Факторы формирования стиля политического лидерства

Прекрасны мы, когда познаем самих се­бя, безобразны же, когда этого знания не имеем.

Плотин

ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКТОР

На стиль политического лидерства особое влияние оказывает исто­рия формирования взаимоотношений общества и государства. В тех случаях, когда в возникновении государства решающая роль принадле­жит внешнему завоеванию (например, пришествие варяг на Русь или, в особенности, татаро-монгольское завоевание, породившее новую для России модель предельно централизованной государственности), чаще всего возникает авторитарная доминанта в политике и соответствующий ей этико-культурный принцип ("страх").

Как мы видели выше, к историческим факторам относится и тип ре­волюции, выносящей общество из традиционализма в современность. Американская модель революции (развертывающейся под знаком осво­бождения общества от гнетущей опеки старого государства) дает нам современность либерально-демократического типа. Французская модель (развертывающаяся в форме навязывания революционным государством "передового проекта" отсталому обществу) порождает современность авторитарно-догматического типа¹. Последний тип стал образцом для всех последующих моделей модернизационной политической системы. Очень может быть, что революции авторитарно-завоевательного типа более вероятны как раз для тех обществ, где и прежняя традиционали­стская государственность возникла в результате иноземного завоевания, породившего определенный архетип власти, в превращенных формах воспроизводящийся в последующих переломных фазах национальной политической истории.

Революционные и модернизанионные элиты через какие-то таинст­венные механизмы политической культуры наследуют колонизаторское высокомерие и пренебрежение к "туземному населению" и тогда госу­дарственное строительство периодически принимает форму "внутреннего колониализма", а политическая история в целом оказывается весь­ма "затратной".

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ФАКТОР

Ряд видных теоретиков Запада (К.Кларк в Австралии, Ж.Фурастье во Франции) выделяют в развитии экономики следующие исторические фазы: первичная экономика (большинство самодеятельного населения занято в сельском хозяйстве, а структура потребления характеризуется превалированием затрат на продукты питания), вторичная (преобладание промышленности в структуре занятости, а ее продуктов в структуре потребления) и третичная (структура занятости и структура потребле­ния характеризуются преобладанием сферы услуг).

У.Ростоу и его последователи попытались построить на этом теорию политических форм (у одних она жестко детерминистская, у других -вероятностная). Предполагается, что первичная экономика наиболее благоприятствует авторитарно-патриархальному стилю в политике, где ключевой метафорой социума является семья во главе со строгим, но заботливым отцом.

Период перехода от первичной ко вторичной экономике способству­ет ужесточению властного стиля вплоть до тоталитарного (тяготы пер­воначального накопления и авторитарный меркантилизм абсолютист­ских монархий), тогда как развитое индустриальное общество (зрелая вторичная экономика) характеризуется демократической доминантой в политике. Что касается третичной экономики, или эры "высокого мас­сового потребления", то некоторые авторы (в частности Р.Арон) выска­зывали опасение в духе "постдемократического" пессимизма. Потреби­тельство и досуг расслабляют политическую волю и самодисциплину граждан, тогда как для эффективной демократии требуется и то и дру­гое.

Уже не раз упоминаемый нами А.Турен исходит из дихотомии "экономика накопления" - "экономика потребления". Там, где об­щество заинтересовано в повышении нормы накопления, оно вынуждено бывает ослаблять демократию и усиливать авторитаризм, ибо без сильной и жесткой власти переход от "спонтанности" потребления (ибо кто же не хочет потреблять?) к "аскезе накопления" вряд ли со­стоится.

Если все эти посылки экономического детерминизма интерпретиро­вать в стохастическом духе (как факторы, усиливающие вероятность того или иного стиля в политике при прочих равных условиях), то они выглядят достаточно рациональными и приемлемыми.

АДМИНИСТРАТИВНО-ТЕРРИТОРИАЛЬНЫЙ ФАКТОР

Максима управления гласит: при прочих равных условиях следует стремиться к максимальному пространственно-территориальному сбли­жению управленческого центра с объектами управления. Эта максима в целом работает на демократический стиль. Возможности "обратной связи", учет обстановки и запросов "на местах" при выработке реше­ний, участие в них тех, кого они затрагивают, несравненно облегчаются, когда центры решений приближены к управляемым звеньям.

