- •Русский Гуманитарный Интернет Университет Библиотека Учебной и научной литературы
- •Глава VI. Средства массовой информации и культура речи
- •§ 34. Общая характеристика средств массовой информации
- •§ 35. Информационное поле и информационная норма в сми
- •§ 36. Прагматика и риторика дискурса в периодической печати. Сфера субъекта и выражение оценки
- •§ 37. Средства речевой выразительности
- •Хрестоматия
- •I. Разговорная речь
- •Полилоги. Беседы ненаправленной стратегии
- •Диалоги
- •Телефонные разговоры
- •Рассказ-воспоминание
- •Письма, записки, поздравления
- •Дневниковые записи
- •II. Ораторская речь
- •Социально-политическая речь
- •Д. С. Лихачев Выступление на Съезде народных депутатов ссср (1989)
- •А. И. Солженицын Выступление в Государственной Думе 28 октября 1994 г.
- •Академическая и лекционная речь
- •А. А. Ухтомский. О знаниях
- •В. В. Виноградов. О культуре русской речи
- •Судебная речь
- •В. И. Лифшиц. Нежданные свидетели
- •Духовная (церковно-богословская) речь
- •А. Мень. Христианство
- •Архимандрит Иоанн (Крестьянкин). Слово на Светлой пасхальной седмице1
- •III. Дискутивно-полемическая речь
- •Ю. С. Сорокин. К вопросу об основных понятиях стилистики
- •§ 3. Освоение западноевропейской терминологии (административной, общественно-политической, военно-морской, прризводственно-технической и научно-деловой)
- •§ 6. Мода на иностранные слова
Дневниковые записи
Подраздел открывают дневниковые записки А. Ахматовой, представляющие собой творческие размышления, раздумья о ходе работы над поэмами.
Дневник М. С. Волошиной, вдовы поэта Максимилиана Волошина, писавшийся ею в годы войны в Крыму, представляет собой, разговор с альтер-эго, искреннее описание душевных мук, немощи, переживаний и надежд в тяжелые годы Отечественной войны. Манера письма свидетельствует об эмоциональности натуры М. С. Волошиной (градация, цепочки синонимов, восклицательные предложения, повторы), ее образованности, тонкости восприятия.
А. Ахматова «Из дневника» (1959—1962)
31 мая 1962.
«... Там в Поэме («Поэме без героя». — Е. Л.) у меня два двойника. В первой части — «петербургская кукла, актерка», в Третьей — некто «в самой чаще тайги дремучей». Во второй части (т. е. в Решке) у меня двойника нет. Там никто ко мне не приходит, даже призраки («В дверь мою никто не стучится»). Там я такая, какой была после «Реквиема» и четырнадцати лет жизни под запретом («My future is my past»), на пороге старости, которая вовсе не обещала быть покойной и победоносно сдержала свое обещание. А вокруг был не «старый город Питер», а послеежовский и предвоенный Ленинград — город, вероятно, еще никем не описанный и, как принято говорить, еще ожидающий своего бытописателя».
18 дек. 1962.
«И наконец произошло нечто невероятное: оказалось возможным раззеркалить ее, во всяком случае, по одной линии. Так возникло «Лирическое отступление» в Эпилоге и заполнились точечные строфы «Решки». Стала ли она понятнее — не думаю! Осмысленнее — вероятно. Но по тому высокому счету (выше политики и всего...) помочь ей все равно невозможно. Где-то в моих прозаических заметках мелькают какие-то лучи — не более».
Дневниковые записи вдовы поэта Максимилиана Волошина М. С. Волошиной в Коктебеле
12/XI 42 г.
Милый мой, только твой образ, только мысль о тебе и с тобою дают мне силы как-то брести, что-то делать. Изнемогаю от бессилия, обиды, непонимания. С тобой не расстаюсь. А как бы поступил Мася, а что бы он сказал? Макс бы объяснил. Макс бы сказал. Масенька бы пожалел, помог! Вот только это и твержу себе, изнемогая. И сейчас ничего не могу, не хочу, не мыслю. А только к тебе, и вот писать стала, чтобы хоть как-нибудь себя обмануть, за что-то зацепиться, что-то делать. Милый, сколько горя, бессилия, обиды!
Писать изо дня в день нельзя, потому что нет слов и руки не поднимаются — вот сесть и писать. Это больше чем немыслимо. Это невозможно. Мой маленький ум, мои больные нервы, больная психика не вмещают, не могут справиться с ужасами творящегося и творимого. Времена апокалипсические. Страны нет. Россия растоптана, поругана германским сапогом. Мы оккупированы, завоеваны. Все, все непереносимо! Ну, как же слова? Ну, как это все рассказывать? Больно, страшно, оскорбительно, возмутительно. Это все только приблизительные определения. Да и зачем и кому передавать? Собственное бессилие, слабость? Конечно, вот это верно и хочешь передать. Хочется поддержки, ласки, логики. Ощущаешь только свое бессилие и боль. Эти унизительные состояния. Мизер своего духа. Ах, я всю жизнь жила в иллюзиях, что что-то могу, понимаю! И теперь, на старости лет, вижу всю иллюзорность своих представлений. Жизнь — ужас. Война — реальность.
Как человечество может быть в таком ужасе? Вся Европа! Весь мир. Да что же это такое? Насилие, насилие, смерть, убийства, разгром, грабеж, разорение стран — и так годы. Да что же это такое? Неужели нет умных, гуманных, понимающих? Ведь весь мир! Почему Гитлер, Сталин, 3, 4, 10 — сколько их, могут посылать на убийства, на смерть, разорять, словом, делать войну и все ее ужасы? Почему миллионы не могут сказать: не можем больше так жить! Не сказать, а заставить не убивать, не разорять, не делать войны? Почему нет 10—100 таких, которые сказали <бы> «не надо войны!»? Господи! Я бесплодно думаю день и ночь все об одном и том же...
Вот и сейчас: пишу, а над ухом, вблизи и вдалеке, все выстрелы, выстрелы. Вся дрожу. Все время дрожу, когда стреляют, физически и морально так подавлена. И так второй год, с большими или меньшими интервалами.