Мститель* (рассказ-быль)
«В чем смысл нашей жизни,
ты спрашиваешь, Ламме Гудзак?
Хватай топор, бей врага-испанца везде,
где он попадается!»
Ш. де Костер
Какое вам дело, кто рассказал мне это… Рассказал…
В день выселения я убежал в лес и решил не уходить отсюда. Захватил с собой двустволку и патронташ…
Я встретил его через три дня. Проголодавшись, я решил пойти в село Балты. С опушки долго разглядывал село, было тихо. Людей не видно. Собаки, правда, выли. И странно - вдруг в долине понеслась веселая песенка:
«Много в ауле красавиц у нас…»
Изумленный, я глянул на дорогу. Наискось, через кукурузное поле, к лесу шел юноша в городской одежде. На груди у него болтался автомат, за поясом брюк торчал револьвер. Фуражка была надета козырьком назад, на виски спадали волосы. Он шел, не остерегаясь. Я взвел курок. Этот чудак вышел на дорогу, глянул по сторонам и крикнул по-ингушски: «О, белый свет!»
Я вышел из лесу и поприветствовал его: «Салам алейкум!». «Ва алейкум салам. Ты конечно ингуш! Это лучше всего на свете. Хаттар делать не станем, и так все ясно. А вот оружие твое мне не нравится. Этой маслобойкой только ворон в ущелье бить. Вот какой должен быть клюв у нас, у орлов, если ты хочешь ломать члены воронам». Он хлопнул по своему автомату.
От него несло водкой, он был пьян. Я постарался увести его поглубже в лес и расспросить, кто он и как попал сюда. Он же дал мне кусок хлеба: «Так ты хочешь знать, кто я, - сказал он, облизав губы, как это делают пьяные. - Ты прав, между нами секретов не может быть. Я расскажу тебе всю автобиографию… Не помню тот момент, когда отец и мать зачали меня, да и ты навряд ли помнишь. По мнению ученых, девять месяцев мать носила меня под сердцем. Насколько это правда, не осведомлялся. Не помню я и тот день, когда я родился…».
…И он пространно начал рассказывать. Я слушал, делать все равно было нечего. Беспечность этого человека понемногу развеяла у меня тяжелую грусть утрат. Оказывается, он был студентом Грозненского нефтяного института. Счастливый случай избавил его от выселения. Звали его Мурадом.
«…Ты можешь мне не рассказывать про себя, – продолжал он, – я знаю тебя почти так же, как ты себя». К моему удивлению он рассказал мне историю моего тейпа и семьи чуть ли не до седьмого поколения. «Откуда ты это знаешь?» – «Я очень много занимался историей нашего народа. Хотел даже книжку написать. Записывал схемы тейпов. В прошлом году в летние каникулы я записал и ваш тейп по рассказу твоего отца. После чего я съел одну вашу курицу: ее зарезали мне как гостю…».
Целый день мы проспали. Вечером Мурад меня разбудил: «Пошли, в моем животе что-то урчит». Мы вышли в село, осторожно продвигаясь возле плетней. На пустой улице раздался скрип колес. Бричка шла прямо на нас. Мы присели в крапиве. Солдат вел бричку, нагруженную домашним скарбом, за бричкой конвоируемые двумя солдатами со связанными назад руками шли трое ингушей.
«Мусса, – шепнул мне на ухо Мурад, – стрелять сейчас нельзя, солдат надо разоружить без шума. Первого даю тебе. Понял?»
– «Понял».
Как только они поравнялись, мы выскочили из засады: «Руки вверх!»
…Это было так неожиданно, что солдаты не оказали сопротивления. Один из них попросил оставить их в живых. Мы быстро всех разоружили, приказав не шуметь. Развязали ингушей и связали солдат. Перетрясли весь воз, взяли все, что могло нам пригодиться. Там был целый ворох кинжалов. Мурад выбрал нам пять маленьких серебряных кинжалов, было много кирзовых и хромовых сапог, два байковых одеяла, посуда и пондар. Зачем он понадобился русским, не знаю…
Те трое ингушей молча нам помогали, они тоже уже вооружились автоматами и кинжалами. Все нужное мы погрузили на лошадь. Солдатам связали ремешками ноги и руки. Мурад аккуратно разложил на возу матрасы и подушки и уложил на них солдат. Потом он прочитал над ними, словно над усопшими, какое-то стихотворение. Я смеялся, хотя не все понимал. Оставив их так, мы ушли. Я шел спереди, ибо хорошо знал горы. Двое освобожденных вели лошадь с грузом. Мурад с третьим шел позади. За ночь мы ушли далеко. Ни один солдат не отважился бы пойти в эти дебри преследовать нас: мы были неплохо вооружены.
