1.2.Коррупционная как форма взимания ренты.
Для начала нужно понять что это такое. Рента это вид дохода, регулярно получаемого с капитала, земли, имущества и не связанного с предпринимательской деятельностью. Таким образом коррупционная рента это вид прибыли получаемой должностными лицами в обмен на разрешение противозаконных действий, нелегальный доступ к гос ресурсам и т.д.
В России, к сожалению, мы видим довольно печальную картину. Прикрываясь интересами общества и государства, чиновники, с одной стороны, стремятся установить правила, которые весьма сложно, а иногда и невозможно соблюдать. С другой стороны, любое нарушение даже самых необходимых правил имеет свою цену. Заплатив эту цену, компания может продолжать функционировать, тем самым подвергая риску жизнь и имущество российских граждан. Уплачиваемая в виде взятки цена составляет доход чиновника или, пользуясь научной терминологией, коррупционную ренту. При этом многие чиновники в своей деятельности руководствуются непосредственно интересами максимизации своей коррупционной ренты.
Мы можем увидеть, что в сложившейся системе общество фактически вынуждено платить за риски четыре раза. Во-первых, через налоги мы выплачиваем денежное содержание чиновникам, которые, теоретически, должны защищать наши интересы. Во-вторых, в условиях монопольной российской экономики выплаченные предпринимателями за разрешения взятки фактически полностью перекладываются на увеличение цены товара для потребителя. В-третьих, реального снижения рисков не происходит, соответственно, общество платит жизнью, здоровьем и имуществом тех, кому не посчастливится стать жертвами трагедий. А в четвертый раз общество платит, когда из федерального или регионального бюджета за счет налогов выплачивается компенсация семьям погибших или пострадавших.
Хочется особо подчеркнуть, что элемент коррупционной составляющей включен в цену практически всех товаров и услуг, продающихся в России, и часто составляет в этой цене весьма значительную часть. Де-факто это является косвенным налогом, взимаемым коррумпированными чиновниками с населения. Этот налог платят все слои общества. От бедной старушки, покупающей буханку хлеба в магазине, в цену которой заложена стоимость получения разрешений на открытие и продолжение функционирования этого магазина. До весьма состоятельных людей, приобретающих элитную недвижимость, в цену которой опять же заложена стоимость получения разрешений.
В сложившейся ситуации мы видим исключительно высокую цену государственного контроля без какой-либо пользы от него. Очевидно, что сложившееся положение дел мешает модернизации и развитию российской экономики. Если в годы нефтяного бума, когда благосостояние постоянно росло, эту цену можно было считать приемлемой, то сейчас, когда значительный рост нефтяных цен маловероятен, основным ресурсом поддержания экономического роста является значительное увеличение эффективности государства.
1.3.Инстуциональный подход к изучению коррупции.
Современные исследования российской государственности, как правило, не содержат специального аспекта по изучению коррупции как действительного и практически всеобъемлющего явления. Существование коррупции признается в политических заявлениях высшего руководства страны, в специальных законодательных актах, в государственных и региональных программах, в актах о специальной антикоррупционной компетенции органов. В общественном сознании (в рамках неомодернисткой мифологии) коррупция представляется неуничтожимым монстром, сопротивление которому удваивает его силы, а в политической практике антикоррпуционая позиция и действие становятся модным политическим трендом, впрочем, не создающим реальных препятствий коррупции.
Значение коррупции для экономического и социального развития страны видно из статистических данных, по которым коррупционный оборот сопоставим с объемом ВВП, с объемом доходов всего занятого населения.
О подходе.
Природа современной коррупции надлежаще не исследована, ее проявления в основном описываются в терминах неоинституциональной экономической теории издержек, а теоретические представления сводятся к признанию ее как отклонения от некой нормы жизни. По нашему предположению коррупция как сложное явление должно рассматриваться с теоретических позиций с использованием инструментария ряда научных направлений.
