Vlast_i_obschestvo_Sibir_v_XVII_veke_Novosibirsk_1991

щает на себя внимание, во-первых, существование слож­ ных общин с мирскими представителями, объединявших ряд деревень, а, во-вторых, корпоративная защита такими мирами угодий всех входивших в их состав селений.

В сибиреведческой литературе неоднократно отмечался сложный порядок землепользования в сибирской деревне в XVII в., когда земледельцы владели угодьями на основе за­ хвата или отводных памятей, выдававшихся воеводскими управлениями целым сельским мирам, отдельным группам или персонально, причем людям разного социального поло­ жения (крестьянам, служилым или посадским людям). Сплошь и рядом такие памяти воеводские канцелярии вы­ давали post factuir, оформляя совершенный захват или так называемый «прииск» свободных земель. Эти угодья могли находиться в общем «чертеже» селений или составлять от­ дельные заимки. При складывавшейся практике подворно­ наследственного владения угодьями, перенесенной из По­ морья, сибирские земледельцы нередко приводили земли в культурное состояния коллективно, так как при подсечной и залежной системах полеводства требовалась огромная за­ трата сил. Именно для этой цели образовывались «поваль­ ные» сообщества. Создание новых пашен нередко заставля­ ло земледельцев выжигать сотни десятин леса сразу. Кроме того, десятки и сотни десятин земли в отдельных селениях обращались в залежи. В результате, даже по официаль­ ным, по всей вероятности неполным, данным, во владении жителей многих деревень находились огромные земельные площади, превышавшие указные нормы62. Эти земли они строго охраняли, опираясь на нормы обычного права. Та­ кие групповые земельные владения и общедеревенские непаханные угодья существовали в Верхотурском, Тоболь­ ском, Тюменском, Томском и Енисейском уездах и в XVII в., и много позднее. Деятельность земельных сооб­ ществ способствовала образованию земельных границ об­ щин на основе обычного права, несмотря даже на то, что эти сообщества могли состоять из жителей разных селений и границы освоенных ими земель могли не совпадать с об­ щинными границами63. В последнем случае образовыва­ лись межобщинные, также охраняемые владения. Именно в складывании прежде всего по обычаю (захват, заимка) земельных границ деревенских и сложных общин сказыва­ лась деятельность земельных сообществ. Поэтому еще в первой половине XVII в. перед местной администрацией возникла необходимость фиксации этих границ между за­ падно-сибирскими слободами64.

40

Ценным источником, позволяющим судить о взглядах сибирских крестьян XVII в. относительно их прав на зем­ лю, являются частные акты, оформлявшие различные сделки на землю: купчие, закладные, поступные, меновные, вкладные грамоты. К сожалению, исследователи не занимались выявлением и публикацией этих актов по Си­ бири с той же настойчивостью, как по Русскому Северу. Лишь недавно В. И. Ивановой было издано 73 частных ак­ та XVII в. из фондов Верхотурской и Тюменской воевод­ ских изб архива ЛОИИ. В 22 из этих актов одним или обо­ ими контрагентами сделки были крестьяне65.

Самым поразительным во всем этом комплексе как раз и является невыделейность крестьянских актов, предельное сходство их формуляра с актами, оформлявшими сделки на землю детей боярских, казаков, служилых, посадских, да­ же монастырей. В. И. Иванова справедливо замечает в этой связи: «Западносибирские поземельные акты не име­ ют обязательной клаузулы о платеже оброка и выполнении повинностей контрагентами в отличие от северорусских крестьянских поземельных актов»66. Мало того, в западно­ сибирских крестьянских актах встречаются весьма катего­ ричные формулировки крестьянского права владения вроде нижеследующей: «Волно ему, Петру, тою моею половиною вотчиною — и пашенною землею, и сенными покосы, рыб­ ными ловлями — владеть вовсе и на сторону продать, и заложить»67. В качестве основания крестьянского владения землей в этих актах указываются и наследование, и при­ обретение (или промена), и собственный труд («роспашь моя»). Лишь постепенно наряду с этими основаниями на­ чинает изредка встречаться и отвод земли органами фео­ дальной администрации68.

