Обновление внешнеполитической философии России

Падение коммунистического режима создало предпосылки для решения актуальных экономических и политических проблем России. Появилась возможность выхода общества из стратегического тупика, в котором оно оказалось в результате грандиозной и трагической попытки осуществить, на первый взгляд, привлекательную, но на деле катастрофическую социальную утопию левого толка. Президент В. Путин неслучайно отметил в начале 2004 г.: «Переход к демократии и рыночной экономике в начале 90-х был самым активным и решительным образом поддержан гражданами России, которые сделали окончательный и, хочу подчеркнуть это еще раз, бесповоротный выбор в сторону свободы. Это было огромным и реальным достижением российского народа, думаю, одним из самых больших достижений нашей страны в XX веке» *

Переход к демократии и рыночной экономике, «бесповоротный выбор в сторону свободы» открыл также перспективу конструктивного участия России в международных усилиях по строительству стабильного мирового порядка, стимулирующего технологический прогресс, экономическую и социальную модернизацию страны.

Внешняя политика может и должна содействовать процессу модернизации. Для этого ее нужно ориентировать на достижение четко выверенной системы целей, учитывающих движущие силы и механизмы эволюции международных отношений. В частности, нарастание угроз, типичных для начала XXI в., предопределяет особое значение обеспечения безопасности в системе внешнеполитических приоритетов. В свете этого принципиальное значение для нашей страны имеет поиск союзников в борьбе с международным терроризмом и укрепление глобальной антитеррористической коалиции. Вместе с тем, если в основе внешней политики сохранятся устаревшие представления, процесс модернизации и повышения конкурентоспособности будет затруднен и даже заблокирован, что чревато вытеснением России на периферию мировой политики.

На протяжении 1990-х годов концептуальные основы внешней политики России претерпевали серьезную эволюцию. В первые годы после крушения Советского Союза в российском внешнеполитическом сообществе доминировали представления о том, что распад коммунистического режима является не только необходимым, но и достаточным условием для превращения России в привилегированного партнера, а затем и союзника ведущих западных государств.

Для оптимистических ожиданий были определенные основания. На удивление быстро, по сравнению с предыдущими соглашениями, был разработан и в январе 1993 г. подписан российско-американский Договор СНВ-2, открывавший путь к глубоким сокращениям ядерных арсеналов двух государств. По инициативе американских сенаторов Нанна и Лугара была начата масштабная программа Совместного уменьшения угрозы. Россия и США активно и в целом плодотворно сотрудничали с тем, чтобы добиться от Украины присоединения к Договору о нераспространении ядерного оружия в качестве неядерной державы.

Однако к середине прошлого десятилетия ситуация в отношениях России и западных государств заметно осложнилась. Экономический кризис и политическая нестабильность, непреодоленный ценностный разрыв, рост влияния левой и националистической оппозиции изменили образ страны в глазах западных политиков и аналитиков. Она стала рассматриваться не как потенциальный партнер, а, скорее, как «больной человек Евразии», как некая «серая зона», откуда исходят угрозы, порожденные организованной преступностью, распадом системы государственного управления, отсутствием гражданского общества и потерей контроля над оружием массового уничтожения. Надо признать, что, по крайней мере отчасти, такие опасения имели право на существование.

В России также нарастало разочарование. Несбывшиеся ожидания провоцировали пересмотр внешнеполитических установок. Запад все более воспринимался как исторический соперник, а иногда и как вечный противник нашей страны, заинтересованный в ее ослаблении и даже распаде. Все шире распространялись старые ультраконсервативные представления о духовной (точнее, культурно-цивилизационной) несовместимости России и Европы. Эти настроения исходили в основном от тех кругов российского истеблишмента, для которых сближение с Западом означало сокращение экономических позиций, потерю политического влияния и общественного статуса.

В такой эмоциональной и интеллектуальной атмосфере неизбежные и даже естественные расхождения и несовпадения интересов России и ведущих государств Запада стали восприниматься как проявления неразрешимого конфликта, коренящегося в многовековой истории. Перспектива расширения НАТО на восток была воспринята как прямая и явная угроза нашей национальной безопасности. События в бывшей Югославии, Косовский кризис 1999 г. и подготовка США к выходу из Договора по ПРО к концу прошлого десятилетия вплотную подвели отношения между Россией и Западом к порогу новой «холодной войны».

