Лекция 9. Великое Княжество Литовское

Речь идет о государстве, которое в течение долгого времени являлось западным соседом Руси и с которым так или иначе связана русская история на протяжении XIV, XV, XVI и XVII столетий. Это история не вполне русская, но важная для Руси. Основным источником по литовской истории (по XIII веку), освещенной как бы с российских позиций, является Галицко-Волынская летопись. Это совершенно уникальный памятник – единственная летопись, которая рассказывает нам об истории южной Руси в XIII столетии, Руси галицко-волынской, которую называли еще и южной Русью.

Зачем нам нужна история Литвы? Чтобы понять, откуда взялась Украина, и в конечном итоге – представить себе события XVII и XVIII веков. Литовское племя, родственное славянам, было близко по происхождению к племени прусов и латов. Эти литовские племена жили в лесах, занимались исключительно охотой, бортничеством, и их трудно даже назвать земледельцами. Племена эти были достаточно изолированы друг от друга, но примерно в середине XIII столетия у них налицо предпосылки возникновения государства, и именно к этому времени, видимо, относит­ся начало возникновения городов.

Первым князем, который стал объединять разные литовские племена, был Миндовг, который был убит своими противниками в 1263 году. С ним у галицкого князя Даниила Романовича были довольно тесные отношения. Противники убили его за ту политику, которую он проводил, – политику централизации, объединения разных пле­мен. Но его преемники продолжили эту деятельность, и основные события разворачиваются в XIV веке, когда литовскими князьями становятся Гедимин (1316–1341 гг.) и его сыновья Ольгерд и Кейстут.

И вот после страшного татарского нашествия оказалось, что северо-восточная Русь сохранила свою государственность, а Киевская земля и все, что вокруг нее, практически перестали существовать. Киев утратил свое могущество. Судьба соседних городов была точно такой же. А что касается Галицко-Волынского княжества, то оно стало своеобразным проходным двором для татарских ратей, которые шли на запад и возвращались, шли в Польшу и возвращались из Польши. По­этому практически вся вторая половина XIII столетия в южной Руси – это непрерывная татарская атака. На севере, на северо-востоке татары переписали население, посадили баскаков, потом все свелось к тому, что князья начали сами постепенно предоставлять ордынский «выход», признав себя данниками, и татар­ские рати постепенно исчезли. Южная Русь – это практически непрерывное присутствие татар. А что ка­сается огромного пространства в среднем течении Днепра, то есть южнее Смоленска, до Киева и дальше, то это просто степь, где непрерывно хозяйничают татары. Население, которое здесь когда-то было, выбито, остальное стремится куда-нибудь убежать и, естественно, оседает на северо-востоке, поскольку жизнь там хоть немного, но спокойнее. Там лес, который может защитить, а на юге его нет.

И вот именно на этих запустелых киевских землях постепенно начинает воздвигаться Литва. Она постепенно захватывает эти земли. Уже в конце XIII столетия появляются литовцы на этих территориях, а дальше процесс идет сле­дующим образом: при Гедимине в состав Литовского княжества уже входят Полоцкая, Витебская, Мин­ская земли (первая половина XIV века), Ольгерд, его сын, который правит с 1345 по 1377 год, захваты­вает Волынь, Киевскую, Новгород-Северскую земли, а на Верхней Волге доходит до Ржева. Процесс шел в течение всего XIV столетия. И вот этот-то литовский фактор окончательно и поста­вил точку на единстве древней Руси. Северо-восточная Русь стала существовать самостоятельно. Юж­ная Русь еще просуществовала до конца XIII столетия и по инерции – до начала XIV столетия. Но она самостоятельной уже остаться не смогла и досталась Литве и Польше. Почему так получилось? Почему Галицко-Волынская земля не смогла противостоять литовцам? Ведь они стояли на куда более низкой ступени развития, ведь государственным языком Литвы становился русский язык, а религией фактически – Православие.

Когда перед северо-восточной Русью встал выбор, что делать с татарами, как себя вести, как поступать, Александр Невский, победи­тель немцев и шведов, вдруг по отношению к татарам занимает совершенно иную позицию. Не просто мир – северо-восточная Русь признает себя данником, вассалом; северо-восточная Русь принад­лежит татарам, и северо-восточные князья – вассалы татар. Именно эту политику будут проводить практически все московские князья в течение трех четвертей XIV столетия. Благодаря такой политике, поддержанной Церковью, и будут достигнуты совершенно необычные результаты. На Куликовской битве татарам будет нанесен смертельный удар, а пройдет еще время – и иго будет навсегда свергнуто.

