Vlast_i_obschestvo_Sibir_v_XVII_veke_Novosibirsk_1991
.pdfотраженных в наказах, и системой контроля за их соблю дением. Прежде всего правительство стремилось к тому, чтобы при управлении сибирскими землями воеводы блю ли «государеву пользу» без личной корысти. Воеводам за прещалось вступать с местными жителями и приезжими промышленниками и торговцами в какие-либо финансовые сношения и выступать в роли заимодавцев. В наказе ени сейскому воеводе А. Н. Пашкову (январь 1640 г.) даже по яснялось, что на заемные кабалы и иные крепости, если они будут представляться воеводами на каких-либо людей, «управы» не будет. Опыт уже свидетельствовал о распрост раненности этого явления — «многие кабалы объявляются у сибирских воевод нарядные, а иные в посулах»53. Иными словами, правительство отказывалось признавать юридиче скую силу подобных документов. Во избежание воеводских злоупотреблений ясачным людям, если у них не хватало мехов для внесения ясака, запрещалось компенсировать его деньгами. В таких случаях ясачные люди сами должны были на имеющиеся у них деньги покупать меха и тем по крывать недоимку54.
Не надеясь только на силу наказа, правительство пыта лось ограничить материальные возможности воевод при выезде их в Сибирь. Чтобы предотвратить спекуляции, в Сибирском приказе составлялись подробнейшие росписи имущества, которое воеводы собирались везти с собой, вплоть до пищевых припасов для сопровождавшей их двор ни. Сохранилась очень подробная документация о едино временной смене воевод и их товарищей в январе 1635 г. во всех сибирских городах — от Тобольска до Кузнецка и Красноярска. По указу из сумм, имевшихся в Владимир ской, Галицкой, Устюжской четях, воеводы получали при своенный им оклад на два года вперед, т. е. денежное жа лованье на время воеводства. Каждый воевода представлял роспись дворни, которая ехала с ним. Численность ее коле балась от 17 до 38 чел. Исходя из количества дворовых людей, воеводам разрешалось провозить беспошлинно оп ределенное количество продуктовых запасов, необходимых на один год. Так, И. Ф. Еропкину, отправлявшемуся с 38 дворовыми людьми на Верхотурье, было разрешено на текущий год взять с собой 150 ведер вина, 146 четей раз ной муки, 20 четей гречневой и овсяной крупы, 30 четей ячневого солода, 50 пудов меда, 70 полстей мяса, 5 ведер конопляного и 7 пудов коровьего масла. Для провоза тако го же количества продуктов на следующий год воеводам выдавались проезжие грамоты. Определенное количество
120
хлеба воеводам разрешалось купить в городах своего вое водства.
Провоз в Сибирь вина, хлебных запасов и денег рас сматривался в зависимости от должности, которую пред стояло занять выезжавшему55. Только воеводы, назначен ные в Тобольск и Томск, могли везти с собой по 500 руб., воеводы, отправлявшиеся в иные города, их товарищи, дьяки и письменные головы — по 300 руб. Все деньги сверх указанных сумм местные таможни обязаны были конфисковывать в пользу казны56. Официальный надзор за воеводским имуществом осуществлялся на протяжении все го XVII в.— в декабре 1698 г. специальной грамотой было предписано усилить на Верхотурье и в таможнях предуральских слобод надзор за всеми проезжими людьми и провозимыми ими товарами. В грамоте специально подчер кивалась необходимость надзора за воеводами и служилы ми людьми, чтобы они «иноземцев» и «робят ясачных» не провозили57. В этих целях в 1635 г. последовал указ о по сылке в основные города Сибири на должности таможен ных голов торговых людей из поморских городов с выдан ными им в Москве наказными памятями58.
Во избежание воеводских злоупотреблений таможенная служба в Сибири, как уже говорилось в главе I, получала относительную независимость. Таможенные головы всегда имели право непосредственно сноситься с Сибирским при казом. За воеводами сохранялась обязанность лишь общего надзора за таможнями.
