Gurvich_G_D_Filosofia_i_sotsiologia_prava_Antol

Г. Д. Гурвич

Избранные труды

социолог вполне может упустить немало важного из того, что является су­ щественным в позитивном праве. Упорное следование традиции в доктри­ нах и концепциях; норма закона как гарантия против неисполнимого или незаконного судебного прецедента; происходящее из римского права пред­ ставление о партнерстве, противопоставляемое меркантильному воззрению на данный институт как на результат усилий корпораций по созданию торго­ вого реноме компании; представление о земле как о постоянно передающемся семейном имуществе, распространенное в первобытном обществе, где зе­ мельные участки были так же взаимозаменяемы, как зерно или картофель, — все эти явления правопорядка (и имя им — легион) требуют изучения с юриди­ ческой точки зрения, тогда как наука о праве весьма далека от «живого права»

васпекте социологии права. Многие из перечисленных явлений находят каж­ додневное применение в судах. Для изучения того, что юристы понимают под правом, мы должны найти родовые отличия этого используемого юри­ стами для своих целей понятия от иных видов права, которое социолог признает

вкачестве такового в своих целях. И важно именно то, чтобы и юрист, и социолог признавали правоту воззрений друг друга с соответствующих точек зрения.

Желательно было бы, что, подобно тому как существует два термина: «правовой» {légal) и «юридический» {jurai), мы вместо одного термина «пра­ во» имели бы два, используемых и юристом, и социологом, но с разными смысловыми значениями. В языках континентальной Европы существует только одно слово, которое не полностью совпадает с нашим словом «law». Исполь­ зуемый на континенте термин более подходит к социологическому значе­ нию слова «право». Но исторически данный термин имел, с одной стороны, этическую, а с другой — юридическую окраску. Может быть, именно поэтому мы и не имеем в английском языке такого слова. Латинское ius (лат. — пра­ во. — Прим. пер.) и его аналоги в языках континентальной Европы приводят

кхарактерной для правопонимания континентальных юристов неосознан­ ной односторонности. Соответствующее английское слово приводит правопонимания англичан и американцев к той же односторонности, но в обрат­ ном направлении.

По поводу отношения социологии права к юриспруденции автор говорит нам, что юриспруденция — это наука социальной инженерии и что к ее мето­ дам относятся «различные технические приемы» такой инженерии, «предназ­ наченной для интерпретации специфических потребностей конкретных пра­ вовых систем и соответствующих типов комплексных обществ». «Подобные приемы зависят от преследуемых ими целей, а цели эти зависят от сочетаний конкретных событий в реальной правовой жизни» (в понимании социолога) на текущий момент в конкретной обстановке (именно они и изучаются социо­ логией права) и от изменчивых юридических (не правовых) взглядов и ценно­ стей, «специфика и степень объективности которых — непосредственная об­ ласть философии права». «Таким образом, социология права становится фундаментом науки о праве, дающей нам социологическую юриспруденцию,

афилософия права — фундаментом науки о праве, дающей нам философскую юриспруденцию. Если юриспруденция и должна строиться на этих основах, то юристам следует настаивать на том, что эти основы сами не могут созидать

834

Приложение

надстройку. Социология права — это не социологическая юриспруденция, равно как и последняя не может выдвигать претензий на статус настоящей социологии права. Основной задачей социологии права, с точки зрения юриста, является поиск лучшей, чем естественное право (от которого следовало бы отказаться, после чего осталась бы не терпящая пустоты брешь), основы для понимания права. Действительно, близкая взаимосвязь юриспруденции, фило­ софии права и социологии права хорошо освещена в первой главе работы Гур­ вича, в которой, рассматривая развитие социологии права, автор в то же время рассматривает и принципы правовой мысли от Аристотеля до наших дней.

