Глава 13

– Невозможно, чтобы кто‑то мог просто исчезнуть бесследно, – твердо заявил лорд Бурк. – Во всем этом есть что‑то странное. Прошло три месяца после похищения Вал, и не нашли никого, кто признался бы, что видел, как ее похитили. Как такое может быть, Симон Кира?

У Симона Кира и его отца Илии был растерянный вид.

– Господин, – начал молодой человек, – мы сделали все возможное, чтобы найти леди Бэрроуз.

– Этого недостаточно! – закричал Патрик Бурк, кипевший от гнева и разочарования.

– Спокойнее, парень, – предупредил его Мурроу О'Флахерти. Он был расстроен, так же как и Патрик, но знал, что на Востоке дела делаются медленно.

– Патрик прав, – вмешался Том Эшберн. – Сделано недостаточно. Иначе у нас было бы хоть какое‑то представление о том, что случилось с леди Бэрроуз. Но сейчас дело обстоит так, что мы совсем не продвинулись в наших поисках за последние месяцы.

– Валида очень расстроена происшедшим, и ее помощь нам неоценима, – обнадеживающе сказал Симон Кира.

– Да, но несмотря на всю ее помощь, мы не вернули Валентину, – резко ответил лорд Бурк.

– Султан негодовал, что такое преступление было совершено среди бела дня на безопасных до сих пор улицах нашего города, – продолжил Симон Кира. – Он поручил своему главному визирю Чикала‑заде‑паше провести расследование. Не знаю, что еще можно предпринять.

– Что‑что? – Черные глаза Эстер Кира внезапно стали настороженными. До сих пор она сидела молча, позволив мужчинам спорить, что они обыкновенно и делали. – Когда султан приказал Чикала‑заде‑паше провести расследование?

– Он принимал участие в расследовании с самого начала, бабушка, – ответил Илия Кира, теребя свою длинную бороду тонкими пальцами. – Как только мы пожаловались султану Мехмеду, он поручил расследование своему главному визирю.

К всеобщему удивлению, страдающая одышкой Эстер Кира весело засмеялась. Они подумали, не сошла ли она с ума. Перестав смеяться, она свирепо посмотрела на них и сказала:

– Просить Чикала‑заде‑пашу искать правду в этом деле – это все равно, что посадить кота к канарейкам. Причастен ли к этому султан, я не знаю. Но я готова поставить свою жизнь об заклад, что Валентина во власти нашего доброго друга визиря.

– Бабушка! Подумай, что ты говоришь! Такое обвинение является клеветой, которая может поставить под угрозу наши жизни, – зашумел Илия Кира.

– Помолчи! – приказала она ему. – Это я создавала богатство нашей семьи, кстати, задолго до того, как ты увидел божий свет! Если бы не твои сыновья, Илия, мне бы, наверное, не нужно было бы беспокоиться о будущем Кира. Все эти годы ни я, ни наша семья не процветали бы, если полагались только на логику. Нужно полагаться и на природное чутье тоже. Это то, чему ты, на свою беду, никогда не научишься.

Я говорю не праздные вещи. Прошлой весной, когда леди Бэрроуз впервые посетила меня, наш разговор был неожиданно прерван появлением Чикала‑заде‑паши, который был у нас в доме, обсуждая дела с тобой, Илия. Ему очень понравилась Валентина, и он не скрывал этого.

Если бы она была одной из наших рабынь, он бы не ушел из дома в тот день, не купив ее, уверяю тебя. Я помню, что подумала тогда, как удачно, что моя молодая английская гостья уезжает в Крым. Он очень чувственный человек, который и в самом деле посмеет похитить женщину на улице, если она ему понравится. Каким‑то образом он, должно быть, узнал о том, что она вернулась в Стамбул.

Подумайте сами! Никто не видел, как похищали Валентину, и никто не признался, что видел это. Каждый невольничий рынок и каждый бордель Стамбула тщательно обыскивали три раза! Тем не менее не нашли ничего. Почему? Этот вопрос я задавала сама себе снова и снова. Почему? Почему ничего не нашли?

– Может быть, ее сразу же вывезли из города и продали на каком‑нибудь невольничьем рынке за границей? – рискнул предположить Илия.

Эстер Кира раздраженно засопела.

– Кто, – уничтожающе спросила она, – стал бы похищать безвестную женщину в чадре, которая легко могла оказаться самой валидой? Из того, как женщины Стамбула одеваются на улице, нельзя понять, молодые ли они или старые, красивые, рябые или безобразные. Нет. Это было спланировано кем‑то, кто был знаком с Валентиной и всегда точно знал, где она находится.

– Почему же вы не думаете, что это был сам султан. Эстер? – спросил Симон Кира. – Вы сказали, что он заинтересовался леди Бэрроуз.

– Да, – согласилась старая дама, – но валида защитила Валентину от султана, сказав, что она его сестра через Марджаллу, что на самом деле, конечно, не так. Несмотря на то что султан ради своей безопасности, хотя и неохотно, но уничтожил собственных младших братьев, он всегда брал под защиту своих сестер и других родственниц. Он не осмелился бы на кровосмешение. И у него не было причин сомневаться в словах Сафии. Что касается султана Мехмеда, Валентина считается его сводной сестрой. Я уверена, что в этом деле преступником является визирь.

– Бабушка, мы не можем обвинить Чикала‑заде‑пашу в похищении леди Бэрроуз, не имея на то доказательств, – занервничал Илия Кира.

– Разве я так глупа? Неужели ты считаешь меня безмозглой старухой, которая не знает этого, мой сверхосторожный внук?

– Я не был так осторожен в деле с Инсили, – напомнил он, – и это маленькое приключение едва не стоило мне двух сыновей и дочери.

– Тогда ты был моложе. Илия, – сухо сказала Эстер Кира, – но, как и большинство людей, с возрастом ты стал менее храбрым. Я же, однако, трусихой не стала.

Звук, похожий на сдавленный смех, вырвался у Симона Кира, который попытался кашлем скрыть такое нарушение правил приличия.

Глаза Эстер Кира сверкнули, но она даже не удостоила взглядом своего правнука.

– Давненько я не виделась с Латифой Султан, – сказала она. – Пусть она придет ко мне в гости, когда ей будет удобно. Она узнает, что творится в доме визиря, и расскажет мне об этом.

– Кто такая Латифа Султан? – спросил Патрик Бурк.

– Она жена, единственная жена Чикала‑заде‑паши, – ответила старуха. – Она оттоманская принцесса, правнучка султана Селима I. Ее прабабка была второй женой султана Фирюси, и она является потомком одной из дочерей Фирюси, Гюзели Султан, которая приходилась ей бабкой. Ее отец – сын Гюзель. Будучи оттоманской принцессой, Латифа Султан обладает правом позволять или запрещать своему мужу брать других жен. Только однажды Чикала‑заде‑паша обратился за разрешением взять вторую жену. Она дала свое согласие, потому что она добрая женщина с замечательной душой.

Женщина, о которой шла речь, была шотландской красавицей, которую похитили и прислали визирю в качестве подарка. Чикала‑заде‑паша без памяти влюбился в эту женщину, Инсили. Однако она хотела только одного – вернуться к своему мужу и семье.

– Удалось ей это? – спросил лорд Бурк.

– Она таинственным образом исчезла с личного острова визиря, который расположен на середине Босфора, – сказала Эстер Кира. – Визирь считает, что она умерла.

– Это действительно так? – настойчиво спросил лорд Бурк. Эстер Кира улыбнулась, обнажая почти беззубые десны.» Нет»– это все, что сказала она. Патрик понимающе улыбнулся.

– Я передаю дело об исчезновении Валентины в ваши необыкновенно способные руки, – тихо сказал он.

Эстер Кира явно обладала большей властью, чем думали ее английские гости.

– Уйдите все, – попросила Эстер Кира. – Все, кроме лорда Бурка.

Мужчины послушно вышли, однако Симон Кира задержался и поцеловал старушку. Она потрепала его по руке, понимающе кивая.

Они с Патриком остались вдвоем.

– Валентина пропала уже более трех месяцев назад, мой господин. Вряд ли она избежала знаков внимания визиря. Вы, конечно, хотите освободить ее из заточения. Но вы должны отдавать себе отчет, что она будет иной женщиной. Возможно, при таких обстоятельствах вы захотите найти себе другую жену.

– Если я понимаю вас, Эстер Кира, вы хотите мне сказать, что Чикала‑заде‑паша использовал Валентину, как мужчина использует женщину.

Эстер Кира кивнула.

