heid2

мерным совершенной субъективности воли к власти. Та* ким образом, «классическое», отличающее нигилизм, пре* одолело также всякую романтику, которую еще таит в себе любой «классицизм», ибо он лишь «стремится» к «класси* ческому». «Бетховен — первый великий романтик в смыс* ле французского понятия романтики, равно как Вагнер — последний великий романтик… оба инстинктивно проти* вятся классическому вкусу, строгому стилю, не говоря уже о „большом“» («Der Wille zur Macht», n. 842).

Большой стиль есть то, каким образом воля к власти за* ранее вбирает в свою власть устроение всех вещей и воспи* тание человечества (как овладение сущностно бес*цель* ным сущим в его целом) и затем из этой власти в непре* станном возрастании себя самой сверхвластвует над каждым шагом и предначертывает его. В метафизическом плане это овладение Землей есть безусловное опостояни* вание всего становящегося в целом. Однако такое опостоя* нивание противится стремлению утвердить некое безмер* но длящееся конечное состояние соразмерного однообра* зия, ибо в таком случае воля к власти перестала бы быть самой собой, так как сама себя лишила бы возможности возрастания. «То же самое», которое возвращается, имеет свое тождество каждый раз в новом повелении. От безо* пасного постоянства неподвижной косности принципи* ально отличается просчитываемая и управляемая «относи* тельная продолжительность» тех или иных властных обра* зований. Они сохраняют прочность какое*то время, в которое, однако, можно управлять. В пространстве про* считывающей власти эта прочность всегда сохраняет воз* можность перемен, хотя и контролируемых.

В большом стиле сверхчеловек свидетельствует о своей единственной в своем роде определенности. Определяя значимость высшего субъекта совершенной субъективно* сти в соответствии с идеалами и предпочтениями прежней системы ценностей, мы утрачиваем из виду образ сверхче* ловека. Там же, где каждая цель, путь и форма предстают лишь как условие и средство безусловного полномочия воли к власти, там в никак не определенном бытии благо* даря таким условиям заключается однозначная определен*

273

ность того, кто как законодатель первым полагает условия господства над Землей.

Кажущаяся неуловимость сверхчеловека свидетельству* ет о той остроте, с которой через этот подлинный субъект воли к власти постигается сущностное неприятие всякого упрочения, характерное для сущности власти. Величие сверхчеловека, которому неведома бесплодная отстранен* ность простой исключительности, состоит в том, что сущ* ность воли к власти он привносит в волю человечества, ко* торое в этой воле волит себя самого как властелина Земли. В сверхчеловеке есть его «собственная подсудность, не знающая над собой высший инстанций» («Der Wille zur Macht», n. 962). Место и способ существования индивида и общества, а также их взаимоотношение, достоинство и за* кон народа и совокупности народов определяются по мере и способу той повелевающей силы, из которой они присту* пают к делу осуществления безусловного господства чело* века над самим собой. Сверхчеловек — это порода того че* ловечества, которое впервые волит себя самое как породу и само пробивается к ней. Однако для этого необходим «мо* лот», которым эта порода выковывается и крепится, а все прежнее, как несоответствующее ему, разбивается. Поэто* му заключительную часть одного из планов к своему «глав* ному труду» Ницше начинает так: «Четвертая книга: мо лот. Какими должны быть люди, утверждающие обратные ценности?» (XVI, 417; 1886). В одном из последних планов «вечное возвращение того же самого» еще предстает как определение сущего в целом, властно пронизывающее со* бою все вокруг; заключительный фрагмент здесь озаглав* лен так: «Обращенные (Die Umgekehrten). Их молот — „учение о возвращении“» (XVI, 425).

