Некуда.

Ну, так вот я уж вам доскажу. Вышедши замуж-то, я затяжелела; ну,

брюхом-то мне то того, то другого смерть вот как хочется. А великий пост

был: у нас в доме, как вот словно в монастыре, опричь грибов ничего не

варили, да и то по середам и по пятницам без масла. Маменька строго это

соблюдала. А мне то это икры захочется, то рыбы соленой, да так захочется,

что вот просто душенька моя выходит. Я, бывало, это Естифею Ефимычу ночью

скажу, а он днем припасет, пронесет мне в кармане, а как спать ляжем с ним,

я пологом задернусь на кровати, да и ем. Грех это так есть-то, Богу

помолимшись, ну а я уж никак стерпеть не могла. Брюхом это часто у женщин

бывает. Ну и наказал же меня Господь за мои за эти за глупости! Ох-хо-хо!

Феоктиста утерла слезы, наполнившие длинные ресницы ее больших голубых

глаз, и продолжала:

-- В самый в страстной вторник задумалось мне про селянку с рыбой. Вот

умираю, хочу селянку с севрюжинкой, да и только. Пришел муж из лавки, легли

спать, я ему это и сказываю по свое про хотенье-то. ``Что ты, говорит, дура,

какие дни! Люди теперь хлеба мало вкушают, а ты что задумала? Молись,

говорит, больше, все пройдет``. А я вместо молитвы-то целовать его да

упрашивать: ``Голубчик, говорю, сокол мой ясный, Естифей Ефимыч! уважь ты

меня раз, я тебя сто раз уважу``. Пристаю к нему: ``Ручки, ножки, говорю,

тебе перецелую; только уважь, покорми ты меня селяночкой``. Знала я, что как

пристанешь к нему с лаской, беспременно он тебе сделает. Смотрю, точно уж,

говорит: ``Только как, говорит, пронести? Пронести никак нельзя``. Это и

правда. Рыбу там или икру можно как в кармане пронесть, а селянку жидкую

никак нельзя. Так я это в горе и заснула. Утром, гляжу, муж толк меня под

бок: ``Прибежи, говорит, часов в двенадцать в лавку``. Я догадалась,

опять-таки его расцеловала. Ох, Боже, Боже мой, Боже мой! великая я грешница

перед тобою!.. Жду не дождусь. Только пробило одиннадцать часов, я и стала

надевать шубейку, чтоб к мужу-то идти, да только что хотела поставить ногу

на порог, а в двери наш молодец из лавки, как есть полотно бледный. ``Что

ты, что ты, Герасим? -- спрашиваем его с маменькой, а он и слова не

выговорит. -- Что, мол, пожар, что ли?`` В окно так-то смотрим, а он глядел,

глядел на нас, да разом как крикнет: ``Хозяин, говорит, Естифей Ефимыч

потонули``. -- ``Как потонул? где?`` -- ``К городничему, говорит, за реку

чего-то пошли, сказали, что коли Федосья Ивановна, -- это я-то, -- придет,

чтоб его в чуланчике подождали, а тут, слышим, кричат на берегу: обломился,

обломился, потонул. Побегли, -- ничего уж не видно, только дыра во льду и

водой сравнялась, а приступить нельзя, весь лед иструх``. Ничего тут уж я и

не помню. Побегли к городничему, и городничий сам пришел. Он, говорит, у

меня не был, а был у повара, севрюги кусок принес, просил селянку сварить``.

Это в трактир-то на станцию ему нельзя было идти, далеко, да и боязно,

встретишь кого из своих, он, мой голубчик, и пошел мне селяночку-то эту

проклятую готовить к городническому повару, да торопился, на мост-то далеко,

он льдом хотел, грех и случился. Во всем я передо всеми повинилась. Что тут

только мне было! Боже мой, Господи! Хуже меня по целому городу человека не

ставили. И точно, что стоило. А уж свекровь, бывало, как начнет: силы

небесные, что только она говорила! И змея-то я, и блудница вавилонская,

седящая при водах на звере червленне, -- чего только не говорила она с горя.

Разумеется, мать, больно ей было, один сын только, и того лишилась. И не

знаю я, как уж это все я только пережила! А только мне даже лучше было, что

меня ругала маменька. А тут уж без покойника я родила девочку, --

хорошенькая такая была, да через две недели померла. Как я ни старалась

маменьке угождать, все уж не могла ей угодить: противна я ей уж очень стала.

Как я ей в глаза, она сейчас: ``иди, иди, еретица проклятая!`` Гонит меня.

Думала в тятенькин домик перейти, что он мне оставил, маменька еще пуще

осерчала: ``развратничать, говорит, захотела, полюбовников на свободе

собирать хочется``. Я и стала проситься в монастырь, да вот и живу.