– Я любил Валентину всю свою жизнь, Эстер Кира, – сказал Патрик Бурк. – Я по глупости позволил ей выйти замуж за другого, ошибочно считая, что такая красавица, как она, заслуживает более громкого имени и состояния, чем было у меня. Вместо этого Валентина вышла замуж за человека не большей значимости, чем я сам, и не по любви, а только из‑за того, что двум ее сестрам родители не позволяли выходить замуж, пока не выйдет замуж Валентина.

Он пристально посмотрел на нее и сказал:

– Я поклялся, что во второй раз я ее не упущу. – Лорд Бурк взял сморщенную руку Эстер Кира и смотрел в ее темные, сочувствующие глаза. – Мне все равно, владел ли Чикала‑заде‑паша ее телом или нет, потому что ему она никогда не будет принадлежать. Она моя. Я хочу вернуть ее, Эстер Кира. Я знаю свою Вал. Что бы он ни сделал с ней, она не сдастся ему. Он может овладеть ее телом, но не сердцем. Она вверила себя мне, когда приняла мою любовь. Я не знаю, с охотой ли принял Инсили ее муж. Думаю, что да, потому что он, должно быть, сильно любил ее, если устроил ее побег. Так же и я люблю Вал.

– Да, муж Инсили сильно любил ее, и они потом жили счастливо, – спокойно сказала Эстер Кира, – но первые несколько месяцев после ее возвращения превратились для них обоих в душераздирающую пытку. Женщина, которую берут против ее воли, должна договориться сама с собой. Проблема понимания – вот с чем вам предстоит столкнуться, господин.

– Я понимаю, Эстер Кира, – сказал ей лорд Бурк. – Когда‑то давно, когда я был еще мальчиком, моя мать попала в такое же положение, как и Валентина. Хотя я был слишком мал, чтобы помнить муки моей матери, и она, и мой отчим спустя годы вспоминали ее положение. Видите ли, в этом деле был замешан мой отец. – Потом, зная, что Эстер Кира любит интересные рассказы, Патрик начал описывать приключения своей матери Скай в Алжире.

Когда он кончил, старая дама спокойно сказала:

– Ваша мать, должно быть, необыкновенная и храбрая женщина, если смогла выстоять в такой опасности. Я знала трех женщин из вашей части света, а теперь вы рассказываете мне о своей матери, которая, как я вижу, так же отважна, как и те, другие. Женщины из вашей страны очень необычны, и все же я понимаю их, потому что сама никогда не была слабой – к неудовольствию мужчин моей семьи, которые тем не менее с выгодой использовали мою оригинальность. Патрик хмыкнул:

– Возможно, они находили ваше поведение странным, Эстер Кира, но я вырос в стране, где правит женщина, которая очень напоминает мне вас. Я не нахожу в вас ничего странного. Я в самом деле хорошо понимаю вас, как и ваш правнук Симон.

– Ах, Симон! – сказала она с теплой улыбкой. – С ним связаны мои надежды на светлое будущее этой семьи. Его братья хорошие и трудолюбивые люди, но они слишком похожи на моего сына Соломона и внука Илию. Праведные мужчины. Благочестивые мужчины. Скучные люди, подчиняющиеся традициям, которым пять тысяч лет. Люди с узким кругозором, которые способны видеть только вчера и сегодня, но не завтра и все следующие дни.

Она усмехнулась:

– Они говорят, что я глупая старуха, но, когда наши родители умерли и моего брата Иосифа и меня взяли в дом нашего дяди, Кира жили в простом деревянном доме на неописуемо бедной улице Балаты. Иосиф и я были бедными родственниками, потому что наш отец был младшим сыном. Он оставил семейное дело и попытался начать собственное в Адрианополе. «Едва он начал преуспевать, как известный в Адрианополе еврей был обвинен в гнусном преступлении, и в городе вспыхнули погромы. Еврейский квартал был сожжен дотла, и было убито много наших людей. К счастью, такое не случается сегодня в наше более просвещенное время. Но ужасно то, что не было никакой необходимости в этом.

У еврея, из‑за которого все началось, была дочь‑красавица. Однажды во время купания в общественных банях ее заметил наместник Адрианополя, который через потайное отверстие подсматривал за женщинами в бане. Наместник предложил еврею отдать дочь в гарем. Однако этот еврей оказался человеком с большим самомнением, он публично осудил наместника и привел его в замешательство, презрительно отвергнув его предложение. Неожиданно в погребе еврея была найдена куча костей, и он был обвинен в похищении и убийстве невинных детей для какого‑то обряда, связанного с черной магией.

Конечно, никто не заявлял о пропавших детях, тем не менее глупые, охваченные паникой жители города были доведены до неистовства ежедневными слухами, которые все разрастались, пока наконец не начались погромы.

Мой отец был человеком дальновидным и, увидев, к чему идет дело, отправил меня и моего брата к своему старшему брату в Стамбул. Отца и мать убили во время этих погромов, и все их имущество было разворовано или уничтожено. Что касается прекрасной дочери еврея, то ее отдали в гарем наместника, где она пробыла три дня, пока над ней не стали издеваться и не отдали солдатам наместника, которые убили ее своим» нежным» вниманием, – заключила Эстер Кира.

– Какое варварство! – воскликнул лорд Бурк.

– Таков Восток, мой господин, – последовал ответ. – Благодаря дальновидности моего отца Иосиф и я выжили. Я начала работать, продавая товары в гареме султана, когда мне было семнадцать лет. Приносила женщинам только самые красивые и самые необычные товары, которые продавала по разумным ценам. Стала близким другом любимой жены султана Селима. Со временем она стала валидой, когда ее сын Сулейман стал султаном. Благосостояние моей семьи исходит от этой доброй, долгой дружбы.

– И все же вы помогли матери Вал сбежать от оттоманского султана, – сказал Патрик, которого это уже давно удивляло.

– Только после того, как она была приговорена к смерти, мой господин. Моя собственная мораль не позволяет мне предавать тех, кто верен мне, как и я верна им. Но Марджаллу должны были утопить. А случай с леди Бэрроуз тоже необычен. То, что сделал визирь, аморально.

– Вы уверены, что жена визиря поможет нам? Первый раз Эстер Кира заметила, как он измучен и обеспокоен.

– Я не буду осложнять отношения Латифы Султан с ее мужем, мой господин, но, что касается остального, она сделает все возможное, когда узнает, что случилось с леди Бэрроуз, – уверенно сказала Эстер Кира.

Во дворец Чикала‑заде‑паши был отправлен посыльный, и приглашение Эстер было принято. На следующий день Латифа Султан приехала в дом Кира.

Она была исключительно красивой женщиной с замечательными серебристыми волосами и глазами цвета бирюзы и была точной копией своей прабабки Фирюси. Всякий раз, когда Эстер Кира видела Латифу Султан, она уносилась в другое время, чувствуя себя снова почти молодой.

Серебристые косы Латифы Султан были уложены венком вокруг головы, и на ней было платье из бирюзовой и серебряной парчи с разрезом на юбке, из‑под которого виднелись серебристые шальвары.

Служанка поспешила снять с нее бледно‑розовое ферадже и проводила ее в гостиную Эстер Кира.

Старейшина семьи уютно устроилась среди подушек на диване.

– Эстер Кира! Вы когда‑нибудь меняетесь? – властно спросила Латифа Султан, пройдя через комнату и целуя старую женщину в щеку. Потом опустилась возле нее на низкий стул. – Прошел почти год, как вы последний раз приглашали меня, и сейчас ваше приглашение взволновало меня. Я рада, что вы хорошо выглядите.

– Когда вы доживете до моего возраста, Латифа Султан, – последовал мудрый ответ, – вы почувствуете, как быстро летят дни, а год проходит так, как раньше проходил месяц.

– Быть может, ваше тело состарилось, Эстер Кира, – сказала принцесса, – но ваш ум остер, как всегда. Эстер Кира закудахтала:

– Хе! Хе! И правда, Латифа Султан, мой правнук Симон утверждает, что мое тело умрет задолго до того, как мой ум захочет признать это. Он говорит, что мой ум и язык проживут еще несколько лет после моей смерти. Но хватит! Хотите кофе? Пирожные?

Женщины продолжали следовать принятым правилам вежливости, пока, наконец, не настал подходящий момент и Эстер Кира не перешла к делу.

– Мне нужна ваша помощь, Латифа Султан, – сказала она без обиняков.

– Вы же знаете, я всегда готова помочь вам, Эстер Кира, – последовал спокойный ответ.

– Здесь замешан ваш муж, моя принцесса.

– Продолжайте, Эстер, – сказала принцесса, заинтересовавшись.

– Не привозил ли ваш муж недавно какую‑нибудь женщину в свой гарем, Латифа Султан?

