Славяне на Дону

Славянские поселения VIII—X вв. того яте облика, что в земле северян, известны также в верховьях Донского бассейна (карта 20). Как уже отмечалось, по одному из первых исследованных здесь городищ в с. Боршево Воронежской обл. эти памятники названы боршевскими.

Первые обследования славянских памятников здесь относятся к последним десятилетиям XIX в., когда воронежские краеведы произвели разведки некоторых поселений. В начале XX в. работы по изучению памятников были продолжены. В 1905—1906 гг. раскапывались курганы Лысогорского могильника, насчитывающего до 350 насыпей. Была высказана мысль о славянской, а не хазарской, как полагали раньше, принадлежности боршевских древностей (Мартинович А. И., 1908, с. 61—80).

В 1905 г. Большое Боршевское городище и примыкающее к нему селище обследовал А. А. Спицын. На селище были проведены небольшие раскопки (OAK, 1905, с. 83).

Наиболее существенные изыскания относятся к 1928—1929 гг., когда экспедиция под руководством

П. П. Ефименко провела раскопки на Большом и Малом Боршевских, Кузнецовском и Михайловском городищах, Боршевском селище и вскрыла несколько курганов, расположенных в трех могильниках (Ефименко П. П., Третьяков П. Н., 1948).

Эти работы окончательно установили, что памятники оставлены здесь славянским населением. П. П. Ефименко и П. Н. Третьяков датировали обследованные ими поселения и курганы VIII—X вв., и эта датировка памятников боршевского типа стала общепризнанной.

В конце 20-х и в -30-е годы разведками боршевских памятников занимались воронежские краеведы, материалы раскопок которых изданы в книге П. П. Ефименко и П. Н. Третьякова (Ефименко П. П., Третьяков П. Н., 1948), а с 1948 г. планомерные работы по изучению этих древностей вела А. Н. Москаленко. Помимо больших разведывательных обследований, проведены значительные раскопки. Они охватили Большое Боршевское городище с прилегающим селищем, городища Малое Боршевское, Архангельское, Титчиха и курганы в с. Боршево (Москаленко А. Я., 1956, с. 84-94; 1958. с. 137-145; 1963, с. 93-114; 1965; 1966а, с. 114-144).

В последние годы работы по изучению памятников боршевской культуры были продолжены А. Д. Пря-хиным и А. 3. Винниковым. Исследования А. Д. Пряхина сосредоточились на р. Воргол (Пряхин А. Д., 1963, с. 115—122), А. 3. Винников ведет раскопки городищ и кургаттов на р. Вопонеж (Винников А. 3., Мойса И. П., 1977, с. 44, 45: Винников А. -Ч.. Мастикова А. В., 1979, с. 52, 53; Винников А. 3., 1980, с. 47,48).

Славянские поселения на верхнем Дону представлены городищами и расположенными рядом селищами. Некоторые поселения VIII—X вв. основаны на скифских городищах, и в таких случаях население использовало прежние укрепления. Вновь построенные городища, как правило, занимали мыс, с напольной стороны защищенный системой валов и рвов. Жилищами служили прямоугольные полуземлянки с деревянной облицовкой степ ІІ в основном с печами-каменками в углу (табл. XXXIX, 10, 11).

Одним из наиболее исследованных памятников считается городище с прилегающим к нему открытым поселением близ хут. Титчиха (Москаленко А. Н., 1965). Городище устроено на мысе, ограниченном широкими оврагами. С напольной стороны оно было защищено дугообразными рвом и валом. Размеры городища около 120X100 м (табл. XXXIX, 9). Сразу за валом, на ровном плато, находилась неукрепленная часть поселения, занимавшая площадь около 350X170 м. Это одно из наиболее крупных поселений боршевской культуры.

Прорезав вал, археологи обнаружили внутренние деревянные срубные конструкции, характерные для древнерусских оборонительных сооружений.

В раскопе площадью свыше 7000 кв. м открыто 46 жилищ, из которых 19 располагались в мысовой части поселения, а 27 — на плато. Постройки небольшие, площадью 10—28 кв. м. Их котлованы в плане близки к квадратным, глубина — 0,2—1,2 м. Стены построек были срубными или столбовой конструкции. Печи занимали один из углов. Они строились чаще из камней, иногда из глины и камней или из глины.

Наряду со значительными по площади поселениями встречаются и сравнительно небольшие (Малое Боршевское, Кузнецовское, Ворголское). Среди бор-шевских городищ имеются мысовые, островные и поселения со сложным планом. Некоторые городища укреплены одним или двумя земляными валами с деревянными конструкциями, другие — только рвами.