В конце 1645 г. крупнейшие российские торговцы — гости И. Ревякин, К. Босой и другие — коллективно под няли вопрос о злоупотреблениях сибирских воевод в тамо женном управлении, ссылаясь на задержку их приказчиков на сибирских путях и выдачу проезжих грамот за взятки. Их челобитье в Москве было оперативно рассмотрено, и в декабре 1645 г. последовал указ, согласно которому повсе местно в Сибири, кроме Тобольска, у проезжих торговых людей свидетельствовать товары, взимать с них пошлины, выдавать проезжие грамоты должны были только таможен ные головы59. Правда, в 1651 /5 2 г. Сибирский приказ, со мневаясь в неподкупности и таможенных голов с целоваль никами, вновь вернулся к порядку, при котором таможни находились в ведении совместно голов и воевод60.
Всеми этими официальными установлениями и надзо ром вовсе не исчерпывалась регламентация воеводских действий. Согласно наказам, прибыв на место службы в Сибирь и приняв дела у своих предшественников, воеводы
121
должны были устроить официальный прием различным группам населения города и ясачным людям, а точнее — их представителям. С. В. Бахрушин со свойственным ему литературным блеском писал по этому поводу: «Церемо ния приемов и содержание речей были твердо и раз навсег да установлены в наказах. Года через два, когда появлялся новый воевода, он с тем же пафосом сообщал о том, что его предшественник грабил и притеснял своих подчинен ных и что в виде милости государь назначил на его место говорящего,— заранее зная, что через два года новый вое вода все это скажет про него самого. Правительство не де лало иллюзий насчет достоинства своих слуг. Оно заранее знало, что кого бы ни назначить в Сибирь воеводою — он окажется взяточником и «разорителем»... Не в силах бо роться с злоупотреблениями, правительство по крайней ме ре не лицемерило и наивно хотело отмежеваться от своих собственных агентов в глазах населения»61.
Мнение С. В. Бахрушина об устойчивой неэффективно сти системы отношения центральной власти к местному обществу нельзя признать правильным. На приеме населе ния при вступлении в должность от воеводы требовалось согласно наказу не просто обличать злоупотребления свое го предшественника, но и призвать собравшихся подавать соответствующие иски с обещанием правого суда Москвы. В документах фонда Сибирского приказа, описанного Н. Н. Оглоблиным, сохранилось огромное количество мате риалов сысков по жалобам местного населения, завершав ших деятельность многих сибирских администраторов. Ког да же «повальным обыском» или каким-либо иным путем обнаруживалась справедливость жалобы, виновный должен был уплатить не только всю сумму иска, но и равную по величине пеню в казну62. Конечно, на практике такие ме ры не всегда осуществлялись последовательно и не искоре няли злоупотреблений, но несомненно их сдерживали.
Наказы, с одной стороны, и указанные ограничения, с другой, вовсе не исчерпывали той системы, которую хотело видеть в Сибири правительство. Официальный прием вое воды при его вступлении в должность имел весьма реаль ное содержание. Не в обычаях российской власти XVII в. да и последующих веков были декоративные представле ния, лишенные социального смысла. Во время таких при емов население уведомлялось о функциях воеводы и, есте ственно, делало для себя определенные выводы, как бы об текаемо они ни были сформулированы в наказах. К тому же торжественные заверения в невозможности злоупотреб
122
лений, с характером которых население уже было знакомо, соответствующим образом его настраивали.
В повседневной, бытовой жизни воеводам запрещалось нарушать материальные интересы населения. В 1648 г. гра мота томским воеводам О. И. Щербатому и И. Н. Бунако ву извещала о том, что в Москве «ведомо учинилось» о злоупотреблениях служебным положением воевод тоболь ского разряда, которые держат у себя на дворах по 2—6 «денщиков» для разной черной работы, а «служилые и по садские люди тем денщикам по вся годы дают наем нема лый». Грамота запрещала в сибирских городах подобную практику63. Правда, это запрещение последовало в июне 1648 г., когда в Москве и в Томске полыхали восстания. Тем не менее внимание правительства достаточно показа тельно, так как на практике содержание воевод вопреки наказам обходилось местному населению недешево, в част ности, в Мангазее, по данным 1630-х гг., такие расходы превышали 400 руб. в год64.