– Я ничего не знаю об этом, Эстер Кира. Тем не менее в течение нескольких месяцев в его гареме что‑то происходит, – задумчиво сказала принцесса. – Вы же знаете, что я держусь подальше от гарема, если не нужна там. Все эти перезревшие девушки раздражают меня.

– Но что‑нибудь вы же можете рассказать?

– Чика не бывал на острове Тысячи цветов с тех пор, как пропала Инсили, – начала Латифа Султан. – И вдруг несколько месяцев назад рабов послали обновлять дом и приводить в порядок сад, который, конечно, зарос без ухода. Вскоре после этого на остров были посланы три любимые женщины мужа:

Гюльфем, Сах и Хазаде вместе с четырьмя евнухами.

– С четырьмя евнухами? Почему с четырьмя? – спросила Эстер Кира.

– Не знаю. Я боялась спрашивать, потому что это не имело ко мне никакого отношения, и, хотя главный евнух моего мужа Хаммид никогда не осмеливался обвинять меня, я чувствую, он всегда подозревал, что я помогала Инсили убежать.

– Хаммид не осмелится обвинить вас, потому что тогда бы раскрылось, что он сам замешан в этом деле, – сказала Эстер Кира. – Он никогда ничего не скажет визирю, моя принцесса, потому что, если он признает свою собственную вину, это будет его концом, особенно после того, как ваш муж простил ему его небрежность в этом деле. На самом деле вы представляете большую угрозу для Хаммида, чем он для вас, поэтому вам не нужно его бояться. Но рассказывайте дальше. Три любимицы вашего мужа и четыре евнуха, а? Они все еще там?

– Да, они там, – ответила Латифа Султан.

– Кроме женщин, которые дороги вашему мужу, есть ли там какие‑нибудь важные евнухи?

– Один, – ответила принцесса. – Шакир. Особый любимец Хаммида. Я думаю, что Хаммид растит его для того дня, когда сам станет слишком стар, чтобы исполнять свои обязанности, хотя подозреваю, что он не откажется от своего места даже на смертном одре. Хаммид возвысил Шакира, и тот боготворит его.

– Ездит ли визирь на остров, моя принцесса?

– Он не ездил туда, когда ездили другие, но сейчас он посещает его три‑четыре раза в неделю и остается там на всю ночь. Вначале Чика возвращался в довольно хорошем настроении, но позже я заметила, что он приезжает скорее рассерженным, чем довольным.

– Так оно и есть, – с уверенностью сказала Эстер Кира. – Она там, я не сомневаюсь.

– О ком вы говорите, Эстер? Кто там? Я не понимаю.

– Простите меня, принцесса. Я не была откровенна с вами. Конечно, вы не можете понять то, что я еще не объяснила вам. Сейчас я вам все расскажу.

Эстер рассказала Латифе Султан о леди Валентине Бэрроуз и об обстоятельствах ее похищения. Она закончила словами:

– Султан поручил вашему мужу найти леди Бэрроуз. Тем не менее до сих пор не было найдено никаких следов англичанки. Простите меня, моя принцесса, но я подозреваю, что причина в том, что леди Бэрроуз находится в руках визиря. В тот день, когда он познакомился с ней у меня, она дала ему полный отпор, а вы знаете, как Чикала‑заде‑паша любит принимать вызов. Говорят, что после Инсили ни одна женщина не привлекла его, что женщины в его гареме толстеют от скуки и заброшенности.

Латифа Султан несколько минут взвешивала сказанное. Наконец она сказала:

– Я знаю, что ваше чутье никогда не подводит вас, Эстер, и почти наверняка присутствием на острове еще одной женщины можно объяснить и пребывание там четвертого евнуха, и плохое настроение моего мужа.

– Это также объясняет, почему не было найдено никаких следов леди Бэрроуз, – ответила старейшина. – Латифа, дитя мое, я должна это узнать! Вы любите своего мужа и не предадите его. Я и не прошу вас об этом. Я прошу, чтобы вы спасли его, потому что, если он совершил такое безумие и похитил леди Бэрроуз, он рискует всем, что он с таким трудом создал за эти годы.

Эта женщина не рабыня и даже не женщина, взятая в плен и проданная в рабство. Она гостья нашего города и пользуется большой благосклонностью валиды Сафин и своей королевы. Жены моих правнуков ходят продавать в гарем султана, моя принцесса, и несколько раз за последние месяцы они случайно слышали, как валида бранила султана по поводу этого позорного дела.

Валентина не просто знатная англичанка. Мне говорили, что старая королева очень любит леди Бэрроуз.

Вы знаете, как важна дружба королевы для валиды Сафии, моя принцесса. Я сама была в Новом дворце в тот день, когда посол передавал дары английской королевы валиде. Какие дары! Золотая рама для картины, усыпанная алмазами и рубинами! Портрет английской королевы! Три щитодержателя из позолоченного серебра, десять платьев из ткани, шитой золотой нитью, шкатулка розового дерева с флаконами из венецианского стекла, оправленными в серебро и позолоченными, две штуки тонкого голландского полотна! Великолепный орган, посланный султану от английской королевы, и настроенный ее собственным органистом, который лично учил султана играть.

Вы ведь ездили к валиде и видели эти дары, гордо выставленные на всеобщее обозрение. Каждому гостю, который впервые посещает мать султана, она с гордостью показывает эти дары. Валида оскорблена тем, что одну из подданных английской королевы похитили на наших улицах. Я должна знать, дорогое дитя, виноват ли в этом ваш муж. И если его страсть взяла верх над здравым смыслом, поможете ли вы мне?

– Если Чика виновен в этом ужасном неосторожном поступке, Эстер Кира, разве не обрушат на него свое возмездие султан и его мать за то, что он доставил им такие неприятности? Как я могу сделать такое моему мужу? – Принцесса разрывалась между чувством порядочности и своей большой любовью к мужу.

– Мы хотим вернуть леди Бэрроуз, дорогое дитя, и это все. Мы не требуем возмездия, – успокоила старуха более молодую женщину. Она понизила голос и заговорила заговорщическим тоном:

– Вы же знаете этих христианских женщин, Латифа Султан. Леди Бэрроуз скорее умрет, чем признается, что несколько месяцев провела в плотской связи с неверным. Ее жених – прекрасный человек, который согласен не обращать внимания на ее злоключения. Он и его отряд готовы отплыть из Стамбула сразу же, после того как она будет благополучно возвращена. Все, что надо знать валиде, так это то, что леди Бэрроуз найдена и возвращается обратно домой.

– Вы говорите так уверенно, Эстер Кира, а что, если леди Бэрроуз пожалуется королеве, несмотря на свое смущение? Что, если английская королева пожалуется валиде Сафие? – спросила Латифа Султан. – Вы же хорошо знаете, что я люблю своего мужа и он любит и уважает меня. У нас есть дети и внуки, о которых надо подумать. Если Чикала‑заде‑паша будет обесчещен, что будет со всеми нами?

Латифа Султан могла быть очень упрямой, когда ей хотелось, и Эстер Кира очень хорошо знала это. Хотя прошло много лет, с тех пор как между Латифой и визирем была физическая близость, принцесса любила своего мужа и была очень преданна ему и своей семье. Когда‑то давно Латифа Султан тайно помогала Эстер Кира освободить пленницу из гарема своего мужа. Принцесса поступила так, потому что искренне понимала природу любви. Тогда свою роль сыграло то, что пленница приходилась ей дальней родственницей. Она и Инсили по рождению были христианками, что отрицать было невозможно, из‑за этого и из‑за любви Инсили к своему мужу Латифа Султан помогла ей бежать из гарема Чикала‑заде‑паши.

Эстер Кира понимала, что ей понадобятся дополнительные усилия, чтобы проломить стену преданности Латифы Султан своему мужу. Попросив у Яхве прощения, старуха стала лгать.

– Вы были еще девочкой, когда это произошло, дорогое дитя, но почти двадцать три года назад султан Мюрад взял в свой дворец вдову татарского принца Явид‑хана. Женщина не желала этого. Она хотела одного – вернуться на родину. Возможно, поэтому Сафия стала ее другом, и, хотя султану Мюраду очень нравилась эта женщина по имени Марджалла, Сафия осталась преданной ей. Марджалла в той же степени осталась преданной Сафие.

Марджалла пребывала в мрачном настроении и в состоянии нервного возбуждения попыталась заколоть султана Мюрада. Валида Hyp У Бану немедленно приказала казнить ее. Она была зашита в мешок и брошена в море. Однако она спаслась и вернулась домой, где ее радостно встретила ее семья и она вышла замуж за знатного человека.

