№39. Идеалистическое и материалистическое понимание тождества мышления и бытия. Взгляды Спинозы

Прежде всего нужно установить некоторые бесспорные факты. Первый: в тезисе о тождестве мышления и бытия ничего специфически гегелевского не было и нет. Этот тезис принимали, кроме Гегеля, и Спиноза и Фейербах. И второй факт: тождество в диалектике вообще (в том числе и в гегелевской) вовсе не есть метафизическое «одно и то же». Это всегда тождество различного, тождество противоположностей.

Диалектика вообще усматривает реальное тождество в акте перехода, превращения противоположностей друг в друга, в данном случае – в акте перехода или превращения действительности (бытия) в мысль, а мысли в действительность. И такое тождество – повседневно осуществляемый каждым человеком факт. Каждый, познавая вещь, превращает ее в понятие; и каждый, реализуя свой замысел в поступке, в акте изменения вещи, превращает свое понятие в вещь. Никакой «гегельянщины» в этом, конечно, нет.

Специфическая мистика «гегельянщины» заключается вовсе не в констатации факта этого перехода, а в его объективно-идеалистической интерпретации. Но существует и материалистическая интерпретация того же факта. Принципиальное различие между той и другой кажется несущественным и маловажным представителям агностицизма, для коего материализм и идеализм – лишь пустые слова. Для агностиков и объективно-идеалистическая и материалистическая интерпретации – одинаково «гегельянщина». Кантианцы и позитивисты поэтому любят запугивать доверчивого читателя жупелом «гегельянщины». Например: «Чистый или абсолютный материализм точно так же спиритуалистичен, как и чистый или абсолютный идеализм. Оба просто предполагают, хотя и с различных точек зрения, что мышление и бытие идентичны... Напротив, новые материалисты становятся принципиально так же решительно на точку зрения Канта, как это сделало большинство величайших современных естествоиспытателей»².

Этот «новый» материалист – Эдуард Бернштейн. Материализм Маркса и Энгельса его не устраивал по той причине, что он слишком сильно-де подпорчен «мистикой» (Бернштейн имеет в виду диалектику, учение о тождестве противоположностей вообще, о тождестве мышления и бытия – в частности). Этот оборот мысли не случаен и весьма типичен, и небезынтересно посмотреть, в чем же дело, почему мыслителям подобного сорта мешает именно принцип тождества мысли и действительности? Дело, конечно, не в названии, а в определенном способе подхода к решению одной существенной философской проблемы, действительной трудности. И заключается эта трудность, постоянно возникающая перед каждым теоретиком, в том отношении, в котором находятся друг к другу знание (совокупность понятий, теоретических построений, представлений) и предмет этого знания. Как проверить, согласуется одно с другим или нет? И можно ли вообще это сделать? И что это значит?

Основная идея Канта и кантианства состоит в том, что человек вообще никогда не может проверить, соответствует ли понятиям, какими он оперирует, что-либо реальное, что-либо находящееся вне его сознания. Аргументация такова: поскольку предмет («вещь в себе») в процессе его осознания преломляется сквозь призму «специфической природы» органов восприятия и рассудка, постольку мы знаем любой предмет лишь в том виде, какой он приобрел в результате такого преломления. «Бытие» вещей вне сознания Кант не отвергал. Отвергал он «лишь» одно – возможность проверить, таковы вещи «на самом деле», какими мы их знаем и осознаем, или же нет. Вещь, какой она дана в сознании, нельзя сравнить с вещью вне сознания. Невозможно сравнивать то, что есть в сознании, с тем, чего в сознании нет; нельзя сопоставлять то, что я знаю, с тем, чего я не знаю, не вижу, не воспринимаю, не осознаю. Прежде, чем я смогу сравнивать свое представление о вещи с вещью, я должен эту вещь также осознать, т.е. также превратить в представление. В итоге я всегда сравниваю и сопоставляю представление с представлением, хотя и думаю при этом, что сравниваю представление с вещью. Я всегда сопоставляю представление о вещи с осознанной вещью, т.е. уже не с вещью, а с очередным представлением о ней.

Естественно, сравнивать и сопоставлять можно только однородные вещи. Бессмысленно сравнивать пуды с аршинами, а вкус бифштекса – с диагональю квадрата. Это вещи разные. И если нам все-таки захочется сравнить бифштекс с квадратом, то мы будет сравнивать уже не «бифштекс» и «квадрат», а два предмета, одинаково обладающие геометрической, пространственной формой. «Специфические» свойства того и другого в этом сопоставлении вообще участвовать не могут.

«Что такое расстояние между буквой А и столом? Вопрос бессмысленный. Когда мы говорим о расстоянии между двумя вещами, мы говорим об их различии в пространстве... Мы делаем их одинаковыми между собой как части пространства, и лишь после того как мы их сделали одинаковыми, sub specie spatii [с точки зрения пространства], мы их различаем как различные точки пространства. В их принадлежности к пространству заключается их единство»³.

Иными словами, когда хотят установить какое-либо отношение между двумя объектами, то сопоставляют всегда не те «специфические» качества, которые делают один объект – «буквой А», а другой – «столом», «бифштексом» или «квадратом», а только те свойства, которые выражают нечто «третье», отличное от их бытия в качестве перечисленных вещей. Сопоставляемые вещи рассматриваются при этом как различные модификации этого «третьего», общего им обеим свойства, будь то принадлежность к пространству или к стоимости. Холст сравнивается с сюртуком лишь постольку, поскольку и тот и другой – товар, т.е. сгусток определенного вида труда, выражение общей и тому и другому субстанции. Пуд можно сравнивать с аршином, но лишь постольку, поскольку и пуд и аршин выражают разными способами измерения «одно и то же», скажем, известное количество воды или пшеницы. Нет этого «одного и того же» – нет и возможности сопоставления. Тогда это вещи разные и только. Если в природе двух вещей нет общего им обеим «третьего», то самые различия между ними становятся совершенно бессмысленными с логической точки зрения.