В контексте этого может быть понята та логика, которая, начиная с Ш.Монтексье и до наших дней, связывает демократию с небольшими территориями, образующими "пространство участия" для самодеятель­ных граждан. Правда, излишнюю прямолинейность этой логики крити­ковали уже отцы-основатели Америки. Так, Мэдисон отмечает, что "возникновение и распространенность этого мнения вытекают, главным образом, из непонимания, в чем заключается различие между республи­кой и прямой демократией... Дело в том, что в демократии люди соби­раются -и осуществляют правление лично и непосредственно; при рес­публиканской системе они собираются и осуществляют свою политиче­скую волю через своих представителей и уполномоченных"¹.

Это в целом резонное возражение тем не менее не отменяет общую справедливость вышеприведенной максимы. Чем больше посредниче­ских звеньев между актом волеизъявления и областью его реализации, тем выше вероятность искажения "первичных интенций" данного акта. Как пишет в этой связи М.Крозье, каждая посредническая инстанция, участвующая в передаче и реализации решения, в то же время обнару­живает тенденцию своекорыстно интерпретировать и "приватизировать" его.

Социокультурным парадоксом пространственно растянутых управ­ленческих систем является сочетание авторитаризма и централизма в принятии решений и попустительского "либерализма" в процессе их реализации. В самом деле: чрезмерная территориальная удаленность затрудняет постоянное и эффективное участие в принятии решений со стороны периферии власти. Решения, следовательно, принимаются по модели авторитарного стиля. Но потом, когда они "спускаются" вниз, к отдаленным исполнителям, возникает невольная ситуация "попусти­тельства": "центр" не знает, как интерпретируются и с каким тщанием исполняются его решения на местах. В этой "промежуточной фазе" проявляются энтропийные тенденции потери первичного смысла и энергии решения. Затем, когда до центра доходят сведения об "уклонист­ских" поползновениях управленческой периферии, следует авторитар­ная реакция жестких санкций, проверок, чрезвычайных инспекций.

Таким образом, маятник управленческого процесса то и дело тяготе­ет к крайностям авторитаризма и попустительства, минуя "золотую середину" демократического участия.

ХАРАКТЕР ПРОИЗВОДСТВЕННОЙ СИТУАЦИИ

В теории управления различают жесткие ситуации (напряженные за­дания, связанные с теми или иными "вызовами" системе, жесткий кон­троль сверху при остром дефиците времени и ресурсов), средние и мягкие (умеренные задания при высоком уровне автономии и наличии необходимых ресурсов).

По данным, полученным американскими исследователями, в жесткой ситуации наибольшей эффективностью обладает авторитарный стиль, в средней - коллегиальный, а в мягкой снова повышается эффективность авторитарного стиля.

Для объяснения этого феномена необходимо использовать понятие ролевого конфликта и межролевой автономии.

В жесткой ситуации, характеризующейся острым дефицитом време­ни и ресурсов, у руководителя нет возможности уделить равное внима­ние всему набору ожидаемых от него социальных ролей: организатора выполнения заданий, благожелательного советчика и покровителя, ар­битра в межличностных конфликтах, чуткого коллеги и наставника. Ситуация диктует необходимость из всего набора ролей выбрать глав­ную и в значительной мере пожертвовать во имя нее всеми остальными ролями. Эта жертва нелегко дается руководителю не только либераль­ного стиля (который вообще не способен выстраивать приоритеты), но и демократического, ибо принципы коллегиальности и партиципации приходится нарушать во имя оперативности и проталкивания непопу­лярных решений.

Психология же авторитарного стиля, изначально характеризующаяся установками централизма и "жертвенности во имя долга", наиболее адекватна самому характеру жесткой ситуации. Но следует отметить два обстоятельства. Во-первых, эффективность авторитарного стиля носит краткосрочный характер. Показательно, что если при демократи­ческом стиле наибольшая ротация наблюдается среди менее профессио­нальных и менее уважаемых лиц из ближайшего окружения, то, напро­тив, при авторитарном стиле ротация затрагивает, как правило, уважаемых и уважающих себя профессионалов. Дело в том, что профессиона­лы "не кланяются в пояс" и претендуют на творческую самостоятель­ность, предоставлять которую авторитарные лидеры не склонны.