Однако Марджалла унесла с собой бесценный дар султана Мюрада, что в то время было не известно никому, даже самой Марджалле, – она носила дитя султана. Это его дочь назвали Валентиной. Это его дочь пропала на улицах Большого базара несколько месяцев назад. Это его дочь является сестрой султана Мехмеда.

Теперь вы понимаете, Латифа Султан, почему вы должны помочь мне, до того как станет известно, что самый близкий друг султана и его наперсник похитил сестру султана и сделал ее своей рабыней‑наложницей.

Моя собственная преданность правящей семье не позволит мне молчать, если я не смогу решить проблему по‑иному. Моя любовь к вам заставляет меня быть вашим просителем. Я умоляю вас помочь мне, пока никому не известный позорный поступок не станет общим достоянием. Посол Лиллоу, представитель английской королевы, сегодня снова был в Новом дворце и возмущался, что расследование стоит на месте.

Тщательно все обдумав, Латифа Султан сказала:

– Я помогу вам, Эстер Кира. Но вы должны обещать, что не допустите, чтобы Чика пострадал.

– Если леди Бэрроуз вернется, моя принцесса, об этом и говорить не надо, – улыбаясь, ответила старейшина.

– Мне понадобится несколько дней, чтобы узнать то, что нам необходимо, Эстер Кира. Вы знаете, каким трудным бывает Чика, и может случиться так, что я не смогу разговаривать с ним напрямую. Наберитесь терпения, и я свяжусь с вами, когда буду уверена, что ваше природное чутье снова оказалось безошибочным. – Она встала, чтобы попрощаться. – В мои зрелые годы мне нравится спокойная жизнь, но дружба с вами вносит в нее разнообразие, которое мне почти нравится. До свидания, Эстер Кира, мой старый друг. Мы скоро встретимся снова, в этом я не сомневаюсь. – Уходя, принцесса лукаво улыбнулась.

Когда за принцессой закрылась дверь, Эстер Кира тихо сказала:

– Выходите, лорд Бурк. – Из‑за разрисованной ширмы вышел Патрик.

– На нее можно полагаться? – спросил он.

– Вполне, – последовал ответ. – Она любит своего мужа больше всего на свете, даже больше своих детей. Она сделает все, чтобы защитить его. Как вы понимаете, я солгала ей относительно происхождения Валентины, но тут мне пришлось последовать примеру Сафии. Не обманывайтесь хрупкой красотой принцессы, мой господин. Латифа Султан сильная женщина. И, что еще важнее, она умная женщина.

Эстер Кира хорошо знала свою союзницу. На следующий день визирь получил приглашение от своей жены встретиться с ней в саду. Латифа Султан знала, что, если у ее мужа возникали трудности любого рода, он в конце концов рассказывал ей о них.

Сад жены визиря был тихим и изысканным. Все вокруг было мирным, опрятным, начиная со спокойного прямоугольного бассейна и кончая аккуратными ровными дорожками из мелкого белого гравия, вдоль которых через каждые десять футов стояли белые мраморные скамейки. За каждой скамейкой рос ряд аккуратно подстриженных кипарисов. Был конец сентября, и на квадратных цветочных клумбах вспыхивали последние цветы бледно‑розовых дамасских роз. В конце сада стоял очаровательный домик, который смотрел на Босфор. Именно сюда Латифа Султан привела своего мужа для их полуденной встречи.

Усадив его поудобнее, она предложила ему блюдо его любимых пирожных, нежных, наполненных мелко дробленным миндалем, изюмом, корицей и медом. В серо‑голубых глазах визиря мелькнуло одобрение. Латифа Султан приняла тонкую фарфоровую чашку от варщика кофе, которого она сразу отпустила, потом положила сахар в точном соответствии со вкусом мужа и бросила в чашку два толстых кусочка льда, прежде чем передать ему.

– Если бы на твоем месте была другая женщина, – восхищенно сказал он, – я спросил бы, что ей нужно.

– Только немного вашего времени, господин, – ответила она с теплой улыбкой. – Разве мне когда‑нибудь нужно было выпрашивать у вас что‑то, Чика? Вы всегда предвосхищали любое мое желание. Но уже несколько недель вы не можете найти время, чтобы вот так побыть со мной. Мой брат, султан, имеет отличного визиря в вашем лице, Чика, но вы работаете слишком много! Даже женщины в вашем гареме жалуются на ваше полное невнимание к ним в течение последних нескольких месяцев. Это не похоже на вас, господин, – ласково сказала она.

– Итак, они пришли к тебе со своими пустяковыми жалобами, моя любимая Латифа? – В голосе его слышалось легкое раздражение.

Латифа Султан кокетливо надула губы, заставляя визиря вспомнить дни их молодости.

– К кому они могут прийти, если не ко мне, Чика? Я ваша жена, мать ваших детей, глава ваших женщин, пока вы позволяете мне быть таковой. Я не была бы хорошей женой, если бы не выслушивала их и не пыталась успокоить их глупые страхи.

– У них есть основание бояться, – раздраженно бросил он. – Большинство из них до смерти надоели мне. Я прикажу Хаммиду продать их всех, за некоторыми исключениями.

– Было бы более великодушно, – согласилась она ласково‑успокаивающе, – продать их туда, где им будут уделять больше внимания, а не позволять им, нежеланным и нелюбимым, влачить здесь жалкое существование. – Она накрыла своей рукой его руку и нежно сказала:

– Давайте, господин, расскажите, что так огорчает вас? Это на вас не похоже.

– Не похоже на что? – проворчал он, беря еще одно пирожное и кладя его в рот. Латифа была единственной постоянной женщиной в его жизни, и, хотя он больше не занимался с ней любовью, он нежно любил ее. К своему удивлению, он неожиданно понял, что они хорошие друзья.

– Вы расстроены, – мягко сказала она, – слегка упали духом и даже немного раздражены, но ведь никто не причинил вам зла. – Латифа Султан осторожно подбирала слова, потому что ее муж не останавливался перед физическим наказанием женщины, которая раздражала его.

Визирь глубоко вздохнул, потом посмотрел в ее прекрасные глаза.

– О, Латифа, моя голубка, как хорошо ты знаешь меня! Да, у меня именно так все и обстоит. Можешь угадать почему? В уголках ее рта играла улыбка.

– Женщина, господин? – легко сказала она, поддразнивая его.

– Женщина, – согласился он. – Прекрасная, раздражающая меня женщина, которая в течение трех месяцев сводит меня с ума своим отказом отдаться мне!

– Я ничего не знала о новой женщине в гареме, – невинным тоном сказала Латифа. – Но скажите мне, кто она, господин, и я научу ее выполнять ее обязанности по отношению к вам. Она, должно быть, иностранка, если она не знает, как вести себя в присутствии господина и хозяина? С вашего разрешения, я обучу ее правилам нашего этикета. Вам не следовало позволять, чтобы это продолжалось так долго, мой дорогой господин! Неужели я утратила ваше доверие, если вы не говорили мне о ее поведении и все долгое лето мучились? Ах, Чика! Так не надо делать!

Он был тронут ее обиженным тоном л явной тревогой, омрачившей прекрасное лицо. Он схватил ее руки и поцеловал их.

– Моя милая Латифа, ты не утратила мое доверие. Я просто не верил в то, что девушка будет так долго сопротивляться и что это будет так раздражать меня.

Но я держу ее не в гареме. Когда я получил Накш, я отправил ее на остров Тысячи цветов. Поселил там Гюльфем, Хазаде и Сах, надеясь, что их пример поможет ей вести себя должным образом. Я намеревался восхитительно провести лето на острове. – Он вздохнул.

– Лето еще не кончилось, господин. Эти безмозглые маленькие овечки ничуть не помогли вам. Верните женщин во дворец, господин. Я вышколю эту новую женщину, и вскоре она доставит вам удовольствие, к которому вы стремитесь. Я не удивляюсь, что она отказалась стать вашей. Ведь она же с Запада, не так ли? Вам предстоит как следует ухаживать за ней, чтобы было легче соблазнить ее, мой господин.

– Откуда тебе известно, что она с Запада? – подозрительно спросил он.

– Она должна быть оттуда, – беззаботно ответила принцесса. – Девушка, рожденная и выросшая на Востоке, хорошо знала бы свои обязанности по отношению к вам, мой господин. Западные женщины не такие.

– Латифа, голубка моя, ты идеальна во всех отношениях, – признательно сказал визирь. – И ты абсолютно права. Женщина эта с Запада. Я позабыл, что такие женщины нуждаются в особом обращении. Я прикажу закрыть Звездный дом на зиму и переведу женщин обратно во дворец через несколько дней! – Он поднялся. – Как всегда, ты не обманула моих ожиданий. Ты и впрямь решила для меня очень щекотливую задачу! – С этими словами он поднялся и вышел через сад жены.