Отдохнув и хорошо поев, мы в ту же ночь перевалили хребет Сайбин-дук по знакомым лишь мне тропам. На рассвете были уже у пещеры Залимхана. Даже охотники из ингушей, редко кто знал, где она находится. Лошадь мы пустили пастись, а сами завалились спать.
Утром, когда я проснулся, то увидел Мурада. Он брился кончиком кинжала: «Доброе утро, – приветствовал он меня, – хозяин хороший был у этого кинжала. Вставай, тоже побрейся и немного посторожи, я тоже хочу спать».
До обеда, сменяя друг друга на посту, мы проспали. В обед мы разожгли огонь, чтобы сварить мяса. Все чисто побрились.
«Друзья, – сказал Мурад, – по возможности, мы должны держать себя опрятно. В город в баню, конечно, нам не удастся сходить, но воды для наших нужд достаточно. Во-вторых, тот, кто уйдет когда-либо, пусть уходит сейчас». Никто не ответил на это. Все посмотрели друг на друга.
«Нам некуда уходить отсюда, – сказал один из освобожденных нами, – мы не знаем, где наши семьи, а может быть их уже вообще нет. Я слышал, что их сбросили в море. Этого можно было ожидать. Но как бы то ни было, вы можете надеяться на нас. Меня, например, мертвого только можно теперь отсюда увести, живым я не пойду. Так думают и эти двое. Что еще?».
«Теперь все в порядке, друзья, то есть братья. Мы теперь семья. Потому что будем вместе есть, спать, ходить, стрелять. Самая дружная семья», – сказал Мурад, подбрасывая дрова в огонь.
…Как он хорошо играл на нашем пондаре, это мог выразить только Аллах. Он буквально не давал нам тосковать. Мы не избирали его главарем. Это получилось само собой. Он знал очень много: всю свою короткую жизнь Мурад провел за книгами, а жизнь знал лучше нас, работавших. Ложился спать позже нас, вставал раньше всех и делал все шутя. И мы часто смеялись…
Он задумывал самые отчаянные и дерзкие вылазки. Гражданских он не трогал, но уж военным доставалось: он не щадил их. Помню, раз мы взяли двоих офицеров и одного солдата-узбека в Алкуне в плен. Мы вели их, а Мурад с ними весело беседовал. Говорил о книгах, о театре, обо всем на свете. Как только мы сели на привал, Мурад устроил судебный процесс: «Суд идет, – начал он, – трибунал обсуждает дело трех военнопленных, которые обвиняются во вторжении без согласия на то ингушского народа на ингушскую землю. Я как народный обвинитель требую расстрела всех троих военнопленных».
Мы пожалели солдата-узбека. Его отпустили на все четыре стороны. Офицеры были расстреляны. «Все законно, друзья, – сказал Мурад, – мы не бандиты, мы мстители». И, насвистывая песенку, повел нас в горы.
В каких только переделках мы не бывали… Мурад всегда был весел и находил выход из любого положения. Наша пятерка насолила многим военным. Помню, однажды нас преследовала целая рота солдат. Мурад придумал такой план: мы специально водили военных за собой целый день, только вечером солдаты отстали. Тогда Мурад повел нас по их следам. Уставшие солдаты заняли одну сельскую школу. Поставили двух часовых и легли спать. Мы легко их сняли. Через час вся школа взлетела в воздух. Навряд ли, кто-то ушел живым…
В следующий раз нас окружили ночью в Мужичах. Мы сидели в кукурузе. Вдруг Мурад запел, как петух (была полночь), и, представьте себе, в селе запели все петухи. Тогда он прилег на землю и завыл по-волчьи. В ответ завыли, залаяли все сельские собаки. Поднялся большой шум, захлопали двери домов, крик проснувшихся людей… В этой суматохе мы легко скрылись.
…Если рассказать о всех наших боях, пожалуй, и недели не хватит. Скажу только: такого мстителя, как Мурад, я не видел никогда. В смелости мы все ему уступали. И при этом он был чертовски умен. Видно, учеба пошла ему на пользу.