Отсюда - специфический энтропийный эффект авторитарного стиля: качество окружения, как и качество решений, имеет при нем тенден­цию неуклонно падать.

Во-вторых, зная, что жесткие ситуации создают оправдание для цен­трализма и авторитаризма, руководители соответствующего стиля склонны искусственно их насаждать, поддерживая атмосферу напря­женности в среде, где они действуют. В этом - еще одна социальная опасность авторитарного стиля.

В средней (т.е. обычной) ситуации наибольшую эффективность де­монстрирует демократический стиль. Важно при этом понять демокра­тизм как условие наиболее высокого информационного обеспечения и поддержки, ибо демократический стиль поощряет участие в решениях новых лиц и групп, привносящих в "общую копилку" свою информацию и свои ресурсы.

Что касается мягких ситуаций, обладающих обыкновенно расслаб­ляющим эффектом, то жесткость авторитарного стиля выступает в ка­честве полезной компенсации, позволяющей мобилизовать энергию и ответственность людей в условиях провоцирующей непринудительности.

Как показывает исторический опыт, "перезрелые" цивилизации, дос­тигшие стадии декаданса и массовой апатии, нередко испытывают нос­тальгию по авторитарности и даже вручают свою судьбу авторитарным выскочкам из низов или из среды "варваров".

Субъективизм усиленно демонстрируемой воли при этом редко ока­зывается эффективным лекарством. Авторитарность более эффективна тогда, когда она не носит вымученный или стилизованный характер, и выступает органически, как ответ на угрозу сохранения тех ценностей, которые данная социальная среда действительно считает священными.

Авторитаризм вне ценностного пафоса - как голая технология си­лы - редко бывает эффективным.

УРОВЕНЬ СЛОЖНОСТИ РЕШАЕМЫХ ЗАДАЧ

Здесь важно не смешивать сложность с напряженностью. Рост на­пряженности ситуации адекватен авторитарным управленческим уста­новкам, тогда как возрастание сложности, напротив, делает их все менее приемлемыми. В этом отношении показательны результаты лабора­торных экспериментов социальных психологов¹.

Четырем группам, состоящим из 5 человек каждая, но отличающим­ся своей организационно-коммуникационной структурой, предлагались разные по степени сложности задачи (рис. 1).

Рис. 1

Первая, организованная по модели авторитарного стиля (один полу­чает от остальных информацию и за всех принимает решение), быстрее всего решала наиболее простые задачи, тогда как 3-я и 4-я - медленнее.

Но по мере усложнения задач эффективность стала возрастать слева направо, и по достижении определенного уровня сложности оказалось, что группы 1 и 2 вообще не в состоянии справиться с задачей, и лишь 4-я решила ее правильно и в срок. Этот эксперимент получает конкрет­ное объяснение на информационной основе. Чем проще задача, тем меньший объем информации необходимо переработать для ее решения. В этих условиях монополизирующий решение авторитарный руководи­тель способен мобилизовать требуемый информационный минимум и, не тратя времени на советы и обсуждения, оперативно выдать удовле­творительное решение. Напротив, чем сложнее задача, тем большую и более многообразную информацию необходимо привлечь для ее удовле­творительного решения. Авторитарный стиль, избирающий информацию сравнительно узкого профиля и претендующий, как правило, на ее еди­ноличную интерпретацию, оказывается при этом малоэффективным.

Отсюда напрашивается вывод общего характера: в той мере, в какой тенденции современного общественного развития характеризуются ус­ложнением задач и переплетением все более многообразных факторов (к привычным социально-экономическим задачам добавляются экологи­ческие, социокультурные, этнические и т.п.), сужаются возможности старого авторитарного стиля в пользу демократического, способного синтезировать более разнообразные источники информации и факторы поддержки.

В то же время эволюция, связанная с переходом от авторитарного стиля к демократическому, не носит линейного характера. Процесс демократизации нередко обретает антиномический характер: ведя к расширению информационного обеспечения решений на основе расши­ряющейся системы участия, он в то же время может сопровождаться ослаблением государственной воли и способности к эффективной прак­тической реализации принятых решений, к выстраиванию приоритетов.