Для боршевских поселений характерна лепная керамика (табл. XL, 14—20). По форме сосудов и орнаментации боршевская керамика тождественна ромен-ской. Различия между ними носят частный характер. Так, боршевские горшки в целом более приземисты, чем роменские; в боршевских памятниках почти нет горшков с вертикальной горловиной, обычных на роменских поселениях; в тесте боршевских сосудов нет дресвы; боршевские сосуды в меньшей степени орнаментированы, чем роменские (Ванников А. 3., 1978, с. 55-61).

Основу хозяйства боршевского населения составляло пашенное земледелие. На поселениях найдены железные наральники того же типа, что и на роменских памятниках, серпы вполне совершенной формы (табл. XXXIX, 12), обгорелые зерна пшеницы, ржи, ячменя, проса, гороха и бобов. Для хранения зерновых припасов сооружались ямы.

Племена боршевской культуры занимались также скотоводством, охотой, рыбной ловлей и бортничеством. От охотничьего снаряжения сохранились многочисленные наконечники стрел из кости и железа (табл. XL, 1—4). Железные наконечники могли быть и оружием. Весьма многочисленны на поселениях железные рыболовные крючки (табл. XL, 5), остроги, пешни, глиняные грузила и пряслица (табл. XL, 12, 13).

Раскопки зафиксировали занятия металлообработкой и металлургией. Обнаружено также несколько сотен железных предметов. Среди них имеются различные бытовые находки, в том числе кресала (табл. XL, 7), а также поясные принадлежности (табл. XL, 8).

Развито было и бронзолитейное ремесло: найдены глиняные и каменные тигли, литейные формочки, пинцет. Из цветного металла делали украшения (табл. XXXIX, 1—8). Пятилучевые и одно семилучевое височные кольца и лунницы изготовлены местными мастерами по готовым образцам. Аналогичные височные украшения найдены в составе Железницкого (Зарайского) клада в Рязанской обл. (Корзухина Г. Ф., 1954, с. 81, 82) и на Новотроицком городище роменской культуры.

Интересна бронзовая поясная бляшка из Большого Боршевского городища (табл. XL, 9). Она — округло-шестиугольная с рельефной розеткой посредине и с отходящими от нее тремя сердцевидными лепестками, Бляшка имеет аналогии в. венгерских памятниках IX-Х вв.

Довольно широко на боршевских поселениях было развито косторезное ремесло. Из кости и рога делались острия (табл. XL, 10), наконечники стрел, иглы для плетения сетей, кочедыки, рукоятки, псалии, подвески и т. п.; из зубов животных — амулеты (табл. XL, 6). Одна роговая поделка, найденная на Большом Боршевском городище, имеет вид кривого острия с тыльным концом, обработанным в виде морды животного (табл. XL, 11).

Погребальные памятники боршевских племен представлены курганами, которые но внешнему виду не отличаются от остальных восточнославянских полусферических насыпей. Обряд погребения — трупосожжение на стороне. В курганах около Большого Боршевского городища открыты деревянные камеры с остатками нескольких трупосожжений. Размеры камер 1,5—2,4x0,7—1,4 м, высота — 0,3—0,6 м. Кальцинированные кости помещались в глиняных урнах. Кроме того, в камерах находились и сосуды без остатков сожжения, поставленные, вероятно, с приношениями умершим. Вокруг домовин устраивались кольцевые оградки, состоявшие из вертикально поставленных деревянных плах.

Такие же курганы с обугленными погребальными камерами раскапывались и в других могильниках. Однако большинство боршевских погребальных насыпей содержало остатки трупосожжений без деревянных камер. Погребения в виде небольшого скопления кальцинированных костей с глиняным сосудом или без него обычно располагаются на уровне погребенной почвы. В курганах Белогорского второго могильника зафиксированы глиняные площадки или обгорелые плахи, перекрытые глиной, на которых помещались остатки кремации.

Датируются боршевские курганы IX—X вв., а боршевская культура в целом, как и роменская,— VIII-Х вв.

К числу наиболее ранних памятников относится, по-видимому, поселение в с. Ярлуково Липецкой обл., где при раскопках найдены сосуды, напоминающие по форме пражско-корчакские. Какие-либо датирующие предметы здесь не встречены, типологически горшки датированы К. И. Комаровым рубежом VII и VIII вв. (Комаров К. И., 1972, с. 47-49).