…В какой-то момент он неожиданно исчез. Месяц его не было и вдруг появился. Но это был уже не тот Мурад. Я сразу заметил перемену. В ночь его внезапного возвращения мы отправились, кажется, в Шолхи. Такой жестокости, какую он проявил в ту ночь в бою с военными, немыслимо себе представить. Даже рассказывать не стану. Меня в ту ночь ранило в руку. Мурад мне помогал идти. Он первый заговорил и рассказал мне следующее: «Мусса, я был в Казахстане. Знаешь, зачем ездил? Мне надоело убивать. Совесть заговорила. Я решил узнать, что с нашим народом и моей семьей. Много рассказывать не буду. Семьи моей уже нет. А народ наш…» Мурад остановился, передернулся и зарычал так, что я отскочил от него: «Теперь, Мусса, стрелять и резать до самой смерти. Торопись, мой брат, убивать торопись! Меньше надо спать и отдыхать. Кто его знает, может мы послезавтра умрем и лишимся этого наслаждения – стрелять и резать. Знаешь, для меня отдых не отдых. Я спокоен только тогда, когда в моих руках прыгает винтовка, пистолет или когда слышу звук ломающихся костей от моего кинжала. Ио-ох!» Больше ничего о своей поездке он не говорил…
Наша группа потеряла покой. Как волки, мы рыскали по аулам и горам. Однажды около Галашек нас окружили. Целый день мы упорно защищались. Вечером к солдатам подоспела помощь, кольцо вокруг нас стало плотнее. Мы поняли, что живыми уйти не удастся. «Брат, – сказал Мурад на рассвете, – стрелять буду я, и, думаю, сумею на себя отвлечь их внимание, постарайтесь уйти через Ассу. Они меньше всего ждут нас там».
Мы не согласились его оставить. Бросили жребий. Жребий достался… Мураду. Делать было нечего. Началась перестрелка. Меня ранило, но я не подал виду, что мне плохо. Трое наших товарищей бросились к Ассе, и я сразу понял, что солдаты разгадали наш план. Все трое погибли…
Теряя сознание, я слышал гул от грохота выстрелов: это «говорил» автомат Мурада…
Очнувшись, я пополз к реке. На поляне стоял Мурад, а перед ним - шеренгой солдаты с ружьями на изготовку. В стороне стояли еще солдаты. Я прицелился из своего автомата, но не оказалось патронов. Я не мог ему помочь, а он стоял под русскими дулами с улыбкой: «Лейтенант, отпусти меня, и я даю слово, что через три дня я найду и убью тебя». Лейтенант отдал команду: «На прицел!» А Мурад продолжал ерничать: «Вы охрипли, лейтенант, у вас дрожат колени, вы очень комичны, меня разбирает смех. Посмотрите мне в глаза, я думаю, по ночам вас будут мучить галлюцинации, а потом, когда-нибудь, вам это надоест, и вы повеситесь в сортире…».
«О-гонь!» – хлестнул залп. Мой друг Мурад упал. Солдаты ушли. Я подполз к нему. Подумать только: он был жив. Воистину душа его была кошачья…
«Послушай, Мусса, – сказал он тяжело, – видишь, все кончилось. Но мне жалеть не о чем… Я как следует им отомстил… Не верится, что это я лежу здесь, у Ассы, и умираю. В той, прошлой жизни, я и не мечтал об этом. Я хотел стать большим ученым. У меня все шло хорошо… И вот теперь ты видишь: я умираю. Раньше меня пугало даже то, что оружие висело дулом ко мне, а сегодня я был совершенно спокоен… Что же будет с нашим народом? Неужели в орлиные гнезда заползут гады?..» Он замолчал, немного отдохнув, зашептал: «А еще хочу, чтобы ты знал… Та осетинка, к которой я ходил, помнишь, которая в Шолхах ночью нас кормила, она беременна от меня… Если будет мальчик… Что будет?.. Только это пугает… О-о-ох! Что с народом будет, Мусса? Неужели Аллах позволит им топтать нашу…».
Он умер. Я предал его тело земле.
____________
* Рассказ-быль «Мститель» входит «Казахстанский дневник» Иссы Кодзоева – сборник небольших документально-художественных повествований, написанных с 1957 по 1962 годы. За «Казахстанский дневник» 24-летний И.Кодзоев был арестован 4 июня 1963 года и осужден по ст. 70 УК РСФСР «Антисоветская пропаганда и агитация». В Мордовском политзэке вместе с поэтом Али Хашагульговым, осужденным по этой же статье, провел 4 года – с 1963 по 1967 гг. – М.Я.