Наблюдения и исследования автора настоящего доклада дают основания предположить, что российское государство, социальные и иные институты в полной мере стали жертвами коррупции, полностью ею поглощены, поставлены ею в зависимость. Коррупция в России на памяти одного поколения приобрела невиданные масштабы и явно изменилась качественно. Но как именно?
В попытке разобраться в огромном разнообразии проявлений коррупции я стремился увидеть главное для меня - ее организованности. При этом я исходил из общеизвестного факта о сосуществовании коррупции и полномочий, коррупции и власти, коррупции и компетенции, коррупции и так или иначе структурированных организаций и даже сообществ. Для этого я воспользовался существующей в неоинституциональной экономической теории категорией института. Эта категория является хрестоматийной для истории экономической мысли и, по моему мнению, продуктивно применяется экономистами в попытке увидеть (в динамике) синергетический эффект множества для выявления становящегося в экономической действительности.
Для экономистов и социологов У. Гамильтона, Т. Веблена, Д. Белла и Дж. К. Гелбрейта институт — это "словесный символ для лучшего описания группы общественных обычаев", "способ мышления", ставший привычкой для группы людей или обычаем для народа». "Институты устанавливают границы и формы человеческой деятельности. Мир обычаев и привычек, к которому мы приспосабливаем нашу жизнь, представляет собой сплетение и непрерывную ткань институтов" (У. Гамильтон). Они считали возможным говорить о естественном отборе институтов, как о содержании эволюции общественной структуры и основе общественного прогресса.
В юриспруденции традиционно применяется институциональный подход. В теории права в соответствии с ним различаются нормы права, например, право собственности признается правовым институтом. Сделано это вне всякой связи с работами экономистов, в том числе - нобелевских лауреатов (авторов теории транзакционных издержек), но давно принято правовым сообществом, что такой институт (т.е. нормы, организованные по предмету и методу регулирования) существуют.
Также я исходил из допущения, что коррупция – это не только правовое, а экономико-правовое явление и связана она, прежде всего, с целями извлечения дохода, который можно здесь назвать коррупционным. Кроме того, коррупция для меня - социальное явление, т.к. порождает воспроизводящиеся социальные организованности. Поэтому для ее исследования необходимо, с моей точки зрения, привлечение представлений не столько о правовых, сколько об экономических и социальных/социокультурных институтах.
Используемое понятие института служит для измерения организованного целого и одновременно указывает на основу этой организованности. При исследовании коррупции важно учитывать продуцирующую способность института, прежде всего способность воспроизводить самого себя и иные институты, быть социальным и политическим. Институт – целое, возникающее спонтанно и внутренне организованное, что позволяет увидеть некую внутреннюю динамику коррупции и коррупционных процессов.
Дюркгейм полагал, что институты, с одной стороны, представляют собой некие идеальные образования в виде обычаев и верований, а с другой - эти обычаи и стереотипы, в свою очередь, материализуются в практической деятельности социальных организаций различных времен и народов.
Мы в нашем времени видим такой социально масштабный отряд людей, который использует властные и распорядительные полномочия для личного обогащения, для присвоения части материального общественного достояния (природные ресурсы, бюджет, основные средства), оказавшиеся в их ведении.
Правомерно предположить, что сама возможность институциональной коррупции возникла в связи с ослабленным государством, спорной приватизацией общественного достояния, заменой идеологической парадигмы служения общественному благу (интересу) господством частного интереса, на фоне отказа от стереотипов ответственного и честного служения и на основе фактического соединения бизнеса и государственной, гражданской (муниципальной) службы.
Если коррупционный акт нарушает установленный порядок осуществления полномочий должностного лица и искажает, нарушает правомерные (законные) отношения лиц (клиента) с субъектами полномочий, то институциональная коррупция антагонистична государству, легитимной власти, закону и правам человека, способна им противостоять и использовать в своих интересах. Она подавляет любые значимые изменения сложившегося политического и правового режимов, которые способны угрожать ей. Институциональное свойство коррупции в России проявляется в организованности до уровня социальной и государственной и имеет свойства института.