Только в одной более поздней (1677 г.) меновной гра­ моте отчетливо указаны и право верховной собственности государя на землю, и феодальная рента. Тагильские па­ шенные крестьяне М. Копырин и Г. Садков, меняясь свои­ ми землями с Верхотурским Николаевским монастырем, указали в меновной в обоснование своего права на эти земли, что они ими «владели против государевы десятин­ ной пашни з десятины без малой чети». В грамоте подчер­ кнуто также, что мена производится «по указу великого государя и по нашему с ним, архимандритом, чело­ битью»69.

Но остальные сделки этого комплекса крестьяне счита­ ли вполне возможным совершать, не тревожа великого го­ сударя — верховного собственника земли. Это относится и

41

к очень интересной меновной 1651 г., оформившей сделку, при которой пришлось учитывать различие сословного ста­ туса ее участников. Именно поэтому в данном акте — и только в нем — появляется клаузула о феодальных повин­ ностях с земли. Землями на Туре менялись родные братья Лаптевы, крестьянин Степан и стрелец Василий. В меновную была включена специальная статья о том, что харак­ тер обязанностей с земли определялся впредь сословным положением ее нового владельца: «И мне, Степану, с той его, Васильевы, меновой деревни пахать государева деся­ тинная пашня, а ему, Василью, тою моею заимкою влалеть за государево хлебное жалованье» (т. е. вместо этого жалованья, по сулешевской реформе)70.

Упоминание о ренте содержится еще в одной меновной, но, во-первых, речь в ней идет о «выдельном хлебе», кото­ рый взимался не только с крестьян, но и со служилых и посадских людей; во-вторых, грамота фиксирует не уплату этого вида ренты новыми крестьянскими владельцами зем­ ли, а, наоборот, их освобождение (вопреки закону!) от этой обязанности. Это меновная 1636 г. между сыном бо­ ярским М. Будаковым и группой верхотурских пашенных крестьян. По грамоте сын боярский обещал, как обычно, «очищать» в будущем ранее принадлежавшую ему дерев­ ню от возможных денежных претензий со стороны, от за­ кладных и прочих «писменных крепостей — и от государе­ ва выделного хлеба»71.

Возможные претензии крестьянской общины на землю упоминаются только в одном, самом раннем документе этого верхотуреко-тюменского комплекса. Крестьянин Мартемьян Зонов в 1610 г. променял «свою пашенную землю... на Пердунове логу» Таске Савельеву, тоже кре­ стьянину. Как видно из следующих документов, оба кре­ стьянина принадлежали к одной общине и были соседями. Ввиду неравноценности земель Мартемьян взял с Таски полтину приплаты, но при этом в меновную грамоту была включена важная статья: «А буде станут миром земли де­ лить и поверска будет, и тое землю у меня, Таски, возмут миром, и мне, Мартемьяну, полтина Таске назад отда [ть ]»72. Это, кажется, древнейшее упоминание о «терри­ ториальной власти мира» и возможности земельного пере­ дела в Сибири, который в XVII в., как уже упоминалось, здесь практически не известен.

В целом же изданный В. И. Ивановой комплекс част­ ных поземельных актов наглядно демонстрирует уверен­ ность крестьян в праве широкого и разнообразного распо­

42

ряжения своими «вотчинами», уплата ренты с которых в большинстве случаев подразумевалась.

Итак, вряд ли можно сомневаться в том, что представ­ ления крестьян-переселенцев и формировавшихся из них старожилов об их правах на передвижение и землю, при­ веденную в культурное состояние, т. е. представления, со­ ставлявшие основу сословно-социальных взглядов, орга­ нично отражались в общинном самосознании. Его дуалистичность приобретала в Сибири свои особенности прежде всего потому, что государственному земельному праву про­ тивостоял сложившийся обычай, согласно которому кресть­ яне рассматривали земли, на которых они работали, как собственные'3.