Повесть временных лет, рассказывая о восточнославянских племенах, не сообщает этнонима верхнедонских славян. Более того, в этнографическом введении Начальной летописи восточнославянская территория как будто ограничена на юго-востоке бассейнами Сейма и Сулы. Однако уже русские историки второй половины XIX в. полагали, что славянские поселения не ограничивались этими реками, а достигали верхнего и среднего течения Дона. Высказывались и догадки о племенной принадлежности славян Донского бассейна. Так, П. В. Голубовский считал их вятичами (Голубовский П. В., 1881, с. 4— 7). Д. И. Багалей — северянами (Багалей Д. И., 1882, с. 13—15), а Н. П. Барсов предполагал вятичско-северянскую колонизацию этих земель (Барсов Н. П., 1885, с. 77). М. С. Грушевский допускал, что вятичи из бассейна Дона под давлением степняков переселились на верхнюю Оку, в область своих соплеменников (Грушевський М., 1910, с. 5-9).

А. А. Шахматов высказал предположение, что первоначально вятичи жили на Дону и позднее оттуда расселились на Оку (Шахматов А. А., 1907, с. 720— 723). Исследователь строил свою гипотезу лишь на интерпретации косвенных свидетельств летописей. Позднее А. А. Шахматов отказался от вятичской атрибуции славян Донского бассейна, но все же полагал, что Рязанская земля была освоена славянами с двух сторон — с запада, по Оке, и с юга, из областей Донского бассейна (Шахматов А. А., 1919а, с. 35).

Б святи с открытием на Дону курганов с деревянными камерами и кольцевыми оградками, которые находят аналогии в верхнеокских древностях, боршевские памятники стали рассматриваться как вятичские (Третьяков П. Я., 1953. с. 240, 241). Правда, в отличие от Л. А. Шахматова, вятичскими стали считать и верхнеокские, и верхнедонские курганы, и синхронные с ними поселения. А. Н. Москаленко, подчеркивая своеобразие боршевских памятников, заключает, что в нем отразилось племенное отличие славян бассейна Дона от северян днепровского левобережья — носителей роменской культуры. Поскольку материальная культура донских славян имеет много общего с культурой верхнеокских вятичей, можно предположить, что боршевское население входило в вятичский племенной союз (Москаленко А. Я., 1965, с. 152-158).

Гипотезу А. А. Шахматова о расселении вятичей из бассейна Дона в Рязанскую землю попытался обосновать А. Л. Монгайт (Монгайт А. Л., 1961, с. 121 — 128). Основным аргументом в пользу этой гипотезы послужило то обстоятельство, что исчезновение боршевского населения на Дону совпадает по времени с прекращением захоронений в рязанско-окских могильниках. Получается будто бы так, что финно-угорское население в рязанском течении Оки в X в. исчезает, и в то же время прекращается жизнь на донских поселениях боршевской культуры. Отсюда А. Л. Монгайт делал вывод: носители боршевской культуры ушли из бассейна Дона и, вытеснив мордву, расселились на средней Оке. На некоторых рязанских городищах встречены черепки лепной посуды, близкой к боршевской керамике, и это, по мнению А. Л. Монгайта, свидетельствует о массовом славянском переселении из Донского бассейна. Поскольку поздние летописи называют вятичей рязанцами, то и боршевское население Дона, по мысли А. Л. Монгайта, можно отнести к вятичам.

Вторым свидетельством: в пользу вятричского освоения Рязанской земли с верховьев Дона, по мнению А. Л. Монгайта, служит открытие на некоторых рязанских поселениях полуземляночных жилищ южнорусского типа. Сразу же нужно заметить, что распространение южного жилища в Рязанской земле не обязательно обусловлено расселением боршевского населения. Жилища такого типа могли быть распространены вятичами и с верхней Оки, а еще более вероятно, что они появились здесь в результате миграции населения из Киевской земли в XI—XIII вв., когда в рязанском течении Оки появляются географические названия, повторяющие южные. Полуземлянки рязанского течения Оки X—XII вв. имеют глинобитные печи, в то время как боршевским жилищам свойственны преимущественно печи-каменки (Раппопорт П. А., 1975, с. 144-156).

Вопрос о племенной принадлежности населения, оставившего памятники боршевской культуры, ныне не может быть решен окончательно. В целом боршевские древности, распространенные в бассейне Дона, принадлежат к обширной группе славянских памятников VIII—X вв., занимающих территорию восточнее Днепра. По-видимому, роменская культура на днепровском левобережье, боршевская на Дону и вятичская на Оке возникли почти одновременно. Все они имеют начальную дату VIII в. В первое время

ото были территориальные группы славян, из которых на Оке формируются вятичи, в днепровском лесостепном левобережье — северяне. Принадлежность боршевских древностей северянам исключена, поскольку эти древности не эволюционировали из роменских. К тому же, оформление северян как отдельной племенной единицы обусловлено местным субстратом.