Выход из опасного тупика, в котором оказалась внешняя политика России, требовал не только практических действий, но и выработки новой внешнеполитической философии. Она была сформулирована президентом В. Путиным и учитывала как утопичный характер ожиданий, характерных для начала прошлого десятилетия, так и опасность конфронтационной стратегии, утвердившейся в российской линии на международной арене во второй половине 1990-х годов.

Исходным положением новой внешнеполитической концепции является тезис о том, что российская политика на международной арене должна быть прагматичной, ориентироваться на экономическую эффективность и приоритет национальных задач. Уже в июле 2000 г., в первом Послании Президента Федеральному Собранию, отмечалось: _____________

*Выступление Владимира Путина перед доверенными лицами 2004

«Самостоятельность нашей внешней политики не вызывает сомнений. Основу этой политики составляют прагматизм, экономическая эффективность, приоритет национальных задач» *

Все три компонента этой формулы — прагматизм, национальные интересы и экономическая эффективность — в том или ином виде повторяются в других посланиях и выступлениях президента России. Прагматизм как философская и политическая система предполагает, прежде всего, отказ от идеологических критериев и от восприятия желаемого как действительного, ориентацию на здравый смысл, трезвый учет не только собственных интересов, но и возможностей. Подход к формированию внешней политики, основанный на таких посылах, закономерно привел к фактическому отказу от утопических и упрощенных представлений, характерных как для первой, так и для второй половины XX в. Прагматический подход предопределяет, в частности, реалистическое восприятие внешнего мира, формирует адекватное представление о национальных интересах и об угрозах безопасности страны, прежде всего, об угрозе международного терроризма, распространения оружия массового уничтожения, региональных конфликтов. Эта точка зрения формировалась постепенно, во многом в связи с динамикой событий на мировой арене.

Так, в апреле 2002 г. в Послании Президента Федеральному Собранию говорилось: «Для нашего государства, давно столкнувшегося с терроризмом, не стояла проблема выбора — поддержать или не поддержать усилия по уничтожению его “логова”. Тем более что эти меры действительно способствовали укреплению безопасности на южных границах нашей с вами страны и в значительной степени способствовали улучшению ситуации по этому вопросу во многих странах Содружества независимых государств» *

Но не секрет, что осенью 2001 г. в российских политических и военных кругах существовали и иные оценки и подходы. Предлагалось придерживаться нейтралитета в надвигавшейся войне против исламских экстремистов, контролировавших тогда Афганистан. Говорилось о необходимости противостоять появлению войск западных государств в странах Центральной Азии и т.п. Но жизнь подтвердила правильность принятого решения. Оно, помимо прочего, стало основой конструктивного участия России в международной антитеррористической коалиции, заложило фундамент сотрудничества России и США по широкому спектру проблем международной безопасности.

Еще более важной является ключевая формула, содержащаяся в Послании Президента Федеральному Собранию от 16 мая 2003 г., которая характеризует спектр внешних угроз безопасности России: «В современном мире отношения между государствами в значительной мере определяются существованием серьезных — мирового масштаба — реальных и потенциальных угроз. К числу таких угроз мы относим международный терроризм, распространение оружия массового уничтожения, региональные, территориальные конфликты, наркоугрозу»*

_____________

*Послание Президента Российской Федерации Федеральному Собранию Российской Федерации 2000

Для того, чтобы оценить значение этой формулы, да и всего внешнеполитического раздела президентского Послания, направленного российскому истеблишменту в мае 2003 г., необходимо учитывать не только международную обстановку, но и ситуацию, сложившуюся в то время в России. Тогда влиятельная часть российского политического класса не преминула воспользоваться весьма противоречивой, возможно, просто ошибочной операцией США против Ирака для того, чтобы подхлестнуть антиамериканские настроения, поставить под сомнение внешнеполитическую стратегию страны и эксгумировать конфронтацию с США и НАТО.