Когда буржуазная политическая экономия выразила в своей печально знаменитой формуле различия трех источников дохода, то эта формула была абсолютно бессодержательна, несмотря на свою эмпирическую очевидность. Капитал действительно дает прибыль, земля – ренту, а труд – заработную плату. Но теоретически эта формула столь же бессмысленна, как и суждение, устанавливающее различие между снегом и Нью-Йорком на том основании, что снег бел, а Нью-Йорк огромен.

Различия между прибылью, рентой и заработной платой выясняются действительно только тогда, когда все они поняты как различные модификации одного и того же– труда, создающего стоимость. У Маркса ясно, внутри чего существуют их различия. В триединой формуле ничего подобного не выявлено, потому она бессмысленна.

Внутри чего же соотносятся между собой такие объекты, как «понятие» («мысль») и «вещь»? В каком особом «пространстве» они могут сопоставляться, сравниваться и различаться? Есть ли тут вообще то «третье», в котором они суть «одно и то же», несмотря на все свои непосредственно очевидные различия?

Если такой общей субстанции, выражающейся и в мысли и в вещи разными способами, нет, то между ними нельзя установить никакого внутренне необходимого соотношения. В лучшем случае можно установить лишь внешнее отношение вроде того, какое когда-то устанавливали между расположением светил на небосклоне и событиями в личной жизни, т.е. отношение между двумя рядами совершенно разнородных событий, каждый из коих протекает по своим, сугубо специфическим законам. И тогда будет прав Витгенштейн, объявивший логические формы мистическими, невыразимыми.

Но в случае отношения между мыслью и действительностью встает еще одна дополнительная трудность. Известно, к чему могут привести и приводят попытки установить какую-то особую сущность, которая была бы и не мышлением и не материальной действительностью, но в то же время составляла их общую субстанцию, то «третье», которое один раз проявлялось бы как мысль, а другой раз – как бытие.

Ведь в философии мысль и бытие суть понятия взаимоисключающие. То, что есть мысль, не есть бытие, и наоборот. Как же в таком случае их вообще можно сопоставить друг с другом? В чем вообще может быть основание их взаимодействия, то, в чем они суть «одно и то же»?

В обнаженно логической форме эта трудность была резко выражена Декартом. Если бытие вещей определяется через их протяженность и пространственно-геометрическая форма вещи есть единственно объективная форма их бытия вне субъекта, то мышление никак не раскрывается через его описание в формах пространства. «Пространственная» характеристика мысли вообще не имеет никакого отношения к ее специфической природе. Природа мышления раскрывается через понятия, не имеющие ничего общего с выражением каких-либо пространственно-геометрических образов. У Декарта этот взгляд имеет и следующее выражение: мышление и протяженность суть две различные субстанции, а субстанция есть то, что существует и определяется только через самое себя, а не через «другое». Ничего «общего», что можно было бы выразить в особом определении, между мышлением и протяженностью нет. Иначе говоря, в ряду определений мышления нет ни одного признака, который входил бы в определение протяженности, и наоборот. Но если такого общего признака нет, невозможно и рационально умозаключать от мышления к бытию и наоборот, так как умозаключение требует «среднего термина», т.е. такого, который входил бы и в ряд определений мысли и в ряд определений бытия вещей вне сознания, вне мысли.

Мысль и бытие не могут вообще соприкасаться друг с другом, ибо в таком случае их граница как раз и была бы тем, что одновременно и разделяет и связывает их между собой.

Ввиду отсутствия такой границы мысль не может ограничивать протяженную вещь, а вещь – идею, мысленное выражение. Они как бы свободно проникают, пронизывают друг друга, нигде не встречая границу. Мысль как таковая неспособна взаимодействовать с протяженной вещью, а вещь – с мыслью, каждая вращается «внутри себя».

Сразу возникает проблема: как же связаны между собой в человеческом индивидууме мысль и телесные отправления? Что они связаны, это просто очевидный факт. Человек может осмысленно управлять своим пространственно определенным телом среди других таких же тел, его духовные импульсы превращаются в пространственные движения, а движения тел, вызывая изменения в человеческом организме (ощущения), преобразуются в мысленные образы.

Значит мысль и протяженное тело все-таки как-то взаимодействуют? Но как? В чем природа этого взаимодействия? Как они «определяют», т.е. «ограничивают», друг друга?

Но такого перехода, по Декарту, нет и быть не может. Ибо «логически» это значило бы как раз допустить и в мышлении и в протяженных телах общий им тождественный признак, который мог бы служить «средним термином». Поэтому-то и остается загадкой, как же протяженная вещь может существовать и определяться через формы мышления, и обратно, как может мысль, лишенная какого бы то ни было «пространственного» признака, вдруг выступать как пространственно определенное изменение, движение?

Спиноза преодолел эту трудность, определив мышление и протяженность не как две субстанции, а как два атрибута, выражающие одну и ту же субстанцию. Смысл этого схоластически звучащего определения был весьма глубоким. Если перевести это специфическое для философии эпохи Спинозы выражение на современный философский язык, то оно означает следующее. Ни протяженность, ни мышление не есть самостоятельно существующие объекты. Они суть лишь «стороны», формы проявления, способы существования чего-то третьего. Что же такое это третье?

Реальная бесконечная природа, отвечал Спиноза. Вся трудность картезианской метафизики получается оттого, что специфическое отличие реального мира от воображаемого усматривается в «протяженности», в пространственно-геометрической определенности. Между тем протяженность как таковая как раз и существует лишь в воображении. Ведь как таковую ее можно мыслить только в виде абсолютной пустоты, т.е. чисто негативно, как отсутствие всякой определенной геометрической формы. То же рассуждение относится и к мышлению. Мышление как таковое было бы не в состоянии определять, «ограничивать» тела, но только потому, что оно вообще ничего не могло бы определять, в том числе и самое себя.

Иными словами, о мышлении вообще, о мышлении как таковом можно сказать очень немного, – то же самое, что и о протяженности вообще: это не самостоятельно существующая реальность, а форма существования чего-то другого. Реально существуют не мышление и не протяженность, а только природа, обладающая и тем и другой.

