Сходства и различия в понимании родства, тема кровной мести
Тема родства, кровных связей в обоих произведениях занимает не последнее место. Это и неудивительно, ведь в условиях той суровой действительности, в которой жили наши предки, от прочности родственных связей зависело выживание не только отдельных людей, но и всего народа. Издревле у многих народов был обычай кровной мести, встречается он и в обоих произведениях. Вот только приоритеты расставлены по-разному: если основной пафос "Песни о Нибелунгах" придает месть Кримхильды братьям за смерть мужа, то в "Гренландской песни об Атли" и в "Гренландских речах Атли" Гудрун мстит своему второму мужу за смерть своих братьев, причем делает она это, убив своих собственных детей, рожденных ею от Атли:
Так предала смерти
братьев свирепая,
обоим вонзила
лезвие в горло…
(Гренландские речи Атли, 79)
Здесь пример особенности родового самосознания: братья, как ближайшие сородичи, связаны с Гудрун принадлежностью к одному роду, в то время как дети принадлежали к чужому роду – роду Атли.
Вообще следует отметить, что родовое сознание вообще господствует в песнях о героях. Так, Хёгни из вассала бургундских королей превращается в их брата. Брюнхильд заполучила не только отца, но и брата Атли. У Сигурда появились предки – род, восходящий к Одину, а также и еще один родственник – Хельги.
Это позволяет нам сделать вывод о том, что во времена создания "Старшей Эдды" господствовал родовой строй, где человек что-либо значил только как член своего клана.
На страницах "Песни о Нибелунгах" мы видим несколько иную картину – более важными становятся связи брачного родства и вассальные обязательства, что свидетельствует о развитом классовом (как сказали бы в советские времена) обществе.
Различия в описательности повествований
"Песнь о Нибелунгах" отличается от "Старшей Эдды" большей описательностью. Если песни "Старшей Эдды" – это динамичные и сжатые повествования, в немногих словах излагающие судьбы героев, то "Песнь о Нибелунгах" – это пространный, неторопливый рассказ, изобилующий описаниями рыцарских забав, пиров, сцен сватовства, охоты и т.п. Эти "декорации" говорят нам о том, что "Песнь о Нибелунгах" рассчитана на слушателей с изысканным и утонченным вкусом, этаких поэтических гурманов, что позволяет нам сделать вывод, что образ жизни средневековой аристократии уже сильно отличался от жизни простолюдинов и рядовых дружинников, а также от жизни племенных вождей эпохи "военной демократии".
Развитие феодальных отношений; понятие о верности и чести
"Песнь о Нибелунгах" раскрывает нам идеалы, свойственные развитому феодальному обществу: идеал вассальной верности господину, рыцарского служения даме, а также идеал щедрого и справедливого властителя:
...Ведь королю зазорно, когда за упущенья
Или за скупость гости корят его потом...
("Песнь о Нибелунгах", 309)
Однако противоречия между внешним обликом некоторых героев и их внутренними качествами становятся явными и придают дополнительную остроту сюжету. Так, Гунтер овладел Брюнхильдой только благодаря Зигфриду, в сравнении с которым он проигрывает и как мужчина, и как воин, и как человек чести.
Хаген, верный и преданный вассал, отважный воин, способен на гнусные поступки – убийство безоружного в спину, отнятие клада у бедной вдовы.
Эти герои представляют контраст между их аналогами в "Старшей Эдде", где они предстают пусть даже в чем-то и несовершенные, но удивительно целостные персонажи.
В этой связи особого внимания заслуживает Этцель, особенно, если сравнить его с реальным прототипом – гуннским правителем Аттилой:
Если бы мы могли дать почитать "Песнь о Нибелунгах" жителю Европы V века, то он, наверное, пришел бы в ужас от того издевательства над историческими реалиями, какое имеет место быть в "Песни о Нибелунгах":
Сам Этцель обратиться к нему был принужден.
Склонил с женой колени перед вассалом он.
Дослушал государя с тоской в душе смельчак
И на мольбы о помощи ему ответил ...
("Песнь о Нибелунгах", 2152)
"Да как такое возможно, – наверняка спросил бы он, – чтобы никто иной, как сам Аттила, гордый и могущественный повелитель гуннов (называемых всем прогрессивным человечеством не иначе как "бичом Вселенной"!) смог бы опуститься до того, что бы стал, ползая в ногах у своего вассала(!), умолять его о защите!".
Однако жителю уже не пятого, а тринадцатого века эта картина вряд ли бы показалась столь нелепой, так как она показывает нам состояние феодальной системы, вступившей в фазу раздробленности. В это время могущество и влиятельность сеньора напрямую зависела от верности и силы его вассалов, а потому, без надежных вассалов он мало что значил, сколь бы незаурядной личностью он сам по себе ни был.