Местное население на основе обычая обладало целым рядом прав, используя которые могло существенно влиять на текущее управление. Как уже указывалось, сословные труппы населения (крестьяне, служилые и посадские лю ди) имели право обращаться к воеводам не только с раз личными просьбами, но и с предложениями по управле нию, которые, казалось бы, целиком относились к функци ям воевод. В ряде случаев воеводы сами проводили общий опрос населения о целесообразности осуществления того или иного мероприятия. Случалось, что различные слои местного населения сообща подавали воеводам челобитную с просьбой защитить их интересы. Аргументируя свои просьбы, миры не ограничивались узкосословными интере сами, а связывали их с рациональностью всего местного управления. Так, в 1646 г. енисейский воевода Ф. Ф. Ува ров по общему челобитью просил Сибирский приказ выве сти местное население из подсудности томских воевод, в компетенцию которых, как воевод разряда, входил адми нистративный надзор над Енисейском. Дело возникло в связи с тем, что томские власти начали в Енисейском уез де сыск по поводу кормчества. Уличенных в нем людей вытребовали для следствия и суда в Томск, что отняло у них много времени и грозило хозяйственным разорением. Сибирский приказ пошел навстречу просьбе, и было веле но томскому воеводе О. И. Щербатому в городские дела Енисейска «не вступаться», а Ф. Ф. Уварову о них только письменно доносить в Томск65.
123
Приблизительно в то же время мирские старосты ту ринских посадских людей, пашенных крестьян и ямщиков просили Сибирский приказ учредить в Туринске подразде ление конных служилых людей, чтобы у местных жителей не брали лошадей для воинских дозоров вне города66. Тем самым администрации приходилось регулировать и проти воречия, возникавшие между отдельными группами насе ления. Много позже, в самом конце XVII в., из Иркутска от войска, посадских людей и пашенных крестьян в лице выборных старост в Москву была доставлена челобитная с настоятельной и аргументированной просьбой о наборе ми нимум 300 новых ратных людей, крайне необходимых для охраны границы с монгольскими землями. Начальник Си бирского приказа И. Б. Репнин очень внимательно отнесся к инициативе иркутского населения и приказал увеличить местные ратные силы именно на 300 чел., набрав их в Ир кутске или переселив с Верхотурья, Тобольска и из других сибирских городов67.
На мнение городского и сельского населения опиралось воеводское енисейское управление, испрашивая в Москве в 1646 г. хлебную и денежную ругу для вновь основанной в уезде пустыни68. В 1648 г. енисейский воевода Ф. Полибин советовался с крестьянами и посадскими людьми, стоит ли чинить старую мельницу или следует купить новую69. В 1681 г. вопрос о винном откупе И. Ушакова разрешился после опроса служилого, посадского и крестьянского населенйя Енисейского уезда — не было ли кому «разорения» от кабаков, затруднений в покупке зерна и обеспечении им «бесхлебных» городов70. Наконец, такое важнейшее мероприятие, как ликвидация Мангазеи и переселение жи телей в Туруханск — новую уездную резиденцию воево ды,— было осуществлено «по рассмотрению накрепко» с местным населением и подтверждено в 1672 г. сбором «сказок» у посадских, промышленных и «всяких чинов» людей о наиболее целесообразном местоположении горо да7*.
Более того, население обладало правом непосредствен ного, хотя и с ведома воевод, обращения к высшей власти в Москву с далеко идущими просьбами — оставить воеводу на новый срок воеводства, сменить его до окончания этого срока и с жалобами, коллективными и индивидуальными, на злоупотребления воеводской администрации.