Структура сельских общин, функции миров и их вы­ борных представителей были принесены в Сибирь из По­ морья, где в XVII в. удерживалась развитая мирская орга­ низация сельского населения с низовыми и всеуездными (высшими) органами. Сохранившаяся с середины XVII в. документация о выборах общинных представителей не ос­ тавляет сомнений ни в общинной форме организации сель­ ского населения Сибири, ни в возникавших перед ней за­ дачах. По данным 1640-х гг. видно, что старосты в запад­ носибирских слободах выбирались повсеместно (Тюмен­ ский, Верхотурский, Тобольский уезды). Именно эта по­ всеместность позволяет считать, что выбирались они и много раньше. Более того, в сибирской деревне сложилась определенная иерархия общинных организаций. Помимо деревенских старост в это время существовали и старосты слобод, т. е. волостные, возглавлявшие миры всех дере­

вень, входивших в	округу слободского	управления.
В 1646 г. челобитную	верхотурскому воеводе	подавал «за

всех крестьян» Владимир Семенов, староста «Невьянской волости». Тогда же крестьянские челобитные подавали ста­ росты Ирбитской, Ницынской, Арамашевской, Тагильской, Невьянской слобод74. В некоторых случаях они назывались мирскими старостами, а крестьяне Ирбитской слободы именовали своего старосту «земским»75, точно сохраняя се­ верорусскую терминологию.

Ежегодно крестьяне каждой западно-сибирской слободы выбирали штат общинного управления во главе со старо­ стой — десятников (непосредственных помощников старо­ сты) и целовальников — таможенного, отвечавшего за та­ моженные сборы на местном торгу, житничьего, обеспечи­ вавшего сборы оброчного хлеба и средств на мирские расходы, мельничного, собиравшего деньги на помол зерна

43

на мельнице, полевого, под управлением приказчика

наблюдавшего	за состоянием оград десятинных полей.
Так, в августе	1657 г. собравшийся мир Усть-Ирбитской

слободы во главе с мирским старостой Иваном Антоно­ вым дал на 1656/57 г. свой «выбор» новому старосте Сергею Клишеву, обязав его «всякие дела делать», со­ бирать на мирские расходы деньги и хлеб, «разрубать» эти

сборы	между крестьянами, осуществлять необходи­
мые	мирские платежи, занося все их «в книги», «с миром

во всем считатца в приходе и в издержке во всем в прав­ ду»76. Тем же порядком был избран на новый 1657/58 г. староста Логин Федоров в оброчной Белослудской слобо­ де. В данном ему «выборе» его обязанности были конкре­

тизированы		более	четко — приказчика в «государе­
вых» делах		во всем слушаться, «государевы» денежные и
хлебные доходы,			а также	средства на мирские расхо­
ды	«подесятинно развытя»			с крестьян собирать, все сбо­
ры	заносить в «книги» «в правду», но мирские долги и со­

бранные деньги и хлеб «даром», без «мирского совета» не платить и не расходовать77. Те же условия были сформу­ лированы при выборе старосты крестьянами Невьянской слободы в августе 1658 г. В частности, староста обязывался «сказывать в мире» все распоряжения приказчика, что уже само по себе ставило последнего под мирской контроль78.

Тогда же крестьяне Ницынской и Арамашевской слобод в своих «выборах» требовали от старост согласования всех дел с миром и обязывали их всем своим состоянием отве­ чать за эти дела. «В думу никово не призывать и челобит­ ных без мирскова ведома никаково не писать»,— подчер­ кивали свою роль ницынские крестьяне, а арамашевские общинники вообще не разрешали старосте вершить какиелибо мирские дела без ведома мирского совета и приказ­ чика79. Такие же мирские документы о выборе старост

ицеловальников к разным сельским делам в других сло­ бодах (Верхотурской подгородной, Тагильской, Ирбитской, Новой Чусовской, Пышминской) сохранились за 1650— 1670-е гг. Любопытно, что в мирской совет Новой Чусовской слободы входил и выборный церковный старо­ ста80. Повсеместно подчеркивалась необходимость решения разнообразных дел, в особенности финансовых, с согласия

иведома мира.

Слободской мир вовсе не формально давал свой «вы­ бор» старостам. В зависимости от обстоятельств он прояв­ лял инициативу во внутри- и внешнеобщинной жизни.