Институциональная коррупция также означает лишенную эксцессов регулярную, зачастую продолжительную деятельность чиновников, использующих легальную организацию в целях присвоения экономического результата и воспроизводства своей власти и своих полномочий.
Дюркгеймовское социальное, для нашего времени - интерес, корыстный мотив, негласные нормы, новая иерархия, в т.ч. омерта, стремление к стабилизации, в том числе с помощью придуманных реформ, солидарное противодействие изменениям также составляет институциональное в современной российской коррупции.
Большие числа и введенные обязательные декларации о доходах чиновников также выявляют институциональную коррупцию, несмотря на ее латентный характер. За небольшими исключениями все чиновники федерального и регионального уровней имеют очень состоятельных жен, племянниц, других родственников, доходы которых обычно в десять и более раз выше чиновника-декларанта. Привычными стали следующие цифры – чиновник за год получает официально около 3 миллионов рублей, а его супруга – более 20 миллионов рублей в связи с иными фактами, в той или иной мере отражающих действительность.
Социальная организация институциональной коррупции видна на примере событий в Кущевской, где жестокое преступление выявило генеральную замену правоохранительных органов организацией институциональной коррупции. Этот пример, кстати, показывает, что социальная организация институциональной коррупции растет не только «сверху», но и «снизу», т.е. от «авторитетных» бизнесменов и криминалитета к руководству правоохранительных органов, суда, прокуратуры. Поэтому институциональная коррупция не боится правоохранительных органов, напротив, стремится через сотрудничество с ними полностью их поглотить. Тем самым решается важнейшая задача – возникает безответственность круга чиновников и криминалитета и необходимая свобода действий.
Институциональная коррупция не боится законов и законодательных инициатив, политических и иных программ борьбы с коррупцией. За последние годы выявилась техника работы институциональных коррупционеров с такими «вредными» тенденциями. Между антикоррупционной идеей и ее воплощением ничего общего не обнаруживается в таких итогах деятельности государственного аппарата, как законопроекты и программы. Известным примером стал график антикоррупционных действий по президентской программе противодействия коррупции, которая в первую очередь должна реализовываться на Дальнем Востоке, а уже потом, через несколько лет – в центре страны. Также и с законами. Весь потенциал специального федерального антикоррупционного законопроекта, был употреблен на введение деклараций чиновников, которые теперь нельзя читать без иронии. Серьезные усилия Президента по прекращению досудебных арестов предпринимателей разбиваются о не снятые оговорки в законе. Также как и раньше вопрос об аресте по «предпринимательским» статьям находится в компетенции начальников следствия, которые по своему усмотрению могут сослаться на розыск обвиняемого на его противодействие и иные причины и применить арест. Можно с уверенностью сказать, что сегодня один из лозунгов институциональной коррупции - «даешь любые новые законы и программы, не отнимайте должность!».
Законодательный процесс используется институциональной коррупцией, например, для создания препятствий гражданскому противодействию коррупции. Всем известны новации федеральных законов 2010 года, объявивших незаконными куплю-продажу скрытых камер, и, в конечном счете, незаконными самостоятельные аудио и видеозаписи вымогательства чиновников (ст. 138 УК РФ «Незаконные производство, сбыт или приобретение специальных технических средств»). Вместе с новыми положениями закона о защите персональных данных (вошли в силу в 2011 г.) эти новации ущемляют право граждан на самозащиту от коррупции. Немалое количество дел еще в 2010 году возбуждалось после аудио или видеозаписи вымогательства или передачи взятки, самостоятельно сделанной гражданином, теперь коррупционеры получили дополнительную законную защиту от граждан. Как видно, в отличие от антикоррупционного закона эти новации максимально конкретны и эффективны.