На следующее утро Латифа Султан получила небольшую шкатулку из слоновой кости, украшенную изящной резьбой и массивными золотыми петлями и застежкой. Она была наполнена россыпью жемчужин – крупных и безупречных по качеству. Это был, как сказал евнух, принесший шкатулку, небольшой знак уважения ее мужа. Жена визиря улыбнулась, довольная открытым проявлением внимания к ней со стороны мужа.

На острове Тысячи цветов готовились к отъезду его обитателей.

– Что тут можно укладывать? – кисло спросила Валентина. – У нас нет одежды.

Три ее соседки хихикнули. Сейчас они уже свыклись с острым языком Накш и не удивлялись ее плохому настроению. Она не согласилась на то удовольствие, которое мог доставить женщине только их господин, – удовольствие, которое необходимо для благополучия женщины и даже для ее выживания. Накш преждевременно состарится, лишенная такого удовольствия. Всякий знал об этом.

Шакир суетился, держа в руках тонкие, как паутина, одежды, которые он вручил Гюльфем, Хазаде и Сах.

– Ты, – бросил он Валентине подчеркнуто презрительно, – останешься еще на один день, хотя не понимаю, почему мой господин решил остаться наедине с такой змеей.

– Гадина! – прошипела она. – Я вырву твое гнусное сердце, если ты снова заговоришь со мной без моего разрешения!

Шакир огорченно покачал головой. Он не оправдал доверия Хаммида. Но, возможно, когда они вернутся во дворец визиря, дела пойдут по‑иному.

– Выпей это! – приказал он, вручая ей кубок с фруктовым шербетом, который принес Холим.

Валентина не потрудилась спросить, что было в кубке. Сейчас она была уверена, что евнух не отравит ее. Она залпом осушила пахнущий вишней напиток и, возвращая ему кубок, спросила:

– Заснули я от этого снадобья или просто буду чувствовать неутолимое желание? – Голос ее был издевательским, потому что она знала, чем они поят ее. Она боролась с действиями их отваров, так же как и со всем остальным.

Легкая улыбка тронула губы Шакира, Бывали моменты, когда ему хотелось, чтобы она была такой же глупой, как и остальные, особенно когда она так упрямо отвергала господина, потому что ее возмутительное поведение порочило его, Шакира. Но в иных случаях ее непримиримая воля и быстрый ум занимали и забавляли его. Шакир знал, что, если бы он только мог добиться, чтобы она по доброй воле легла в постель визиря, его счастье было бы у него в руках.

– Тебе понадобится отдых перед тем, что предстоит тебе ночью, Накш, – ответил он. – Спи, пока можешь.

Валентина открыла рот, чтобы обругать его в очередной раз, но доза сонного зелья была сильной, и внезапно она почувствовала, как силы оставляют ее. Она провалилась в ласковое забвение.

Позже, глядя на Валентину, лежащую на шелковом покрывале кровати, Чикала‑заде‑паша чувствовал, как растет его вожделение. Темно‑фиолетовая материя, на которой она лежала, делала ее тело с кожей цвета слоновой кости еще более опьяняющим. Она лежала на спине, тело было слегка изогнуто, одна нога была подогнута, другая лежала прямо. Одна рука лежала на животе, другая была изящно закинута за голову. Волосы, обычно заплетенные в аккуратную косу, были распущены и лежали на шелке роскошными темными волнами. Смотреть на нее было наслаждением.

Пока он рассматривал ее спящую, ему казалось, что он видит ее впервые. Эти прекрасные груди, так похожие на груди Инсили. Эти длинные, гибкие ноги. У Инсили на лобке было небольшое родимое пятно в форме сердца. Ничего подобного он никогда не видел. Лобок Накш был замечательно округлый, розовый и гладкий, как полированный мрамор. Сегодня ничего не могло отвлечь его взгляда от замечательной глубины между ее бедрами. Вечером он пронзит эту глубину и похитит ее сладость.

Три месяца он терпеливо ждал, что она сдастся. Он поместил ее на этот изысканный маленький остров в этот прекрасный маленький дом. Он окружил ее приятными соседками и отличными слугами. Все было сделано для того, чтобы сделать ее уступчивой, тем не менее она упрямо сопротивлялась ему.

Латифа, конечно, сказала правду. Накш была женщиной с Запада. Те женщины, которых он знал, испытывали бы трепет, получая обращение, предложенное Накш; оно, однако, способствовало лишь ее сопротивлению, но не послушанию. Сейчас он понимал, что это был не правильный подход.

Он не мог вечно держать ее на острове. К концу осени, когда с Черного моря в пролив подуют ветры, остров станет непригодным для жилья.

Он отослал остальных, и на острове не было никого, кроме него и Накш. Сегодня он возьмет ее. Будет брать снова и снова, еще и еще, пока она больше не сможет сопротивляться ему. Завтра, когда ее поместят в гарем, она по‑настоящему станет его полной собственностью. Он не сомневался, что она поправится после этой ночи. Она была такой же сильной, как и Инсили. Она и позже будет продолжать сопротивляться ему, но это сопротивление будет только притворством, попыткой возбуждать его интерес. Поведение женщин всегда так приятно предсказуемо.

Он медленно снял с себя одежду и аккуратно сложил ее в сторонке. Потом, обнаженный, он лениво потянулся, ничуть не испытывая неловкости. Ему не нужен был гарем обожающих его женщин, которые говорили бы ему, что он красив Зеркало говорило за них. Рост он унаследовал от матери‑турчанки. Его белая кожа и светлые глаза достались ему от нормандского предка, жившего в Неаполе. Визирь был очень волосат, его широкая грудь и плечи были сплошь покрыты темными волосами, растительность на длинных, крепких ногах была не меньше, чем на верхней части тела. Над большим чувственным ртом он носил красиво подстриженные и завитые усы. Бороды у Чикала‑заде‑паши не было. В самом деле, было бы преступлением скрывать прекрасные, высокие скулы под бородой.

Его взгляд был прикован к женщине на кровати. Она заворочалась, и он огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что все готово. На низком столике справа от кровати стоял хрустальный кувшин с бледно‑золотистым вином, в которое было подмешано большое количество возбуждающего, и два хрустальных кубка. Хотя ислам запрещал вино, султан пил его. Значит, говорил муфтий¹, это было допустимо. Чикала‑заде‑паша, как правило, не злоупотреблял спиртным, но иногда вино было полезно.

Он опустился на кровать рядом с ней, поглаживая ее благоухающее тело. Она тихонько пробормотала что‑то и потянулась. Не удержавшись, визирь наклонился над Валентиной и прижался Губами к ее рту. С глубоким вздохом она обвила его руками и ответила на поцелуй. Он слегка раздвинул ее губы, и ее язычок нашел и дразнил его язык. Она была настолько нежна, что, оторвавшись от нее на секунду, он застонал.

Она напряглась, и ее фиалкового цвета глаза распахнулись.

– Вы! Неужели нужно так отвратительно вторгаться в мои сны, как и в мою жизнь? – Голос ее был резким и злым.

– Это был не сон, которому ты предавалась, Накш То был я, и должен признаться, что мне ты больше нравишься покорной, – насмешливо бросил он в ответ – Где остальные? – спросила она, потом сама же ответила. – Я вспомнила. Они вернулись во дворец.

– Куда ты отправишься со мной завтра, – сказал он.

– Почему я не уехала сегодня с Гюльфем, Сах и Хазаде? – спросила она резко. – Мне ненавистно это место!

– Ты не уехала с остальными, потому что я не намерен впускать в гарем дикую кошку, чтобы сеять разногласия и разлад среди моих женщин. Сегодня вечером я приручу тебя, Накш. К следующему утру ты будешь мурлыкающей, а не дикой кошкой. – Он пристально следил, какое впечатление произведут на нее его слова.

Валентина презрительно сказала:

– Все лето, господин визирь, вы провели в попытках совершить этот подвиг, но потерпели неудачу. Меня баловали, делали массаж, кормили экзотическими кушаньями и винами, ласкали и мучили без остановки. Все это не заставило меня уступить. Что еще вы можете сделать?

– Я могу взять тебя силой, – спокойно сказал он.

– Что? – Она была поражена его спокойным ответом. Он улыбнулся, довольный тем, что застал ее врасплох.

– Временами, – сказал он довольно, – твоя наивность удивляет меня, Накш. Верно, что я провел лето в попытках уговорить тебя отдаться мне, и так же верно, что ты упрямо отвергала меня. Но неужели ты действительно думала, что, если я потерплю неудачу, обхаживая тебя лестью, я сдамся? Нет. Есть женщины, которым насилие нравится больше нежного обхождения. Ты, вероятно, одна из таких женщин. Мы сейчас выясним это, моя прекрасная. Твои сладкие поцелуи всего минуту назад возбудили меня.