Этим простым оборотом мысли Спиноза и разрубает гордиев узел знаменитой психофизической проблемы, показывая, что ответа на эту проблему невозможно найти потому только, что сама проблема есть плод воображения.

Когда спрашивают, каким образом бестелесная, никак не причастная к пространству мысль превращается в пространственно выраженное изменение (движение человеческого тела) или, наоборот, каким образом движение человеческого тела, возбужденное другим телом, преобразуется в идеи, уже заранее исходят из абсолютно ложных предпосылок. При этом молчаливо предполагают, что реально существующая природа (в философии Спинозы она же «субстанция», «бог») есть нечто такое, что органически не способно к мышлению.

Но тем самым уже мыслят эту природу крайне несовершенным образом, заранее отрицая за ней одно из ее «совершенств».

Между тем в человеке, через него, природа как раз и совершает то самое действие, которое называют «мышлением». В человеке «мыслит» сама природа, а не особое, противостоящее ей существо, неизвестно откуда и как вселяющееся в природу. В этом – вся суть спинозизма.

Но если мышление есть действие, совершаемое природным, стало быть пространственно организованным, телом, то оно само есть вполне пространственно выраженное действие этого тела.

Именно поэтому между «мышлением» и «телом» нет и не может быть причинного отношения, отношения причины и следствия. Не может его быть потому, что это не две разные, самостоятельно существующие вещи, а «одна и та же вещь», только «выраженная двумя способами» или рассматриваемая в двух разных аспектах. Между мыслящим телом и мышлением существует не отношение причины и следствия, а отношение органа к функции, к способу его действий.

Мыслящее тело не может вызывать изменений в мышлении просто потому, что самое его существование в качестве мыслящего, т.е. действующего, тела и есть непосредственно мышление.

Если мыслящее тело бездействует, то оно и не есть мыслящее тело, а просто тело. Если оно действует, то никак не на мышление, ибо самое его действие и есть мышление.

Мышление не может отделяться от мыслящего тела в качестве особой «субстанции», как желчь отделяется от печени или пот от потовых желез. Это не продукт действий, а самое действие, как, например, ходьба есть способ действия ног. Продуктом мышления может быть опять только пространственно выраженное изменение геометрической формы или положения тела по отношению к другим телам.

Поэтому изменения в способе действий мыслящего теля вполне адекватно выражаются в изменениях пространственно-геометрической организации, структуры, положения тела.

Нельзя говорить, что одно вызывает другое. Мышление не «вызывает» движения пространственной структуры, а существует через него, точно так же, как и всякое тончайшее изменение в структуре мыслящего тела адекватно выражается в виде изменения в мышлении.

С этим связан чрезвычайно важный момент в позиции Спинозы: в виде структурно-пространственных изменений внутри мыслящего тела выражается вовсе не мысль, вовсе не мышление, как и обратно – в изменениях мысли выражаются вовсе не имманентные шевеления мыслящего органа. Поэтому ни мышление нельзя понять через рассмотрение, пусть самое тщательное, тех сдвигов, которые возникают внутри мыслящего тела, ни, наоборот, эти последние – через исследование акта «чистой мысли».

Нельзя именно потому, что это – «одно и то же, только выраженное двумя способами», как постоянно повторяет Спиноза.

Пытаться объяснять одно через другое – значит попросту удваивать описание по-прежнему непонятного факта. Это все равно, как если бы мы, увидев едущую коляску, сказали: она едет потому, что у нее «колеса крутятся», или, наоборот, колеса крутятся потому, что «она едет». Одно объяснение стоило бы другого. Этот детский способ объяснения не вскрывает действительной причины движения коляски, того факта, что эту коляску тащит лошадь.

Гениальную простоту решения трудно переоценить. Такое решение с самого начала принципиально исключает любую попытку объяснить «природу мышления» с помощью идеалистических и дуалистических концепций. Это и есть та самая точка зрения «тождества мышления и бытия», которую иные мыслители по сей день стараются дискредитировать ярлыком «гегельянщины». На деле это просто позиция, которая только позволяет найти действительный выход из тупика как дуализма, так и специфической «гегельянщины». Не случайно, что эту глубокую идею спинозизма смогли по достоинству оценить только Маркс и Энгельс. Даже Гегелю она оказалась не по зубам. В данном вопросе он возвращается к представлению Декарта о том, что «чистая непротяженная мысль» есть активная причина изменений, возникающих в «теле мысли» – в мозгу и органах чувств человека, языке, поступках, продуктах труда и пр. Иными словами, единственной альтернативой к спинозистскому пониманию «тождества мышления и телесного бытия» оказывается представление, будто бы «мысль» может вообще как-то и где-то существовать без какого бы то ни было «тела мысли», а уже потом «выражать себя» в подходящем для этого теле, будь то мозг, язык и т.п.

№40. Основной формой проявления жизни чел. является деятельность - чувственно предметная, практаческая, и духовная, теоретическая. Чел - активное существо. Он активно воздействует на окруж его вещи, придает им форму и св-ва, необход для удовлетворения его обществ и личных потребностей. Именно в преобразов мира челов придает определенностьсвоему бытию.

Практика -  это материальная, чувствнно предметная целенаправленная деятельность людей, имеющая своим содержанием освоение и преобразов прир и социальных объектов и составляющая всеобщую основу, движ силу развития челов общества и познания. Под пр прежде всего разумеют не только и не столько деят отдельного чел, сколько совокупную деят, опыт всего человечества в его исторразвитии..  Какпо содерж так и по форме практика носит общ характер. Совр практика есть р-т всемирной истории. Практика включает в себя такие моменты как цель, потребность, мотив, отдельные действия, движения, акты, предмет, на кот направлена деятельность, средства достиж цели и р-т деятельности.

Общ практика находится в диалект единстве с познавательной деятельностью, с теорией.  По отнош к познанию она выполн. троякую роль. Во-первых, явл источником, основой познанияч, его движ силой, дает ему необход фактический материал. Во-вторых, практ явл способом приложения знаний, и в этом смысле она цель познания. Конечной целью познан являются незнания сами по себе, а практ преобразование действит для удовлетворения матер и духовных потребностей общества. В-третьих, практ служит критерием истинности рез познания.