Если сущее в целом есть вечное возвращение того же са* мого, тогда человечеству, которое посреди этого целого должно постичь себя как волю к власти, остается только решить, не желает ли оно нигилистически пережитого ни* что, чтобы больше вообще ничего не хотеть и тем самым расстаться со своей сущностной возможностью. Если че* ловечество желает ничто, осмысленного в ракурсе класси* ческого нигилизма (бес*цельность сущего в целом), тогда

274

молотом вечного возвращения того же самого оно выковы* вает для себя состояние, которое делает необходимым «прямо противоположного» человека. Внутри бес*смыс* ленного целого такая порода людей утверждает волю к вла* сти как «смысл земли». Последний период европейского нигилизма представляет собой «катастрофу» в утверждаю* щем смысле переворота: «Распространение учения, кото* рое просеивает людей… которое побуждает к решимости как слабых, так и сильных» («Der Wille zur Macht», n. 56).

Если сущее как таковое есть воля к власти, тогда сущее в целом как вечное возвращение того же самого должно сверхвластвовать над всякой отнесенностью к сущему.

Если сущее в целом есть вечное возвращение того же са* мого, тогда основная черта сущего раскрылась как воля к власти.

Если в целом вечного возвращения того же самого сущее правит как воля к власти, тогда безусловная и совершенная субъективность воли к власти должна в горизонте челове* чества внести себя в субъект сверхчеловека.

Истина сущего как такового в его целом определяется через волю к власти и вечное возвращение того же само* го. Эту истину хранит сверхчеловек. История истины су* щего как такового в целом и затем история человечества, вобранного историей истины сущего в свою сферу, ха* рактеризуются нигилизмом как своей основной особен* ностью. Но откуда таким образом исполненная и храни* мая истина сущего как такового в целом обретает свою собственную сущность?

Справедливость

«Истинным» и «истиной» Ницше называет то, что Пла* тон называет «истинно сущим» (êntwj Ôn, ¢lhqîj Ôn), под которым подразумевается бытие сущего, идея. Поэтому для Ницше «истинное» и «сущее», «бытие» и «истина» оз* начают одно и то же. Однако поскольку он думает по*ново* европейски, истина предстает не только как вообще опре* деление пред*ставляющего познания: в соответствии с из*

275

менением представления в обеспечивающее предоставле ние истина состоит в полагании постоянного. Удержание «истины» есть пред*ставляющее почитание*за*истинное («Der Wille zur Macht», n. 507). Истинное есть зафиксиро* ванное в представляющем мышлении и таким образом по* стоянное. Однако в соответствии с нигилистической пере* оценкой оно больше не является наличествующем в себе сверхчувственным. Постоянное обеспечивает постоянство живого, поскольку все живое нуждается в четко очерчен* ном круге, который помогает ему сохраняться.

Однако сохранение является не сущностью живого, а одной из основных особенностей этого сущего, которое по своей глубинной природе все*таки остается возраста* нием. Так как сохранение полагает прочность как необхо* димое условие сохранения и возрастания, а полагание та* ких условий делается необходимым из сущности воли к власти и, будучи их полаганием, обладает характером ут* верждения ценностей, истинное как постоянное имеет характер ценности. Истина есть ценность, необходимая для воли к власти.

Опостоянивание всякий раз закрепляет становящееся, и поэтому истинное, поскольку оно есть постоянное, так представляет действительное, бытийствующее в становле* нии, как оно на самом деле не есть. Таким образом, истин* ное не сообразно сущему в смысле становящегося, то есть подлинно действительного, и, следовательно, оно есть ложное — при условии что сущность истины в согласии с ее издавна распространенным метафизическим определе* нием мыслится как соответствие представления предмету. Ницше именно так и мыслит сущность истины, ибо в про* тивном случае он не мог бы следующими словами выра* зить соответствующее его пониманию сущностное ограни* чение истины: «Истина есть вид заблуждения, без которого не мог бы существовать определенный род живых существ. Ценность для жизни является последним основанием» («Der Wille zur Macht», n. 493). Хотя истина является необ* ходимой ценностью для воли к власти, она «не полагается ни как высшее мерило ценности, ни тем более как высшая власть» («Der Wille zur Macht», n. 853, III).