Ее взгляд сместился на соответствующее место на его теле, он не врал. Его огромный член поднялся, его возбуждение было очевидным. Валентина перевернулась на живот, и встала на локти и колени, собираясь спрыгнуть с кровати. Но визирь был начеку. Одной рукой он схватил ее сзади за шею, прижав ее голову и плечи к кровати, лицом вниз. Он силой держал ее тело в таком положении, когда ее спина выгибалась дугой, а ее бедра и ягодицы были подняты вверх.

– Ну, моя изысканная красавица, эта поза полной женской покорности, и мне приятно, что ты смогла так легко принять ее, – промурлыкал визирь. Он по‑хозяйски ласкал ее ягодицы.

– Пустите меня, животное! – завизжала Валентина, когда он слегка отпустил ее шею. – Вы отвратительнее всех, кого я только знала, и я презираю вас! Я не могу поверить, что человек, обладающий такой легендарной отвагой, силой возьмет беззащитную и сопротивляющуюся женщину! Вы не настоящий мужчина, если поступаете так!

Чикала‑заде‑паша довольно рассмеялся. Ее гнев был поразительно возбуждающим. Он едва мог дождаться, когда сможет войти в нее, и свободной рукой аккуратно направил в нее свой огромный член. Другой заманчивый вход в ее тело, так соблазнительно мелькающий перед его глазами, он решил оставить на другой раз. Сегодня он просто будет скакать на ней, пока она не попросит пощады. Быстро отпустив ее шею, он обеими руками схватил ее за бедра и, не медля ни секунды, вошел в нее.

Валентина яростно взвизгнула от такого оскорбления и отчаянно пыталась сбросить его. Более нежное обращение за эти последние месяцы заставило ее и вправду поверить, что он не изнасилует ее, и кричала она сейчас больше от негодования и удивления, чем от страха.

Его пальцы впились в нежную плоть ее бедер, оставляя на них синяки, потому что он крепко вцепился в нее, насаживая ее тело на свое гигантское копье.

– Аллах! О Аллах! – стонал он про себя. Входить в нее было столь же трудно, как в девственницу, и он почти потерял над собой контроль от возбуждения. Инсили была такой же. Теплой, влажной, тугой и возбуждающей. У него вырвалось что‑то похожее на стон и рыдание. Он начал медленно ходить в ней, вытаскивая свой член почти до конца, потом загоняя его обратно в ее мягкую глубину.

До ее сознания еще полностью не дошла реальность происходящего. Валентина чувствовала, как огромный мужской орган растягивает ее. Он глубоко входил в нее, умело рыскал в ее глубинах, до тех пор пока она больше была не в силах контролировать свое тело, и оно ответило на его призыв, ее бедра дернулись вверх, навстречу его мощным толчкам.

– Давай, моя красавица, – простонал он сквозь стиснутые зубы. – Насаживайся на мой член! Давай! Давай! – Его пальцы больно впились в ее тело, когда он погрузился в ее податливую мягкость.

На кратчайшую секунду разум ее прояснился. Она подумала о том, как несправедливо, что ее тело должно доставлять удовольствие этому мужчине, когда она сама не хочет давать ему это удовольствие. Потом он ослабил свой железный захват на ее бедрах, и, наклонившись вперед над ее спиной, схватил ее за груди. Он крепко сжимал их в ладонях, заставляя ее быстрее двигать бедрами.

– Вот так, моя красавица, – горячо щепал он ей на ухо. – Я месяцами ждал этого, и оказалось, что тебя стоило ждать! – Он снова вцепился в ее бедра и ускорил движение, осторожно определяя ее желание. – Скажи мне, что ты хочешь меня, моя обожаемая Накш! Скажи мне, что ты хочешь меня! – Для него не имело значения, что своей победе он был обязан только возбуждающим средствам, которыми ее кормили ежедневно. Имело значение только то, что наконец она отдалась ему!

– Не‑е‑е‑т! – всхлипнула она, исступленно пытаясь доказать, что по‑прежнему может сопротивляться ему, однако внутри ее все молило о блаженном избавлении.

– Скажи: «Бери меня, господин Чика!» Скажи это! – требовал он.

– Никогда! – задыхалась она.

– Скажи: «Бери меня, господин Чика», или я выйду из тебя, Накш! – И он начал немедленно осуществлять свою угрозу.

– Нет! Пожалуйста, не надо! – умоляла она, стыдясь своих слов, но она уже была за той гранью, где сдерживаться было невозможно.

– Скажи мне эти слова, Накш, – пробормотал он более ласково. – Скажи мне, и я подарю тебе рай. Ты же знаешь, я могу сделать это.

Валентина сейчас открыто плакала, оттого что ей отчаянно нужно было завершение.

– Б… – рыдала она. – Бери меня, господин Чика! О Боже! Бери меня! Прошу!

Он грубо стал снова и снова безжалостно швырять себя на нее, почувствовав немедленный отклик, когда ее глубина задрожала в спазме удовольствия, а любовные соки затопили его член.

Она все еще продолжала задыхаться от потрясения, когда, не выходя из нее, он поднял ее и положил на спину. Удерживая ее руки по обеим сторонам ее головы, он приказал ей:

– Открой глаза, Накш, – и не отрывал от нее своего холодного взгляда, когда она подчинилась его приказу. Ее фиалковые глаза напоминали омытые дождем драгоценные камни. Они так затуманились страстью, что он почувствовал, как глубокая волна возбуждения сотрясает его. Его собственная развязка еще не наступила, и его член был тверд как камень и пульсировал.

– Скажи мне еще раз, моя райская дева! Скажи мне, что ты хочешь меня!

– Прошу! – прошептала она, и он закрыл ее рот поцелуем, просунув свой язык между ее зубами и забавляясь с ее языком.

Когда он поднял голову, требование, теперь молчаливое, по‑прежнему светилось в его глазах. Оно было таким же твердым и неумолимым, как та огромная часть его тела, пульсирующая в ней. Валентина поняла, что эта битва быстро и просто не кончится, но она может оказаться легче для нее, если она станет сговорчивее.

Какое значение, в самом деле, имели слова, если за ними не стояли настоящие чувства? Она должна учесть, что завтра он отвезет ее во дворец в городе. Оказавшись там, она сможет убежать в дом Кира, где ее наверняка ждет Патрик.

«Патрик! Патрик!»– позвала она его про себя, так же как звала его почти каждый час плена. В Стамбуле, напомнила она себе, освобождение может стать возможным. На этом острове – нет.

– Накш! – Его голос ворвался в ее мысли. Валентина сосредоточила свои аметистовые глаза на Чикала‑заде‑паше.

– Бери меня, мой господин Чика! – свирепо закричала она. – О, бери меня! – С победоносным криком он снова набросился на ее сладость.

Эта ночь была длинной, самой длинной в ее жизни.

Больше всего она боялась забеременеть, потому что она, конечно, не принимала свое снадобье.

Она никогда бы не поверила, что мужчина может обладать такой неослабевающей потенцией. В течение этой ночи он брал ее бесчисленное количество раз на кровати, дважды в бассейне, где валил ее спиной на изразцы, а потом, подняв, насаживал ее на свой огромный кол.

Он силой заставил ее встать на колени и ртом возбуждать его член. Потом он возбуждал ее языком до тех пор, пока она не закричала от восторга. После каждой схватки он наполнял кубки бледно‑золотистым вином, и они осушали их. Она догадалась, что в вино были подмешаны возбуждающие средства, потому что его вожделение было неистощимым и необузданным. Когда визирь, насытившись и насладившись своей победой, наконец уснул, Валентина заплакала от облегчения.

Шакир и Холим разбудили их поздно утром. Шакир зажарил только что пойманную рыбу, подал плоские теплые лепешки, зеленый инжир и йогурт. На столе стояла чаша с круглыми апельсинами, темно‑фиолетовым виноградом и сладкими, золотисто‑коричневыми грушами. Евнух разлил по кубкам оставшееся вино, потом он и Холим осторожно удалились.

Валентина не могла смотреть в глаза Чикала‑заде‑паше, но ликующий визирь был милостив к завоеванной женщине.

– Меня удивляет, Накш, как такая страстная женщина может быть такой врожденно‑застенчивой, – дразнил он ее. – На моей спине остались царапины от твоих острых ногтей, так можно навсегда остаться со шрамами, как со свидетельством твоего сладкого жаркого желания.

