Псковская земля по археологическим раскопкам

Итак, в XIV веке здесь было Грамское болото. А в IX–X веках что – озеро? Попробуем посмот­реть, нет ли каких-либо намёков на подобные названия рек и озёр по старым данным. Обратимся к заинтересованной стороне – к данным шведской разведки начала XVII века. Оказывается, существовало ещё одно, очень странное, дополнительное название реки Великой. Сохранился план Пскова, составленный шведским разведчиком И. Рутбеком, который был направлен в Уппсалу в ноябре 1615 года. В сопроводительном письме Рутбек писал: «Псков… расположен на обширной равнине у реки Свортцек (Великая)… и очень сильно укреп­лён рвом, стеной и башнями».

Ещё раз это параллельное название Великой упомянуто у известного дипломата С. Герберштейна, лично бывшего в Московии в начале XVI века. Рассказывая о русской истории времён князей Рюрика, Синеуса и Трувора, Герберштейн касается того, кто из князей где «сел», и сообщает о последнем из них: «…Трувор (Truvor) же – в княжест­ве Псковском (Pleskoviensis, Plesko) в городе Изборске». Так гласит официальный перевод. Но на самом деле Герберштейн ничего подобного не пишет, ни о каком Изборске не сообщает, а употреб­ляет для обозначения некоего города уже знакомый нам термин Swortzech, Swortzoch. Это можно понять так, что город, в котором разместился Трувор, либо стоял на этой самой реке Свортцек, либо по ней и назывался. Однако профессионал Рутбек, сам в Пскове бывший, совершенно определённо через столетие после Герберштейна называет реку, и это река Великая – Свортцек. Получается, как будто, то, что в тексте Герберштейна всегда считалось искажением названия, оборачивается некой, не вполне понятной нам осведомлённостью. Во всяком случае, река Свортцек к территории современного Изборска никакого отношения не имеет – не было её там. А где же тогда находилась резиденция Трувора? Проще всего в этом случае считать, что Трувор в самом Плескове-Пскове и сел – на реке Свортцек-Великой. И было тут ему хорошо. А что касается названия Труворова городища в современном Изборске – ну, съездил туда, распоряжения какие-то дал; ну, легатов своих варяжских послал для присмотра и вящего укреп­ления. Ну, туристов тогдашних туда направлял – «по следам легендарного Трувора», – по своим, то есть, следам… Тем более, что после мощного пожара, бывшего там около 860 года, Труворово городище довольно долго – около столетия – было то ли в запустении, то ли в полузапустении и резиденцией столь серьёзного князя, каким, без сомнения, был Трувор, ну никак быть не могло. Не исключено, что этот пожар как раз и был единственным и самым радикальным моментом присутствия Трувора на Труворовом городище – не одного, конечно, а вместе с дружиной. Где был Изборск Трувора – вопрос особый и весьма дискуссионный. Отложим пока его в сторону и вернёмся к реке Свортцек – а что, собственно говоря, это значит? Именно с этим вопросом я обратился к шведским филологам. Те посмотрели по словарям и сказали, что, скорее всего, это искажённое скандинавское название Svords egg – «Лезвие меча». Забавное название для реки, если не знать скандинавскую мифологию. А вот в ней, в этой мифологии, есть некая грозная река, состоящая из мечей и копий. Были, оказывается, такие представления у грозных варягов – вполне им под стать.

С одной стороны, Свортцек – «Лезвие меча» как обозначение реки, с другой – непонятное болото, имя которого могло принадлежать человеку, а могло и мечу. Мы знаем, что в среде язычников скандинавов-варягов был такой обычай – бросать, принося жертву, мечи в воду и в болота. Но мечи, обыкновенно, в этом случае бросали в воду. Полагают, что именно таким образом в районе Днепростроя образовалось скопление ранних мечей, которые и были извлечены землесосами при строительст­ве ГЭС. Такие мечи были на вооружении дружинников Игоря, Ольги, Святослава, Владимира…