Остается обратить внимание на подчеркиваемый автором контраст между социологией права, которая понимает, что не может заменить собой филосо­ фию права, но должна идти в ногу с ней, и ранней социологией, не нуждаю ­ щейся в философии. Социология права тем более не предполагает, что обой­ дется без юриспруденции. Надеюсь, меня можно простить за повторение того, что ни социология права, ни философия права не могут заменить собой юрис­ пруденцию, которая хотя и нуждается в обеих вышеперечисленных дисцип­ линах как в основании своего критического анализа и средстве корректиров­ ки своих особы х обобщ ений (если позволительно так вы разиться), но обладает той сферой, для которой ни одна из этих дисциплин по большому счету не подходит; сферой, которая важна правоведу, желающему быть уве­ ренным в хорошем знании предмета своего исследования.

МОЙ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ДНЕВНИК1 Гурвич Г. Д.

Два первых года моего обучения в университете (1912-1914), проведен­ ных зимой в России, а летом — в Германии, посвященных получению юри­ дического образования, а также чтению работ ведущих созидателей полити­ ческих доктрин, были насыщены размышлениями о различных тенденциях неокантианской философии: Коген, Наторп, Кассирер, Риккерт, Виндельбанд, Фолькельт, Ренувье, Х ам елин... В итоге эти работы вызвали у меня сильную негативную реакцию против неокантианства любого рода — против его за­ камуфлированного платонического идеализма, антипсихологизма и довольнотаки примитивного антисоциологизма. Ни спор между Тардом и Дюркгеймом, ни вызывающий социологический формализм Зиммеля не дали удовлетво­ рения моим запросам, и я обратился к Вильгельму Вундту. Он предложил мне изучать экспериментальную психологию в его лаборатории, для того чтобы лучше понять написанную им работу «Психология народов». Един­ ственным преимуществом, которое я извлек из этого обучения, впрочем, весьма недолгого, было то, что эксперименты показали мне невозможность непос­ редственного «психофизиологического параллелизма», продемонстрировали несовпадение между переживаемым временем, концептуализированным

© М. В. Антонов, пер. с фр., 2004 1 Отрывок из работы Гурвича «Мой интеллектуальный дневник, или Изгнанный из стада»

(L’homme et la société. № 1. 1966).

835

Г. Д. /У/тич

Избранные труды

преминем и, еще более очевидно, между измеряемым, качественным и про­ странственным временем, поскольку все эти виды времени должны диффе­ ренцироваться.

В тот период я начал читать и изучать Анри Бергсона. Его труд «Непо­ средственные данные сознания» помог мне избавиться от эксперименталь­ ной психологии Вундта, а исследования «Материя и память» и «Творческая эволюция» освободили меня от пут кантианства и неокантианства и привели к идеализму, свободному от учения о предопределении. Вместе с тем спири­ туалистическая направленность бергсоновского реализма, проявившаяся в

«Творческой эволюции», равно как и его скрытый индивидуализм, в рамках которого разделялись «глубинное Я» и «поверхностное Я» — единственный участник общественной жизни, беспокоили меня и остужали мой юноше­ ский задор. За несколько месяцев до Первой мировой войной я прослушал в Гейдельберге курс Эмиля Ласка, который посредством строгой диалектики, заимствованной у Фихте, пытался превзойти идеализм, оставаясь в преде­ лах собственно неокантианства. Кроме пробуждения интереса к Фихте, я обязан этому мыслителю и за знакомство с Максом Вебером. В то время в социологии этого автора видели оправданную реакцию против системы Риккерта, сводившего всю научную методологию либо к генерализации, либо к индивидуализации, забывая при этом о типологическом методе, который свой­ ственен основанной на понимании ( Verstehen) социологии.

Кэтому моменту я завершил мою студенческую работу на русском языке

«Политическая доктрина Феофана Прокоповича и ее европейские источники: Гроций, Гоббс и Пуфендорф», представленную на университетский конкурс. Золотая медаль, которой я был удостоен за эту работу в 1915 г., предопреде­ лила мою академическую карьеру. Так, вернувшись в предреволюционную Россию, я после защиты магистерской диссертации (1917 г.) был оставлен в Петроградском университете для подготовки к профессорскому званию, что подразумевало получение научного звания, необходимого для преподавания

всистеме высшего образования.

Вуниверситетские годы, т. е. до момента получения научного звания и начала чтения мною курса лекций в Петроградском университете (который я оставил несколько месяцев спустя, эмигрировав сначала в Чехословакию, чатем, в 1925 г., во Францию, где в 1929 г. получил французское граждан­ ство), в моем сознании укрепились некоторые тенденции, которые прояви­ лись в большинстве последующих работ.

