральной формулой обращения к Богу было сочетание трех гласных звуков «a», «i», «u». Получается, что староверы, непонятно каким образом, еще в XVII веке сохраняли древнейшие, тысячелетней давности (а возможно, еще более древние) формы сакрального взывания к Божеству.

Расположим эти гласные на руническом или календарном круге. «А» оказывается внизу — это весна, «i» — вверху — летнее солнцестояние, «u» — опять внизу — зимнее солнцестояние (рис.1). Если эту календарно-примордиаль- ную модель в сакральной лингвистике, исследованную Г.Виртом, наложить на христианскую доктрину, христианские догматы, мы получим шокирующий своей глубиной, цельностью и гармоничностью мир. Таким образом, мы обнаруживаем подлинное, сакральное христианство, а не тот его суррогат, с которым обычно приходится иметь дело.

«Прогресс наук» и уловка языка современности

Может возникнуть вопрос: «Если люди Традиции были так умны, знали все, если они постоянно погружались в

74

75

Философия традиционализма

полярное созерцание и были мудрецами, то почему же они не знали, например, того, что Земля вращается вокруг Солнца, почему не изобрели мобильный телефон?» За этими вопросами стоит очень интересная модель. Это заявляет о себе язык современности. Вопрос формулируется в нас, но не нами. Представление о «прогрессе материальных наук», о ненаучности изначальной Традиции, о несовершенстве и технической бестолковости древних обществ — это продукт некоторой внушенной нам извне иллюзии, гипноза, за которым стоит язык современности. Стоит зафиксировать этот момент, затем открыть «Кризис современного мира» Рене Генона, просмотреть внимательно первую и вторую лекции настоящего цикла и хорошенько все обдумать.

Это не так просто, но это необходимо для того, чтобы парадигма языка современности в вашем сознании стала чем-то очевидным, чтобы вы поняли, как она функционирует. Задача Нового Университета — серьезно и глубоко разобраться с подобными вещами: с языком Традиции и с языком современности. Не раз, не два, а множество раз надо ставить на себе интеллектуальный эксперимент. Требуется непрерывная рефлексия по отношению к языку современности, действие в нас которого необходимо отслеживать постоянно.

Это следует сделать постоянной интеллектуальной практикой.

Онтологическая катастрофа

Здесь мы вплотную подошли к теме происхождения современных наук. Где лежит барьер между сакральной наукой в мире Традиции, тем гносеологическим, сфери- ческим, холистским комплексом, который я пытался описать и, собственно говоря, современной наукой? Где находится источник нашей мнимой убежденности в том, что мы знаем больше, чем древние?

Первое, что необходимо понять: между современной и сакральной наукой лежит важнейшее поворотное событие – колоссальная и необратимая интеллектуальная ката-

Язык Традиции

строфа. В полярном комплексе, где все живет и движется в сложной, авантюрной, героической реальности вскрытия и сокрытия полярного начала, вдруг происходит некий надлом. Какая-то вещь, например, вышла и не вернулась. Назад дороги нет. Выход был, вход закрылся. Кого-то вышвырнули из ресторана, дверь захлопнул привратник с лакейской удалью. И все. Ты во вне, в ночи, назад не пускают, метро закрылось. Произошла катастрофа. Вещи, которые оказались на периферии, больше не могут найти путь к своему полюсу. Полюс больше не может выйти из себя и облагородить своим чистым влиянием, своими преображающими лучами вещи, лежащие на периферии.

Существует одна космогоническая теория в сафедской каббале Исаака Лурии — концепция «цимцум». Она рассматривает творение мира как результат катастрофы. Эта теория обратна привычному космогоническому мифу о божественных эманациях. В учении об эманациях Бог увеличивается, изливает от собственного изобилия себя вовне, и так возникает мир. В лурианском учении «цимцум» Бог, напротив сжимается, прячется в самого себя, стягивается к своему внутреннему ядру. И то ничто, от которого Бог спрятался, скрылся, — то вакуумное, пустотное пространство, сверхсгущенная пустота, — осталось в трагичном недоумении на периферии божественного, отныне за его пределами. Как говорят лурианские каббалисты: «Все вещи отныне не там, где они должны быть». Все вещи изменены: то, что должно быть внизу — наверху, и наоборот. Этот травматический мир путается и бредет по слепым лабиринтам отчуждения, полный трагизма.