Итак, есть все основания думать, что древний путь из Пскова-Плескова в Изборск-Избореск был непрямой и весьма извилистый. Сначала ехали по правому берегу до района Выбут, где переправлялись через брод в районе Туховитичей, затем – на Камно, далее, через Халахальню и Печки, по самой кромке берега Псковского озера огибали Грамское болото и только потом следовали прямо на Изборск. Очевидно, таким же был этот путь и в Х веке, поскольку другого пути тогда не было. Район Выбут, где, по летописи, в 893 году родилась княгиня Ольга, – это перевалочный пункт на реке Великой, а Камно с его скандинавскими археологическими находками IX века – это другой заметный пункт на этой дороге. Северная часть этого пути отмечена двумя кладами арабских серебряных монет – диргемов. Один из этих кладов был найден в начале XIX века у бывшего сельца Булаево немного западнее Камно. Клад хранится в Государственном Эрмитаже в Санкт-Петербурге. Датируется этот клад 60-ми годами Х века. В Эрмитаж клад поступал частями через владельцев имения Булаево господ Вохиных. От них известно, что монеты были найдены в яме в некоем «кургане». В 0,5 км к северу от Булаево на старой карте конца 30-х годов действительно обозначена небольшая – не более 100 м в диамет­ре по подошве – внемасштабная, довольно крутобокая возвышенность (судя по берг­штрихам), в которой действительно есть яма. С высокой степенью вероятнос­ти можно полагать, что именно здесь клад и был найден. В ряде случаев диргемные клады находили на городищах. Возможно, и здесь было городище, пришедшее на смену городищу Камно, которое запустевает в самом начале Х века. Неразумно было оставлять западное направление без укреп­лённого сторожевого пунк­та. Сама эта горушка не сохранилась – она была снесена в годы Великой Отечественной войны. В псковских грамотах времени республики о купле-продаже земель в ближайшей округе Камно упоминаются две примечательные возвышенности: Ригина Гора и Могила Великая. Могила Великая – это в переводе – большой курган, крупная сопка, многометровая погребальная насыпь, каких много в Псковской и Новгородской землях. А вот название Ригина Гора идеально подходило бы к булаевской возвышенности с её арабским сереб­ром. Надо иметь в виду, что Риг – имя скандинавское, а никак не славянское или финское. В «Старшей Эдде» – сборнике мифологических и героических песен древних скандинавов – есть «Песнь о Риге», где Риг – одно из имён Одина, верховного скандинавского бога. Ригина Гора рядом с Грамским болотом – это вполне логичное соседство. По преданию, где-то рядом с Камно находились владения княгини Ольги, у которой, согласно церковным источникам, отец и мать были «от рода варяжска».

Другой клад арабских диргемов был найден в горшке у деревни Печки. Определён он не был, так и пролежал в фондах дореволюционного Псковского музея, после чего где-то затерялся. Думаю, что и он датировался тоже Х веком. Видимо, именно к этому времени относится возникновение пути из Пскова на Изборск и далее на запад, в земли эстов. Это связано с появлением и ростом раннесредневекового города Пскова-Плескова в начале того же Х века, который рано становится центром как ближней, так и довольно отдалённой округи. Уже в начале XI века путь на Изборск и на запад становится стратегическим, а в 1054 году князь Изяслав вместе с посадником Остромиром и его новгородцами по этому единственному торному пути идёт военным походом на чудь.

Анатолий Александров, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Псковского музея-заповедника  

Количество показов 378

FaceBook

Twitter

Vkontakte

LiveJournal

номер 358 от 28.02.2014

Войны на Псковской земле в X веке

В мае 2012 года начался проект «Археология, власть, общество: сотрудничество для сохранения археологического наследия» по программе приграничного сотрудничества «Эстония – Латвия – Россия» в рамках Европейского инструмента соседства и партнёрства 2007–2013 гг. Проект объединяет 9 партнёрских организаций из Эстонии, Латвии и России под руководством Тартуского университета. Основным направлением деятельности по проекту является сохранение и популяризация общего археологического наследия приграничных территорий как Псковской земли, так и Латвии и Эстонии. В данной статье сотрудник одной из партнёрских организаций проекта, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Псковского музея-заповедника, Анатолий Алексеевич Александров рассказывает о военных событиях, которые происходили на Псковской земле на заре российской государственности.