А) Первоначально мой интерес к реализму (который сегодня занимает центральное место в моем мировоззрении) сблизил меня, хотя и ненадолго, с двумя русскими философами: Н. О. Лосским и С. Л. Франком, а через них — со славянофильскими идеями, характерными для православной религиоз­ ной философии. Но опасность мистицизма вернула меня к диалектическому критицизму (который научил меня проводить различие между схваченным посредством интуиции и познанным, предполагающим наличие некоторого суждения) и реалистическому плюрализму, противостоящему любой мони­ стической редукции Многого к Единому. Так я набрел на абсолютный реа­ лизм у Фихте позднего периода, в рамках которого этот философ столкнулся

спроблемой «фактичности» (Faktizitat) через анализ постоянной конкурен­ ции и сотрудничества интуиции и диалею пки.

836

Приложение

B) Исследование истории социальной философии особенно помогло мне сконцентрировать внимание на всех доктринах, являющихся одновременно и антииндивидуалистическими (т. е. утверждающими наличие ни к чему не сводимой социальной действительности), и антиэтатистскими (т. е. отказы­ вающимися отождествлять социальное Целое с одним из его секторов и воз­ можных выражений — с государством). Подобную расш иренную концеп­ цию социума я искал у Сен-Симона и Прудона, у Гроция, Лейбница, Фихте и Краузе, и в более отдаленном периоде истории — у Аристотеля. Результаты этих исследований отображены в моей докторской диссертации «Идея соци­ ального права» (1932 г.), о которой я расскажу чуть позднее.

Проводимые исследования поставили передо мной проблему загадочности, характерной для доктрины Жан-Жака Руссо — крайнего этатиста для одних и анархиста — для других, индивидуалиста — для одних и защитника коллек­ тивизма — для других. Меня очень заинтересовала его концепция «всеобщей воли», противопоставляемой не только воле большинства, но и воле «всех» и тождественной для каждого индивида (в силу чего и индивид, и социум воз­ рождались к новой жизни благодаря «общественному договору»). Более того, в категорическом императиве Канта я видел не что иное, как слабое отраже­ ние социальной философии Руссо. В своей книге «Руссо и Декларация прав» (1917), хотя и защищая Руссо от обвинений в противоречивости и ища воз­ можности продемонстрировать глубину его диалектики, я все же попытался указать и на неудачу его замысла — рассматривать социальную действитель­ ность в качестве обобщения индивидуального сознания.

Несмотря на то, что критика в адрес Руссо не казалась мне всегда достаточ­ но глубокой, Прудон со своей позитивной доктриной произвел на меня гораздо большее впечатление. Меня с легкостью покорили его концепция социального как некоей сущности, которая не может (не будучи при этом отчуждаемой) проецироваться вовне участников социальной жизни ни в качестве высшего существа, ни в качестве второстепенного объекта; его фундаментальный со­ циальный плюрализм, пытающийся найти равновесие между многочислен­ ными группами; его отрицательная диалектика; демонстрация относительности всякого социального прогноза; его концепция человеческого творчества, беру­ щего верх над предустановленным прогрессом. Если я когда-то и был прудони­ стом, так только в начале моей научной карьеры. Через Прудона я пришел к изучению французских теоретиков революционного синдикализма (в т. ч. и Сореля), к которым я никогда не питал особой склонности. С точки зрения той социальной доктрины, которой я придерживался в период двух русских рево­ люций (февраля и октября 1917 г.), я был абсолютным сторонником прудо­ низма и синдикализма (с отставанием лет на десять, по сравнению с Францией). Впрочем, подобные воззрения очень хорошо совмещались с возникновением «заводских советов», со свойственной им тенденцией избирать представите­ лей не только в «центральные советы», обладающие политической властью, но и в «производственные советы» на предприятиях. Английский гильдейский социализм, вступивший в период своего расцвета после Первой мировой вой­ ны, тем более не мог оставить меня равнодушным.