44

В 1661 г., задолго до окончания годовой службы старосты Ирбитской слободы Ивана Дмитриева, мирской совет по­ требовал от него финансовый отчет. Аналогичное столкно­ вение произошло в Ницынской слободе в конце 1683 г., когда весь мир с новым старостой потребовали от старого отчета за собранные деньги на мирские расходы81.

Бурно порой разверстывались на сходах повинности. В 1687 г. мирской староста Л. Усов и оброчные крестьяне Белослудской слободы и деревень (всего 178 чел.) просили воеводское верхотурское управление узаконить бытовав­ ший у них принцип разверстки натуральных повинностей (городовое и дворовое строение, поставки хлеба, пеньки, смолы) не по количеству сдаваемого казне хлеба, а по «лу­ кам», т. е. по числу работников в семье, и ее земельным угодьям, иначе — по хозяйственному и рабочему состоя­ нию каждой семьи. Способ этот издревне применялся в крестьянских общинах Русского Севера. Так осуществля­ лась мирская взаимопомощь, облегчалось и несение основ­ ной повинности маломочным крестьянам — пахоты деся­ тинного поля, чтобы им «от вашего великих государей об­ рочного тягла, от хлебного платежу не отбыть». Примеча­ тельно, что верхотурский воевода Г. Ф. Нарышкин при разрешении спора о способе разверстки тягловых обяза­ тельств велел местному приказчику после опроса крестьян сохранить определенный ими принцип разверстки, если они того хотят. Такой же случай произошел в 1690-х гг. в Пышминской слободе и относящихся к ней деревнях: кре­ стьяне, обращаясь к воеводе, доказывали, что они действо­

вали в соответствии с	традициями и обычным	правом.
В 1695 г. одна сторона	обвиняла противников в	том, что

они, возглавляемые старостой, послали на Верхотурье че­ лобитчика Г. Михеева без мирского совета и самовольно изменили «луковую» роспись. Другая приводила обратные доводы: она обращалась к воеводе с мирского совета по по­ воду отказа ее противников платить по «луковщине»82.

Таким образом, случаи внутримирских столкновений отражали сложившиеся в Поморье крестьянские взгляды на необходимость мирского совета при разрешении общин­ ных дел и законность коллективного обращения к властям только с его санкции. Вместе с тем считалось возможным подавать властям индивидуальные челобитья с просьбами об облегчении тягла и даже мирских повинностей8^.

Сельские миры, центрами которых были слободские поселения, в своей повседневной жизни отнюдь не явля­ лись в Сибири замкнутыми сообществами, не связанными

45

с округой, уездом и самим городом. Связи, отвечавшие по­ морским традициям, упрочивались в Сибири, коль скоро сама система местного самоуправления допускала актив­ ную совещательную роль мирских сообществ, их право об­ ращения к власти и даже апелляции на ее решения и дей­ ствия. В литературе уже обращалось внимание на органи­ зованное сопротивление сибирских крестьян усилению феодальной эксплуатации и их открытые выступления про­ тив приказчиков и воевод. Известно также, что крестьян­ ство было солидарно с другими сословными группами си­ бирского населения в моменты обострения классовых вы­ ступлений, особенно в городах, на протяжении всего XVII в.

Важнейшим правом мирских сообществ всех групп си­ бирского населения было коллективное обращение со свои­ ми нуждами к воеводской власти, а в случае необходимо­ сти — в Сибирский приказ (на царское имя). Это право вытекало из административной практики, согласно которой воеводы, прежде чем принять то или иное решение, под­ нять перед Сибирским приказом какой-то вопрос, заруча­ лись мнением представителей уездных сословных групп.