Однако есть в "Песни о Нибелунгах" и влияние древнего "права сильнейшего":
Как вы, я тоже витязь, и ждет меня корона,
Но доказать мне надо, что я достоин трона
И что владеть по праву своей страной могу.
Я ставлю честь и голову в залог, что вам не лгу.
("Песнь о Нибелунгах", 109)
Здесь оба (Гунтер и Зигфрид) ссылаются на право власти, но один (Гунтер) видит источник этого права в юридической законности, а другой (Зигфрид) – в собственной доблести.
Также развитие общественных отношений привело к созданию целой системы условностей: например, Кримхильда, желая досадить Брюнхильде, говорит ей:
...Ты моего супруга считаешь за вассала
А я при всех, кто службой обязан вам и нам,
Перед тобою первая войду сегодня в храм.
("Песнь о Нибелунгах", 827)
Этот пример показывает, что честь члена феодального общества ущемлена только тогда, когда есть публичное свидетельство этому.
Также и Зигфрид клянется, что не разгласил тайны произошедшего в спальне Гунтера, когда Зигфрид смирил Брюнхильду:
"А я великой клятвой при всем дворе готов
Поклясться, что не говорил супруге этих слов."
("Песнь о Нибелунгах", 858)
И здесь опять – в вопросах чести важно не само событие, а факт его разглашения.
Также и венчание описано как некая формальность:
"И радовались люди, на молодых смотря,
Что их союз теперь скреплен у божья алтаря"
("Песнь о Нибелунгах", 645)
Из этого видно, что моментом заключения брака считалось не церковное его благословение, а просто клятва – как в языческие времена.
_ _ _
Особо следует отметить, как изменилось восприятие ценности человеческой жизни: в "Старшей Эдде" нет никакого сожаления о гибнущих героях, в то время как в "Песни о Нибелунгах" постоянно предрекается трагический исход, и постоянно выражается сожаление о тех смертях и скорбях, к которому приводит развитие событий. Складывается впечатление, что для авторов этого сказания люди уже не выглядят какой-то бездушной и малоценной массовкой. Бессмысленность жертв мести Кримхильды постоянно подчеркивается в "Песни о Нибелунгах".
В противоположность этому в "Старшей Эдде" месть Гудрун даже в какой-то мере одобряется:
Все, что сулила,
исполнила светлая.
Гудрун сама
Помышляла о смерти...
("Гренландские речи Атли", 104)
А вот в "Песни о Нибелунгах" гибель Кримхильды вообще просто констатируется как факт, не видно со стороны "автора" ни жалости, ни сострадания. Этим как будто подчеркивается, что не может человек в мести, даже справедливой и оправданной, не может доходит до ожесточения и бесчеловечности. И это тоже есть влияние христианской нравственности на менталитет средневекового человека.
- * - * -
Итак, также как в геометрии по двум точкам можно определить прямую линию, так и в обоих вариантах одного эпоса возможно проследить развитие человеческой культуры, сознания народа на протяжении столетий.
"Песнь о Нибелунгах", заимствовав у "Старшей Эдды" восхищение перед мужеством, честью, преданностью, вместе с тем показывает, как развитие общества под воздействием христианской нравственности. Христианство преобразило все то лучшее, что было накоплено в языческую эпоху, а все злое и греховное предало забвению. Так, человек был освобожден от рабства Судьбе, вместе с тем сохранил в себе возможность мужественно переносить те тяготы, которые он встречает на своем жизненном пути. В "Песни о Нибелунгах", также как и в героических песнях "Старшей Эдды", нравственные качества героев проверяются на прочность, и не все персонажи выдерживают такую проверку, но те, которые остаются верны неписаному кодексу рыцарской чести, презирают даже смерть. Для них добрая память о них важнее физического существования. В этом проявляется скрытая мудрость героев, знающих, что те идеалы, которые они защищают, непреходящи.
А те проявления условностей, формализма, встречающиеся на страницах "Песни о Нибелунгах" - это издержки жизни, свойственные каждой эпохе. Они не имеют никакого отношения к вечности: меняются времена, и вместе с ними меняются и нравы. Однако эти детали включаются в сказания как фон, как декорации, помогающие адаптировать основную идею произведения современному слушателю.
Такие элементы, сменяясь как маски, сопровождая эпос на всем протяжении его развития, несут нам из прошлого истины, выдержавшие испытание временем.
Поэтому можно с уверенностью утверждать, что эпос можно назвать древним, но нельзя назвать его старым - он не стареет никогда.