C)Ко всему сказанному добавился и опыт русской революции. Наблюдая

ичувствуя неодинаковые реакции разных социальных слоев, групп и классов,

8)7

Г. Д. Гурвич Избранные труды

профессиональных союзов, первичных объединений, советов, новых и ста­ рых организаций, присутствуя практически при полном разрушении прежней социальной структуры, у меня возникло немало идей, которые в дальней­ шем вели меня в моих научных исследованиях: 1) социальное право рожда­ ется спонтанно и независимо от государства и его юридических конструк­ ций, причем его взаим оотнош ения с государством м огут приним ать разнообразные формы; 2) существуют глубинные уровни социальной дейст­ вительности, иерархическое положение и взаимоотношения которых друг с другом постоянно меняются, то противореча друг другу, то переплетаясь между собой; 3) первичным элементом социологического анализа является не только индивид, но и социальная группа как микрокосм форм социабель­ ности; 4) социальные классы и глобальные общ ества реально существуют как макрокосм социальных групп; 5) присутствует возможность общ ествен­ ного устройства на основе коллективного планирования экономики и феде­ ралистической концепции собственности. Я очень хорошо помню ту памят­ ную прогулку с моей женой по набережной реки Карповка в Петрограде, когда весь весенний вечер 1920 г., за несколько месяцев до нашего отъезда из России, я излагал ей принципы моей будущей социологии, общ ие черты моего учения о социальном праве и, в конечном счете, мою концепцию де­ централизованного коллективного планирования...

Поскольку реализм и релятивизм в социологии были доведены мною до их крайних выражений, то термин «диалектический гиперэмпиршм»1 наилучшим образом обозначает используемую мною социологическую методологию. Комплементарности, взаимные импликации, двусмысленности, поляризации и взаи­ мообусловленности перспектив, имеющие место между микросоциологическими типами, типами социальных групп и классов, типами глобальных обществ; между глубинными уровнями социальной действительности, иерархический порядок которых каждый раз меняется сообразно изменению типа глобальной или локаль­ ной социальной структуры; между тотальными социальными явлениями, не вхо­ дящими в структуру элементами, социальными структурами и организациями; между общей социологией и отдельными отраслями социологии; наконец, между социологией, историей и этнологией, — все перечисленное и дает представление о моей методологии. Конечной целью этой методологии является социологическое объяснение, которое в случае приобретения им причинно-следственного характера увязывается с объяснением историческим. Одна из тайн имеющей в социологии место связи между теорией и эмпирическими исследованиями, если не брать в рас­ чет собственно проверку на опыте и постоянное обновление рабочих гипотез, заключается в том ценном материале, который история предоставляет в распоря­ жение социологии. Впрочем, и сама история нуждается в первую очередь в со­ циологической типологии и в социологическом изучении социальных структур.3 Здесь, после долгих лет отчуждения, и произошла моя новая встреча с М арксом...

2 См. мой очерк, который носит это же название, в XV выпуске за 1953 г. журнала «Cahiers internationaux de Sociologie».

1 См. мой очерк «Континуальность и дисконтинуальность в социологии и в истории»

(Annales. 1957) и мою статью «Кризис объяснения в социологии» (Cahiers internationaux de Sociologie. XXI. 1956). Эта тематика была продолжена мною более обстоятельно в учебном курсе «Множественность социального времени» (1956).

838

Приложение

Этот же самый диалектический гиперэмпиризм вел меня в моих иссле­ дованиях о социальных закономерностях и человеческой свободе (одноимен­ ная книга вышла в свет в 1935 г.). Я попытался показать, как закономерности и свобода могут взаимно проникать друг в друга, и предпринял социологическое исследование изменений свободы в различных социальных условиях. Всегда незаконченный плюрализм социальных закономерностей и их относительная унификация (через никогда не прекращающиеся стремления и конфликты) в рамках собственно социологического детерминизма меняются каждый раз со сменой типа глобального общества, оставляя при этом простор для вмеша­ тельства человеческой свободы (как индивидуальной, так и коллективной) в общественную жизнь. Именно в названной выше работе я поднял вопрос о множественности социального времени, и данному вопросу я посвятил курс общедоступных лекций в Сорбоннском университете в 1957-1958 гг.4