Вот она, дисгармония процесса повышения цивилизованного харак­тера политики: прежде принимались худшие, односторонние решения, но эффективность их претворения в жизнь была высокой; сегодня при­нимаются более разносторонние и сбалансированные решения, но их эффективной реализации препятствуют разноголосица и нерешитель­ность. Если эффективность (Э) политического управления измерять формулой:

то следует признать, что старые авторитарные системы и соответст­вующие им стили лидерства отличались более высокой эффективно­стью.

До сих пор исследовались личностно-нейтральные факторы форми­рования стиля политического лидерства - исторические, экономиче­ские, административно-территориальные, ситуационные.

Теперь предстоит выявить факторы "внутренней" социокультурной детерминации различных типов "властвующей личности". Альтернатив­ные стили лидерства инициируются не только объективно, но и субъек­тивно. К рассмотрению этих субъективных факторов мы и переходим.

1. Уровень профессионально-должностного соответствия и общей культуры руководителя. Автор этих строк когда-то провел небольшое социологическое исследование, посвященное уровню удовлетворенности информационного обеспечения нашего студенчества в одной специфи­ческой области. Были взяты две группы студентов: первокурсники МВТУ им. Баумана (ныне Московский технический университет) и студенты четвертого курса Института иностранных языков.

Участникам обеих групп были заданы одни и те же вопросы, среди которых был и следующий: "Много ли у нас переводится классиков современной западноевропейской литературы, хорошо ли Вы их знае­те?..."

Первокурсники-технари дружно отвечали: "Очень много (большинст­во писали: "больше всех в мире"), мы хорошо в этом осведомлены". Четверокурсники Института иностранных языков, наверняка осведом­ленные в этом несравненно лучше, отмечали свою явную неудовлетво­ренность и количеством переводимой литературы и доступностью непе­реводимой.

По-видимому, мы имеем здесь дело с достаточно общим случаем: можно говорить об обратно пропорциональной зависимости между уровнем информированности людей в тех или иных вопросах и уровнем субъективной удовлетворенности своими знаниями. Самонадеянность - психологическая основа авторитарности - питается невежеством.

Поэтому чем выше уровень профессионально-должностного соответ­ствия, осведомленности и культуры руководителя, тем менее он самона­деян при принятии решений и более склонен к коллегиально-демократическому стилю. Низкий уровень профессионального соответ­ствия и культуры порождает искушение авторитаризма как по причине недооценки реальной сложности решаемых проблем, так и из-за боязни обнаружить свою некомпетентность.

Психологический парадокс некомпетентности заключается в сочета­нии чрезмерной самонадеянности с боязнью профессиональной состяза­тельности.

По причине самонадеянности авторитаристы свертывают свои собст­венные контакты с профессионалами; по причине неуверенности - свертывают контакты, инициированные другими.

2. Уровень компетентности ближайшего окружения руководителя. Этот фактор работает наподобие предыдущего: чем выше уровень ком­петентности окружения, тем выше при прочих равных условиях вероят­ность демократического стиля руководства; чем ниже - тем соответст­венно, ниже и возможности коллегиальности. При высоком уровне профессионально-должностных показателей даже руководителю с авто­ритарными амбициями трудно сохранить ситуацию мелочной опеки и игнорирования восходящей информации (от подчиненных к руково­дству). Напротив, при низком уровне этих показателей даже коллеги­ально ориентированному лидеру приходится все чаще брать на себя риск единоличного принятия решений и ограничивать профессиональ­ную автономию подчиненных из опасения, что они "наломают дров".

3. Этап развития коллектива (группы). Каждая организованная группа проходит в своем развитии три стадии. Первая стадия "первона­чального синтеза" характеризует первичное единство, во многом осно­ванное на "кредите социального доверия" или на взаимных иллюзиях, на непроявленности различий интересов и ценностей составляющих группу лиц.

Следующая стадия характеризуется дифференциацией интересов и позиций, растущими трениями и возрастающей угрозой поляризации. Наряду с формальным лидером заявляет о себе неформальный; выделя­ются такие подгруппы, как актив, пассив и дезорганизаторы; появляют­ся аутсайдеры и маргинальное меньшинство, ревнивое и обидчивое.

Эта стадия, нелегкая в социальном и психологическом отношениях и порождающая особые трудности в управлении, тем не менее продуктивна в информационном смысле. На этой стадии не только члены груп­пы полнее раскрывают себя друг-другу и тем самым генерируют больше внутренней информации, но и группа в целом в силу известной "напряженности" становится более прозрачной для влияния и информа­ции извне.