– Желание, господин, вырвали у меня насильно, и это было только желание тела. Вам никогда не удастся овладеть моим сердцем, – спокойно сказала она.

Протянув руки через низкий стол, за которым они сидели, он взял ее лицо в ладони и сказал низким, хриплым голосом:

– Я в конце концов завоюю тебя всю, целиком, Накш. Твое сердце, твой ум, саму твою душу. В конце ты ни в чем не сможешь отказать мне, моя красавица. На самом деле будешь рада дать мне все, что я пожелаю. – Его серо‑голубые глаза сжигали ее, потом он отпустил ее.

Ее лицо горело от стыда. Она собрала всю силу воли, чтобы не ударить его. Он был необыкновенно самоуверен, она никогда не видела таких людей. Ей, которую всегда ценили за ее спокойное, логичное поведение, хотелось сделать что‑то яростное, отчаянное, драться с этим человеком. Но она мудро сдержалась. Она еще не выбралась с этого проклятого острова и не сбежала из его золотой клетки.

После завтрака они снова мылись, на этот раз им прислуживали Шакир и Холим. Потом Валентину нарядили в шелковые темно‑фиолетовые шальвары, усыпанные крошечными золотыми звездочками, вытканными на материи. Манжеты на щиколотках были золотыми с обрамлением из пурпурных кварцев. Ее рубашка была из прозрачной ткани густого розового цвета, на коротком жилете без рукавов были фиолетовые, розовые и золотые полоски, окаймлен он был теми же пурпурными кварцами, что и манжеты на щиколотках.

Шакир опустился на колени, чтобы надеть ей на ноги туфли и повязать ей на бедрах кушак из шитой золотом материи. Евнух усадил ее так, чтобы он мог причесать ее волосы. Он расчесывал ее длинные каштановые волосы до тех пор, пока они не заблестели рыжими и золотыми искрами. Потом быстро и умело он заплел волосы в одну косу, вплетя в нее золотистого цвета ленту, усыпанную жемчужинами.

Покончив с этим, он открыл небольшую шкатулку из черного дерева и начал украшать ее драгоценностями. Огромные розовые алмазы он продел в уши. Через голову он надел ей нитку кремового жемчуга, на руки – золотые браслеты, некоторые из них были гладкие, некоторые усыпаны жемчугом, некоторые драгоценными камнями. На два пальца левой руки он надел ей два кольца, одно с аметистом, другое с бриллиантом. На правую руку было надето кольцо с огромной жемчужиной, оправленной в золото и окруженной бриллиантами.

– Теперь все это принадлежит тебе, Накш, – тихо сказал Шакир. – Подарок от господина. Ты войдешь в его гарем как королева. Если ты будешь и впредь доставлять ему удовольствие, ты останешься королевой.

Валентина презрительно посмотрела на евнуха, отчего он почувствовал себя очень неловко, но не сказала ни слова.

Визирь теперь тоже был полностью одет. Она была вынуждена признать, что он очень красивый мужчина. Его панталоны были сшиты из белого шелка, манжеты на щиколотках были обшиты золотыми и серебряными полосками. На нем была рубашка из белого шелка. Вокруг талии был плотно обмотан кушак из шитой золотом материи, обильно украшенный драгоценными камнями. Его длинный халат без рукавов был тоже сделан из шитой золотом материи с черными бархатными тюльпанами и оторочен черным соболем. На его ногах были башмаки черной кожи. Элегантно закругленный тюрбан из шитой золотом материи с двумя белыми плюмажами, вставленными в украшенный драгоценными камнями агрет, являлся последним предметом туалета визиря.

Проверив, хорошо ли сидит тюрбан, он протянул руку Валентине.

– Пошли, Накш! Пришла пора нам ехать домой, – сказал он. Она подала ему руку и почувствовала, как сильные пальцы сомкнулись на ней. Не нужно восстанавливать против себя этого человека. Его нужно заставить поверить в то, что она смирилась, хотя и неохотно, со своим местом в жизни. Его эгоизм был настолько велик, что не понадобится много времени, чтобы внушить ему чувство ложной уверенности, тем самым открывая возможность для побега. Она проклинала свою глупость и упрямство. Почему же она до сих пор не сообразила, что ее единственным выходом было притвориться покорной? Какой же дурой она была! Когда она снова вернется в Стамбул, будет так легко сбежать. С острова же бежать было невозможно.

Они вместе вышли из Звездного дома и по ступенькам, вырубленным в скалах, спустились к пристани, где их ждал каик визиря. При первом взгляде на каик ее глаза широко раскрылись, потому что она оценила красоту лодки. Она вся была покрыта листовым золотом, ее борта были расписаны красными лаковыми узорами. Весла были разрисованы перемежающимися голубым и серебряным цветами. Шелковый тент был в полосах красного, золотого, синего и серебряного цветов и был подвешен к четырем позолоченным столбам, украшенным резьбой в виде цветов и листьев. Палуба была сделана из полированного розового дерева; занавеска, отделявшая места для сидения, была из алого шелка, прошитого золотой нитью; двойной диван под тентом был обтянут шитой серебром материей, и на нем громоздилась куча многоцветных шелковых подушек. На веслах сидели восемь рабов, по четыре с каждой стороны. Все они были идеально подобраны. Они были угольно‑черные, рост каждого был равен точно шести футам. На шеях рабов висели широкие, как у собак, серебряные ошейники, усыпанные аквамаринами. Те из рабов, которые гребли серебряными веслами, были одеты в голубые панталоны, подпоясанные серебряными кушаками, те же, которые гребли голубыми веслами, были одеты в панталоны серебряного цвета и подпоясаны голубыми кушаками. Все они были босы, но на правой щиколотке носили гравированный браслет.

– Что означают надписи на их ножных браслетах, господин? – спросила его Валентина из‑под своей тонкой фиолетовой чадры.

– На нем написано имя раба и то, что он является собственностью Чикала‑заде‑паши, великого визиря султана.

– Но почему же это написано на ножных браслетах? Они сами могли бы сказать, кто они, – возразила она.

– Нет, моя несравненная Накш, они бы не смогли. Видишь ли, у моих гребцов нет языков, им вырвали языки, чтобы они не могли разгласить услышанное на этой лодке, – объяснил он.

– Это ужасно! – воскликнула она.

– Возможно, но это и практично, потому что, если что‑то, сказанное на этом каике, будет повторено где‑то, гораздо проще найти и наказать виновного, зная, что мои восемь гребцов совершенно невинны. Моя маленькая прогулочная лодка вмещает всего дюжину человек, включая гребцов. Если пойдут слухи, я буду знать, что ни я, ни восемь моих гребцов не виновны в их распространении. Тогда поиск виновных ограничится только тремя людьми.

Заговорил Шакир:

– Холим и я закроем дом, мой господин, и вернемся потом во дворец.

– Ты договорился о лодке?

– Да, мой господин.

– Очень хорошо, – сказал визирь и махнул рукой гребцам, чтобы те отчаливали.

Когда каик легко заскользил по воде, Валентина оценила свое мудрое решение не пытаться убежать с острова вплавь. Она беспокойно изучала корабли, стоящие на якоре в заливе Золотой Рог, и почувствовала, что у нее закружилась голова от облегчения, когда увидела флаги, развевающиеся на верхушках мачт ее личного маленького каравана. Они не бросили ее! Она все время чувствовала, что они не бросят ее.

– Сейчас ты разрумянилась так, как никогда раньше, – наблюдательно отметил Чикала‑заде‑паша.

– Это от возбуждения в связи с отъездом с острова, – быстро сказала она. – Это красивое место, господин, но когда пробудешь там некоторое время, становится скучно.

– Мой гарем может показаться тебе еще более скучным, Накш.

– Когда целый город будет лежать за воротами гарема, господин?

– Тебе не разрешат выходить за ворота, моя прекрасная, – последовал обескураживающий ответ.

– Никогда? – воскликнула она. Как она сможет бежать, если ее не пустят в город? Он по‑хозяйски обнял ее и притянул к себе. Другая его рука скользнула ей под рубашку и стала ласкать груди.

– Возможно, когда‑нибудь, когда я буду уверен в твоей преданности и твоей любви ко мне, я разрешу тебе посещать базары при соответствующем сопровождении. Однако ты должна будешь продолжать удовлетворять меня, Накш, так же, как ты делала это прошлой ночью. И конечно, нужно, чтобы были хорошими доклады Шакира, который должен стать твоим личным евнухом, и Хаммида, моего главного евнуха. – Аккуратно раздвинув ее рубашку, он приподнял одну ее грудь и, опустив голову, принялся сосать ее. Он ослабил ее набедренный кушак и просунул руку под шелк ее шальвар.