Уже в период временного пребывания в Соединенных Ш татах мое вни­ мание привлекла проблема, поднимаемая социологией познания. Мне долго казалось, что ни социологию нравственности, ни социологию права нельзя рассматривать с исключительно релятивистских и реалистических позиций без обращения к помощи социологии знания. Мне очень импонировало, как данную проблему ставили Шелер, с одной стороны, и Леви-Брюль — с дру­ гой. Изучение проблемы символов и знаков как способов выражения и рас­ пространения информации еще более усилило мой интерес. Проблема идео­ логии, которая, как мне казалось, не была достаточно прояснена за весь период от М аркса до М ангейма, также подтолкнула меня в том же направлении. В 1944-1945 гг. я прочел в Гарвардском университете курс лекций по социо­ логии знания, в рамках которого я подверг жесткой критике все ранее сфор­ мулированные по данному вопросу концепции. В дальнейшем я вернулся к этой проблематике в моих общедоступных лекциях в Сорбонне, на моих се­ минарах в Практической школе высших исследований (Ecole pratique des Hautes Etudes), в ряде публикаций. Я пришел к выводу о необходимости про­ ведения различия между разными видами знания (чувственное познание внешнего мира; политическое знание; техническое, научное и философское знание), для которых характерна различная интенсивность функциональ­ ной взаимосвязи с социальной средой и иерархический порядок которых в системе знания меняется в зависимости от типов глобальных или локаль­ ных социальных структур. Выделяя в рамках каждого вида знания его фор­ мы, разнящиеся в зависимости от социальных структур (мистическая и ра­ циональная, интуитивная и рефлективная, концептуальная и эмпирическая, спекулятивная и позитивная, символическая и непосредственная, индиви­ дуальная и коллективная формы), я обнаружил множество отправных точек для конкретного эмпирического изучения проблем социологии знания. Пос­ ледняя отказалась при этом от какой-либо конкуренции с эпистемологией (которой социология знания может лишь ставить вопросы, но не отвечая на них сама), равно как прекратила начинать свои исследования с конца и уже не решает с наскока чрезвычайно деликатную проблему социологической

4 Я продемонстрировал, что различные виды социального общения унифицируются и про­ никают друг в друга в разной иерархической последовательности, меняющейся в зависимости от структур глобальных обществ и их типологии.

«ЗУ

Г. Д. Гурвич Избранные труды

перспективы философских доктрин, которые оказываются более долговечны­ ми, чем те социальные структуры, в которых они зародились; такие доктрины через столетия могут вновь воскресать.

Редактируя свою работу «Введение в социологию знания», которую со­ бираюсь завершить в ближайшем будущем,5 я был вынужден возвратиться к проблеме социальных классов — этих сверхфункциональных макрокосмов социальных групп. Данной проблеме я посвятил курс общедоступных лек­ ций (тираж курса этих лекций был выпущен с помощью множительной тех­ ники), который должен послужить предметом отдельной книги.

Используемая мною для исследования проблем социологии познания ме­ тодология привела меня к возобновлению разработок в сфере социологии нрав­ ственности. В общедоступном курсе лекций, прочитанном мною в 1957-1958 гг. в Сорбонне, детально развивая ту тему, которую я затронул в 1948 г., я в общих чертах обозначил содержание моей работы «Введение в социологию нравствен­ ности». Все выделяемые мною виды нравственности (традиционная нравствен­ ность, финалистская нравственность, нравственность добродетелей, нравствен­ ность мгновенных суждений, императивная нравственность, нравственность идеальной символики, нравственность стремления, нравственность творчества) оказались еще более тесно связаны с социальной действительностью, чем виды знания. Оказывается, социология нравственности может установить функцио­ нальные корреляции между участками социальной действительности и видами нравственности в пределах гораздо более обширной иерархии, чем социология знания. Ведь микросоциологические элементы социума и неструктурирован­ ные группы в аспекте этики также могут выступать в качестве автономных эле­ ментов социальной действительности. При сопоставлении феномена нравствен­ ности с социальными классами, и особенно с типами глобальных социальных структур, при констатации изменчивости иерархизированных систем видов нрав­ ственности, равно как и изменения в их недрах направленности форм нравствен­ ности (рациональная или мистическая, интуитивная или рефлексивная, риго­ ристическая нравственность или же нравственность, рассматриваемая в качестве «дара природы», суженная или расширенная, та, которой строго следуют, или та, которую игнорируют, коллективная или индивидуальная), становится оче­ видным, что такое исследование ведет к наиболее конкретным и наиболее пол­ ным результатам. В данном вопросе социология нравственности, призывая к эмпирическим исследованиям, опять-таки не конкурирует с философией нрав­ ственности, но ставит для последней новые проблемы.6