Иммунитет к закону и к ответственности выявляет еще одно свойство институциональной коррупции – она обладает реальными властными полномочиями, с помощью которых, например, не обнаруживаются улики по уголовному делу (авария на Ленинском проспекте), безответственными остаются федеральные чиновники, несмотря на явные провалы в деятельности (катастрофические пожары 2010 года и систематические завышения цен при закупке медицинской техники). Власть институциональной коррупции основывается на использовании полномочий чиновников, на власти денег и на силе организации. Власть чиновников всемогуща и практически не контролируется номинальными институтами. Власть чиновников направлена на укрепление полномочий, на расширение возможностей для усмотрения, на сохранение «дыр» в законах и подзаконных актах, на усложнение процедур их деятельности и затруднение контроля. Все это и многое другое имеет целью закрепить незыблемое положение чиновника, по существу приватизировать должность, деятельность, организацию, обеспечить независимость чиновника от политической власти.
Институциональная коррупция подвергает серьезным испытаниям общественную безопасность. Обычный для нашего времени эпизод подкупа следователя после убийства Егора Свиридова стал толчком к массовым беспорядкам. Сейчас можно говорить, что агрессивный протест против коррумпированной милиции и следствия усиливался и направлялся некими силами в иных целях, но по существу был поставлен вопрос о власти – организованная толпа осознает, что за милицией и следователем зияющая пустота, есть своекорыстное действие следствия, но за ними нет авторитета государственной власти, которой согласны подчиняться все кроме отморозков. Власть государства легитимна, власть коррупционеров – нет! Коррумпированной полиции и следствию можно не подчиняться и вершить самосуд над нерусскими, ведь полиция перестала выполнять функцию преследования преступников. Не случайно участники акций требовали объяснений от тандема, обнаружив перехват власти коррумпированными полицейскими и следователями, их неспособность раскрыть преступление.
Юриспруденция имеет свою традицию исследования коррупции - криминологическую, как преступления. Однако существенный недостаток исследований состоит в том, что коррупция рассматривается как изолированный акт, как деяние (действие или бездействие), предусмотренное существующим законодательством. Недавно появившийся бренд профилированной правоохранительной деятельности – борьба с «преступлениями коррупционной направленности» не предусмотрен законом и не имеет теоретической основы. Под этим брендом действуют многочисленные следственные подразделения, всего лишь. Многочисленные новации законодательства, направленного на борьбу с коррупцией в последние два года стали носить межотраслевой характер, например, специально разработанное в соответствии с международно-правовыми актами понятие субъекта уголовной ответственности за взятку, отразило ряд новых аспектов и оно вошло в УК РФ (ст. 290). Почти весь объем новаций посвящен полномочиям и компетенции субъекта преступления (лица), под которым теперь понимается и человек, занимающий должность в иностранной организации. Вместе с тем, определение правового понятия коррупции по-прежнему далеко до совершенства.
О понятии коррупции.
Признанное Всемирным банком и TransperencyInt. определение коррупции (использование должностных полномочий, или злоупотребление ими в личных целях) не является полным, поскольку не раскрывает масштаб и институциональный характер коррупции в России. Собственно, такая правовая дефиниция коррупции, как и многие другие, имеет определенность, однако не указывает на ее природу.
Правомерно предположить, что сущностным признаком и, одновременно, основой коррупции следует считать ренту, которую стремится учредить и использовать лицо, обладающее полномочиями (должностью) для извлечения дохода (выгоды) от использования (отказа от использования) этих полномочий и/или оказания влияния, вытекающего из этих полномочий или должностного положения. На схеме в поле (разделе) «прошлое» указано соотношение должности, полномочий, авторитета лица, порождающих отношения с гражданином, нуждающимся в услуге. Стремление к учреждению ренты может быть выражено позицией рефлектирующегочиновника.