В распоряжении исследователей нет каких-либо оснований, разрешающих приписывать боршевские древности вятичам. То обстоятельство, что рязанское течение Оки заселялось в какой-то степени славянами из Донского бассейна, не может быть аргументом в пользу вятичской атрибуции племен — носителей боршевской культуры. Боршевская культура не могла эволюционировать из вятичских древностей VIII — X вв. Верхнеокского региона. Эти культуры синхронны.

Иногда обращают внимание на наличие погребальных деревянных камер в курганах вятичей VIII— X вв. верхней Оки и подобных сооружений в насыпях боршевской культуры. Это — единственное, что объединяет славян региона верхней Оки со славянами бассейна Дона. Допустимо предположение об отливе части вятичского населения в Донской регион.

Все раскопанные до сих пор боршевские курганы относятся к IX—X вв., т. е. на Дону курганный обряд погребения появился по крайней мере на столетие позже, чем на верхней Оке.

Интересные наблюдения сделаны А. Н. Москаленко при обследовании Лысогорского могильника. Было установлено, что курганы здесь насыпаны на месте предшествовавшего могильнику поселения боршевской же культуры. Поэтому не исключено, что курганы на территории боршевской культуры появились на столетие позже, чем поселения. До этого боршевские племена хоронили умерших в грунтовых могильниках. Можно полагать, что переселенцы с верхней

Оки, принесшие курганы с погребальными камерами-домовинами, проникли на Дон только в IX в., когда этот регион был уже освоен славянами — создателями боршевской культуры. Пополнение славянского населения осуществлялось здесь не только из областей верхней Оки, но и из Киевского Поднепровья, поскольку в отдельных курганах Белогорского могильника выявлены глиняные площадки того же типа, что весьма характерен для полян. Не исключено участие в освоении Донского бассейна славян и из иных регионов Восточной Европы. Кажется, что славяне бассейна Дона не были ни северянами, ни вятичами, а принадлежали к отдельной территориальной группировке, название которой не дошло до нас. И. И. Ляпушкин связывал донскую группу славян со «сльиюн», упоминаемыми в письме хазарского кагана Иосифа (Ляпушкин И. И., 1941, с. 239).

Славянские поселения на Дону были покинуты в конце X в. По-видимому, переселение славян из этого обжитого края было вызвано набегами кочевников. Как раз в конце X в. активизировались печенеги, и этот регион оказался на пути продвижения печенежских орд. Когда ушла основная часть славянского населения с берегов Дона, сказать трудно. Выше говорилось о возможности расселения боршевцев в Рязанском бассейне Оки. В то время, когда состав-

лилась Повесть временных, лет, славянской группировки на верхнем Дону уже не было, поэтому ее имя не попало на страницы русских летописей.

Вятичи

Русские лотописн связывают ареал вятичей с Окой. Повесть временных лет отмечает: «...а Вятъко седе съ родомъ своимъ по Оце, от него же нрозвашася вятичи» (ПВЛ, I, с. 14), а под 964 г. в связи с походом Святослава на северо-восток говорится: «И иде на Оку реку и на Волгу, и налезе вятичи» (ПВЛ, I, с. 46, 47).

Вятичи не один раз упоминаются в летописях и позднее, особенно в связи с политическими событиями XII в., и эти сведения позволяют в самых общих чертах наметить пределы вятичской земли. Под 1146 г. названы два вятичских города — Козельск и Дедославль. В первый из них бежал к вятичам Святослав Ольгович, во втором созывается вятичское собрание, которое принимает решение воевать против Святослава Ольговича (ПСРЛ, II, с. 336—338). В описании похода 1147 г. Святослава Ольговича на Владимира Давидовича черниговского названы города Брянеск, Воробиип, Домагощь и Мценск, находившиеся поблизости от вятичской земли или на ее окраинах (ПСРЛ, II, с. 342). Впрочем, в XII в. летописные «вятичи» были и административно-территориальной единицей Черниговской земли, а границы последней совсем не соответствовали пределам племенного (этнографического) региона вятичей (Зайцев А. К,, 1975, с. 101-103).

Однако представляется несомненным, что административная область «Вятичи» была какой-то частью племенной территории. Поэтому география городов, указанных летописью в «Вятичах», может быть использована для реконструкции вятичской этнографической территории.