В этих условиях важным политическим сигналом послужило то, что российский руководитель не повторил распространившихся во время иракской войны деклараций об угрозе со стороны США. Более того, Путин недвусмысленно подчеркнул, что Россия

«дорожит сформировавшимся антитеррористическим сообществом», рассматривает его как хороший пример «консолидации цивилизованных государств в борьбе с общими угрозами». Даже для неискушенного наблюдателя ясно, что сердцевиной антитеррористического сообщества являются Россия, США, Израиль и некоторые другие страны, ставшие главным объектом террористической агрессии. Вряд ли нужно говорить о том, что такая стратегическая установка особенно значима для России после того, как она подверглась невиданным по своей жестокости террористическим атакам в августе — сентябре 2004 г.

При этом внешнеполитическая философия президента Путина далека от идеалистических представлений. В частности, она свободна от иллюзий по поводу отношений с Западом, в которых сотрудничество сочетается с соперничеством и конкуренцией (последняя, впрочем, типична для взаимоотношений на мировой арене в целом). Место России в мировой системе определяется и будет определяться ее способностью модернизировать общество, политическую систему, экономику и вооруженные силы. При этом она не может и не должна изолировать себя от окружающего мира. Наоборот, утверждает Путин, «успех сопутствует тем государствам, которые осознанно, грамотно и динамично интегрируются в мировую экономику» *

В свете этого внешняя политика России должна быть нацелена на содействие решению общенациональных задач. К их числу относятся повышение конкурентоспособности нашей экономики, кардинальное увеличение ВВП, интеграция России в мировую хозяйственную систему. В качестве приоритетов внешнеполитического курса названы защита национальных экономических интересов, повышение инвестиционной привлекательности, противодействие дискриминации на внешних рынках. Таким образом, геополитическое видение мировой политики, исходящее из соотношения военных сил, воспринимающее международные отношения, главным образом, как силовую борьбу за

______________

*Послание Президента Российской Федерации Федеральному Собранию Российской Федерации 2002

* Послание Президента Российской Федерации Федеральному Собранию Российской Федерации 2003

сферы влияния, заменяется системой представлений, обычно называемых геоэкономическими.

В рамках геоэкономического видения мировой политики угрозы национальной безопасности России порождаются, в конечном итоге, ее экономической слабостью и, что особенно важно, отставанием в разработке и освоении новых технологий. При этом мировой опыт показывает, что технологический прогресс невозможен без социальной и политической конкуренции, свободы интеллектуального творчества и эффективного гражданского общества.

К ключевым элементам новой внешнеполитической философии относится положение о многовекторном характере российской внешней политики. Речь идет о том, что Россия должна выстраивать конструктивные отношения со всеми государствами, которые представляют для нее интерес, решая в каждом конкретном случае важные для страны проблемы.

Многовекторная стратегия отличается от стратегии, которая в свое время называлась «многополярной» и была нацелена против американской гегемонии, или «однополярного мира».

В качестве инструмента виделось создание устойчивых коалиций в Евразии. «Многополярная» концепция не учитывала силу трансатлантических связей, которые выдержали испытание иракским кризисом 2003 г. Не была учтена также стратегическая заинтересованность Китая в поддержании нормальных отношений с США.

Таким образом, в первой половине нынешнего десятилетия в России была выработана новая философия внешней политики. Ее ключевыми элементами стали:

• прагматическое, деидеологизированное восприятие внешнего мира и национальных интересов страны;

• адекватное представление об угрозах безопасности;

• геоэкономическая ориентация и замена «многополярной» стратегии на многовекторную.

Актуальной задачей сегодня является претворение в жизнь обновленных стратегических установок.

Цель — «коалиция победы»: от политической философии к политической практике

Обычно аналитики связывают поворот в российской внешней политике с решением президента В. Путина поддержать США после трагических событий 11 сентября 2001 г. Но это решение было подготовлено предыдущим ходом событий. Уже в самом начале 2000 г. Кремль сигнализировал о готовности наладить отношения с НАТО. А первые признаки отхода от бесперспективной позиции по проблеме Договора по ПРО появились после российско-американского саммита в Любляне.

____________

*Послание Президента Российской Федерации Федеральному Собранию Российской Федерации 2003

В частности, после беседы с Дж. Бушем В. Путин заявил, что решать эту проблему Россия и США будут, исходя «из обоюдного понимания, что мы являемся партнерами». «…Думаю, — добавил он, — что мы можем выработать общий подход. …Есть элементы, которые нас объединяют с нашими партнерами в США» *

Таким образом, позитивные сдвиги в отношениях России и Запада наметились еще до 11 сентября 2001 г. Новый руководитель страны прекрасно понимал, что главная задача — это не демонстрация военной мощи, а преодоление экономического и социального кризисов, восстановление управляемости государством и модернизация экономики. Для этого было необходимо не только предотвратить надвигавшуюся конфронтацию с Западом, но и выстроить конструктивные отношения с ведущими западными странами, а в перспективе — интегрироваться в мировую экономику.