276

Истина есть условие сохранения воли к власти. Хотя это сохранение остается необходимым способом властвования в воле к власти, оно никогда не является достаточным спо* собом, то есть по*настоящему определяющим ее сущность. По своей сути сохранение остается послушным возраста* нию. Возрастание всякий раз выходит за пределы сохра* ненного и его сохранения, но это происходит не путем простого добавления власти. То «больше», которое увели* чивает власть, состоит в том, что возрастание открывает новые возможности власти над нею самой, преображает волю к власти в горизонте ее более высоких возможностей и в то же время с высоты тех возможностей побуждает воз* вращаться в свою подлинную сущность, то есть побуждает

ксверхвластвованию над самой собой.

Втаком осмыслении сущности возрастания власти реа* лизуется «более высокое понятие» искусства, суть которо* го можно усмотреть в «художественном произведении, предстающем без художника, например, как тело, как ор* ганизация (прусский офицерский корпус, орден иезуи* тов). В какой мере художник только предварительная сту* пень» («Der Wille zur Macht», n. 796). Сущность исконной особенности воли к власти, а именно возрастание, есть ис* кусство. Только оно определяет основную особенность су* щего как такового, то есть метафизическое начало в су* щем. Поэтому уже довольно рано Ницше называет искус* ство «метафизической деятельностью» («Der Wille zur Macht», n. 853, IV). Так как сущее как таковое (как воля к власти) есть искусство, сущее в целом в ракурсе метафизи* ки воли к власти надо постигать как «художественное про* изведение»: «Мир как саморождающееся художественное произведение» («Der Wille zur Macht», n. 796). Этот мета* физический проект сущего как такового в целом, осмыс* ленный в ракурсе искусства, не имеет ничего общего с эс* тетическим восприятием мира, разве что эстетику мы за* хотим понимать так, как ее хочет понимать Ницше, а именно «психологически». Тогда эстетика обретает дина* мику, в контексте которой все сущее истолковывается в ракурсе «тела». Однако здесь динамику подразумевает вла* ствование воли к власти.

277

Искусство есть достаточное условие воли к власти, обу* словленное ею самой как возрастанием. Оно есть решаю* щая ценность в сущности власти. Поскольку в воле к вла* сти возрастание важнее сохранения, искусство тоже имеет более высокую обусловливающую силу, чем истина, хотя в другом отношении истина, со своей стороны, обусловли* вает искусство. Поэтому искусство «в большей степени», чем истина, то есть в более существенном смысле, обладает характером ценности. Ницше знает, что «искусство более ценно, чем истина» («Der Wille zur Macht», n. 853, IV; ср. n. 822).

Однако, будучи необходимой ценностью, истина внутри единой сущности воли к власти имеет существенное отно* шение к искусству, подобно тому как сохранение не утра* чивает своей связи с возрастанием. Поэтому сущность ис* тины во всей ее полноте можно постичь только в том слу* чае, если мы одновременно мыслим ее отношение к искусству, а само искусство мыслим в полноте сущности истины. В свою очередь, сущность искусства отсылает нас к прежде определенной сущности истины. Искусство от* крывает преображающе высшие возможности сверхвоз* растания той или иной формы воли к власти.

Эти возможности — не непротиворечивость логики и не осуществимость практики, а проблески того, на что еще никто не отваживался и что поэтому еще не является на* лично данным. То, что полагается в ракурс преображаю* щего открытия, имеет характер как видимости, так и сия ния. Это слово (Schein) надо удерживать в его принципи* альной двусмысленности: в смысле сияния и света (солнце светит (scheint) и в смысле кажимости*таковым — ночью куст на дороге кажется человеком, однако это только куст). В первом случае речь идет о вос сиянии (Aufschein), во вто* ром — о по казании (Anschein), однако так как даже преоб* ражающее в смысле вос*сияния в том или ином случае прочно связывает становящуюся полноту сущего с опреде* ленными возможностями и опостоянивает ее, это преоб* ражающее одновременно остается кажимостью, которая не соответствует становящемуся. Таким образом, даже сущность искусства как воли к преображающему сиянию