Основными видами практ явл материально-произв деят людей и социально-преобразующая деятельность масс. (социальная, духовная, политическая сферы). Естественнонаучный эксперимент - это особый вид практики. Н. теория и практ составл такое единство противопол, в кот практике изначально принадлежит реш. роль. Но теория не ограничивается простым обобщением практики, а перераб эмпирический материал и тем самым открывает новые перспективы для развив практики. По отнош к ней теория играет програмирующую роль. Если практ предшествует теор в плане происхождения познания, то на уровне уже развитого н. мышления в знач степени возрастает возможность и необход внутритеоретического, содержательного оперирования идеальными моделями вещей, их свойств и отношеий, не обращаясь непосредственно к практике., что открывает путь выходу теорет мышления из под власти непосредств опыта.

История познания свидетельствует о том, что вслед за применением какого-либо открытия начинается бурное развитие соотв области теории. Естеств и обществ науки, выходя на арену практ применения, создают механизм обратной связи между теорией и практикой. Этот мех позволяет осущ взаимокорректировку теорет и практ деятельноси, кот и обеспечивает практике ее функцию быть критерием истины. Тесное взаимоувязывание теор и практ, четкость действия мех обратной связи особенно ощутимы на соврем этапе развития общества.

Пон практики в истории фил трактовалось по разному. Идеализм трактовал ее как деятельность духа. Гегель - практ есть волевая деятельность идеи”. Субъект идеалисты поним под пр. деятельность обусловленную волей, интуицией или подсозн началом., например “религиозный опыт”.

Поскольку практ деятельность носит осознанный хар-р, постольку дух начало, безусловно, составл ее необходимый момент. И нельзя разрывать единую целостную деятельность на 2 ипостаси и тем более противопоставлять их.

Рас смот рев раз ви тие и струк ту ру по треб но стей, кон кре ти зи ру­ем на шу ха рак те ри сти ку прак ти че ской дея тель но сти. По треб но­сти фи зио ло ги че ско го и эмо цио наль но го уров ней яв ля ют ся не­осоз нан ны ми по треб но стя ми, как обу слов лен ные пси хо фи зио­ло ги че ским и эмо цио наль ным со дер жа ни ем жиз не дея тель но­сти. При их ак ти ви за ции в прак ти че ское со дер жа ние соз на ния оп ре де ля ет ся спо соб дея тель но сти и, в ча ст но сти, спо соб удов ле тво ре ния этих по треб но стей. Это ха рак те ри зу ет прак ти­че скую фи зио ло ги че скую и прак ти че скую эмо цио наль ную дея­тель ность – осоз нан ную дея тель ность, на прав лен ную на удов­ле тво ре ние фи зио ло ги че ских и эмо цио наль ных по треб но стей. Со от вет ст вен но, прак ти че ская ра цио наль ная дея тель ность есть осоз нан ная дея тель ность, на прав лен ная на удов ле тво ре ние ра­цио наль ных по треб но стей, а прак ти че ская тео ре ти че ская дея тель ность есть осоз нан ная дея тель ность, на прав лен­ная на удов ле тво ре ние тео ре ти че ских по треб но стей.

Прак ти че ская дея тель ность, на прав лен ная на удов ле тво ре ние по треб но стей по лу че ния, есть функ цио наль ная при­чи на жиз не дея тель но сти, а прак ти че ская дея тель ность, на прав лен ная на удов ле тво ре ние по треб но стей про яв ле­ния, есть ге не ти че ское след ст вие жиз не дея тель но сти. Ес те ст вен но, чем бо лее че ло век раз вит как лич ность, тем ча ще и боль ше в его жиз не дея тель но сти прак ти че ская дея тель ность яв ля ет ся ге не ти че ским след ст ви ем его жиз­не дея тель но сти, т.е. че ло век бо лее про яв ля ет свое со дер жа ние. И на обо рот, чем ме нее че ло век раз вит как лич­ность, тем ча ще и боль ше в его жиз не дея тель но сти прак ти че ская дея тель ность вы сту па ет функ цио наль ной при чи­ной жиз не дея тель но сти, т.е. че ло век бо лее по лу ча ет но вое со дер жа ние жиз не дея тель но сти.

Дея тель ность, на прав лен ная в дан ный мо мент на удов ле тво ре ние до ми ни рую щей по треб но сти, воз мож но че рез ряд про ме жу точ ных це лей, есть слож ная дея тель ность. Осу ще ст в ле ние же про ме жу точ ной це ли яв ля ет ся дей ст­ви ем, ко то рая мо жет под раз де лять ся на опе ра ции. Дан ное по ни ма ние дея тель но сти и дей ст вия пол но стью со от­вет ст ву ет кон цеп ции А.Н. Ле он ть е ва22.

 Весь вы ше из ло жен ный ана лиз струк ту ры жиз не дея тель но сти и по треб но стей че ло ве ка был про из ве ден в плос ко­сти за кры той сис те мы. Но че ло век яв ля ет ся от кры той сис те мой и раз ви ва ет ся он во взаи мо дей ст вии с ок ру жаю щей сре дой, и в пер вую оче редь, как яв ле ние пя то го уров ня, с со ци аль ной сре дой. По это му даль ней ший ана лиз жиз не­дея тель но сти че ло ве ка и струк ту ры его прак ти че ской дея тель но сти про ве дем в плос ко сти от кры той сис те мы.

