БЕРЕГ СВИНГУЮЩИХ ШАМАНОВ
.docОбессиленный напряжением мысли, старик, закрыв глаза, тяжело дышал. Кальман не поспевал за смыслом его слов, и не вытирал собственных, катившихся одна за другой слёз. Из одного только уважения он поддерживал этот мучительный, но, видимо, необходимый больному разговор:
- Тогда что же такое жизнь, дядя?
Голос племянника заставил Фредерика Бильдербергера ещё на мгновение вынырнуть из темноты, которая совсем скоро должна была стать его последним пристанищем.
- Запомни, мальчик: неприятности выдумали врачи, священники и юристы. А наша задача - никогда не нуждаться в помощи этих выдумщиков.
Он попытался усмехнуться.
- Мне сейчас и вправду немного больно, но какое значение это имеет в масштабах Мироздания? Для него нет принципиальной разницы между электрохимией боли и удовольствия. А то, что для нас она есть, вполне может быть досадной иллюзией, понимаешь? Я много раз убеждался, что различие между плюсом и минусом - фикция. Вернее, нет совсем ни плюса, ни минуса, мир един и бесконечен в своем умном и глупом многообразии. Хотя, возможно, и мира-то никакого не существует...
«Бредит старик. Надо бежать за врачом».
Но едва Кальман поднялся, дядя Фредерик остановил его.
- Погоди, ещё два слова. Я хочу, чтобы ты крепко запомнил кое-что. Жизнь и так-то - череда глупостей, но самая большая из них - подозревать в вещах скрытый смысл. Его нет! Сущим может быть только явное. А значит, всё вокруг соответствует своим названиям. Действительный глава человечества - это, как и положено, Президент, марионетки встречаются только в кукольном театре. Так что, сынок, бросай эти игры, искателей правды и без тебя хватает; займись-ка лучше учебой!
Впрочем, дядя предостерегал юношу совершенно напрасно. В отличие от огромного большинства сверстников, разговоры о несправедливости мироустройства никогда не вызывали у Кальмана ничего кроме улыбки. Пока одни пытались, с карманами навыворот, изменить мир, а другие отчаянно копили добро, замкнувшись в своем недоверии к людям, он, оставаясь открытым и трезвым, учился извлекать выгоду из людского несовершенства. Талантливый и увлеченный юноша легко переступил порог виртуального мира детства, и, как ни в чем не бывало, продолжил спортивное ориентирование в условиях сурового game-play'а реальности. Не забыв, естественно, сменить оружие и тактику на более подходящие.
И вот теперь Кальман принадлежал к счастливому меньшинству людей, сумевших превратить свое хобби в новую для всех, а для него просто любимую науку, и, далее, в весьма прибыльную профессию.
Этой ночью его никто больше не беспокоил. Видимо, госпоже Суми Ё требовалось время, чтобы переварить услышанное.
И только утром, часу в одиннадцатом, Кальмана разбудил телефон, разразившийся звуками перегруженной гитары, лихо пляшущей по блюзовому ладу.
- Спасибо, Кальман-сенсей. Думаю, вряд ли человек станет врать на пороге смерти…
- Я желаю вам приятной инаугурации. Только не торопитесь с выводами, госпожа Суми. Думаю, мой дядя прекрасно знал о существовании видеокамер. Мы же взрослые люди. Зачем притворяться, что в мире есть хоть на грош честности?
- Вы можете, наконец, объяснить?...
- Не уверен, что у меня получится, окяку-сама. «Зло как неизбежная, а потому не заслуживающая внимания часть мироздания», слыхали? Наберите в ютубе… Или, может, вот ещё что… В сейчас в Иокогаме? Через четверть часа отправлю вам одну книгу…
Закончив разговор, Кальман набрал номер той своей части, которая звалась Хорст ван Альфен:
- Я сейчас сброшу тебе кое-что. Перекинь это госпоже Суми и оставь канал открытым. Вместе с посылкой пусть к ней на стол ляжет телепорт-девайс без предохранителя, с полным кодом. Возможно, она пополнит население Нижнего мира. Сколько человек сейчас там?..
Ван Альфен назвал цифру.
- Ясно. А в Верхнем?..
Ещё одна короткая пауза.
- Отлично. Пусть выбирает. Всё, выходи из эфира и меняй локацию. Как только сбросишь мне новые координаты – получишь книгу. Надеюсь, ты понимаешь, кому достанется её поток сознания?
Кальман положил трубку. На мгновение он представил, как парит в бездонном океане, и океан этот будто бы наполнен радостями и горестями всех людей. Всех тех, кем он одновременно являлся.
Не вставая, Кальман протянул руку к полке у изголовья и взял в руки увесистый, крепко сброшюрованный том с пахнущими шоколадом листами цвета слоновой кости. Это был "Свежий ветер абсурда" Джорджо Снифферса, великого и загадочного писателя середины прошлого века. Поскольку ни одного его изображения не сохранилось, фронтиспис книги был украшен автографом рукописи Снифферса, вернее, его фотокопией:
"Se dio fosse esistito, i gradi sarebbero stati solo tre: vedi i tuoi figli soffrono? senti pieta nel cuore? salvi tutti! Adesso. Se no, sei mostro crudele. Non ho bisogno d'un tale. Non credo in dio".
Судя по цитате из итальянского подлинника, язык романа был ломаным и ярким, но слишком усердный переводчик своими стараниями не упустить ни одного нюанса совсем истрепал и так бьющееся на ветру знамя фантазии автора. Сочный, торопливый слог стал размеренным и безвкусным.
Правда, Кальману так не казалось. Книга эта была одной из его самых любимых. И сейчас, перелистывая её, он повсюду отыскивал знакомые строчки:
«Мне нравится думать, что я нахожусь не на Земле, и всё, что я вижу, хоть внешне и привычно, на самом деле не имеет названий. Эта мысль всё больше захватывает меня. Раньше, когда окружающее состояло из знакомых подробностей, я мог о каждой из них рассказать уйму ненужных фактов. Их были целые чемоданы, я заполнял ими книжные полки, шкафы, строил библиотеки... Но факты никогда не кончались и ничего не объясняли. Они стали казаться мне совершенно бесполезными. Стоило только лечь поудобнее и задремать, как в них отпадала всякая необходимость. Во сне деление мира на предметы, вещества и атомы представлялось особенно искусственным... Впрочем, я никогда не интересовался тем, как устроен мир. И никому не советую интересоваться, если только он не чувствует в себе сил создать новую реальность, или хотя бы новое понимание её. Но, в любом случае, вряд ли вы сможете сделать это прямо сейчас. Так что, лучше отложите книгу и прилягте: самая замечательная вещь в мире - это дремота».