К коррупции можно подходить как к деятельности, имеющей собственные стадии и процедурные особенности. На стадии учреждения ренты осуществляется освоение полномочий, затем расщепление должностных полномочий, как для получения дохода, так и в соответствии с формальной компетенцией.
На следующей стадии происходит выстраивание регламента коррупционных сделок, создание системы сигналов, в т.ч. для коррупционного окружения, «по вертикали» и по «горизонтали»,, а также с «клиентурой», выстраивание легального (формального) прикрытия, привлечение посредников и пр. Поэтому точнее называть основу коррупции рентостроительством, а не «рентоискательством».
На последующих стадиях коррупционер стремится к воспроизводству деятельности с помощью целого арсенала мер, средств, организованностей, например, «иерархического прикрытия», предполагающего учреждение вертикальных и горизонтальных связей с иными должностными лицами, в пользу которых осуществляется перераспределение коррупционного дохода в целях защиты лиц (коррупционеров) и интересов (деятельности). Такое же обслуживающее и обустраивающее значение рентостроительства имеет распространение коррупционного алгоритма среди начальников и подчиненных лица, расширения их полномочий и изменение их характера в пользу дискреционности с помощью новаций локальных нормативных актов, укрепляющих функции и полномочия, закрепления коррупционной практики и создания практик (практических стереотипов). Очевидно, что коррупционный доход обеспечивает издержки таких процессов воспроизводства. Это может быть выражено в схеме в поле «настоящее», где виден результат рефлексии чиновника Ч1.
Понятие ренты в экономической теории устоялось и предполагает получение дохода не только за непосредственное экономическое значение объекта - земли, имущества, но и за титул лица, претендующего на получение ренты. Академики получают вспомоществование только за то, что они академики. Чиновники получают жалование за службу, а также за выслугу лет, чин, звание. Здесь разделены собственность и доход таким образом, что отсутствие собственности и капитала не препятствует получению дохода от обладания титулом. Эти правила ренты не запрещаются и не порицаются обществом, поскольку чин, звание, опыт презюмируются как подтверждения общественно полезной деятельности (некапитальная рента).
Насколько правомерно использование понятия ренты, применяемого для научного описания экономических некриминальных отношений для исследования коррупции?
Действительно, коррупция выглядит как эксцесс или отклонение от исполнения обязанностей и применения полномочий лицом. В сопоставлении с обычной, законной рентой видна «вывернутая наизнанку» действительность коррупции, в которой доход получают за то, что не подлежит вознаграждению или купле-продаже. Полномочия, исполняемые в силу закона и общественных потребностей, государственные услуги фактически приостанавливаются или применяются сугубо в связи с удовлетворением интересов лица, обладающего полномочиями, обязанного предоставлять государственные услуги. Понятие ренты в данном случае позволяет понять атомарное отношение «чиновник-полномочие» (на схеме это отношение отражено в «прошлом»), которое хотя и применяется по запросу клиента (контрагента), но носит образующий характер. Это отношение при некоторых условиях позволяет выстраивать практически любой сценарий для чиновника – от бескорыстного исполнения обязанностей, до циничной продажи бездействия. Имеет смысл рассмотреть мотивы чиновника.
Есть авторы, называющие коррупционную деятельность чиновничьим оппортунизмом. Использование этого термина, с моей точки зрения, едва ли оправданно, поскольку он фокусирует внимание на противопоставлении чиновником своего интереса общественному и закону. Между тем деятельностный подход показывает, что коррупция как отклонение существует только вне рамок институциональной коррупции, а в ее рамках – это норма. Коррупционер придерживается ряда правил, одно из которых – выглядеть эффективно действующим в формальной действительности, что накладывает на него обязанность по оппортунизму к оппортунизму. Оппортунизм выветривается в случае исполнения коррупционером его оплаченной взяткой функции. Парадокс – коррупционер не оппортунист для коррупционных действительности, отношений и деятельности, напротив энтузиаст доходной коррупционной деятельности, в т.ч. в форме бездействия. Т. образом, корыстный мотив чиновника сильнее оппортунизма, он и образует незаконную ренту и такую деятельность как рентостроительство, что моему мнению и составляет существо коррупции и ее природу.