Летопись сразу за сообщением о призвании в 862 году князей Рюрика, Трувора и Синеуса сообщает о них: «…и начаша воевати всюду». Поскольку резиденциями князей стали – соответственно – Ладога, Изборск и Белоозеро, получаем весьма обширную территорию русского северо-запада и северо-востока, где с призванием князей начались какие-то боевые действия. Но не совсем понятно – кто с кем и за что дрался. Из той же летописи известно, что некоторое «неустроение» в среде местных племён наступило сразу же вслед за изгнанием неких «варягов», бравших здесь дань: «Изгнаша варяги за море, и не даша им дани, и почаша сами в собе володети, и не бе в них правды, и вста род на род, и быша в них усобице, и воевати почаша сами на ся». Учитывая, что в коалицию, призвавшую Рюрика и братьев с дружинами, входили, всё по той же летописи, чудь, словене, кривичи и весь – конгломерат племён многонациональный, – возникает, естественно, вопрос: а с кем именно немедленно «почаша воевать всюду» боевые подразделения Рюрика и братьев? С теми, кто их призвал, ради наведения порядка и управления, или были ещё какие-то причины для ведения боевых действий? Первое весьма сомнительно: а зачем было призывать на свою голову одних варягов, только что сбросив владычество других? Всякого рода «усобицы» в среде славянских племён – дело обыкновенное; призвать третейских судей и управленцев в виде князя и дружины – это одно, а вот немедленно вовлекать их в какие-то боевые действия на своей территории или на её границах – это нечто совсем иное. Дошедшие до нас летописи по этому поводу не сообщают больше ровно ничего. Тем не менее, посмотрим, что тут можно сделать.

О какой-то военной активнос­ти первых русских князей сообщают внелетописные источники. На один из таких источников обратил внимание Д.А. Мачинский – это изданная в 1791 году «Подробнейшая история государей Российских», которая в части своих сведений восходит к утраченным ныне летописям. Так вот, чем же занимался Рюрик в годы своего правления? В 864 году «…по двою лету умре Трувор и Синеус, оба бесчадна, остася един Рюрик, и нача владети всею Рускою землёю, и сбираху дани на Словянех и на Кривичах и на Мери, и на Муроме… и посла Воеводу своего именем Валета, и повоева Корелу, и дань на них возложи… В лето 6387 умре Рюрик в войне в Кореле». Валет – это здесь вовсе не карточный термин; первоначально – это Валит – титул карело-финских старейшин.