Я обрисовал настолько объективно, насколько смог, те вехи, которые ука­ зывали мне путь в моих основных работах, вплоть до самых поздних. В завер­ шение позволю заметить, что судьбе было угодно, чтобы я зачастую шел «про­ тив течения» в моих размышлениях и в моих усилиях. Ритм моего мышления

5 До выхода этой книги в свет я отсылаю читателя к другим моим публикациям по данной тематике: «Введение в социологию знания» (1947), «Социология знания» (L’Annce Sociologique. 1940-1948, 1949), «Социальные структуры и системы знания» (Sem aine sur la structure, Centre de Syntese. 1957) и, наконец, «Проблема социологии знания» (La Revue philosophique. 1958-1959).

6 См. мою статью «Размышления о социологии нравственности» (Cahiers internationaux de Sociologie. Vol. XXIV. 1958).

840

Приложение

практически всегда не совпадал с тем направлением мысли, который был в моде. Поэтому я, если можно так выразиться, по своему призванию «изгнанный из стада». Большинство современных американских и французских социологов считают меня «философом», ошибшимся дверью; а «философы» смотрят на меня как на «предателя», который уже давно покинул их лагерь.

Но подобное изолированное положение, зачастую болезненное, было для меня довольно естественным: моя жизненная позиция подразумевает необ­ ходимость тесного сотрудничества не только между теорией и эмпириче­ ским исследованием, но также и между социологией и философией (при ус­ ловии, что обе они откажутся от догматизма и «империализма»). Наблюдая друг за другом и друг друга критикуя, социология и философия могут и долж­ ны, сохраняя при этом свою автономию, ставить друг другу вопросы, кото­ рые в сущности могут быть разрешены только в их непрестанном взаимо­ действии... И только после того, как будет воспринят подобный взгляд на данную проблему (который я конкретизировал в статье «Социология и фи­ лософия», написанной для «L’Encyclopedie française» (Vol. XIX. 1957), я могу надеяться на то, что эти два «клана» прекратят меня преследовать.

Схема интеллектуального пути Г. Д. Г у р в и ч а 1

© М. В. Антонов, пер. с англ., 2004 ' Данная схема приводится составителями настоящего сборника по конспектам, сделанным Фи­

липпом Боссерманом в Париже в ноябре 1956 г. на университетских лекциях Г. Д. Гурвича (Bosser-

тап Ph. Dialectical sociology: an analysis of the sociology of G. Gurvitch. New York, 1966. P. 305).

841

Библиографический указатель работ Г. Д. Гурвича

Книги

1.Правда воли монаршей Ф. Прокопо­ вича и ее европейские источники (Гроций, Гоббс, Пуфендорф). Дерпт (Юрьев), 1915 (рус.).

2.Руссо и Декларация прав. Идея неот­ чуждаемых прав индивида в политической доктрине Руссо. Пг., 1918 (рус.).

3.Otto V. Gierke als Rechtsphilosoph. Ttlbingen: Mohr, 1922 (нем. — «Отто фон

Гирке как философ права»),

4.Die Einheit der Fichteschen

Philosophie. Berlin: G ollingen, 1922

(нем. — «Единство философии Фихте»),

5.Personelund Gemeinschaftswert in der Ethik Fichtes. Berlin: Gollingen, 1922

(нем. — «Личностные и социальные цен­ ности в этике Фихте»),

6.Введение в общую теорию между­ народного права. Конспект лекций. Пра­ га: Изд-во юридического факультета Рус­ ского института, 1923 (рус.).