Валентина стиснула зубы и изобразила то, что необходимо было сделать.

– О, мой господин! – прошептала она. – Что, если гребцы увидят нас? Или люди с проплывающего мимо корабля? – Она сказала это задыхаясь, потому что его возбуждающие пальцы и вправду начали оказывать на нее свое действие.

Он поднял голову и, глядя прямо на нее, сказал:

– Гребцы сидят к нам спинами и не осмелятся повернуться, что бы они ни услышали. Занавеска обеспечивает нам достаточное уединение. Ты, моя Накш, – он засунул в нее свои пальцы, – сейчас более чем готова к тому, чтобы порадовать меня, до того как мы причалим. Спусти свои шальвары! – Он отпустил ее лишь для того, чтобы успеть неловко расстегнуть свои мешковатые панталоны и вытащить свой уже твердый и огромный член.

– О мой господин! – вспыхнула Валентина, что было вполне естественно в данной ситуации. – Гребцы все слышат!

Обхватив ее за талию, визирь поднял ее и насадил на свой гигантский орган. Она ахнула, когда он вошел в нее, растягивая и наполняя ее.

– Нагнись вперед, – приказал он, – так, чтобы я мог взять твои груди. – Она подчинилась, и его рот замкнулся на ее соске. Его большие ладони мяли ее ягодицы. – Начинай, Накш, – сказал он, – теперь ты будешь брать меня.

Она быстро нашла ритм и начала двигаться на нем, приблизив лицо к его плечу. Она ненавидела его! Она ненавидела его похотливость и ненавидела его тело, но сейчас она бы вынесла все, чтобы снова попасть в Стамбул. Она вынесет его похотливые домогательства, лишь бы попасть туда, откуда можно в конце концов бежать.

Он неожиданно выпустил ее грудь изо рта и приказал ей поднять голову.

– Нет! Не закрывай глаза, моя красавица. Я хочу, чтобы наши души слились в урагане страсти. Ах, как приятно ты сжимаешь меня! Ты чувствуешь, как дрожит мой вестник любви внутри тебя? – Его пальцы впились в ее ягодицы. – Быстрее, моя красавица! Быстрее! Ах, какой ты лакомый маленький кусочек, Накш!

«Будь ты проклят, – думала Валентина, чувствуя, как приближается развязка. – Почему мое тело откликается на него? Я не хочу доставлять ему удовольствие, и плохо, что удовольствие получаю и я! Будь он проклят, похотливый кабан!» Но она чувствовала, как начинает содрогаться ее тело одновременно с оргазмом визиря, и, обессилевшая, она свалилась в его объятия.

– Гм. – Он вздохнул, удовлетворенный. – Клянусь Аллахом, красавица, ты порадовала меня! – Его рука хозяйским жестом погладила ее по голове. – Твои волосы как шелк, Накш. Я рад, что ты стараешься быть дружелюбной. – Он протянул руку и стал ласкать ее красивые груди.

– Мне вовсе не нравится, что мое тело откликается на ваши ласки, господин, – сказала она, слова вырвались у нее прежде, чем она успела подумать, но, к ее удивлению, он всего лишь рассмеялся.

– Я рад, что твой дух не сломлен, Накш. Ты наскучила бы мне, если была бы слишком податливой. – Его пальцы щипали ее онемевшие соски.

– Я никогда не наскучу вам, господин, – пообещала ему она. – Уверяю вас, что еще вполне смогу удивлять вас.

– И я, моя красавица, тоже могу удивлять тебя, – пробормотал он ей на ухо. Он снял ее с себя и усадил рядом. – Поправь одежду, – сказал он. – Мы вскоре причалим.

Когда они вышли из каика, он сразу отвел ее к главному евнуху и ушел, не сказав ни слова. Валентина молча стояла перед черной горой плоти по имени Хаммид, о котором она много слышала в течение лета, которого в одинаковой степени уважали и боялись все обитатели дома визиря. Рост главного евнуха, сидящего на диване, крикливо одетого в ярко‑оранжевый с золотом халат, увеличивал громадный тюрбан из шитой золотом материи с большой черной жемчужиной в центре.

С бесстрастного лица на нее уставились бездонные черные глаза. Он не врал.

– Раздевайся, – приказал он, наконец, высоким голосом, который не вязался с его большой фигурой.

Валентина, привыкшая к подобному обращению, изящно сбросила одежды, оставив только драгоценности. Она дерзко уставилась на Хаммида, пока тот разглядывал ее.

Слабое подобие улыбки мелькнуло на его лице, и он сказал:

– Ты горда, Накш. Подозреваю, что чересчур горда. Но женщины с такой необычной красотой всегда такие, особенно женщины с Запада. – Его глаза медленно двигались по ее телу, внимательно оценивая ее. – Положи руку за голову, Накш, – приказал он. – Восхитительно! Совершенно восхитительно! – пробормотал он, когда выпятились ее круглые груди с изящными розовыми сосками. – Только однажды я видел груди, которые могли соперничать с твоими, Накш. Теперь повернись.

Заледенев от гнева, Валентина медленно поворачивалась, пока Хаммид издавал гукающие звуки одобрения.

Когда она полностью обернулась вокруг себя, он сказал:

– Подойди и встань на колени передо мной, чтобы я мог осмотреть твою кожу. Я, как ты видишь, слишком толст, чтобы встать без посторонней помощи, а я хочу, чтобы наша первая встреча проходила наедине, потому что в присутствии других, я знаю, ты будешь чувствовать себя неловко.

Валентина опустилась на колени перед Хаммидом.

– Вы слишком добры, господин Хаммид, – едко сказала она.

– Хе! Хе! – прокряхтел главный евнух. – Острый язычок. Сообразительная. Это хорошо. Моему господину наскучили эти ручные красавицы из гарема. Ты будешь как дуновение холодного, ледяного ветра в летнем саду. – Пока он говорил, его руки деловито ощупывали ее тело. – Отлично! Отлично! – говорил он. – Твоя кожа само совершенство, мягкая, как атлас, и упругая, как персик. Повернись, – приказал он, а когда она подчинилась, он пробежал пальцами по ее спине. – Твое тело без изъянов, – одобрил он. Потом пальцами, которые внезапно стали похожими на когти, он раздвинул ее ягодицы.

– Твои врата Содома. – спросил он ее, – когда‑нибудь открывались, Накш?

– Что? – Она силой заставила себя не содрогнуться от такого нового неприятного осмотра.

– Вставлял ли когда‑нибудь твой муж свой член тебе в зад? – резко спросил ее евнух.

– Никогда! Ты что, спятил? – воскликнула она. – Какой мужчина пойдет на такое?

– Это доставляет удовольствие многим мужчинам, особенно в нашем мире. – Он засунул палец по первый сустав в ее зад.

– Нет! – ахнула она, вырываясь; лицо ее пылало. Он немедленно вытащил палец.

– Хорошо! В этом месте ты еще девственница. Я прикажу, чтобы тебя подготовили принимать господина в это место, потому что такой способ ему очень по вкусу.

– Никогда! Я никогда не допущу этого! – яростно сказала Валентина.

– Не тебе это решать, Накш. В течение следующих нескольких недель тебя будут медленно готовить к тому, чтобы ублажать нашего господина таким способом, когда он захочет этого. Я передам ему, что тебя готовят. Встань и оденься! Я позову евнуха, чтобы он отвел тебя в твои помещения, потому что Шакир еще не вернулся с острова.

Визирь приказал приготовить для тебя прекрасный дом. Кроме Шакира, тебе будут служить шесть девушек‑рабынь. Ты самая счастливая девушка.

– Такая же счастливая, как и Инсили, господин Хаммид? – спросила она, одеваясь.

– Что тебе известно об Инсили? – спросил он.

– Было бы умно с твоей стороны вспомнить ее, господин Хаммид, – издевательски сказала Валентина, потом сама спохватилась. Она не может громогласно объявлять о своем намерении!

Великий евнух понимающе кивнул Валентине.

– Берегись, Накш, – сказал он. – Я редко ошибаюсь в своих суждениях о женщине, но когда я совершаю ошибку, я совершаю ее только один раз. Тебе стоит помнить об этом, моя красавица.

Валентина прикусила нижнюю губу, чтобы не вырвались слова ответа, готовые сорваться с ее губ.

Хаммид улыбнулся.

– Хорошо, – сказал он. – Ты знаешь, как держать язык за зубами. – Он протянул руку и ударил в маленький латунный гонг своим массивным золотым кольцом. Мгновенно появился молодой евнух.

– Проводи женщину Накш в ее помещение, Юсеф, и проследи, чтобы ее служанки приветствовали ее появление среди нас.