Третья стадия - интеграция, или новый синтез, отличается уже не абстрактным, основанным на кредите доверия, а конкретным, апробиро­ванным в опыте, единством. На этой стадии так или иначе разрешается конфликт между формальными и неформальными лидерами, нейтрали­зуются и вытесняются дезорганизаторы, постепенно адаптируются и интегрируются аутсайдеры и маргиналы.

Стадия интеграции характеризуется следующими информационно-коммуникативными особенностями:

коллективной готовностью к универсальному обмену информацией внутри группы; информации необмениваемой, утаиваемой, отвергаемой здесь уже практически нет, как нет и лиц, которым отводится роль информационных аутсайдеров (тех, от кого скрывают коллективную информацию и чью информацию, в свою очередь, встречают недоверием и недооценивают);

готовностью к свободному переливу информации из официальных каналов коммуникации в неофициальные и обратно. Надо отметить, что информация, циркулирующая в неофициальных коммуникациях, не только по объему превышает официальную ("просеянную", отобранную в соответствии с духом и нормами системы), но и существенно отлича­ется от нее качественно. В ней больше того, в чем находят отражение нерешенные проблемы, социальная неудовлетворенность, но также и скрытый социальный капитал круговой поруки, негласной поддержки, традиций и т.п.

В то же время несомненной опасностью третьей стадии являются стереотипизация мышления и поведения, связанные с эффектами сверх­сплоченности группы. В сверхсплоченных группах, с одной стороны, снижается вероятность появления нестандартно мыслящих индивидуаль­ностей, а с другой стороны, такие группы оказываются малопроницае­мыми для внешней информации, в особенности такой, которая требова­ла бы пересмотра "окаменевших" воззрений и норм.

Каждая из перечисленных стадий развития организованной социаль­ной группы представляет неодинаковые возможности для различных типов лидерства.

Надо сказать, что авторитарный стиль проявляет свою специфиче­скую энергию более всего на первой стадии. Еще не сплоченная группа более всего соответствует субъект-объектным установкам авторитарно­го управления и представлениям об объекте управления как простом "сырье", перерабатываемом административной волей. Последующие стадии характеризуются постепенным "прибиранием" руководителя к рукам специфическими средствами лести, сокрытия "неудобной" ин­формации, обилием заместителей и помощников, которым передоверя­ется все большая ответственность.

В свете того, что выше говорилось о политических системах различ­ного типа, следует различать и авторитарность различного типа. Бывает авторитарность традиционалистская, которая более нам известна в силу того, что давно уже является мишенью модернизаторской и либеральной критики. Но бывает и авторитарность модернизаторского типа, гораздо менее известная.

Традиционалистский тип авторитарности склонен самоотождеств­ляться с объектом управления, который для него - не столько механи­ческий объект, сколько "родная органика", едва ли не семья. Традицио­налистский лидер настолько идентифицирует себя с окружением, что для него внешний мир словно бы не существует. Он всеми силами пы­тается миновать вторую, дифференциональную стадию развития группы и от первичного синтеза непосредственно перейти к заключительной фазе сверхсплоченности.

Напротив, авторитарист модернизаторского типа всеми силами экс­плуатирует вторую стадию дифференциаций и внутренних конфликтов. С одной стороны, он активно обращается во внешнюю "передовую" среду - туда, где он нашел свой эталон и референтную группу, с дру­гой, он всемерно использует энергию внутренних противостояний, то и дело организует новые коалиции, разделяет и властвует.

В отличие от авторитариста традиционалистского типа, у него нет "вечных любимцев", фавориты постоянно меняются, актив перетряхива­ется.

Модернизаторы более всего опасаются сверхсплоченных коллекти­вов не только по причине их действительной консервативности и изоля­ционистских тенденций, но и по причине того, что модернизаторская авторитарность питается не столько лояльностью, конформизмом и соглашательскими установками, сколько энергетикой перманентного соперничества, зависти и подозрительности, честолюбием выскочек, желающих выслужиться любой ценой.

Традиционалисты экономят социальную энергию, переводя социаль­ное поведение в русло стереотипов и традиций.