Согласие на размещение западных военных объектов в государствах Центральной Азии до сих пор порождает озабоченность у традиционно настроенной части российской политической и военной элиты.

Но при этом упускается из виду, что у России нет ни экономических, ни военных ресурсов, достаточных для того, чтобы предотвратить дестабилизацию региона исламскими радикалами. И. Иванов, занимавший в то время пост министра иностранных дел, справедливо заявил: «Американские военные, а также некоторые представители европейских государств обустраиваются или находятся в этих странах с тем, чтобы принимать участие в международных усилиях по борьбе с терроризмом. …Как для России, так и для стран Центральной Азии очень важно перекрыть любую угрозу, исходящую с территории Афганистана — будь то угроза терроризма, сепаратизма или экстремизма. И здесь наши интересы объективно совпадают, и мы взаимодействуем в рамках этой международной коалиции. …Что касается будущего, то время покажет. Для нас принципиально важно, чтобы государства Центральной Азии развивались стабильно и гармонично. Это касается и политического, и социально-экономического развития» *

Новая атмосфера, сложившаяся в российско-американских отношениях, позволила Москве достойно отреагировать на выход США из Договора по ПРО. Комментируя этот шаг Вашингтона, В. Путин подчеркнул, что он не стал неожиданностью для России, которая давно располагает эффективными средствами преодоления противоракетной обороны.

В этом заявлении отразилась новая философия российского подхода к международным делам. Москва отказалась от идеологизированной внешней политики. Вместо того, чтобы ставить на первое место разногласия и обусловливать их устранением развитие взаимосвязей по иным направлениям, Кремль выдвинул на первый план разработку всего комплекса новых стратегических отношений. Становление их, в свою очередь, позволяет снизить значимость разногласий или нейтрализовать их. Такая линия принесла свои плоды.

_________________

*Совместная пресс-конференция президента Российской Федерации В.В. Путина и президента США Дж. Буша 2000

Дж. Буш согласился на заключение юридически обязывающего Договора о сокращении стратегических наступательных потенциалов, хотя этот пункт и не включался в американскую повестку дня.

Но дело не ограничилось своего рода «разменом» Договора по ПРО на Договор о сокращении стратегических наступательных потенциалов. В мае 2002 г. была принята Декларации о новых стратегических отношениях между Россией и США, содержащая развернутую философию новых российско-американских отношений. Она сводилась к пяти основным концептуальным положениям

Во-первых, было констатировано, что «эпоха, когда Россия и США рассматривали друг друга как врага или стратегическую угрозу, закончилась», а «новые глобальные вызовы и угрозы требуют качественно новой основы» отношений двух государств.

Во-вторых, было дано определение новых стратегических отношений. Они, как сказано в Декларации, означают партнерство в целях «продвижения стабильности, безопасности, экономической интеграции, совместного противодействия глобальным вызовам и содействия решению региональных конфликтов». Особое значение имеют при этом «совместные усилия в борьбе с новыми глобальными вызовами XXI века, включая борьбу с взаимосвязанными угрозами международного терроризма и распространения оружия массового уничтожения и средств его доставки».

В-третьих, была обозначена принципиально новая модель отношений России и США в зоне бывшего СССР, основанная не на «игре с нулевой суммой», а на принципе сотрудничества в целях обеспечения стабильности и безопасности. В Декларации подчеркивалось: «В Центральной Азии и на Южном Кавказе мы признаем наш общий интерес в содействии стабильности, суверенитету и территориальной целостности всех государств этого региона. Россия и США отвергают показавшую свою несостоятельность модель соперничества “великих держав”, которое может только усилить конфликтный потенциал в этих регионах. Россия и США будут сотрудничать в решении региональных конфликтов, в том числе в Абхазии и Нагорном Карабахе, а также приднестровского вопроса в Молдавии».