Итак, если верить источнику, Рюрик выбрал северное направление, и именно внешней экспансии. Очевидно, для замирения внутренних усобиц достаточно было мирных, дипломатических усилий. Теперь попытаемся понять, чем занимался князь Трувор, о котором летописям вообще ничего не известно. Но так, по-видимому, было не всегда. Русский историк конца XIX века князь Михаил Щербатов в первом томе своей «Истории Российской» со ссылкой на Стрыйковского сообщает, «…что Трувор умер под Вильною, знатно стараясь границы земель владения своего расширить». Но и Стрыйковский с потолка такое тоже взять не мог. Сейчас мы знаем, что в юго-восточной Литве, в 30-ти км к северо-западу от Вильнюса, в местечке Кернаве, имеется комплекс из трёх огромных городищ – центр формирования литовской государственности. Одно из них относится к рассмат­риваемому времени. Возникает вполне резонный вопрос: а что там делал Трувор в некотором, скажем, отдалении от своей базы – от Изборска? Некоторое прояснение даёт летопись, которая в числе данников Ранней Руси называет племя нерома: «Нерома [Норома] сиречь Жемоить», на что давно обратили внимание. Судя по топонимике, проанализированной Д.А. Мачинским, эта норома/нерома «сидела» на землях русского северо-запада, занимая северные половины современных Псковской и Новгородской областей; очаг «неромской» топонимии известен также в Белоруссии, где вообще было довольно значительное балтийское присутствие. В составе инвентаря сопок – высоких курганов Х века, принадлежавших верхушке тогдашнего русского общества и расположенных на землях этой самой северной неромы, встречаются бронзовые спиральные накосники жемайтийского типа, но с иной, чем в самой Литве, орнаментикой. Очевидно, что это не трофеи походов, а местные новации «насельников» здешних мест. Хорошо известны балтийские элементы и в предшествующей культуре псковско-новгородских длинных курганов, где есть вещи просто литовских типов. Общая датировка культуры – V–VII века, но её верхний хронологический рубеж так и не был сколько-нибудь достоверно определён. Скорее всего, остатки этого населения дожили и до VIII, и до IX, и до X веков, дав, в конце концов, ту самую летописную нерому. Приблизительно в те же века на северо-западе фиксируется импульс славянского продвижения с юга, и, очевидно, некоего возврата на полузабытую историческую прародину. Продвинувшиеся группы славян нашли эту территорию не пустой, а заселённой, в том числе и населением, говорившим на неких балтийских (пралитовских?) диалектах. Вероятно, оба этноса пришли к состоянию затянувшегося конфликта. Показательно хотя бы то, что ни литва, ни нерома не входят в состав коалиции, призвавшей Рюрика и братьев. Ясно, что боевые дружины Трувора, на территории квартирования которых выявилось это противостояние, неизбежно должны были начать боевые действия, естественно, на стороне тех, кто их призвал и им платил. Противоположная сторона, по логике войны, также неизбежно должна была обратиться за помощью в коренные земли своего первоначального расселения. Внутрилокальный конфликт перерос в большую войну. Трувор и Рюрик, викинги первого поколения на Руси, могли придерживаться только одной тактики – наступательной. При этом личная безопасность для них мало что значила – «конунг рождён не для долгой жизни, а для громкой славы». Трудно сказать, чем кончился поход в Литву, но Трувор в этом походе, очевидно, погиб. После смерти братьев Рюрик правил единовластно.

Кроме того, с 862 по 882 годы Восточная Европа была разделена на два враждующих между собой лагеря: с одной стороны – северная Русь Рюрика и Олега, с другой – южная Русь Аскольда и Дира. Это противостояние достаточно хорошо показано Шахматовым.

По составу участников походов на Византию мы знаем, что без участия и поддержки восточнославянских племён ни одно из таких мероприятий не могло иметь места. Точно так же шли боевые действия и в Восточной Европе.

Исход этой долгой 20-летней войны до последнего момента оставался неопределённым. И война эта никак не могла состояться без участия и поддержки тех же восточнославянских племён – южной коалиции, с одной стороны, и северной – с другой. Естественно, что обе стороны в этой войне использовали все имевшиеся у них резервы, то есть, какие-то группы населения с территории будущей Псковской земли неизбежно должны были принимать участие в этих боевых действиях.

В 879 году (по летописи) умирает Рюрик. Наступает правление малолетнего Игоря и регентство Олега. По одному из списков летописи, в 882 году Олег идёт на захват у южной коалиции кривичского Смоленска именно с кривичами. Согласно «Подробнейшей истории», после занятия Киева в 882 году «иде Олег войною на Древлян и на Северы, и повоева их, и дань возложи… и начаша… дань имати на Мордве и на Черемисе и на Перми и по Печоре и на Кореле». Земли Биармии – Перми и Печоры – были уже известны скандинавам во время их северных плаваний, и установление контроля над ними вполне реально. Тем более, что оттуда поступали ценнейшие меха, за которые арабские купцы платили серебром. Итак, экспансия, начатая в 862 году, идёт по нарастающей; схема всё та же – поход–война–дань.