Такая же проблема стояла и перед Даниилом Галицким. Что делать, как поступить? Ситуация, прав­да, у него была немного иная. Рядом была Западная Европа, Венгрия, Польша, были очень близкие дру­жеские, родственные, семейные связи с этими странами. С севера как бы нависала Литва, а татары не ос­тавляли в покое это княжество буквально ни на один год. И вот Даниил Галицкий в дан­ной ситуации поступает недальновидно, как показала история. Он пытается опереться не на своих пора­ботителей, как сделала северо-восточная Русь, а на Запад. Он вступает в переговоры со своими запад­ными соседями, пытаясь организовать союз, но очевидно, что на Западе никакой политический союз невозможен без союза религиозного. Начинаются фактически переговоры об унии. И именно такой поворот политики Даниила как бы разверзает пропасть между этим князем и митрополитом Ки­риллом. Тогда митрополит Кирилл и сосредотачивает все свои усилия на северо-востоке. Происходит фактический разрыв между главой Церкви и галицким князем.

В 1255 году дело заходит настолько далеко, что в Галицкое княжество приезжают легаты римского престола и, пообещав, естественно, Даниилу все, что угодно, подтверждают свой союз с ним тем, что ко­ронуют его от имени римского первосвященника. В 1255 году в городе Дорогичине происходит это со­вершенно поразительное событие.

Возможность противостояния татарам и католической или литовской экспансии могла быть реальной только в случае союза государственной власти и власти церковной. Если такого союза, такой симфонии не было, то дело увенчаться успехом не могло. Русь была создана крещением, поэтому именно союз светской и церковной властей и был залогом развития, существования нашего государства.

Впоследствии, когда в 1385 году Кревская уния подтвердила политический союз Литвы и Польши, а в 1413 году на Городельском сейме вся литовская шляхта получила те права, которые были у польской шляхты, практически уже пошел процесс объединения двух государств, который со временем и привел к образованию единого государства, и здесь уже говорить о том, что Галицко-Волынское княжество мог­ло как-то этому противостоять, не приходится. В 1337 году галицкие земли были включены в состав Польши, а остальные Ольгерд позже включил в состав своего Великого княжества Литовского.

Итак, население, которое жило в Литве и в Польше, было рус­ским и даже православным. Утрачивалась государственность, но не вера. Литовцы были язычниками и стояли на очень, прямо скажем, низком уровне развития. И литовские князья понимают, что коль скоро у них так много православного населения, а государство самостоятельно, значит, нужно иметь и главу Православной Церкви. Практически весь XIV век – это попытка Литвы создать собственную митрополию. Чему, естественно, препятствуют митрополиты русские, которые сначала называются киевскими, потом владимирскими, а потом московскими.

Здесь нужно разобраться в вопросе: может быть, было бы лучше, если бы укоренилась самостоятель­ная литовская церковь? Так ли уж необходима здесь конфронтация? Очевидно, митрополиты – и Кирилл, и, в большей степени, Максим, Петр, Феогност, Алексий – полагали, что хоть и нет уже там крепкой русской государственности, но русское население будет существовать, пока будет в религиозном отноше­нии единым со всей остальной частью Руси. Это реально, потому что вся политика русских митрополитов была направлена на то, чтобы не допустить существования самостоятельной митрополии в Литве. И дело было, конечно, не в доходах, которые в таком случае получали или не получали бы митрополиты от ли­товского населения. Речь шла о том, что, видимо, митрополиты Феогност и Алексий пытались все-таки сохранить воз­можность для дальнейшего объединения русских земель, то есть изъятия их у литовского государства, восстановления единства русской земли в его этнических границах, его этнической территории. И если иметь в виду развитие нашей истории, то именно такой взгляд оказался, конечно, самым правильным, потому что в дальнейшем так оно и вышло. При Екатерине II земли, на которых жило православное население, окончательно вошли в состав русской империи.

И вот получается такая картина. На севере имеет место единство светских и церковных властей, они видят общую цель и работают для достижения этой цели, для восстановления независимости государства. А на юге государственность исчезает, и в течение целого столетия предпринимаются попытки создать са­мостоятельную митрополию, не зависящую от Москвы, приобрести самостоятельную юрисдикцию, кото­рая на протяжении XIV столетия многократно может создаться, но не создается – очевидно, вследствие политики московских митрополитов. Надо представить себе этот процесс и понять: дальновидной была политика Москвы в этом вопросе или нет? Ведь огромное население, которое жило на польско-литовской территории, с одной стороны, могло быть самостоятельно окормляемым своим митрополитом, и кто зна­ет, может быть, именно поэтому католическая экспансия, католическая пропаганда не была бы столь сильной, может быть, тогда эта церковь была бы более крепкой и удалось бы как-то это государство сде­лать православным. А может быть, и наоборот: именно потому, что не дали укорениться в XIV веке та­кой самостоятельности, не дали самостоятельной юрисдикции, и получилось, что русское население все время ориентировалось на Москву, видя в Москве своего защитника против католиков, и именно поэтому униатство удалось распространить только на сравнительно небольшой территории.