В-четвертых, было зафиксировано, что «успешное национальное развитие в XXI столетии требует уважения норм и практики свободного рынка. …Открытая рыночная экономика, свобода экономического выбора и открытое демократическое общество являются наиболее эффективными средствами обеспечения благосостояния граждан наших стран».

___________

*Интервью министра иностранных дел РФ И.С. Иванова информационной программе «Время» телеканала ОРТ 2002

* Совместная декларация президента В.В. Путина и президента Дж. Буша о новых стратегических отношениях между Российской Федерацией и Соединенными Штатами Америки 2002

Президенты двух государств заявили, что они будут «уважать основные демократические ценности, права человека, свободу слова и свободу СМИ, терпимость, верховенство права и экономические возможности».

В-пятых, были обозначены практические шаги, направленные на формирование новых отношений в военной области. Среди них — укрепление доверия и расширение транспарентности, а также изучение возможности сотрудничества в области противоракетной обороны, в том числе проведение совместных исследований и разработок, ознакомительных осмотров противоракетных систем и совместных учений. Было выражено намерение предпринять шаги, необходимые для начала функционирования Совместного центра обмена данными от систем раннего предупреждения.

Значение Декларации о новых стратегических отношениях между Россией и США трудно переоценить. В ней были обозначены принципиальные развязки практически всех проблем, дестабилизировавших российско-американские отношения в 1990-е годы, и намечены практические пути к реальному партнерству в области безопасности.

Перелом в российско-американских отношениях содействовал позитивному решению проблем, накопившихся между Россией и НАТО в связи с расширением Североатлантического альянса на восток. Сразу после российско-американского саммита в мае 2002 г. состоялось заседание Совета Россия — НАТО на высшем уровне, на котором была принята Римская декларация, обозначившая новые рамки отношений между Россией и Альянсом. В их отношениях фактически начался новый этап.

Говорить о формировании реальной «коалиции победы» пока еще рано. Однако за последние годы была создана конструктивная система взаимодействия между Министерством обороны России и военными органами НАТО.

Новый климат в отношениях России с ведущими западными государствами позволил выдержать тяжелое испытание иракским кризисом. Нормализации отношений с США способствовала поддержка Россией резолюции Совета Безопасности ООН № 1483, легализовавшей сформированные США и Великобританией органы управления Ираком. Важно также, что российская дипломатия приложила усилия для налаживания отношений США с Францией и Германией. В целом же, к лету 2003 г. кризис, вызванный войной в Ираке, был в основном преодолен, хотя его отголоски дают о себе знать до сих пор.

После иракского кризиса сложности в отношениях России и Запада, мешающие формированию эффективной «коалиции победы», порождаются несколькими обстоятельствами. И в России, и на Западе не преодолены взаимная подозрительность и недостаточное понимание мотивов и логики действий партнера. Так, в российских военных кругах можно встретить сохраняющиеся до сих пор опасения в связи с расширением НАТО на восток. Но у высшего политического руководства страны таких опасений нет. В Кремле рассматривают расширение НАТО как бессмысленное с точки зрения противодействия новым угрозам, но не как угрозу безопасности России. Проблемы, возникающие в связи с чисто военными аспектами расширения Альянса, предлагается решать в рамках Совета Россия — НАТО.

Трудности в развитии отношений России и ее западных партнеров порождаются также различием подходов к обеспечению стабильности и безопасности на территории бывшего СССР. Российское руководство с полным основанием считает граничащие с Россией государства зоной российских интересов. Это естественно. Россия не может оставаться безучастной к тому, что происходит вблизи ее границ, особенно если учесть, что эти границы до сих пор остаются практически прозрачными. Велики и российские экономические интересы в новых независимых государствах. Но это вовсе не означает, что эти страны должны стать зоной исключительного влияния нашей страны. Во-первых, речь идет о независимых государствах, имеющих полное право выбирать союзников и друзей. Во-вторых, как показывает опыт последних лет, любая попытка утвердить Россию в качестве «патрона» бывших союзных республик воспринимается там как рецидив имперской политики, вызывая всплески антироссийских настроений.