Обращений по поводу оставления сибирских воевод на новый срок сохранилось немного. Так, в 1685/86 г. служи лые, посадские и другие «жилецкие» люди Тюмени, мест
124
ные пашенные крестьяне и ясачные люди подали в Сибир ский приказ челобитную об оставлении «на второй срок» воеводы Н. И. Колобова. В 1686 г. жители Туринска «всем городом», как русские, так и ясачные, просили оставить на «другую перемену» воеводу М. И. Алфимова за его «рассуд вправду» и во всем прибыль «государеву делу». По этому челобитью последовало решение: «великий государь... це велели его до своего указа переменить», но вскоре на вое водство в Туринск все же прибыл другой воевода. Больше го успеха в 1687/88 г. добились жители Березова, просив шие оставить «на третий год» воеводой И. Ф. Грибоедова. Их челобитье было удовлетворено. Просьба томских слу жилых людей об оставлении в 1690/91 г. «на следующую перемену» воеводы И. И. Дурново оказалась безрезультат ной. Служилые люди писали: воевода «великим государям радеет и нам, холопам вашим, тесноты и налогов и приме ток нет». Но в Сибирском приказе челобитная была сразу сдана в архив — резолюция гласила: «взять в столп»7^. Сохранившееся в делах Сибирского приказа и получившее положительное решение подобное челобитье из Твери за 1695 г. от имени архиепископа Тверского и Кашинского Сергия, духовенства, тверских помещиков и вотчинников и «тверич градских людей» об оставлении на воеводстве С. А. Глебова позволяет считать, что таким правом обла дало в то время население разных уездов России73.
Имеются данные и о досрочной смене воевод по прось бе населения. Характерно, что они сохранились в офици альной летописи Тобольска (Сибирский летописный свод), создававшейся в кругах высшей светской и церковной ад министрации. Именно в наиболее ранней редакции сво да — Книге записной (1687 г.) — находим лаконичное, но вполне определенное известие: «И на Ивана Веригина учи нилось челобитье государю от всего Тюменского города, и по челобитью Ивану Веригину отказано. А на ево место послан из Тобольска голова письменной Никифор Елдезин в 162(1653/54. — Авт.) году. И Никифор на Тюмене по был на воеводстве немногое время. А на него такожде учи
нилось челобитье от всего же города, |
и по гражданскому |
(! — Авт.) челобитью и ему отказано |
ж»!74. В Головин |
ской (1687 г.) и особенно Нарышкинской (1694 г.) редак циях свода, для которых характерны стабилизация и стан дартизация текста, эти эпизоды были нарочито сокращены и лишь кратко сказано об «отказе» И. Веригину «по чело битью тюменских градцких людей» (см. главу V)75.
125
В Томском же виде свода (1699— 1707 гг.) эти сведения вовсе исчезают. Тем не менее Сибирский летописный свод дает неоспоримое свидетельство об официальном смещении воевод по жалобам местного населения, хотя и не сообщает причины, исходя из которых Сибирский приказ принял эти решения. Бесславный конец воеводства И. Веригина и Н. Елдезина нельзя рассматривать как случайный в судьбе сибирских администраторов. В 1668 г. в той же Тюмени челобитьем всех жителей «было отказано» в воеводстве И. И. Лодыгину и он был сменен. Та же судьба постигла в 1671 г. томского воеводу Н. А. Вельяминова. В 1688 г. по градскому челобитью были наказаны енисейский воевода Г. В. Новосильцев и его сын76.
Требования о смещении воевод удовлетворялись иногда не только в Сибири, но и в Центральной России. Напри мер, в 1614 г. «по челобитью тверич князь Данилу (Д. И. Долгорукому.— Лет.) в Твери быть не велено»77.