I. Fichtes System der konkreten Ethik. Tiibingen: Mohr, 1924 (нем. — «Фихтеан­ ская система конкретной этики»).

8.Proudhon und die Gegenwarl //Archiv fîlr Rechts und Wirtschaftphilosophie. 1928

(нем. — «Прудон и будущее»),

9.Les tendences actuelles de la philoso­ phie allemande. Paris: J. Vrin,1930 (фр. —

«Современные тенденции немецкой фи­ лософии»),

10.L’idée du droit social. Paris: Sirey, 1932 (фр. — «Идея социального права»), II. Le temps present et l ’idée du droit social. Paris: J. Vrin, 1932 (фр. — «Идея

социального права и современность»),

12.L’Experience juridique et philosophie pluraliste du droit. Paris: Pedone, 1935

(фр. — «Юридический опыт и плюрали­ стическая философия права»),

13.Essai d’une classification pluraliste des formes de la sociabilité. Paris: Alcan, 1937 (фр.— «Очерк плюралистической классификации форм социабельности»),

14.Morale théorique et science des moeurs. Paris: Alcan, 1937 (фр.— «Тео­ ретическая мораль и наука о нравах»),

15.Essais de sociologie. Paris: Sirey, 1938 (фр.— «Социологические эссе»).

16.Eléments de sociologie juridique. Paris: Aubier, 1940 (фр. — «Элементы юридической социологии»).

17.Las formas de la sociobilidad. Buenos Aires: Losada, 1941 (ucn. — «Формы со­ циабельности»).

18.Sociology of Law. New York: Philosophi Library, 1942 (англ. — «Социология права»),

19.La déclaration des droits sociaux. New York: Edition de la Maison Française, Inc., 1944

(фр. — «Декларация социальных прав»),

20.Sociologia dei derecho. Cordoba: Rosario, 1945 (ucn. — «Социология права»).

21.Sociologia juridica. Rio de Janerio: Kosmos, 1946 (ucn. — «Юридическая со­ циология»),

22.The Bill ofSocial Rights. New York: In­

ternational Universities Press, 1946 (англ.— «Билль о социальных правах»),

23.Initiation aux recherches sur la sociologie de la connaissance. Paris: Centre de Documentation Universitaire, 1948 (фр. —

«Введение в социологию познания»).

24.La vocation actuelle de la sociologie. Paris: Presses Universitaires de France, 1950

(фр. — «Современное призвание социо­ логии»).

25.Le concept de classes sociales de Marx

ànos jours. Paris: Centre de Documentation Universitaire, 1954 (фр. — «Марксистская концепция классов в наши дни»).

26.Déterminismes sociaux et liberté

humaine. Paris: Presses Universitaires de France, 1955 (фр. — «Социальные зако­ номерности и человеческая свобода»),

27.La vocation actuelle de la sociologie. Paris: Presses Universitaires de Prance, 1957, 1963 (фр. — «Современное призва­ ние социологии»).

28.Pour le centénaire d’Auguste Comte, Paris: Centre de Documentation Univer­ sitaire, 1957, 1961 (фр. — «По поводу сто­ летия со дня рождения Огюста Конта»).

29.Les fondateurs français de la sociologie contemporaine; Saint-Simon et P.-J. Proudhon. Paris: Centre de Documen­ tation Universitaire, 1957 (фр. — «Фран­ цузские основатели современной социо­ логии; Сен-Симон и П. Прудон»).

842

Библиография

30.Dialectique et sociologie. Paris: Flammarion, 1962 (фр. — «Диалектика и социология»),

31.Pour le centénaire de la mort de PierreJoseph Proudhon — Proudhon et Marx: Une

confrontation. Paris: Centre de Documen­ tation Universitaire, 1964 (фр. — «По по­ воду столетия со дня смерти Пьера Жо­ зефа Прудона — Прудон и Маркс»).

32.The Spectrum of Social Time. Dordrecht, Holland: D. Keidel and Sons, 1964 (англ. — «Спектр социального вре­ мени»).