Их специфическая патетика связана с ценностями укоренения, с культурной памятью. Модернизаторы, напротив, ведут дела "затратным способом", они не экономят социальную энергию, а генерируют ее, с одной стороны, то и дело провоцируя внутренние страсти, противостоя­ния и коллизии, с другой, используя беспринципный активизм выско­чек, аутсайдеров и маргиналов.

Это разделение двух типов авторитарной личности необычайно акту­ально по причине того, что сегодня мир чаще страдает от модернизаторской авторитарности, чем от старой, традиционалистской.

Между тем имеет место своего рода порука лево-либеральной бла­гонамеренности, заставляющая интеллектуалов и экспертов искать ав­торитарность только в одном стане - консервативно-традиционалистс­ком.

Показательно, что знаменитый проект "Авторитарная личность", разработанный представителями Франкфуртской школы в послевоенной Германии (Т.Адорно, Е.Френкель-Брунсуик, ДЛевинсон, Р.Санфорд), базировался на полном отождествлении синдромов авторитарной лично­сти с ультра-правым спектром в политике. Левый спектр находился вне подозрения. Это предопределило деформацию политической мысли на многие десятилетия вперед - мы до сих пор от нее страдаем, будучи не в состоянии распознать авторитарность, выступающую в реформаторско-модернизационном одеянии.

Авторы франкфуртского проекта разработали тест F (проверка "фашистского синдрома"), состоящий из 29 вопросов, объединивших по сути противоположные векторы: ориентацию на традицию, конформизм и соглашательство, с одной стороны, на насилие над социальным окру­жением, стремление насаждать свою волю любой ценой, "презрение к толпе", с другой. Дж.Рей (1976) впоследствии показал, что измерения по шкале Р включают два несовпадающих компонента: один, соотносимый с комфортностью, лояльностью и традиционной моралью, другой - с жесткостью, карательностью, волюнтаристической героикой сверхчело­века.

Таким образом, модернизаторская "субкультура" содержит свою корпоративную тайну, связанную с сокрытием радикал-реформаторских

источников авторитарного синдрома в политике. Эта тайна небезопасна, так как разоружает общество перед авторитарными поползновениями самоуверенного реформаторства, способного, как показывает опыт, не меньше калечить общество и судьбы людей, чем авторитаризм ретро­градного толка...

К счастью, у нас недавно переведен и издан капитальный труд Х.Аренд "Истоки тоталитаризма", который свободен как от односто­роннего приписывания авторитарно-тоталитарного синдрома исключи­тельно правовой части политического спектра, так и от смешения тра­диционного конформизма с тоталитарным активизмом.

4. Соотношение "физики" и "лирики" в подготовке управленческих кадров. Автору пришлось длительное время возглавлять кафедру управ­ления в Институте повышения квалификации (ИПК) руководящих ра­ботников и специалистов одного из союзных министерств (дело было до распада СССР). Система повышения квалификации включает как явные компоненты переподготовки, так и латентные, не отражаемые в учеб-ных планах и программах.

Например, приглашение известных лекторов по различным вопросам политики и культуры, организация экскурсий, посещение музеев и те­атров. Приезжающие из провинции руководители предприятий не толь­ко повышают профессиональные знания, но и окунаются в специфиче­скую среду огромного города, с характерным для нее плюрализмом поведенческих стилей, активным межгрупповым обменом разнообразной ' социальной информацией, большей, чем в провинции, социокультурной терпимостью и т.п.

Поскольку обязательная переподготовка кадров предусматривала командирование в ИПК не реже, чем раз в пять лет, то автору удалось провести панельное социологическое исследование, посвященное тому, как влияют различные подсистемы повышения квалификации на мента­литет руководителей различного управленческого стиля. (Тесты по шкале "А", "Д", "Л" - авторитарность, демократизм, либерализм - были разработаны коллективом кафедры под руководством автора и исполь­зованы для соответствующей дифференциации одного и того же состава слушателей с интервалом 3-5 лет). Сравнивались результаты по тестам "А", "Д" и "Л" у руководителей, проходящих специальную (узкотехни­ческую) переподготовку и переподготовку общего социально-управлен­ческого типа. Результаты были сопоставимы, так как испытуемые под­бирались так, чтобы существенных различий ни в базовом образовании, ни в профиле работы не было. Результаты исследования представлены в табл. 3.