Отдаленность от столицы государства и обширность территории придавали воеводскому управлению Сибири специфические черты. В литературе утвердилось мнение о сибирских воеводах как лихоимцах, самодурах и взяточни ках, имевших фактически неограниченные полномочия и использовавших свое служебное положение для личного обогащения. Эпизоды деятельности многих сибирских уп равителей надолго врезались в память современников и впоследствии передавались как легенды, поражавшие фан тастикой и безудержной изобретательностью. В Централь ной России были невозможны войны между воеводами, во оруженные нападения на присылаемых «сыщиков», специ ально выработанные ритуалы поклонения местного населе ния «державцам» — воеводам. В Сибири такое бывало, но не только это определяло сущность воеводского режима в XVII в. Репутация «лихих» воевод лишь внешне отражала сибирскую действительность.
В советской исторической науке, большое внимание уделявшей истории классовых выступлений в Сибири на чиная с XVII в., воеводские злоупотребления рассматрива лись как специфическая форма эксплуатации населения экономически сильными представителями господствующего класса, связанными с крупным купеческим капиталом. По пав в Сибирь в качестве чиновников, причем на весьма ко роткий срок, и будучи не заинтересованы в организации там поместий и вотчин, воеводы развивали бурную пред принимательскую, ростовщическую и торговую деятель ность. Используя служебное положение, они опутывали
126
местное население различными кабальными обязательства ми, усугублявшимися ничем не прикрытыми «насильствами» и «нападками», органично свойственными феодальной системе78.
На современном уровне сибиреведения эти выводы за служивают дальнейших размышлений. Как справедливо отмечал А. А. Преображенский еще в 1972 г., рассматри вая некоторые черты идеологии сибирского крестьянства, «немыслимо себе представить борьбу классов без столкно вения идейных представителей господствующих классов и эксплуатируемого народа»79. Прежде всего заслуживают внимания два вопроса. Во-первых, чем объяснялось не только допущение жалоб на воеводское управление, но и очень большое внимание к их содержанию центрального правительственного органа — Сибирского приказа. Во-вто рых, чем обусловливалось самовольство воевод, ограничи вавшихся и контролировавшихся правительством. Ответы на поставленные вопросы органично связаны с социальной историей России XVII в.
Редкая жалоба на «насильства» воевод, дошедшая до Сибирского приказа, оставалась без ответной реакции. По мнению А. А. Преображенского, царская власть в этих случаях проводила довольно гибкую линию: поддерживая «блюстителей государевых интересов», она «время от вре мени карала наиболее ретивых лихоимцев и притесните лей», тем самым создавая представление о «справедливо сти» верховной власти, о ее нелицеприятном «отношении ко всем слоям общества», что населению «вселяло надеж ды на изменения к лучшему»80.
Однако позиция верховной власти была сложнее. На протяжении всего XVII в., вплоть до окончательной победы абсолютизма, государственная власть признавала на праве обычая сословные корпоративные сообщества существен ным звеном во всей системе государственного феодализма и прежде всего в местном управлении. Лишь с учетом это го становится понятным не только внимание в Москве к жалобам населения на воевод, но и существо расследова ний. Представляется принципиально важным, что основ ным элементом следствий были «повальные обыски», т. е. опросы и свидетельства всех социальных групп местного населения.
Отдаленность Сибири и специфический, в основе своей стихийный процесс создания там постоянного русского на селения способствовали стабильности такой системы мест ного управления, при которой верховная власть во имя
127
прежде всего «государева интереса» вынуждена была со блюдать интересы мирских организаций и учитывать их мнение по самым разнообразным вопросам местной жизни. (Конечно, в реальной жизни это достигалось далеко не всегда.) При таком порядке отношений между мирскими организациями и органами управления, когда чиновниче ство зависело не только от центральной власти, обществен ное самосознание разных социальных групп русского насе ления Сибири проявлялось наиболее определенно.
Было бы неверно думать, что самовластие воевод по рождалось лишь их корыстолюбием. Приказная система управления государством, включавшая воевод, осуществ лявших свои функции в провинции, была определенным этапом на пути создания будущего государственного аппа рата абсолютизма. По мере «совершенствования» приказ ная система бюрократизировалась, что имело свои последст вия и в местном управлении. Наиболее характерным в ней следует признать стремление самих воевод как представи телей органов центрального управления к абсолютизации своей власти. Это стремление в его реальном воплощении было быстро замечено сибирским населением, нашедшим для него емкое определение — воеводы «государятся».