В реальности спрос на услуги чиновника имеет место в случае прямого пересечения деятельности субъектов с пресекательными, запретительными, заградительными, контролирующим и иными значимыми полномочиями лица, которые, по существу, представляют собой часть полномочий по управлению, надзору, контролю, расследованию и пр. Перекос в сторону полномочий запретительного свойства - сначала предмет мечтаний, затем цель усилий коррупционеров. (На схеме это состояние отражено в «прошлом», в частности, выделен чиновник Ч1, который рефлектирует по поводу своей деятельности). Пересечение деятельности субъекта и полномочий чиновника должно быть таковым, чтобы в зависимость от полномочия или должностного положения попадали деятельность и/или статус лица и его действительный интерес. Такое пересечение также выстраивается заинтересованными чиновниками и их союзниками.
Введенное в широкий оборот программами противодействия коррупции понятие дискреционных полномочий указывает еще на один непременный признак полномочий должностного лица, строящего ренту или использующего ее - полномочия должны быть в такой степени неопределенными, чтобы имелась возможность для широкого усмотрения при принятии решения. Существует зависимость между легальностью и широтой полномочий, усмотрения. Эта зависимость выражается в том, что решения принятые с использованием широких полномочий, выглядят правомернее. Дискреционные полномочия порождают деятельность по культивированию специальной практики применения закона, актов, полномочий. Практика может отклоняться от норм законодательства настолько, насколько действителен интерес лица, строящего ренту.
Из чего строится коррупционная рента? Полномочия лица формально признанные или одобренные законом или нормативными актами, как и сам факт существования должности целенаправленно трансформируются должностными лицами с целью извлечения дохода из самих полномочий и положения лица. «Строительным материалом» ренты оказываются закон, нормативный акт, компетенция, полномочия и избираемая практика их применения, все фактические властные полномочия и возможности. Полномочия преобразуются в сторону их все большей дискреционности, неопределенности, широты и обретения легальных возможностей для усмотрения. При этом должностных лиц должно быть все больше с целью делегирования деятельности и ответственности среди все большего круга лиц.
Максимально угодный модус деятельности должностного лица состоит в охране с помощью закона, подзаконных актов, полномочий его бездействия, которое не влечет наказания или порицания, но которое требует от клиента оплаты. Лицо (иерархия таких лиц), учреждающее ренту, осуществляет специальные действия по последовательной легализации такого модуса с помощью введения нового регламента, закона, иной легитимации такой практики, оформляя эту деятельность организационно .
Воспроизводство коррупции. Институциональная коррупция.
Учредив коррупционную ренту, чиновник двигается в направлении воспроизводства коррупции. Некоторые стадии этой деятельности отмечены выше.
Первые из указанных стадий делают возможной новую стадию - учреждение квазисобственности чиновника на полномочия, который серьезно намерен продлевать и преобразовать их таким образом, чтобы установить продолжительный (многолетний) режим их использования, а затем закрепить эти полномочия за единомышленниками. Возможный рост чиновника по службе сопряжен теперь с рентостроительством, повторением стадий (процедур) деятельности чиновника на новом уровне, в котором полномочия осваиваются теперь уже группой в соответствии с масштабом деятельности.