Наши партнеры на Западе далеко не всегда учитывают российские «постимперские» комплексы, переживаемые значительной частью российского общества после краха Советского Союза. Между тем это закономерно: распад Британской и Французской колониальных империй болезненно сказался на политическом мышлении в бывших метрополиях. В Москве вызывает раздражение присущее американской элите некое «высокомерие силы», хотя военная сила, даже в сочетании с экономической мощью, как показывают события в Ираке, далеко не всегда способна решить проблемы безопасности. Вряд ли Европе следует делать России выговоры относительно проблем, относящихся к нашим внутренним делам. Ведь и у Москвы есть свои озабоченности по поводу отношения европейских элит к борьбе с терроризмом.

Но, несмотря на эти сложности, в последние месяцы с нашей стороны был сделан ряд важных шагов. Так, в мае 2004 г. было объявлено о присоединении России к выдвинутой США Инициативе по безопасности в области распространения, которая направлена на пресечение незаконной транспортировки оружия массового уничтожения, соответствующих материалов и технологий.

Последовательное и плодотворное участие России в «коалиции заинтересованных» зависит от того, сможет ли наша страна и ее политическая элита признать необходимость новых правовых норм и механизмов, адекватных современным международным условиям. Нравится это кому-либо или нет, но вмешательство во внутренние дела суверенных государств постепенно входит в практику мировой политики. Целью такого вмешательства может стать подавление террористических группировок, предотвращение обретения оружия массового уничтожения, пресечение сепаратизма и иных опасных политических проявлений.

В современных международных отношениях трудно найти более фундаментальный вопрос, чем определение нынешнего этапа мирового развития. Это важно для любой страны, поскольку стратегию своего развития и свою внешнюю политику необходимо соотносить с видением мира, в котором мы живем. Как представляется, на этот счет уже формируется консенсус, хотя пока на уровне экспертного сообщества – как российского, так и зарубежного. Во многом подобное положение является следствием дебатов, на которых настаивала Россия. Более того, эскиз такого согласия в значительной мере воспроизводит анализ, изложенный в речи Владимира Путина в Мюнхене в феврале 2007 года и ставший исходной дискуссионной позицией России.

Очевидно, что без уяснения «больших вопросов» глобального развития, без достижения общего понимания по ним международному сообществу не удается решать частные проблемы мировой политики.

Попробую обозначить некоторые из таких вопросов, которые имеют непосредственное отношение к выстраиванию внешнеполитической стратегии России.

Окончание холодной войны: Под чем подведена черта

Уже нет сомнений в том, что с окончанием холодной войны завершился наиболее длительный этап мирового развития – 400–500 лет, в течение которых в мире доминировала европейская цивилизация. На острие этого доминирования последовательно выдвигался исторический Запад.

Есть два принципиальных подхода к оценке того, в чем состоит содержание нового этапа в развитии человечества.

Первый – мир через принятие западных ценностей постепенно должен становиться Большим Западом. Это своего рода вариант «конца истории».

Другой подход – и его разделяем мы – заключается в том, что конкуренция приобретает подлинно глобальный характер и цивилизационное измерение. То есть предметом конкуренции становятся в том числе ценностные ориентиры и модели развития.

Новый этап иногда определяют как «постамериканский». Но, разумеется, это не «мир после США» и тем более без США* Это мир, где вследствие подъема других глобальных «центров силы» и усиления их влияния сокращается относительное значение роли Америки, что на протяжении последних десятилетий наблюдается в глобальной экономике и торговле. Лидерство – другой вопрос, и он касается прежде всего достижения согласия в кругу партнеров, способности быть первым, но среди равных.

Чтобы определить содержание формирующегося миропорядка, выдвигают и такие термины, как многополюсный, полицентричный, бесполюсный. Последнее определение поддерживает, в частности, руководитель Совета по международным отношениям, бывший глава службы внешнеполитического планирования Госдепартамента США Ричард Хаас .

Трудно не согласиться с его утверждением, что сила и влияние становятся более рассредоточенными. Но даже он признаёт, что для обеспечения управляемости мирового развития в новых условиях требуется какое-то ядро из ведущих государств. То есть в любом случае речь идет о потребности в коллективном лидерстве, за что последовательно выступает Россия. Конечно, многообразие мира требует, чтобы такое коллективное лидерство было по-настоящему представительным в географическом и цивилизационном отношении. Мы не разделяем опасений насчет того, что происходящяя в мире реконфигурация неизбежно ведет к «хаосу и анархии». Идет естественный процесс формирования новой международной архитектуры – как политической, так и финансово-экономической, которая отвечала бы новым реалиям.

