Элиты и роли

Поскольку институт репрезентируется в ролях, то с институциональной точки зрения персонифицированная совокупность ролей и представляет собой элиту в ее «человеческом» измерении. Роли связаны с определенной закрепленностью и значимо коррелируют с формальными позициями. Другими словами, элита как институт актуализируется в деятельности персон, занимающих определенные позиции. Позиции связаны с различными функциями элиты. В этом отношении проблема идентификации элит в рамках институционального подхода, скорее всего, решается в пользу позиционной идентификации⁵⁰. Ч.Р. Миллс в данном случае вполне логичен.

Здесь необходимо отметить, что взаимоотношения элитных персон между собой и с населением основаны на взаимно типизирующих действиях. Другими словами, за всей кажущейся самостоятельностью властных лиц скрывается объективная необходимость определенных действий, которые они выполняют систематически. Это связано, во-первых, с внешней необходимостью. Элиты взаимодействуют с неэлитами, выполняют определенные функции в обществе, презентируют себя. Причем, самопрезентация властных персон находится в рамках ожидания и понимания этой презентации публикой. Данное явление относится ко всем типам властных групп, а не только к элитам.

В этом смысле весьма показательно поведение древнегреческих тиранов с их произволом, наигранным безумием и экстравагантным поведением. Они нарушали существовавшие нормы и вместе с тем действовали в определенных рамках⁵¹. Персонально конкретный тиран мог, конечно, вести себя совершенно непредсказуемо и, как сейчас сказали бы, «беспредельно», «отмороженно». Но если мы примем во внимание, что представления о возможном и невозможном поведении ограничены общественной практикой, то придем к пониманию принципиальной связанности персональных действий социальным контекстом их осуществления. Кроме того, тирания как форма правления воспринималась древними греками все же как типически определенная. В этом смысле весьма показателен анализ Платоном становления «тиранического человека» под давлением складывающихся обстоятельств – логика неизбежного⁵². Кроме того, в письме Платона к сиракузскому тирану Дионисию есть следующий примечательный пассаж: «…собираешься восстановить греческие города в Сицилии и тем облегчить участь сиракузян, переименовав свою власть вместо тирании в царскую…»⁵³. Таким образом, речь идет о возможной смене формы правления со всеми вытекающими из этого институциональными выводами, включая изменения ролевой определенности правителя.

Образ идеальной (или ожидаемой, или приемлемой) власти у населения существует в значительной мере самостоятельно. Элита (или любая другая властная группа) вынуждена ему соответствовать. В этом основа ее легитимности. Вынужденность существует в значительной мере не как субъективная возможность не соответствовать идеальному образу, а как неразрывная связь управляющих и управляемых: элита же – тоже часть населения. Советское партийно-государственное руководство вело себя именно так, как и должна была вести себя номенклатура в СССР, а остальная значительная часть населения воспринимала это как должное. Проблема начинается с институциональных изменений, которые захватывают и систему ролей, дестабилизируя весь социальный порядок. Так, например, начало горбачевских преобразований было связано, во-первых, с изменением внутренних отношений между властными институтами (партийными и советскими органами), во-вторых, с изменением взаимоотношений этих институтов с народом (гласность). Сразу же это привело (и не могло не привести) к разрушению рутинных практик взаимоотношений и, следовательно, к переформулированию «предписанных шаблонов поведения»⁵⁴. Население в отношении власти и власть в отношении населения стали вести себя иначе. Постепенно процесс изменений ролей и ролевых ожиданий, идущий одновременно с институциональными трансформациями, кардинально изменил политическую сферу⁵⁵.

Другой пример, связанный с реализацией взаимных ожиданий в отношении роли лидера страны, демонстрирует влияние глубинных установок в рамках российской политической культуры. Путин-воин в первые месяцы своего вхождения во власть – он в кабине истребителя, на мостике подводной лодки, его непреклонность в борьбе с чеченскими террористами и т.п. – воспринимался населением с воодушевлением. Это вполне естественно, если принять во внимание достаточно высокий уровень доверия к армии и органам госбезопасности по сравнению с другими институтами власти⁵⁶, а также то, что силовые органы в наибольшей степени в глазах большей части населения могут выполнять в условиях социетальной нестабильности функции интеграторов. Вопрос о возможности поведения В. Путина в ситуации 1999–2000 гг., конечно, относится к области «альтернативной истории». Однако большинство наблюдателей склоняется к мнению, что он сыграл, скорее, ожидаемую роль, и в этом отношении он шел не только за имидж-мейкерами, но и за потенциальными избирателями, которые требовали именно такой определенности в поведении своего избранника. Но раз сыграв роль, навязанную обстоятельствами, от нее уже нельзя в будущем просто отказаться. По крайней мере, надо делать вид, имитировать данное ролевое поведение. Поскольку роль не принадлежит лично кому-нибудь, она – часть существующего институционального порядка и следствие констелляции обстоятельств.

Внутренняя необходимость в определенности ролевого поведения связана с хабитуализацией (опривычиванием)⁵⁷ элитного поведения. Взаимно типизирующие действия членов элиты и остальной части населения конституируют элиту, создавая определенности в структуре общества и функциях его элементов. В частности, представления о естественности существования доминирующего меньшинства и доминируемого большинства, а также и соответствующие практики объективируют институт элиты и – шире – институты господства и подчинения данного общества.

Часть элитных позиций обладает символическим представительством того или иного института. Так, в своих мемуарах бывший президент Франции Валери Жискар д’Эстен описывает диспозиции заключенных и свою при посещение им тюрьмы: «Я для них – олицетворение власти и силы. Стало быть, враг. Но в то же время, хотя они меня с трудом узнают, я – глава всего общества и, значит, отвечаю за порядок и справедливость»⁵⁸. Некоторые символические роли имеют стратегическое значение, поскольку обеспечивают целостность, интегративность иерархической реальности и ее восприятия (например, президент, премьер-министр и т.п.)⁵⁹. Сьюзан Келлер вообще рассматривает символическое значение элиты как одну из форм ее существования: «Стратегические элиты одновременно являются и коллективными агентами, и коллективным символами»⁶⁰. Здесь подчеркивается важная роль элиты ‑ символическое интегрирование сообщества.

Символическая репрезентация институциональных порядков связана с символическим ресурсом, которым обладает элита как целое и каждый ее член. Вместе с тем, становящаяся, институционализирующаяся новая властная группа (элита) остро нуждается в символах старой власти, которые подчеркнули бы ее легитимность. Так, сотрудник А. Чубайса по Госкомимуществу А. Казаков вспоминал: «Много сил мы потратили на то, чтобы руководители КУГИ по должности были заместителями губернаторов и обладали некими атрибутами власти. У них в кабинетах были установлены аппараты ВЧ, которые до того, как правило, стояли только в первых приемных. Даже эта на первый взгляд формальная акция подняла престиж руководителей комитетов»⁶¹. В данном случае происходит важный процесс обретения символа власти, являющийся частью процесса институционализации.