К этому моменту воспроизводство коррупции придает ей институциональные свойства. (Эта ситуация отражена в разделе схемы «настоящее»)
Принципиальные отличия институциональной коррупции от «неорганизованной»,»неподчиненной», обычной коррупции состоят в том, что:
- появляются правила, по которым осуществляется деятельность коррупционера, например, сочетание исполнения номинальной обязанности с извлечением дохода, правило круговой поруки, правило эффективности коррумпированной деятельности, правила подбора партнеров, правило нарушения только тех законов, которые требуется нарушить, правило подбора клиентов на фидуциарной (доверительной) основе и многое другое;
- появляется новая организованность, чаще не совпадающая с границами полномочий и процедурами деятельности, поскольку потребность взяткодателей состоит в получении конечного результата, что и вызывает к жизни эффективность чиновников, преодолевающих обычные процедуры, запреты и ограничения;
- появляется коррупционная организованность более широкая, чем институт (орган управления, орган власти), поскольку продукт коррупционной деятельности потребляется за рамками института (органа), например, результатами конкурса на приобретение по госзакупке может воспользоваться только внешний экономический агент, предоставивший товар (продукт) отвечающий строгим 101 требованию конкурса, заранее известного только одному участнику;
- отчуждение лица от должности и полномочий, лежащее в основе службы (государственной, гражданской, муниципальной, военной и др.) преодолевается институциональным характером коррупции и «квазисобственностью» на полномочия;
- коррупция является органичной для вертикально интегрированных институтов, она туда легко и повсеместно размещается, в особенности в вертикали государственного и муниципального управления, поскольку опосредует неизбежные трансакционные издержки, в результате не остается ни одного звена, не пораженного коррупцией;
- возникает масштаб коррупции до уровня территории, либо отрасли (ее части), либо направления деятельности, включающей процедуры или циклы, – любой из таких масштабов, который предполагает обозримые границы коррупционной деятельности, либо сближение с масштабами официального института;
- возникает соглашение о существовании нового масштаба коррупции в обмен на выполнение некой функции/деятельности (охрана общественного порядка, собираемость налогов), в обмен на получение вышестоящей инстанцией доли коррупционного выгоды (дохода). Под выгодой понимается также прекращение деятельности по управлению откупленной организованностью. Это явление называют откупом по аналогии с системой феодальных отношений.(Это состояние лаконично указано в разделе «будущее» схемы).
Поэтому наше представление о коррупционной деятельности заставляет пересматривать самые широкие из существующих понятий коррупции, например, предложенное Рабочей группой (междисциплинарной) Совета Европы. Она понимает под коррупцией поведение лица, которое имеет поручение от государства или негосударственного образования и, как должностное лицо, или как лицо уполномоченное, или как независимый агент использует поручение для незаконных выгод для себя. И это определение не полностью отражает новую коррупционную организованность, которая строится лицами, обладающими полномочиями (статусом).
Понятие преступления и институциональная коррупция.
Неоинституциональная теория описывает неизбежность оппортунистического поведения человека, обусловленного его ограниченной рациональностью, однако в полной мере не объясняет причин коррупционного поведения и рентостроительства. Коррупция признается преступлением, а наказание за акт коррупции рассматривается как система запретительных издержек, способных решительно изменить жизнь коррупционера к худшему. Эта часть жизни не описывается экономистами и представляет собой отдельный предмет исследований.
В данном случае явление преступления предполагает противозаконный и антисоциальный способ удовлетворения коррупционером и его клиентом своих потребностей, институциональное в данном случае состоит в возможности использования параллельных официальных, при этом эффективных алгоритмов удовлетворения запросов.
Официальная доктрина связывает общественную опасность коррупции (ее акта) с причинением вреда государственному управлению и государственной власти, с материальным ущербом, который она причиняет или может причинить отношениям, охраняемым законом и системе социальных ценностей.
Важнее, на мой взгляд, что рентостроительство и институциональная коррупция извращают, преобразуют существующие институты (Это состояние лаконично указано в разделе «будущее» схемы). Однако такая деятельность не признается преступлением. Преступлением признается только сингулярный коррупционный акт – один или несколько эпизодов получения взятки (ее вымогательства), передача взятки или посредничества в ее передаче (все сказанное относится и к коммерческому подкупу).