Одной из них является возвращение России в глобальную политику, экономику и финансы в качестве активного и полноценного «игрока». Это касается и нашего места на мировых рынках (не только энергоносителей, но и зерна), и наших лидерских позиций в области ядерной энергетики и космоса, и наших возможностей в сфере наземного, воздушного и морского транзита, и роли рубля как одной из наиболее надежных мировых валют.

К сожалению, опыт холодной войны исказил сознание нескольких поколений, прежде всего политических элит. Многие полагают, что любая глобальная политика должна быть идеологизирована. И сейчас, когда Россия руководствуется в международных делах понятными, прагматическими интересами, лишенными каких бы то ни было идеологических мотивов, не все в состоянии воспринять это адекватно. Нам приписывают некие «обиды», «скрытые повестки дня», «неоимперские устремления» и что-то там еще.

Вряд ли эта ситуация изменится быстро, поскольку речь идет о факторах психологического порядка: в конце концов, как минимум, два поколения политических элит были воспитаны в определенной идеологической системе координат и подчас просто не способны мыслить категориями, выходящими за ее рамки. Заявляют о себе и вполне конкретные понятные корыстные интересы, связанные с теми привилегиями, которые предоставляет отдельным странам, например, существующая глобальная финансово-экономическая архитектура.

Модели общественного развития: Плюрализм и синтез

Россия мыслит себя как часть европейской цивилизации, которая имеет общие христианские корни. Опыт этого региона дает материал, на котором можно смоделировать грядущие глобальные процессы. Так, самый поверхностный анализ позволяет прийти к выводу о том, что прекращение холодной войны не решило проблему путей общественного развития. Скорее, сняв крайние подходы, позволило подступиться к ее решению на более реалистичной основе. Особенно если учесть, что идеологические соображения сплошь да рядом искажали действие рыночных сил, равно как и представление о демократии.

Жесткая англосаксонская модель социально-экономического развития вновь, как и в 20-х годах ХХ века, начинает давать сбои. На этот раз дает о себе знать отрыв американской финансовой системы от реального сектора экономики. С другой стороны, есть социально ориентированная западноевропейская модель, продукт развития европейского общества на протяжении практически всего ХХ столетия, вместившего в себя трагедию двух мировых войн, холодную войну и опыт СССР. Советский Союз играл в этом процессе не последнюю роль: он не только обозначал сплачивавшую Запад «советскую угрозу», но и служил стимулом для «социализации» экономического развития западной части Европы.

Поэтому, провозглашая цель создания социально ориентированной экономики, новая Россия обращается к нашему общему европейскому наследию. В этом видится еще одно свидетельство совместимости России с остальной Европой.

С окончанием холодной войны совпали попытки унифицировать развитие нашего континента по англосаксонскому образцу. Однако создается впечатление, что Европа вряд ли расстанется со своей моделью развития, которая отвечает ее мироощущению и имеет под собой более прочное финансово-экономическое основание. Перебалансировки по обе стороны Атлантики возможны и, видимо, неизбежны. В связи с этим вспоминается, например, «Новый курс» президента США Франклина Делано Рузвельта, обозначивший конвергенционный момент в развитии Америки.

Вероятно, одной из определяющих тенденций международного развития в обозримый период станет своего рода синтез различных моделей – именно как процесс, а не конечный результат. Соответственно будет сохраняться многоукладность современного мира, отражающая его более фундаментальную характеристику – культурно-

____________________________

*статья Ричарда Хааса «Эпоха бесполярного мира» 

-цивилизационное многообразие.

Можно также предположить, что в этих условиях глобальные «правила игры», должны быть освобождены от «идеологической нагрузки», чтобы быть эффективными. Иной, унификаторский, подход ведет к интервенционизму. А эта стратегия вряд ли реалистична, поскольку ее эффективность может быть обеспечена только в условиях перехода к глобальному имперскому строительству. Движение в подобном направлении провоцировало бы рост напряженности в глобальной и региональной политике, усугубляло бы нерешенность практически всего круга мировых проблем. На это указывает, например, нынешнее обострение мирового продовольственного кризиса.

Все это, наверное, свидетельствует в пользу плюрализма по широкому спектру параметров общественного развития как безальтернативному и, главное, неконфронтационному способу существования международного сообщества на современном этапе.

