На бешеных скоростях

В один из дней, после очередной послеобеденной задержки Генсека, Киссинджеру сообщили, что Брежнев готов к встрече. Американец поспешно прибыл в «казарму». Брежнев вышел к нему с помятым после сна лицом. Голосом человека с похмелья он предложил покататься на катере по водохранилищу. Киссинджер был ошарашен, но согласился.

Брежнев приказал своему адъютанту подать к подъезду машину. Тот спросил, какую именно: «мерседес» или «роллс-ройс»? Леонид Ильич потребовал «роллс-ройс». Из этого обмена репликами я понял, что часть солидной коллекции иномарок, накопленной Брежневым, находится здесь, в Завидове.

Через несколько минут сверкающий на солнце автомобиль стоял у подъезда. Брежнев сел за руль, Киссинджер — рядом, я — на заднее сиденье, и машина рванула вперед. На одном из поворотов переднее колесо «перешагнуло» через бордюр, нас тряхануло, но Брежнев скорости не сбросил. Еще минут десять такой гонки — и мы оказались на берегу обширного водохранилища.

Надо сказать, что Брежнев не очень рисковал, мчась на большой скорости по довольно узкой дороге: охотничье хозяйство было закрытой зоной и никакие случайные встречные автомашины появиться там не могли.

К причалу был пришвартован небольшой катер. За руль уверенно сел Брежнев. Рядом с собой усадил Киссинджера. Механик-водитель и я устроились на заднем сиденье.

С первых секунд плавания мне стало ясно, что этот катер — очередное чудо советской конструкторской мысли. На подводных крыльях, оснащенный мощнейшим двигателем. Брежнев вел его лихо: гнал на максимальной скорости, закладывал резкие виражи, от которых фонтаны брызг почему-то обдавали именно меня. Несколько раз, не снижая скорости, проносился сквозь заросли камыша. Словом, ощущения были не для слабонервных. Продолжалось это минут тридцать, после чего мы все-таки благополучно вернулись к причалу.

Теперь, обращаясь к прошлому и уже зная, чем был вызван тот заспанный, словно с похмелья, вид Брежнева, я понимаю, почему он так рискованно управлял сначала автомобилем, а потом катером. Ему необходима была встряска. Острые ощущения, похоже, приводили его в норму. Видимо, таким образом он избавлялся от воздействия лекарств. Во всяком случае, после возвращения с прогулки Брежнев, когда возобновились переговоры, снова был собран и вполне владел собой.

Идет охота…

На следующий день во время утренних переговоров Брежнев предложил Киссинджеру отправиться после обеда на охоту. Киссинджер удивленно поднял брови и ответил, что он не охотник — никогда в жизни ни одну земную тварь не убил. На это Брежнев заметил, что в таком случае можно просто поехать и понаблюдать за тем, как охотятся другие.

После обеда Киссинджер обнаружил у себя в комнате соответствующую экипировку: защитного цвета галифе, куртку полувоенного образца и сапоги. Мне кто-то из охраны одолжил спортивную куртку, а Брежнев появился в офицерских брюках, защитного цвета рубашке и ботинках на толстой подошве. У подъезда уже стояло несколько газиков.

Мы свернули на грунтовую дорогу и, проехав немного по ней, остановились. Дальше надо было идти пешком. Охрана осталась у машин, а мы тронулись в путь вчетвером: Брежнев, Киссинджер, старший егерь и я. У егеря за плечом висела винтовка с оптическим прицелом, а я нес увесистую сумку, которую вручил мне кто-то из охраны, сказав, что в ней есть все, что понадобится после охоты.