33.С.-H. de Saint-Simon. La physiologie

sociale. Paris: Presses Universitaires de France, 1965 (фр. — «К. Сен-Симон. Со­ циальная физиология»),

34.Proudhon. Sa vie, son oeuvre. Paris: Presses Universitaires de France, 1965

(фр. — «Прудон. Его жизнь и творче­ ство»).

35.Les cadres sociaux de la connaissance.

Paris: Presses Universitaires de France, 1966

(фр. — «Социальные рамки познания»).

36.Mon itinéraire intellectuelle. 1958 // Duvignaud J., Georges Gurvitch. Symboli­ que social et Sociologie dynamique. Paris: Edition Segher, 1969 (фр. — «Мой интел­ лектуальный дневник»),

37.The Social Frameworks of Know­ ledge. Oxford: Blackwell, 1971 (англ. — «Социальные рамки знания»).

Под редакцией Гурвича выпущены

1.Twentieth Century Sociology. New York: Philosophical Library, 1946 (англ. —

«Социология двадцатого века»).

2.Industrialisation et technocratie. Paris:

Armand Colin, 1949 (фр. — «Индустриа­ лизация и технократия»).

3.Traité de sociologie. Paris: Presses Uni­ versitaires de France, 1957, 1960. (фр. — «Социологический трактат»),

4.Der Lehre von der Gesellschaft. Neuvied, 1959 (нем. — «Учение об обще­ стве»).

Научные статьи

1.Kant and Fichte als RousseauInterpreten // Kantstudien. XXVII. 1922. P. 138-164 (фр. — «Кант и Фихте как тол­ кователи Руссо»).

2.La philosophie russe du premier quart du XX siecle // Monde Slave. August, 1926

(фр. — «Русская философия первой чет­ верти двадцатого века»).

3.La philosophie du droit de H. Grotius et la théorie moderne du droit international // Revue de Métaphysique et la Morale. 1927. P. 365 et suiv. (фр. — «Философия права Г. Гроция и современная теория между­ народного права»),

4.Le principe démocratique et la démocratie future // Revue de Métaphysique et de Morale. 1929. P. 403-431 (фр. — «Демократический принцип и будущая демократия»),

5.L. le Fur: Le Saint-Siege et le Droit de gens // Archives de Philosophie du Droit. Cahier XII. 1931. P. 256-259 (фр. — «Пап­ ский престол и право народов»),

6.J. Delos: La société internationale et les proncipes du droit public //Archives de Philosophie du Droit. Cahier I—II. 1931. P. 264-266 (фр. — «Международное сообщество и принципы публичного пра­

ва»),

7.Les idées maitresses de Maurice Hau­ riou // Archives de Philosophie du Droit. Cahier III-IV. 1931. P. 155-194 (фр. —

«Основные идеи Мориса Ориу»),

8.Une philosophie institutioniste de droit // Archives de Philosophie du Droit. Cahier III-IV. 1931. P. 403-420 (фр.—

«Институциональная философия права»).

9.Une philosophie antinomique du droit: Gystav Radbruch // Archives de Philosophie du Droit. Cahier III-IV. 1932. P. 530-563

(фр. — «Антиномичная философия права»),

10.Les fondements et l 'évolution du droit d’après Emmanuel Levy // Revue Philoso­ phique de la France et de I’Etranger. № 117 (1934). P. 104-138 (фр. — «Основания и эволюция права по Эммануэлю Леви»).

11.Théorie pluraliste des sources du droit positif // Annuaire de l’institut International

de Philosophie du Droit et de Sociologie Juridique. I (1934). P. 114-130 (фр. —

«Плюралистическая теория источников позитивного права»),

12.Remarques sur la classification des formes de la sociabilité// Archives de Philo­ sophie du Droit et de Sociologie Juridique.

№3-4 (1935). P. 43-91 (фр. — «Замеча­ ния по поводу классификации форм со­ циабельности»).

13.La science des faits moraux et la

morale théorique chez E. Durkheim // Archives de Philosophie du Droit et de Sociologie Juridique. № 7 (1937). P. 18-44

(фр. — «Учение о моральных фактах и теоретическая мораль у Э. Дюркгейма»).

14. La théorie des valeurs de Heinrich Richert // Revue Philosophique (September-

843