 Как уже бы ло ска за но, по треб но сти есть внут рен ний ис точ ник ду хов ной и фи зи че ской дея тель но сти. Но кро ме внут рен не го ис точ ни ка есть еще и внеш ний ис точ ник дея тель но сти – внеш ние яв ле ния, обу слав ли ваю щие ду хов­ную и фи зи че скую дея тель ность че ло ве ка, или сти мул дея тель но сти, под ра зу ме ваю щий внеш ний раз дра жи тель. Сти мул ак ти ви зи ру ет оп ре де лен ные по треб но сти, оп ре де ляя их со дер жа ние. В этом кон тек сте сти мул сов па да ет с пред ме том дея тель но сти. Од но яв ле ние мо жет оп ре де лять и ак ти ви зи ро вать сра зу не сколь ко по треб но стей, что об ра зу ет слож ную со во куп ность мо ти ва ций по ве де ния че ло ве ка. Ина че го во ря, мо ти ва ция есть ре зуль тат со еди не­ния внут рен не го и внеш не го ис точ ни ков дея тель но сти в еди ном им пуль се. Мо ти ва ция мо жет быть осоз нан ной и не осоз нан ной. Не осоз нан ная мо ти ва ция вы сту па ет в фор ме не осоз нан но го вле че ния. Осоз нан ная мо ти ва ция есть осоз нан ная при чи на дея тель но сти как со во куп ность внут рен ней по треб но сти и внеш не го воз дей ст вия. Имен но осоз нан ная мо ти ва ция на прав ля ет прак ти че скую дея тель ность че ло ве ка. Фор мой про яв ле ния мо ти ва ции слу жит ин те рес, ко то рый, со от вет ст вен но, мо жет быть осоз нан ным и не осоз нан ным.

В за ви си мо сти от внут рен не го со дер жа ния внеш ние яв ле ния мо гут вы сту пать сти му ла ми дея тель но сти, а мо гут и не яв лять ся та ко вы ми. Со от вет ст вен но, мо ти ва ция дея тель но сти за ви сит и от внут рен не го со дер жа ния, и от внеш них яв ле ний, вы сту паю щих в ка че ст ве сти му ла. Не все гда че ло век аде к ват но осоз на ет внут рен нюю по треб ность и внеш­ний сти мул, что за час тую обу слав ли ва ет не оп ре де лен ность или ис ка же ние осоз на ния мо ти ва ции дея тель но сти, ко­гда ре зуль тат дея тель но сти не удов ле тво ря ет ак ти ви зи руе мую или до ми ни рую щую по треб ность (по треб но сти). Или сти мул ак ти ви зи ру ет не до ми ни рую щую по треб ность. В ре зуль та те, че ло век рас тра чи ва ет се бя на вто ро сте пен ные це ли и сред ст ва, го ня ясь за лож ны ми при зра ка ми не аде к ват но осоз нан ной мо ти ва ции, ко то рая про яв ля ет ся в не­аде к ват но осоз нан ном ин те ре се к то му, что че ло ве ку не очень нуж но. Дру ги ми сло ва ми, че ло век не осоз на ет, что ему на до. В ко неч ном ито ге, это оп ре де ля ет не удов ле тво рен ность внут рен не го со дер жа ния жиз не дея тель но сти, а че рез это и не удов ле тво рен ность сво ей жиз нью в це лом.

В ре зуль та те раз ви тия тру до вой дея тель но сти, как глав ной фор мы прак ти че ской дея тель но сти, ме ж ду внут рен ним со дер жа ни ем и фи зи че ской дея тель но стью по яв ля ет ся осоз на ва ние бу ду щих ре зуль та тов этой дея тель но сти, вы­сту паю щее в пред став ле ни ях в фор ме об раза во об ра же ния про цес са и це ли прак ти че ской дея тель но сти. Это осоз­на ва ние ха рак те ри зу ет це ле по ла га ние – глав ное ус ло вие функ цио ни ро ва ния прак ти че ской дея тель но сти. Пред став­ле ние про цес са и це ли дея тель но сти, с од ной сто ро ны, обу слав ли ва ет ся со дер жа ни ем жиз не дея тель но сти, или внут рен ним ис точ ни ком дея тель но сти – по треб но стя ми, а с дру гой сто ро ны, оп ре де ля ет ся сти му ла ми дея тель но­сти, или внеш ним ис точ ни ком дея тель но сти. Ина че го во ря, по треб ность есть внут рен ний ис точ ник дея тель но сти, а сти мул яв ля ет ся внеш ним ис точ ни ком дея тель но сти.

Вслед ст вие раз ви тия ра цио наль ной сфе ры об ще ст вен но го соз на ния, обу сло вив шей раз ви тие по треб но сти со циа ли­за ции, глав ным сти му лом дея тель но сти че ло ве ка ста ло воз дей ст вие со ци аль но го ок ру же ния (со ци аль ной сре ды). Дан ное воз дей ст вие вы сту па ет в фор ме оп ре де лен ных пра вил и норм, ко то рые так же ре гу ли ру ют по ве де ние че ло­ве ка в со ци аль ном ок ру же нии. Пра ви ла и нор мы по ве де ния оп ре де ля ют пред став ле ния сво их воз мож ных дей ст вий и, та ким об ра зом, оп ре де ля ют раз ви тие прак ти че ско го со дер жа ния соз на ния, ко то рое, в свою оче редь, обу слав ли­ва ет прак ти че скую дея тель ность че ло ве ка. Та ким об ра зом, прак ти че ское со дер жа ние соз на ния есть ре зуль тат взаи мо дей ст вия, с од ной сто ро ны, внут рен не го со дер жа ния жиз не дея тель но сти, с дру гой – внеш не го воз дей ст вия, пре ж де все го, воз дей ст вия со ци аль но го ок ру же ния. Воз дей ст вие со ци аль но го ок ру же ния на че ло ве ка про ис хо дит по сред ст вом со ци аль ной свя зи, ко то рая обу слав ли ва ет по яв ле ние и раз ви тие со дер жа ния соз на ния. Выс шим уров­нем со дер жа ния соз на ния вы сту па ет его прак ти че ское со дер жа ние, про яв ляю щее ся в прак ти че ской дея тель но сти. Прак ти че ская дея тель ность, та ким об ра зом, яв ля ет ся, с од ной сто ро ны, кри те ри ем ис тин но сти со дер жа ния соз на­ния, ибо про яв ле ние со дер жа ния в со от вет ст вии с ос нов ны ми за ко на ми функ цио ни ро ва ния ви дов дви же ния при во­дит к же лае мо му и ожи дае мо му ре зуль та ту, а с дру гой сто ро ны, функ цио наль ным ис точ ни ком раз ви тия и из ме не­ния со дер жа ния соз на ния.