В начале 1629 г. на государево имя поступила отписка архиепископа Сибирского и Тобольского Макария о «пре грешениях» сына боярского Софийского дома Б. Матвеева. Оказавшись по каким-то делам в Енисейске, Б. Матвеев был приглашен известным землепроходцем подьячим М. Перфильевым на пивную братчину, напился пьяным и объявил в съезжей избе принародно «государево дело» в том, что местному воеводе В. А. Аргамакову город дан в вотчину и что хочет он в нем «царить»81. К такому «государению» и центральная власть и местные миры могли от нестись только резко отрицательно, хотя и по разным мо тивам. Царская власть такое обвинение приравнивала к са мозванству, а миры, признавая центральную самодержав ную власть, не хотели иметь местных самодержцев. Дан ные о сыске по делу В. А. Аргамакова не известны, но можно предположить, что в Москве к пьяному куражу Б. Матвеева отнеслись внимательно, так как вскоре в Ени сейск отбыл новый воевода кн. С. И. Харя-Шаховской. На сколько серьезно воспринималось в Москве непристойное слово «государится», можно судить по распоряжению, по сланному в Томск в 1651 г.: бить кнутом одного казака, который его употребил в перебранке с письменным голо вой8^.
128
В борьбе за абсолютизацию власти воеводы нередко вступали в столкновения со своим ближайшим окружени ем. На этой почве в феврале 1631 г. началась «смута» в Мангазее между воеводой Г. И. Кокоревым и его товари щем А. Ф. Палицыным. «Вражда и большая брань» между воеводами привели к открытым боевым действиям их сто ронников, продолжавшимся до начала лета. Не последнее место в разжигании этой вражды заняли слова одного из прихлебателей Г. И. Кокорева, назвавшего спьяна воеводу царем, что тотчас было использовано А. Ф. Палицыным, всенародно обвинившим своего начальника в измене83.
Немногим спустя началась «смута» между воеводами Тары Ф. П. Барятинским и Г. А. Кафтыревым. Довольно согласно они начали воеводство в 1635 г., и к лету 1636 г. самовластием, хлебными спекуляциями и трудовыми по винностями по постройке казенных зданий успели вызвать недовольство и жалобы местных служилых людей, соби равшихся им «отказать»84. Однако вскоре, по-видимому, воеводы на финансовой почве рассорились. Во время этой «смуты» один воевода обвинял другого в стремлении пра вить единовластно, в государственной измене, а миры изо бличали их в злоупотреблениях и игнорировании земских организаций.
Чуть позже, в начале 1640-х гг., в далеком Якутске первый воевода П. П. Головин своим «самовластием» обви нил непосредственных помощников — товарища, стольни ка М. Б. Глебова и дьяка С. В. Филатова — даже в под стрекательстве якутов к «измене»85 и не остановился перед насильствами над своим административным окружением.
В борьбе за самовластие воеводы не обходили внимани ем и таможенное управление. Выше указывалось, что по установлениям Сибирского приказа таможенное управле ние в Сибири так или иначе находилось в двойном подчи нении — таможенным головам и воеводам. Не доверяя ни тем, ни другим, руководители Сибирского приказа при всех своих колебаниях в определении статуса таможен склонялись все же к необходимости надзора воевод над таможенными головами. Таможенные головы, отвечавшие перед казной материально за объем сборов, прежде всего мехов, вовсе не всегда безропотно подчинялись воевод скому контролю, да и сами не брезговали «побочными доходами».
На этой почве среди сибирской администрации столк новения происходили постоянно. В главе V подробно опи сано одно из самых «ярких» воеводств — М. Ф. Стрешнева
5 В. А. Александров, Н. Н. Покровский |
129 |