Таблица 3

Направления повышения квалификации как фактор формирования управленческого стиля	Влияние на стили
	на авторитарный	на либеральный
1. Повышение общетеоретических знаний	среднее	слабое
2. Повышение уровня специальной (профильной) подготовки	среднее	слабое
3. Повышение уровня экономико-управленческих знаний	высокое	слабое
4. Повышение уровня социально-психологической подготовки	высокое	среднее
5. Повышение общего социо-культурного уровня	высокое	слабое

Обнаружилось, что система повышения квалификации способна воз­действовать на стиль обучающихся руководителей, то есть выступить как один из значимых личностных (субъективных) факторов его фор­мирования.

При этом разные направления (подсистемы) повышения квалифика­ции с неодинаковой эффективностью воздействуют на управленческий стиль.

Так, авторитарный стиль продемонстрировал средний уровень "податливости" в отношении общетеоретической и специальной (про­фильной) подготовки, но высокий - по отношению к воздействию новых экономических и социально-психологических знаний, а также к тому мощному "облучению" общей социокультурной информацией, источни­ки которой концентрируются в столице.

Руководители, тестированные в начале и конце 1,5-месячной под­готовки и затем повторно через несколько лет, продемонстрировали существенную эволюцию своего менталитета, и в особенности тогда, когда обучались по программам экономико-управленческого профиля (это было характерно для зачисленных в резерв на выдвижение).

Оказалось, что "авторитарность" как социокультурный феномен во­все не является каким-то монолитно-устойчивым блоком интеллекту­альных и поведенческих установок.

"Облучение" новой экономической, социально-психологической и социокультурной информацией довольно быстро влияло на эти уста­новки.

Тем самым раскрывалась тайна того специфического типа автори­тарности, который с 30-х годов (с начала "социалистической индуст­риализации") активно насаждался в нашей стране.

Это была авторитарность, базирующаяся не на традиционалистских, а на технократических принципах, на представлении об обществе как производственном предприятии ("фабрике") во главе со всезнающим, вооруженным "безошибочной научной теорией" директором. Не слу­чайно как раз те виды знания, которые подрывали технократическую картину мира, - экономические (тогда - теория хозрасчета), социально-психологические и социокультурные - всего сильнее подрывали автори­тарную ментальность.

Экономическая и гуманитарная "субкультура" тогда, на рубеже 70-80-х годов, оказались наиболее "подрывными" для самоуверенной авто­ритарности технократического типа. Сарказм экономической теории, доказывающей, что "гиганты индустрии" создают не социально-полезный (действительно затребованный потребителем) продукт, а иг­рают в расточительную игру "производства ради производства", а также специфическая ирония гуманитариев, защищающих автономный статус культурных ценностей от поползновений вездесущего партийного утилитаризма, пробивали брешь в экране, воздвигнутом для самозащи­ты несомневающейся в своих "решающих преимуществах" авторитар­ности.

Все это указывает нам на природу современной демократии и фор­мируемого ею демократического стиля. Демократ сегодня - это не столько фанатичный приверженец соответствующих ценностей (всякий фанатизм, в том числе и "демократический", исключает терпимость и тем самым подрывает основание демократии), сколько искушенный скептик, успевший понять, что мир слишком велик и разнообразен, а истин - слишком много, для того чтобы их "прибрала" к рукам одна безошибочная теория или столь же безошибочная политико-администра­тивная система.

Иными словами, современный антитоталитарный дискурс носит не столько априорно-ценностный, сколько методологический характер, и связан с методологией плюрализма и многовариантности.

Проблема, следовательно, не в том, чтобы определенно очерченному и получившему "окончательный приговор" прошлому противопоставить столь же однозначное и одновариантное будущее, а в том, чтобы ре­шиться покинуть одновариантную Вселенную, в каких бы формах, ста­рых или новых, она нам ни явилась.

Для этих целей старый англо-американский эмпиризм, пожалуй, бо­лее пригоден, чем континентальный рационализм. Свойственная рационализму дедуктивная строгость вовсе не гарантирует от авторитарных синдромов, даже тогда, когда выступает в одеянии новейшей научности. Чем совершеннее эта дедуктивно-рационалистская система, чем меньше она нуждается в прямых обращениях к опыту, тем вернее она тащит нас в объятия новой тоталитарной утопии. А то, что такая утопия обращается не к прошлому, а к будущему, отнюдь не достаточно для получения демократического алиби.