Сельские миры часто пользовались таким правом, де­ монстрируя даже общеуездную сплоченность. В своих об­ ращениях общины сплошь и рядом просили о помощи по­ сле разорения, последовавшего от набегов кочевников, сти­ хийных бедствий и т. п., рассматривая свое материальное состояние и производственные проблемы как такое же «го­ сударево дело», каким являлось для служилых людей обес­ печение боеспособности. В 1635 г. община крестьян Куз­ нецкого острога подала воеводе челобитную, доставленную затем в Москву, в которой сообщалось о набеге на их селе­ ние киргизских князцов, гибели на полях собранного уро­ жая и отгоне скота. Крестьяне просили уменьшить тяготы по обработке десятинного поля84. В 1639 г. крестьяне Красноярского уезда обратились в Москву с просьбой о «подмоге» также в связи с опустошительным набегом кир­ гизских князцов85. А в 1649 г. к енисейскому воеводе Ф. П. Полибину поступила челобитная от старост и упол­ номоченных крестьян девяти деревень с просьбой о помо­ щи после наводнения Енисея, затопившего пашни и селе­ ния и погубившего немало людей. Еще за год до этого бед­ ствия особое беспокойство енисейских крестьян вызывала нехватка тяглового скота; в челобитных они подчеркивали, что без помощи им в этом деле не организовать обработку десятинной пашни. В 1648 г. крестьяне 13 деревень в чело­

46

битной сообщали, что им была выдана государственная ссуда для покупки тяглового скота, но лошади, купленные крестьянами, пали от непосильной извозной повинности. Крестьяне просили для обработки десятинной пашни вы­ дать им новых лошадей или новую ссуду для их покуп­ ки86. В 1690 г. томские крестьяне, переселенные из-под Томска в новопостроенный Уртамский острог, просили не взыскивать с них занятые им в местной приказной избе 80 руб. и зачесть их как «подмогу» в освоении новой пашни87.

В Москве Сибирским приказом нередко разбирались общинные жалобы крестьян на тяготы десятинной пашни, просьбы и предложения об упорядочении иных феодальных повинностей. В 1644 г. тюменские крестьяне одновременно с посадскими людьми г. Тюмени, обратившись с челобит­ ной в Сибирский приказ, добились существенной льготы — освобождения от уплаты таможенной пошлины при прода­ же своего хлеба, закупавшегося в казну. В данном случае Сибирский приказ исходил из собственных интересов — нужно было привлечь и заинтересовать продавцов хлеба, не очень охотно шедших навстречу «высокой чести» при­ нудительной сделки с казной по заранее установленной це­ не. Этот мотив улавливался и в государевой грамоте, где благожелательный ответ дипломатично объяснялся стрем­ лением не нанести крестьянам и посадским людям «оскор­ бления»88. В том же 1644 г. в Сибирском приказе рассмат­ ривалась жалоба тюменских крестьян, оспаривавших уве­ личение объема десятинной пашни. Дело заключалось в

том, что по установлению	1624 г. тобольского		воеводы
Ю. Я. Сулешева сибирские	крестьяне	должны	были на
каждую десятину своей пахоты пахать		1 /4 дес. на госуда­

ревом десятинном поле. По дозору, проведенному в конце 1630-х гг., выяснилось, что тюменские крестьяне на себя пашут пашню сверх обложенных натуральных повинно­ стью десятин, за нее им надлежит отрабатывать еще 72,5 государевых десятин. По более ранним дозорам выяс­ нилось, что тюменским крестьянам следует прибавить не 72,5, а 45 дес. государевой пашни. Тюменскому воеводе Я. В. Колтовскому было приказано заставить крестьян па­ хать дополнительно 72,5 дес. Крестьяне же, ссылаясь на падеж лошадей, сообщили в своей челобитной о невозмож­ ности вообще пахать десятинную пашню и начали грозить «розбрестись розно». Тогда в Сибирском приказе, чтобы крестьян не «оскорбить», опять-таки было решено десятин­ ную пашню увеличить лишь на 45 дес.89

47

Чуть позже Сибирскому приказу пришлось разби­ рать жалобы верхотурских крестьян Невьянской и Ирбитской слобод, которые, перечисляя свои многочислен­ ные и очень разнообразные «службы», доказывали, что налагаемое на них обложение не соответствует соотноше­ нию десятинной и «собинной» запахиваемой ими земли и также грозили «разбрестись» от самовольства воеводской администрации. Однако в июне 1646 г. начальник Си­ бирского приказа А. Н. Трубецкой в грамоте в Тобольск ограничился приказом соблюдать порядок поземельного об­ ложения и освободил невьянских крестьян от ямской по­ винности90.