 В ре зуль та те вы де ле ния двух ис точ ни ков дея тель но сти ду хов ная и прак ти че ская дея тель ность мо гут быть так же оха рак те ри зо ва ны по до ми ни ро ва нию это го сво его ис точ ни ка. Ес ли до ми ни ру ет внут рен ний ис точ ник (по треб но­сти), то та кая дея тель ность яв ля ет ся ак тив ной. Ес ли до ми ни ру ет внеш ний ис точ ник (сти му лы), то та кая дея тель­ность яв ля ет ся ре ак тив ной. Эту ха рак те ри сти ку мож но вы ра зить в сле дую щих фор му лах:

1. По треб ность + сти мул = мо ти ва ция  ак тив ная дея тель ность.

2. Сти мул + по треб ность = мо ти ва ция  ре ак тив ная дея тель ность.

 Раз ли чи ем дея тель но сти на ак тив ную и ре ак тив ную ре ша ет ся во прос об ис точ ни ке по бу ж де ния дея тель но сти: что по бу ж да ет дея тель ность – по треб но сти или пред мет по треб но сти. По сколь ку ре зуль та том дея тель но сти яв ля ет ся из ме не ние со дер жа ния жиз не дея тель но сти, то имен но то, что ме ня ет это ак ти ви зи ро ван ное со дер жа ние, и вы сту­па ет пред ме том дея тель но сти. По это му нуж но раз ли чать сти мул и пред мет по треб но сти. На при мер, ес ли че ло век по ет пес ню (от ду ши), то для этой прак ти че ской эмо цио наль ной дея тель но сти ду хов но го про яв ле ния сти му лом бу­дет му зы ка, а пред ме том по треб но сти – пес ня. Пред ме том по треб но сти мо жет быть лю бое яв ле ние ли бо дви же­ние, из ме няю щее со дер жа ние жиз не дея тель но сти, не толь ко внеш нее, но и внут рен нее, как в слу чае с пес ней. В со от вет ст вии с этим пред мет по треб но сти сов па да ет с це лью дея тель но сти.

№41. Какую роль играет философия в научном познании? Обычно говорится, что философия дает ученому базовые теоретические и методологические принципы. Но это слишком общая характеристика. Она не раскрывает все богатство функций философии в реальной научной практике. На самом деле философские, или метафизические, составляющие научной деятельности очень разнообразны и плодотворны. Так, к основным функциям философии в научном познании относятся:

1)    критическая;

2) предпосылочная;

3) обобщающе-экстраполирующая;

4) эвристическая;

5) ценностно-этическая;

6) интерпретирующе-коммуникативная;

7) проясняющая;

8) направляющая.

Опишем их подробнее.

1. Критическая. Это, пожалуй, наиболее яркая, наиболее заметная функция философии. В тех ситуациях, когда ученый производит пересмотр сложившихся представлений, переосмысливает сами устоявшиеся научные понятия и общепризнанные способы мышления, когда он пытается выйти за рамки традиционного и взглянуть на все это как бы со стороны, он занимается именно философской деятельностью. Подвергнуть сомнению самое, казалось бы, привычное и отправиться в свободный интеллектуальный поиск – это и есть философия в действии.

Пытаясь найти нужные ориентиры, ученый может отбросить современные ему научно-философские положения и вернуться к каким-то более ранним метафизическим системам. Он может черпать из них потенциал для критики имеющихся представлений. Например, именно это произошло в начале Нового времени (XVI-XVII вв.), когда были подвергнуты сомнению устои аристотелевско-схоластической метафизики; в тот период ученые в поисках более адекватного способа мышления и соответствующих критических аргументов обратились к античному учению об атомах – к представлениям Демокрита, Эпикура, Лукреция.

Разумеется, значение критической функции философии резко возрастает в периоды научных революций. Если во время относительно спокойного развития науки, когда преобладают процессы устойчивого накопления знаний, наука кажется совершенно автономной по отношению к философии, то в период смены научных представлений роль философии в области оснований науки становится весьма важной, иногда даже решающей.

2. Предпосылочная. Научная деятельность пронизана понятиями, первоначально выдвинутыми в философском познавательном проекте. Это, например, такие фундаментальные, логико-методологические понятия, как причинность, взаимосвязь, отношение, сущность, элемент и многие другие. Философия обеспечивает научное познание базовыми интеллектуальными инструментами. Это понятийная, или категориальная, поддержка науки. Кроме того, философия обеспечивает науку и определенными содержательными представлениями, исходными тезисами.

Вообще для обозначения совокупности начальных допущений и предпосылок используют специальный термин «предпосылочное знание». К пред-посылочному знанию относятся общие представления об объективной реальности и методологические принципы. Без предпосылочного знания невозможно выполнить даже относительно простые научные процедуры. Так, используя процедуру измерения скорости движущегося тела» мы в классической механике основываемся на том базисном допущении, что свойства часов и линеек являются абсолютными, не зависят от их скорости (а в релятивистской механике, как известно, это допущение не проходит).

Философское предпосылочное знание существенно влияет на возможность достижения конкретных научных результатов. Философские установки могут помочь ученому и, наоборот, могут помешать ему совершить открытие. Это касается даже математики, при всей ее кажущейся самодостаточности. Например, Р. Декарт, основываясь на разработанных им философских идеях о познаваемых и непознаваемых объектах, ограничил предмет геометрии лишь алгебраическими кривыми, что фактически помешало ему выйти к новой области математических исследований; метафизические позиции Рене Декарта оказались для развития математики препятствием, которое позже отбросили Готфрид Лейбниц и Исаак Ньютон. В то же самое время у Готфрид Лейбница разработка дифференциального исчисления была существенно связана с его общими метафизическими представлениями о непрерывности.