Под 1185 г. Карачев определенно отнесен к вятич-ским городам (ПСРЛ, II, с. 637). Кроме того, в «Вятичах» упоминаются города Воротипеск (на р. Выс-са, левом притоке Оки), Колтеск (на Оке), Мосальск (в бассейне Угры) и Серенск (в бассейне, Жиздры).

В поздних летописях имеются известия, что на востоке вятичская земля простиралась до рязанского течения Оки: «Вятичи и до сего дне, еже есть Рязан-ци» (ПСРЛ, XV, с. 23; XX, с. 42; XXII, с. 2). Таким образом, судя по летописям, территория расселения вятичей охватывала бассейны верхнего и среднего течения Оки.

Крупнейшие представители русской исторической географии И. П. Барсов и М. К. Любавский предпринимали попытки детализировать границы вятичского расселения, привлекая данные топонимики и ландшафта. Искали также возможность использовать данные диалектологии для реконструкции территории вятичей, но безуспешно. Наиболее аргументированную и подробную картину вятичского расселения дали только археологические материалы.

Вятичские курганы с трупоположениями и их вещевые инвентари были прекрасно систематизированы и интерпретированы А. В. Арциховским (Арци-ховский А. В., 1930а). В небольшой по объему, но

очень насыщенной книге этот исследователь сумел обработать все накопленные к тому времени археологические материалы по вятичам и сделать важные историко-археологические выводы, не потерявшие своего научного значения и поныне. Выделенные им предметы — семилопастные височные кольца, хрустальные шарообразные и желтые стеклянные шарообразные бусы, решетчатые перстни и пластинчатые загнутоконечные браслеты, весьма характерные для вятичей, позволили в деталях обрисовать вятичскую племенную территорию. Из названных вещей этнически определяющими для вятичей являются только семилопастные кольца. Остальные украшения, хотя и весьма часто встречаются в вятичских курганах, но известны и в некоторых других регионах восточнославянской территории.

На основе распространения семилопастных височных колец пределы вятичского племенного региона обрисовываются следующим образом (карта 21).

На западе вятичи соседили с северянами, радимичами и кривичами. Западная граница вятичского ареала сначала шла по водоразделу Оки и Десны. В бассейнах Жиздры и Угры выделяется пограничная полоса шириной 10—30 км, где вятичские курганы сосуществовали с кривичскими. Эта полоса проходила по верховьям Жиздры и по притокам Угры — Болве, Рес-се и Снопоти. Далее, вятичская граница поднималась на север до верховьев Москвы-реки, а потом поворачивала на восток по направлению к верховьям Клязьмы. Правобережье Москвы-реки целиком принадлежало вятичам. Вятичи заходили и на левый берег этой реки (на 10—50 км севернее), но здесь вместе с вятичскими курганами встречаются и кривичские. Примерно около впадения Учи в Клязьму вятичская граница поворачивала на юго-восток и шла сначала по левобережью Москвы-реки, а потом — Оки.

Наиболее восточным пунктом с вятичскими височными кольцами является Переяславль-Рязапский. Отсюда юго-восточная граница вятичей шла к верховьям Оки, захватывая бассейн Прони, но не достигая бассейна Дона. Бассейн верхнего течения Оки целиком был вятичским.

В этом обширном вятичском регионе раскопано несколько тысяч курганов. Первые научные исследования их относятся еще к 1838 г. (Чертчов А. Д., 1838). Во второй половине XIX в. вятичские курганы изучала большая группа исследователей, среди которых можно назвать А. П. Богданова, Н. Г. Керцелли, А. И. Кельсиева, А. М. Анастасьева, В. А. Городцова, А. И. Черешшна, И. И. Проходцева, В. Ф. Миллера, (Богданов А. П., 1867, с. 1-176; Керцелли Н. .Г., 1878-1879, с. 9-12; Келъсиев А. И., 1885, с. 30-45; Миллер В. Ф., 1890, с. 182-186; Черепнин А. И., 1896, с. 130-152; 1898а, с. 53-76; 18986, с. 6-17; Городцов В. А., 1898, с. 217-235; Спицын А. А.,

1898. с. 334-340; Проходцев И. И., 1898, с, 81-85;

1899. с. 73-76; Милюков П. Я., 1899, с. 14-137).

Большие исследования курганов на кривичско-вя-тичском пограничье в самом конце XIX и первых десятилетиях XX в. провел Н. И. Булычев (Булычев Н. И., 1899а; 18996; 1903; 1913).

Из работ первых десятилетий XX в. можно упомянуть раскопки курганов в бассейне верхней Оки И. Е. Евсеева (Евсеев И. Е., 1908, с. 29-52). В 20-х годах курганными раскопками занимались А. В. Ар-