278

обнаруживает связь с сущностью истины, поскольку по* следняя постигается как заблуждение, необходимое для обеспечения постоянства, то есть постигается как простая кажимость. Сущность того начала, которое Ницше назы* вает истиной и сразу очерчивает как сообразную власти необходимую кажимость, определяется не только отноше* нием к искусству: единое основание для своего определе* ния она скорее имеет в том, что изначально вбирает в себя истину и искусство в их сущностной взаимосвязи. Тако* вым оказывается единая сущность самой воли к власти, теперь, правда, понятая как принесение к видимости и об наружению того, что обусловливает свое полномочие к сверхвластвованию над самим собой. Однако в том, что Ницше называет истиной и истолковывает как «заблужде* ние», одновременно проступает соответствие с сущим как ведущим определением сущности истины. Равным обра* зом, истолкование искусства в смысле преображающего воссияния невольно связывается с раскрытием и принесе нием в открытое (несокрытием) как ведущим определе* нием.

Вницшевском понятии истины соответствие и несо* крытие (adaequatio и ¢лЮиейб) правят как никогда не зати* хающий, но в то же время почти неслышный отголосок ме* тафизической сущности истины.

Вначале метафизики сущность истины как ¢лЮиейб, как несокрытость и раскрытие (Entbergung), уступает место укоренившемуся определению истины как соответствия (РмпЯщуйт, adaequatio), однако никогда не исчезает совсем.

Стех пор метафизика нигде не посягает на господствую* щую сущность истины как сообразующегося открытия (Eröffnug) сущего через представление, но также не задает* ся вопросом о характере упомянутых раскрытия и откры* тия, предавая это различение забвению. Однако это забве* ние, отвечая своей сущности, достигает своей полноты с того исторического момента, когда представление стано* вится себя самого обеспечивающим предоставлением все* го представимого, становится достоверностью в сознании. Всякое иное, в чем могло бы корениться представление как таковое, отрицается.

279

Однако отрицание — это противоположность преодоле* нию. Поэтому понимание сущности истины как несокры* тости никогда не вводится в новоевропейское мышление заново, потому что оно уже и все еще (хотя и в измененном, переиначенном, искаженном и, следовательно, неопо* знанном виде) продолжает свое царствование. Позабытая таким образом сущность истины, как и все позабытое, не есть ничто. Именно это позабытое приводит метафизику безусловной и совершенной субъективности от ее сокро* венного начала к полаганию себя в область предельной противосущности (Gegenwesen) изначального определе* ния истины.

Истина как обеспечение постоянства власти принципи* ально связана с искусством как возрастанием власти. Ис* тина и искусство сущностно едины в простом единстве воли к власти. Здесь полная сущность истины имеет свое потаенное основание для определения. То глубинное, что доводит волю к власти до ее предельного выражения, за* ключается в ее волении себя самой в своем сверхвластвова* нии: безусловная, однако превращенная субъективность. С тех пор как сущее как таковое в его целом начинает рас* крывать себя по способу субъективности, субъектом ста* новится и человек. Так как человек, обладая разумом, уста* навливает свое отношение к сущему по принципу пред* ставления, он есть в средоточии сущего в целом благодаря тому, что предоставляет себе это сущее и при этом с необ* ходимостью ставит самого себя во всякое пред*ставление.

Этот способ, который есть сам человек в смысле субъек* тивности, одновременно определяет, кто он есть: то сущее, перед которым поставляется все Сущее и через которого оно как таковое оправдывается. Таким образом, человек становится утвержденным на самом себе основанием и ме* рой истины о сущем как таковом, а это помимо прочего оз* начает, что с раскрытием бытия как субъективности начи* нается история западноевропейского человечества как ос* вобождение сущности человека в направлении новой свободы. Это освобождение представляет собой то, каким образом совершается превращение представления об оп* рашивании (Vernehmen) как вбирании (íïå‹í) в опрашива*

280

ние как допрос и подсудность (per*ceptio). Однако такая перемена уже является следствием изменения сущности истины. Причина этого события, из которого проистекает новая свобода, остается для метафизики сокрытой. Однако из него проистекает новая свобода.