Похожая картина понимания онтологической катастрофы свойственна крайним староверам-беспоповцам, рассматривающим наш мир в эсхатологической, апокалиптической перспективе. Святая Русь, мир любви, спасения, истинной Веры, полярного дыхания, преображающего своими лучами людей, стихии, вещи, вовлекающего их в процесс объединения, воцерковления, становления единым существом, нарушается некой антисилой, неким демоном, духом внешних сумерек. Какое-то иное могущество получает временно контроль над периферией. Это –

76

77

Философия традиционализма

духовный антихрист. Холос, целостность, единство, органика полярных сетей нарушена, периферия попадает под темную доминацию внешнего существа, действующего от инстанции, противоположной полюсу. Золотые нити, связывавшие вещи с их полярными онтологическими архетипами, отныне разорваны, разрезаны злостной рукой, духовные сады разорены, деревья вырваны с корнем(6).

И тут возникает рельеф постсакрального мира, рельеф города после бомбежки. «Герника» своего рода. Эта улица вела куда-то, теперь никуда не ведет… Повсюду валяются странные, разрозненные предметы… Домашняя утварь разбросана в беспорядке… Здесь ничего невозможно понять, если не знать предшествовавшей этому ужасу картины. Этот посткатастрофический рельеф обескровленной онтологии и пытается осознать, осмыслить, отструктурировать так называемая «современная наука».

Антихолизм современной науки

Современная наука исходит из антихолистского принципа. Все, что называется «современной наукой», все, что принадлежит сфере современной науки, основано на негласном законе — на отрицании холизма, холистского мировоззрения как чего-то недонаучного, ненужного, неправильного, несуществующего. Современная наука изучает постхолистский, постсакральный мир, где каждая вещь строго равна самой себе, где А равно А, и связи между вещами надо осознавать, исходя из самих вещей, без апелляции к общему знаменателю.

Провозвестие такого катастрофического подхода может быть распознано в позиции номиналистов, которые не хотели двоить вещи. Но на самом деле, конечно, всей полноты этих чудовищных, агрессивных, эсхатологических обертонов антихолистский подход достиг гораздо позже, в период Просвещения. Как говорил Хайдеггер: «Время рождения картины мира — есть день рождения наук»(7). Тогда же возникло представление о науке, как о чем-то особом, о чем-то самостоятельном.

Раньше русское слово «наука», ничего, кроме мастер-

Язык Традиции

ства, умельства, владения определенным ремесленным навыком не означало. Ловко куешь подковы лошади или делаешь воздушных змеев — значит «ученый». Того фундаментального значения, которое заложено в латинское «sapientia», в английское «science», французское «la science», русское слово «наука» не несет. В европейских же языках термин «наука» означает способ познания мира после катастрофы холистского комплекса, попытку (достаточно успешную) выстроить особую гносеологическую модель, которая отрицает сферическую, полярную, холистскую модель познания, на которой базируется Традиция.

Представьте, что шар стал кругом, а круг стал окружностью, т.е. внутреннее измерение — то, что составляло онтологическую суть, невидимый, но наиболее интересный аспект вещей и связей — утрачено. Если раньше на периферию постоянно осуществлялся ритмический онто-гносеологический наезд-отъезд центра (и в этом состояла сущность сакральной науки), теперь периферия четко зафиксировалась как таковая, и отныне даже сама мысль о том, что есть какой-то путь вовнутрь, стала восприниматься как абсурд.

Много лет тому назад я пил пиво с одним «кадровым» молодым человеком. Говорю ему: «Понимаешь, внутренний мир...» А он: «А что это, «внутренний мир»? У меня внутри печень, кишки, в общем, все в порядке». Так же и с представителями современной науки, когда им говоришь про «онтологический полюс» вещи, они отвечают: «Какой еще «онтологический полюс»? Молекулы, атомы — это я понимаю. А что еще может быть внутри?».

В этой катастрофе, в этой фундаментальной, гносеологической, духовной бомбежке человечества было изъято, эвакуировано содержание реальности. Экскаватором было выскоблено пространство сакральной гносеологии процесса и заменено очень неустойчивой, страшной по последствиям моделью объединения периферии, исходя только из самой периферии. Вещь стала рассматриваться как А равное А, и только А. «Вступили в действие» (отныне в тоталитарном режиме) законы формальной логи-

78

79