Философские установки обеспечивают основу для качественной оценки проводимых научных исследований: значимости полученного материала, общей метафизической «привлекательности» выдвигаемых гипотез и т.п. Исходные предпосылки влияют даже на такую прозаическую вещь, как финансирование научных исследований. Ведь планирование исследований всегда производится в соответствии с определеннымифилософскими соображениями. Общая концепция, главенствующая в той или иной науке, формирует саму цель планируемых исследований, поэтому, как указывает Марио Бунте, она оказывается даже более важным элементом, чем бюджет, т.к. исходный философский фон будет отчасти определять и бюджетную сторону. Например, если ведущий теоретический принцип близок к эмпирической философии, то исследование будет ограничено собиранием данных и феноменологическими теориями. И наоборот, если философские соображения выходят за рамки эмпиризма, то будут поощряться поиски смелых теорий и т.п.[2]

3. Обобщающе-экстраполирующая. Эту функцию можно считать частным случаем предыдущей, однако стоит подчеркнуть ее особую важность для научного проекта.

Установка на выдвижение общих принципов, далеко выходящих за пределы наличного опыта, была выработана в традиционной философии. Ученые привыкли использовать эту установку почти не задумываясь. Ученый в своих выводах постоянно выходит за рамки полученного эмпирического материала. Действительно, на каком основании исследователь, выполнивший определенную серию экспериментов в лаборатории, осмеливается перенести результаты на более широкую область, которая им в реальности не изучалась и, более того, говорить об обнаружении им какой-тозакономерности! Ведь на самом деле наука реально занимается лишь ограниченными фрагментами мира; она опирается на конечные области данных наблюдений и экспериментов. Впервые достаточно четко это было показано великим немецким философом И. Кантом.

Но если бы наука только фиксировала то, что она непосредственно получила из опыта, она никогда не сформулировала бы ни одного закона из разрозненного эмпирического материала, из данных единичных наблюдений. Все эмпирические данные так и остались бы разрозненными. Тем более наука никогда не могла бы ничего сказать о «мире в целом», связать знания о нем в какую-то единую картину. Именно И, Кант блестяще показал великую роль метафизики (или «теоретического разума») в науке, позволяющей обобщить полученные данные и сформулировать научные законы, а от них подняться на еще более высокую ступень общности – к фундаментальным принципам. И если мы сегодня говорим, например, о неуничтожимости материального движения, об эволюционном процессе в живой природе, о симметриях в мире элементарных частиц и т.п., то все эти выдающиеся обобщения (принцип движения, принцип эволюции, принцип симметрии) являются именно метафизическими положениями. Мы «никогда не сможем исследовать весь мир, все его пространственно-временные области. Но мы убеждены, что неисследованные области подчиняются тем же самым фундаментальным законам, которые мы приписываем изученным фрагментам мира.

Можно сказать, что наука как таковая вообще основана на далеко идущих обобщениях. Привычные и естественные для ученого представления о том, что природа как целое единообразна, постоянна и проста в своих фундаментальных основаниях, это на самом деле не следствия продвижения науки, а предпосланные ей метафизические гипотезы, обладающие предельно общим, экстраполирующим характером[3].

4. Эвристическая. Философия является неистощимым поставщиком ценных идей, регулятивов, теоретических сюжетов для ищущего новые пути ученого. Те или иные ходы философского мышления могут подсказать ученому решение научных проблем или направить его мышление к осознанию важнейших закономерностей строения мира. Например, помощниками в теоретических исканиях Вернера Гейзенберга, одного из творцов квантовой механики, являлись произведения Платона.

Выдвижение плодотворных идей и придание им важного культурного смысла является одной из основных функций философии вообще. Главнейшей функцией философии как специфической формы человеческого знания, культуры... является рождение и обогащение поистине бессмертной сокровищницы всеобщезначимых идей»[4].

Подхваченные наукой плодотворные философские идеи и концепции со временем естественным образом оказываются в составе научных теорий, как, например, это случилось с умозрительной атомистской концепцией. В итоге знание, относившееся к традиционной метафизической области, может постепенно включаться в науку. Известный западноевропейский философ Карл Поппер, один из первых обративший внимание на позитивную роль метафизики в науке, называет этот процесс «движением от мифа к науке».

Кроме того, философия оказывает серьезную помощь развитию науки, давая единое понимание различных методологических принципов и подходов, которые приложимы к разнообразным областям познания. Отсюда, одной из основных задач философии в области специальных наук как раз является перенесение новойметодологии, полученной в одних науках, в другие научные дисциплины.

5.       Ценностно-этическая. На первый взгляд, деятельность ученого выглядит «чистым познанием», свободным от субъективного отношения ученого к изучаемому объекту, от индивидуальных предпочтений и оценок. Во многом этот идеал верен. Он является внутринаучным регулятором познавательного продвижения. Однако в более широком контексте проблема взаимоотношения знания и ценности намного сложнее. На самом деле научное познание вообще было бы невозможно без ценностно-личностной включенности ученого в область исследовательской деятельности: так, для занятий наукой он должен видеть в ней высокий смысл и ценность, ради которых стоит тратить время собственной жизни. Без определенного ценностного отношения ученый вообще не смог бы выбрать тот или иной объект исследования. Ценностные аспекты играют важную роль также на институциональном уровне научной деятельности. Как известно, этико-социальные проблемы взаимоотношений ученых и общества являются всегда актуальными и непростыми. По роду своей деятельности ученые оказываются вовлеченными в сложный контекст социальной ответственности. Сказанное означает, что научная деятельность пронизана многообразными ценностными отношениями. Но ценностные отношения как таковые находятся опять же в русле общих метафизическихпредставлений о добре и зле, о допустимом и неприемлемом, о непреходящем и суетном. Обсуждая все эти вопросы, мы оказываемся в сфере философствования.