Наконец, известно, что с увеличением объема десятин­ ной пашни, предпринятым тобольским воеводой И. А. Хилковым, крестьяне Ницынской слободы в 1660 г. попыта­ лись объединить сельские миры всех сельскохозяйственных уездов Западной Сибири — Верхотурского, Тобольского, Тюменского и Туринского — с тем, чтобы коллективно об­ ратиться в Москву с протестом — «итти вместе наскоре». Текст сохранившейся «грамотки» ницынского старосты В. Широковатого не оставляет сомнения в том, что ему были известны не только мирские центры других уездов, но и поименно возглавлявшие их старосты. Всеуездного крестьянского челобитья в Москву организовать Широковскому не удалось, но сама попытка красноречиво свиде­ тельствует о возможностях сельских миров. Челобитная была отправлена от имени только двух слобод — Ницын- :кой и Киргинской, успеха она не имела. В Сибирском приказе крестьянская инициатива вызвала раздражение. Не имея возможности отрицать право крестьян обращаться в Москву, деятели приказа квалифицировали инициаторов как «заводчиков», а приказчикам слобод была вменена в вину «поноровка» крестьянам в их «заводе». Поэтому только на них была возложена ответственность за решение миров. Челобитчиков в Москве наказали, приказчиков бипи батогами и сняли с должности, а В. Широковатого били кнутом и сослали в Илимский уезд91.

Через несколько лет, в 1666—1667 гг., сходное мирское движение возникло в соседней Усть-Ницынской слободе, в :реде уже не государственных, а архиерейских крестьян. Это сходство чрезвычайно примечательно для историка: несмотря на десятилетия упрочения в стране крепостниче- :ких начал, в сибирских условиях крестьянская община на земле Тобольского Софийского дома действовала подобно эбщине государственных крестьян.

48

Как и в государственной Ницынской слободе в 1660 г., волнения усть-ницынских архиерейских крестьян были вы­ званы поводом, вполне традиционным для очень многих крестьянских движений всего феодального периода,— уве­ личением феодальной ренты. И позиция обеих общин была также традиционной для крестьянского сознания: в защите своих прав они опирались на «старину».

До нас дошло донесение тобольского воеводы П. И. Го­ дунова о мерах, предпринятых его предшественником А. А. Голицыным, а затем и им самим для подавления это­ го неповиновения. Оно показывает, что крестьянский бунт был с самого начала делом мирским и сопровождался со­ ставлением привычных документов мирской солидарности: «отказной памяти», мирской челобитной, «советной одиначной за руками», «поручных» записей. Воеводская власть впервые узнала об этих событиях из жалобы архи­ епископа Корнилия, сообщившего, что усть-ницынские крестьяне «ему, архиепископу, учинились непослушны и збунтовали и во всем ему отказали и написали меж себя отказную память». Из дальнейшего изложения, однако, становится очевидным, что архиерей допускает здесь нема­ лое преувеличение (также по давнему феодальному обы­ чаю составления подобных документов): крестьяне отказа­ ли ему не «во всем», а лишь «в новонакладных прибылых архиепископлих податях и в запасях и в ыздельях» — по крестьянской терминологии92. Подобным образом и черно­ сошные крестьяне протестовали в 1660 г. не против всех рентных обязанностей, а лишь против увеличения десятин­ ной пашни; при этом они подчеркнуто аккуратно вспахали свой обычный десятинный оклад.

А. А. Голицын, получив жалобу архиерея, попытался подавить неповиновение, вызвав в Тобольск и примерно наказав там кнутом шестерых усть-ницынских крестьян. Однако, несмотря на эту экзекуцию, община продолжала упорствовать. Тогда по повторной просьбе архиерея воево­ да попытался вызвать в Тобольск для наказания еще трех крестьян во главе с одним из главных «завотчиков» В. За­ харовым, но мир не выдал их и воеводский указ (сделан­ ный как обычно от царского имени) остался невыполнен­ ным — крестьяне «указу не послушали». Продолжалось сопротивление крестьян и распоряжению об увеличении размера ренты.

Вскоре В. Захаров, вместе с другим крестьянином, С. Семеновым, сам явился в Тобольск, но не для законо­ послушного принятия воеводского кнута, а для вручения

49