Этот вопрос не вполне ясен. В учебниках обычно ничего не сообщается. Потому что, как ни взгляни, существовал все-таки определенный стереотип восприятия русской истории: кончился киевский домонгольский период – и начинается московский. При чем здесь Литва? Но потом, откуда ни возьмись, появляются поляки, литовцы, украинские проблемы, и откуда все это взялось, никто не знает. А ведь весь XV век – это непрерывная конфронтация с Литвой, да и XVI столетие приведет нас к смуте, а смута – это польско-литовская агрессия. Самое печальное заключа­ется в том, что нет практически никаких источников, которые бы говорили о том, как Москва под­держивала православное население в Литве в XIV–XV столетиях. Получается, что в XIV–XV веке не использовали тот благоприятный момент, что все ли­товское княжество говорило по-русски, вся документация была на русском языке – русский язык был языком официальным. Половина населения состояла из чистокровных русских. И можно было усиливать русское влияние и добиться слияния, со­единения. Но, скорее, не произошло этого потому, что наша политика в то время уже была четко сориен­тирована на Восток. У нас был главный враг, главная проблема – татары. Проблема эта еще не была решена, до окончательного уничтожения ига в 1480 году еще было жить и жить, а Литва была традиционно враждебна. Ольгерд приводил свои полки к Москве в 1367, 1368 и 1369 годах. В 1368 году, когда толь­ко-только была закончена первая каменная московская стена – белокаменная – он стоял под Москвой прямо у стен, а они проходили приблизительно там, где сейчас стоят красные кирпичные стены. Он сто­ял трое суток, естественно, разграбив окрестности. На следующий год нападение повторилось – «другая литовщина», как пишут наши летописи. На этот раз он стоял уже 8 дней. Литва в своей борьбе против Москвы ориентировалась на Тверь, потому что Тверь была последним конкурентом Москвы. Впоследствии литовцы стали мечтать о Новгороде, и он был присоединен именно потому, что новгородцы (разумеется, не население, а бояре) были в постоянных контактах с литовскими князьями.

Если говорить о возникновении украинского государства, украинской культу­ры – именно украинской, а не литовской, то можно услышать, что государство украинское целиком происходит из Киевской Ру­си, но вопрос гораздо сложнее. Дело не в национализме, а в том, что у нас все без исключения древние русские тексты – летописи, жития, сказания, слова, проповеди, переводы – все сохранились только на северо-востоке. И от киевского, и от татарского периода. И нет ни одного тек­ста, который бы сохранился в XIV–XV веке на будущей украинской территории. Многое пропало во время татарского нашествия. Но ведь литовцы-то говорили фак­тически по-русски, а ничего там не осталось – католическая экспансия уничто­жала именно память. Поэтому когда в XIX веке заговорили о великом украинском государстве, то стали искусственно видеть, находить, искать корни этой государственности прямо в древней Руси. Но ведь между древней Русью и началом возникновения нового малороссийского этноса, который начал формироваться в XV веке, лежит пропасть XIII и XIV столетий. Сначала должна была погибнуть южная Русь как само­стоятельное государство. Потом все это являлось объектом католической пропаганды. И вот в таких-то ус­ловиях начал возникать, складываться новый народ, новый этнос, который будет со временем называться Малой Русью. Они сами будут называть себя Русью. Ведь Украина – от слова «край». Русские, кото­рые живут на окраине.

Украинская история очень трагична. Утрата прямых связей, прямых нитей, которые связывали ее с древней Русью, очень дорого обошлась Украине. Она утратила не только древние традиции, но и на долгое время утратила государственность (государственность и по сей день там чрезвы­чайно непрочна). И, наконец, она стала неоднородной и в религиозном аспекте, потому что именно там было создано униатство. Что же касается польского национализма, то о нем вообще не нужно говорить всерьез, потому что национализм везде в своих крайних формах убог, смешон и отвратителен и сводит­ся обычно к ругательствам, которые никогда доказательством не бывают. Но, к сожалению, вместо то­го, чтобы трезво представлять все эти невеселые проблемы, у нас к Украине отношение поверхностное. И если спросить любого среднего русского, что он зна­ет об Украине, он скажет: Мазепа, Петлюра, Бандера. Конечно, такого отношения не должно быть. Проблема очень сложная, достаточно сказать об унии, о борьбе православного населения, казачества и против униатов, и против поляков. О политике российских им­ператоров в этом непростом вопросе, о том, как этот вопрос стоит сейчас. Если, скажем, до 1917 года вопрос об униатах решался чрезвычайно удачно и количество униатов постепенно сокращалось, то в советское время было сделано все, чтобы это количество увеличить. И сейчас тот невероятный узел проблем, сплетение самых невероятных конфессий, юрисдикции и т.д. – это наследие тех очень дале­ких времен.