6.       Интерпретирующе-коммуникативная. В наш век узкой специализации и взаимонепонимания философия может выступать и действительно выступает средством общения для различных областей знания:

1)    философия оказывается посредником для ученых смежных или более отдаленных специальностей, решающих проблему, общую для их областей деятельности. В этом случае базовые, предельно общие рамки обсуждения помогают ученым выделить главное в их совместной проблеме, наладить полноценное междисциплинарное общение;

2) она позволяет преодолеть разрыв таких существенно различных научных областей, как естествознание и гуманитарная наука. Философия науки занята «наведением мостов» между естественнонаучным и гуманитарным знанием[5];

3) общение ученых и представителей других сфер деятельности тоже осуществляется «на территории» философии (хотя чаще непрофессиональной); общение ученых и деятелей искусства, ученых и прессы, а также современные социально-политические и этические дискуссии о науке тоже проходят (или по крайней мере должны проходить) именно в поле общефилософской аргументации, свободного концептуального диалога. Надо сказать, что, по сути дела, общество и видит науку во многом через призму той философии, которая интерпретирует научные знания, адаптирует их к общественному сознанию, включает в современное ей мировоззрение через различные образы, метафоры, ключевые идеи, а также дает экстраполяции, социальные прогнозы и т.п.

7. Проясняющая. Сегодня становится весьма актуальной задача понять саму научную деятельность, ведь наука становится все более разветвленной, дифференцированной, перегруженной фактической информацией. Иногда легче самому поставить эксперимент, чем найти нужные данные о его выполнении другими учеными, об иных его версиях. Часто научные журналы, будучи не в силах овладеть потоком информации, работают только с ограниченным кругом источников: два журнала могут ссылаться только друг на друга. Все это производит известное впечатление хаоса. Научная деятельность в таких условиях выглядит утрачивающей свой смысл. Понимать, что же действительно происходит в данной конкретной области, группе наук, современной науке в целом, – очень важная задача, и эта задача философская в широком смысле слова.

Важнейшим видом проясняющей деятельности является работа в области т.н. оснований той или иной науки. М. Бунге именует этот непрекращающийся процесспрояснения содержания теоретических систем «домашней уборкой». Исследования в области оснований важны не только в период критического переосмысления науки (во времена научных революций), и в относительно спокойные периоды тоже должна проводиться «текущая уборка» имеющегося научного знания. Известный логик А.С. Есенин-Вольпин называет такие исследования фундаменталистикой, настаивая на том, что вообще в любой области знания должна быть собственная сфера оснований, ставящая своей целью не расширение или применение знаний, а их обоснование, шлифовку, повышение строгости доказательств, изгнание всех некритично воспринятых утверждений[6]. Достоинства такого упорядочения очевидны.  Здесь выявляются скрытые допущения, изучаются способы аргументации, осуществляется проверка непротиворечивости, полноты теории, внутренних связей между ее первичными и производными понятиями.

8. Направляющая. Из обзора предыдущих функций мы увидели, что метафизика оказывает существенную помощь науке, является важным интеллектуальным инструментом для решения научных задач. Но значение метафизики для науки не исчерпывается инструментальными функциями. Соотношение метафизики и науки гораздо глубже. Несколько неожиданный поворот этой темы предлагает западный философ и историк науки Джозеф Агасси. Он переворачивает принятые представления о помощи науке со стороны метафизики. Дж. Агасси утверждает, что следует, наоборот, считать науку средством решения метафизических проблем. Действительно, факты из истории науки показывают, что критерием выбора тех или« иных научных проблем часто является их значение для метафизики. Особенно, конечно, это касается фундаментальных исследований. В науке мы занимаемся преимущественно теми проблемами, которые важны и интересны именно с метафизической точки зрения и которые могут подтвердить и систематически развернуть фундаментальныеметафизические идеи о структуре и основаниях мироздания. Это означает, что метафизика играет в науке направляющую роль, координируя сам процесс научного поиска, стимулируя научный интерес. Метафизика не просто помогает науке в ее самостоятельном поиске, но она «ведет» за собой науку в общей исследовательской стратегии. Метафизика задает науке устойчивые ориентиры, являясь для науки, по словам Дж. Агасси, «программой будущего научного развития»[7].

Следует говорить не только о том, что значение философии для науки возрастает в периоды научных революций, когда философия становится.' инструментом критики; ее роль более значительна: она часто является и движущей силой самих научных революций. Приведем пример. Историк науки Александр Койре показывает, что научная революция XVI-XVII вв., ознаменовавшая собой собственно рождение новой науки, была связана прежде всего с революцией метафизической – с изменением глобальных представлений о Вселенной вообще. «Метафизическая революция» прежде всего отвергла схоластически-аристотелевское понимание Космоса; она заменила старые представления о Космосе как о конечном иерархическом мире новым представлением о бесконечной и гомогенной Вселенной. Причем интересно, что в основаниях науки Нового времени лежали совсем не новые опытные данные: А. Койре показывает, что сами опыты XVII в. по измерению ускорения были совсем не точны, для того чтобы они были действительно значимы, их надо было бесконечно экстраполировать, и если они должны были якобы доказать реальность инерциального движения, то ведь эта инерциальность в строгом смысле в реальных условиях вообще невозможна. Поэтому ведущим фактором в построении математической механики явились не непосредственные экспериментальные данные, а именно изменение философской установки, «инфинитизация Вселенной»[8].

Таким образом, философское знание выступает предпосылкой научного исследования, создает ему необходимый концептуальный фон; оказывает непосредственное влияние на сам процесс исследования, задавая критерии для качественной оценки той или иной гипотезы или теории; экстраполирует полученные данные и обобщает их до уровня фундаментальных научных принципов; интерпретирует научные результаты и опосредует диалог различных областей знания; выступает важным эвристическим средством; служит инструментом критики в период становления новых научных представлений; становится непосредственной движущей силой научных революций, меняя глобальные представления о миропорядке; направляет научный поиск и формирует фундаментальный интерес ученых к решению важнейших метафизических проблем; осмысливает общие ориентиры ценностных отношений, связанных с научной деятельностью; проясняет основания и содержание научного знания, способствуя самопониманию науки. Это разнообразие функций показывает, что научная деятельность от начала и до конца пронизана философским содержанием. Указанные функции пересекаются друг с другом, образуя единую «равнодействующую» присутствия метафизики в научном познании. Предельно обобщая значение философии для науки, можно сказать, что роль философии в науке прежде всего мировоззренческая и методологическая. Философия задает науке мировоззренческий и методологический базис, необходимый для исследовательской деятельности.