Настойчивая обращенность к одному только будущему, как и не­умолимая дедуктивная строгость выводов сегодня, пожалуй, могут быть рассмотрены как специфические признаки авторитарно-тоталитарного синдрома.

Именно своей логической стройностью и строгостью тоталитарно-сциентистские утопии отличаются от реального мира, в котором так много "неправильностей", случайностей, мозаичности. Как пишет Х.Аренд, "тоталитарная пропаганда устанавливает мир, способный кон­курировать с реальным миром, отличительной особенностью которого является его нелогичность, противоречивость и неорганизованность"¹.

Это же касается профетического пафоса. "Тоталитарная пропаганда подняла научность и свою технику производства лозунгов в форме предсказания до высот эффективности метода и абсурдности содержа­ния, потому что, демагогически говоря, вряд ли существует лучший способ избежать дискуссий, чем освободиться от аргументов настоящего и утверждать, что только будущее сможет открыть его достоинства"² .

В целом можно сказать, что по-настоящему эффективной антитота­литарной и антиавторитарной школой является школа "систематической неправильности" мира, которой обучает современный постмодернизм. Авторитарному типу не страшна никакая научность, никакая современ­ность, если они сохраняют установки одновариантности или биполярно-сти. И только ирония того социокультурного типа, который не столько противопоставляет "дурному" варианту заранее известный, хороший и безошибочный, сколько помещает его в мозаику устойчиво несогласо­ванных смыслов, подрывает энергетику и пафос современной пророче­ствующей авторитарности.

Является ли такая ирония гуманитарной по своим истокам и содер­жанию? Опыт новейших форм постсоветского авторитаризма это опровергает.

Гуманитарии оказались эффективными оппонентами технократиче­ского авторитарного "монизма". Им удалось "до основания" разрушить мир-фабрику, мир-предприятие и тем самым морально обескуражить и идейно обезоружить элиту "командиров производства". Но едва этот мир рухнул, как на его развалинах стали возникать, в первую очередь в национальных регионах, новые формы авторитаризма, идейно оснащенные на этот раз именно гуманитариями националистической выучки.

Неумолимо строгому духу "великих научных теорий" они противо­поставили не менее неумолимый и закрытый для эмпирических опро­вержений и ссылок дух великих национальных ценностей. Авторитар­ность еще раз сменила вектор, но сохранилась по существу.

Означает ли это, что истинной альтернативой авторитарному типу является либеральный? Не можем ли мы заключить, что особенностью либерального типа личности в политике является как раз то, что она живет не в жестко упорядоченном и закрытом для внешних вторжений монистическом мире, а в мире мозаичном? Не является ли "либераль­ное безволие" наиболее значимой предпосылкой приятия постсовремен­ного мозаичного мира? (Здесь надо предупредить читателя, что мы в данном случае ведем речь не об идеологии либерализма, не о либера­лизме как определенной нормативной системе, а о либеральном типе лидерства - том самом, что предпочитает активно не вмешиваться в "машину управления" и верит, что процесс, который "пошел", идет в нужном направлении, не требуя нашей бдительной воли).

Мы уже видели (см. табл. 1), что представители либерального стиля, несмотря на всю свою покладистость или даже всеядность, редко меня­ют свой тип управленческого поведения под влиянием новой информа­ции. Либеральная ментальность не лечится дополнительной информиро­ванностью - в этом отношении она более "упряма", чем авторитарная. Либералы более всех посрамляют Просвещение, свято верившее, что новый тип образованности преобразуют наши практики. Оказывается, Просвещение не лечит от крайностей либерального безволия, тогда как "болезнь" авторитарности значительно легче поддается просвещенче­ской терапии. Авторитаристы не только доверяют знанию, но и в самом деле способны меняться под его воздействием. Миру, страдающему от избытка авторитарности, Просвещение в состоянии помочь. Правда только в обновленной, постмонической модели, где различные виды синтеза, равно как и различные отрасли знания - гуманитарное и тех­ническое, конкурируют друг с другом, вместо того чтобы стройно друг из друга "вытекать" или строго друг другу соответствовать.

Но миру, которому угрожает хаос от безволия либеральной власти, Просвещение вряд ли поможет. Здесь мы по-новому сталкиваемся с проблемой соотношения научного и ненаучного способов жизне-ориентации.