Освобождение в новую свободу является негативным высвобождением из основанного на вере в откровение христианско*церковного обеспечения спасения. В нем ис* тина спасения не ограничивается верующим отношением к Богу: она выносит свое решение и о сущем. То, что назы* вается философией, продолжает оставаться служанкой теологии. Сущее в его иерархии представляет собой творе* ние Бога*Творца, которое Богом*Искупителем возвраща* ется из бездны грехопадения и возносится в сверхчувст* венный мир. Однако освобождение от истины как обеспе* чения спасения должно (ибо оно вводит человека в простор неуверенности и предполагает риск сущностного выбора) иметь в себе отношение к свободе, которая теперь тем более берет на себя дело обеспечения человека и по* новому определяет его уверенность и обеспеченность.

Теперь такое обеспечение совершается только из самого человека и для него самого. В новой свободе человечество хочет быть уверенным в безусловном самораскрытии всех способностей к безграничному господству над всей Зем* лей. Пребывая в такой уверенности, человек достоверно уверен как в сущем, так и в себе самом. Эта достоверность не просто сообразует истину с самой собой, но является сущностью самой истины. Истина становится обеспечен* ным упрочением всего сущего ради властного привнесения человеком самого себя в целое этого сущего, становится тем обеспеченным упрочением, которое осуществляет сам человек. Новая свобода направляет человека в раскрытие новой сущности истины, которая прежде всего утверждает себя как самодостоверность представляющего разума.

Но так как освобождение в новую свободу в смысле са* мозаконодательства человечества начинается как освобо* ждение от христианско*надмирной уверенности в спасе* нии, это освобождение в своем неприятии христианства сохраняет свою соотнесенность с ним. Поэтому взор, обра*

281

щенный только в прошлое, легко воспринимает новое че* ловечество лишь как некую секуляризацию христианства. Однако обмирщение христианского и увод его в «мир» тре* буют мира, который уже должен быть описан в ракурсе не* христианских притязаний. Только в нем может разворачи* ваться и утверждаться секуляризация. Просто отход от хри* стианства ничего не значит, если прежде ради этого не определяется новая сущность истины и сущее как таковое в целом не предстает в ракурсе этой новой истины. В то же время эта истина бытия в смысле субъективности только тогда свободно раскрывает свою сущность, когда бытие су* щего безусловно и совершенно заявляет о себе как субъек* тивность.

Поэтому только в метафизике воли к власти новая сво* бода начинает возводить всю полноту своей сущности до уровня закона новой законности. Этой метафизикой Но* вое время впервые осуществляет всю полноту господства своей сущности. Предшествующее предстает как прелю* дия. Поэтому вся новоевропейская метафизика вплоть до Гегеля остается истолкованием сущего как такового, оста* ется онтологией, чей логос постигается в христианско*тео* логическом ключе как творческий разум и коренится в аб* солютном Духе (онто*тео*логия). Правда, и впредь христи* анство остается проявлением истории. Претерпевая изменения, пытаясь сообразоваться с иным и идя на ком* промиссы, оно каждый раз примиряется с новым миром и с каждой победой этого мира все решительнее отрекается от своей прежней творящей историю силы, потому что объяснение мира, на которое оно притязает, уже не вписы* вается в рамки новой свободы.

Но как только бытие сущего как воля к власти сообразу* ет себя с соответствующей ему истиной, новая свобода мо* жет оправдывать свою сущность исходя из таким образом определенного бытия сущего в целом. Однако этому бы* тию одновременно должна соответствовать сущность тако* го оправдания. Новое оправдание новой свободы в качест* ве основания требует новой справедливости, которая пред* ставляет собой решающий путь освобождения, ведущего в новую свободу.

282