Парадокс уголовной ответственности состоит в том, что она возникает за акт коррупции, но не устраняет условий ее существования и не угрожает институциональной коррупции.Можно говорить о том, что уголовная ответственность, предусмотренная действующим законодательством, поддерживает существование институциональной коррупции, поскольку уголовному закону неизвестно существование институциональной коррупции, а такие гуманистические установления как презумпция невиновности активно используется коррупционерами для защиты Коррупционер юридически не ответственен за строительство ренты, за лоббирование принятия неправосудных решений, противоправных нормативных актов, законов, за институализацию коррупции. Действительная общественная опасность институциональной коррупции не предусмотрена и не оценена законом. Этот правовой пробел необходимо преодолевать.
Таким образом, правовая дефиниция коррупционных преступлений недостаточна (неполна и неточна). В ней нет указания на деятельность по устроению коррупционных схем деятельности, структур, правил (рентостроительство и воспроизводство коррупции), т.е. не предусмотрено такое состояние коррупции, которое мы называем институциональным.
Легко представить, что применение уголовного закона к коррупционеру, которое реально может привести к прекращению должности, полномочий, к пересмотру полномочий (функций) органа государства, муниципального образования, к преобразованию (прекращению) органа, могло бы реально повлечь уменьшение коррупции.
О схеме. Сделана попытка увидеть развитие коррупции от «неорганизованной», обычной до институциональной. В поле (разделе) «прошлое» указано принципиальное соотношение должности, полномочий, авторитета должности и лица в момент до возникновения коррупционных явлений шире, чем одна единица. Также отмечено лицо (чиновник) Ч1, которое рефлектирует по поводу своего положения. Отмечен разрыв, который может возникнуть между положением чиновника и его устремлениями.
В поле (разделе) «настоящее» Ч2 рефлектирует уже над новым состоянием, в котором коррупционная единица включает институты.
В поле (разделе) «будущее» не остается ни одного института, не пораженного коррупцией, что ставит под сомнение существование государства, но подтверждает существование лица Ч2.
Выводы.
Коррупция не представляет собой института, она паразитирует на социальных, экономических и иных институтах, способна их существенно изменить, даже подчинить себе, однако не способна отменить и полностью заменить институт. Наиболее востребованные институты большинством граждан – правоохраны, здравоохранения, социальной защиты, ввиду их социальной значимости и приближенности к гражданам, подвергнувшись коррупционному воздействию, особенно заметно выглядят как переродившиеся. Вместе с тем с уверенностью говорить о реальном социальном масштабе институциональной коррупции можно после специальных замеров и исследований.
Институциональная коррупция возникает в результате воспроизводства коррупцией самой себя. Институциональную коррупцию отличают более высокий уровень организованности, твердые правила и масштаб деятельности, соизмеримый с институтом. Обычным для институциональной коррупции является ее полиморфизм – она способна существовать в организованностях с различной внутренней структурой, в разных внешних формах, практически на любой деятельности, которая предполагает использование полномочий .
Институциональная коррупция способна подменить собой содержание деятельности государственных институтов, вместе с тем, коррупция не способна существовать изолировано от деятельности, на которой она паразитирует, поэтому нет оснований признавать общественные формации (социализм) институциональной коррупцией.
Институциональная коррупция генерирует противоправное законодательство, препятствует правосудию на институциональном уровне, снижает уровень легитимности политической власти и государства.
Институциональная коррупция имеет не проясненные до конца политические и социально-экономические последствия, например, влияет на экономический рост, на экономические, политические и иные реформы и, в частности, способствует перерождению профессионального сообщества чиновников в сословие, создавая тем самым новый политический образ общества и обосновывая претензии чиновничества на политическую власть.
Правовой и эффективный закон о борьбе с институциональной коррупцией возможен, а антикоррупционная реформа – крайне необходима.