А вот исследование последующих событий началось для меня с одной маленькой исторической загадки – в своей книге «Псков» известный архитектор Ю.П. Спегальский написал: «После нападения на Псков полоцкого князя Рогволда, то есть пос­ле 977 года, укрепления Крома, вероятно, были значительно усилены». После некоторых поисков первоисточник этого уникального сообщения нашелся у  Н.С. Ильинского в его «Историческом описании города Пскова» 1790 года издания. Ильинский, понятное дело, не ссылается ни на кого. Вот что он об этом пишет: «В 977 году Владимир по смерти своего отца, имея неудовольствие на Полоцкого Князя Рохволда, который воевал волости Новгородские и град Псков взял, отъезжал к Варягам и тамо собирал войска за деньги». Очередной внелетописный источник, который эти события тоже откуда-то взял – возможно, из какой-то не дошедшей до нас летописи. Дошедшие же до нас летописи ни о каких таких подвигах Рогволода в Псковской и Новгородской землях не сообщают – «Повесть временных лет» отмечает только: «Слышав же се Владимир в Новегороде, яко Ярополк уби Ольга, убоявся бежа за море. А Ярополк посадники своя посади в Новегороде, и бе володея един в Руси». Произошло следующее: старший сын Святослава, законный наследник киевского престола великий киевский князь Ярополк, действуя жёсткой вооружённой рукой, произвёл объединение всех русских земель. Один его брат – Олег древлянский – был убит войсками Ярополка, другой сводный брат – Владимир, – не дожидаясь той же участи, бежал за море в Скандинавию собирать наёмное войско. Согласно сообщению источника, приводимого Н.С. Ильинским, это прои­зошло не сразу, а после некоторого вооружённого сопротивления, организованного Владимиром: в неких новгородских волостях людям Ярополка пришлось вести боевые действия, а Псков, который не хотел сдаваться, по-видимому, пришлось брать штурмом. Несколько другую окраску приобретают и последующие события. На три года раньше, чем в летописи, упоминается полоцкий князь Рогволод, который действует в интересах и по поручению Ярополка. Становится ясно, что это его ставленник, им же в Полоцке и посаженный.

Через два года, в 980 году, Владимир появляется с войском: «Приде Володимер с варяги Ноугороду, и рече посадником Ярополчим: «Идете к брату моему и рцете ему; «Володимер ти идеть на тя, пристраивайся противу бится». И седе в Новегороде». «Подробнейшая история» уточняет: «…приде Великий Князь Владимер из за моря со многими Варяги в великий Новград, и согна Наместники и Посадники Ярополковы». Пауза в войне закончилась. Обе враждующие стороны активно готовились к боевым действиям. Очевидно, что Владимир, снова вокняжившись в Новгороде, отбирает у Ярополка и Псков. Возможно, что это произошло не сразу.

Затем Владимир предпринимает попытку «перетащить» на свою сторону полоцкого князя Рогволода, для чего отправляет сватов к его дочери Рогнеде: «И посла ко Рогволоду Полотьску, глаголя: «Хочю пояти дщерь твою собе жене». Он же рече дщери своей: «Хочеши ли за Володимера?» Она же рече: «Не хочю розути робичича, но Ярополка хочю». После такого ответа «…Володимер же собра вои многи, варяги и словени, чюдь и кривичи, и поиде на Рогволда. В се же время хотячу Рогнедь вести за Ярополка. И приде Володимер на Полотеск, и уби Рогволода и сына его два, и дчерь его поя жене». То есть, Рогволода с сыновьями убили, а Рогнеду взяли в жёны Владимиру принудительно.

Софийский список новгородской летописи имеет любопытное расхождение: «И посла Добрыню ко Рогволоду, князю Псковскому». Возможно, что к моменту владимирова посольства Рогволод всё ещё владел Псковом и даже мог там находиться; та же летопись иначе отмечает начало похода Владимира на Рогволода: «…и приде Володимер на Псков, и уби Рогволода».

То, что попытка переманивания Рогволода могла иметь место, косвенно подтверждает точно такая же история с «перетаскиванием» на свою сторону Владимиром главного ярополкова воеводы – Блуда. Там это сработало. Воевода Блуд даже организовал убийство Ярополка. И пережил Ярополка ровно на три дня – Владимир не простил ему убийства брата.

Анатолий Александров, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Псковского музея-заповедника 

Количество показов 337

FaceBook

Twitter

Vkontakte

LiveJournal

номер 363 от 14.03.2014