Каковы бы ни были конкретные обстоятельства того, что называют «ревалоризацией» природных ресурсов, эта тенденция способствует движению по пути выравнивания уровней развития в современном мире. Задача состоит в том, чтобы создать модальности и механизмы эффективного использования перераспределяемых глобальных финансовых ресурсов в целях всеобщего развития. Так, суверенные фонды благосостояния уже участвуют в рефинансировании банковской системы Соединенных Штатов.

Разрыв между глобальными экономическими и политическими порядками

В пользу такого анализа говорят международные эксперты, в том числе американские, когда пишут о «мире, поставленном с ног на голову», критикуют политику «слабого доллара» и т. п. Например, Генри Киссинджер на страницах International Herald Tribune называет Международный валютный фонд в его нынешнем виде «анахронизмом» и даже говорит о необходимости восстановления нравственной составляющей финансово-экономической деятельности.

Нельзя не согласиться с тезисом Киссинджера о том, что между глобальными экономическим и политическим порядками образовался разрыв. И тут предстоит уяснить несколько вещей.

Во-первых, нет разумной альтернативы глобальной политической архитектуре с опорой на Организацию Объединенных Наций и верховенство международного права. Не будем забывать, что ООН создавалась в расчете на многополярную мировую систему еще до начала холодной войны. То есть ее потенциал полностью может быть раскрыт только сейчас.

Во-вторых, глобальная финансово-экономическая архитектура создавалась во многом Западом под себя. И сейчас, когда налицо сдвиг финансово-экономической силы и влияния в сторону новых быстро растущих экономик, таких, как Китай, Индия, Россия, Бразилия, становится очевидной неадекватность прежней системы новым реалиям. По сути, требуется такой финансово-экономический базис, который соответствовал бы полицентричности современного мира. Иначе управляемость мирового развития не восстановить.

Об этом президент России Дмитрий Медведев подробно говорил в Берлине и на Петербургском экономическом форуме. Реформирование международных институтов – одна из тем саммита «Группы восьми» на острове Хоккайдо в Японии. Так что актуальность вопроса не вызывает сомнений и у наших партнеров по «восьмерке». Россия готова конструктивно участвовать в этой совместной работе.

Ветер перемен: Россия и США

Как только придет понимание этих важных вопросов, легче будут решаться и все остальные, включая комплекс проблем во взаимоотношениях в Евро-Атлантическом регионе. В свое время Фёдор Тютчев писал, что «самим фактом своего существования Россия отрицает будущее Запада». Опровергнуть Тютчева мы можем только сообща, строя общее будущее для всей Евро-Атлантики и всего мира, в котором безопасность и процветание будут по-настоящему неделимыми.

Новое всегда страшит. В то же время оно неизбежно. И есть только один рациональный ответ на этот вызов – принять новую реальность. Когда нас пугают угрозой «безначалия» в современном мире (что очень по-русски, но делается, как правило, извне), то забывают, что любая система может быть саморегулируемой. Для этого нужны действенные, адекватные институты. Их и предстоит создать.

Хотел бы четко сказать: Россия, как никакая другая страна, понимает всю болезненность происходящих перемен. От них не уйти никому. Более того, как показывает опыт, адаптация на уровне внешней политики может быть только результатом серьезных перемен внутри самих государств. Поэтому у России вполне реалистичные ожидания относительно того, когда следует ждать перемен во внешнеполитической философии ее международных партнеров.

В современных условиях вряд ли уместно оперировать категориями «вызова», бросаемого одними государствами другим. Это только порождает зацикленность внешнеполитической стратегии на виртуальных опасностях. Взаимозависимость, обусловленная глобализацией, практически никому не оставляет стимулов бросать вызов кому бы то ни было. И России это нужно в последнюю очередь: у нас хватает своих дел, мы достаточно ясно представляем себе собственные проблемы и понимаем интересы партнеров. Опасно другое, а именно недостаток сотрудничества, отстраненность от проблем партнера – все то, что делает невозможным коллективные действия в интересах решения общих задач.

У каждой страны, каждого народа хватало в истории и национальных катастроф, и трагедий. Чем больше история, тем больше в ней разного рода моментов – как позитивных, так и негативных. Полностью согласен с Владиславом Иноземцевым в том, что «Советский Союз и Соединенные Штаты, даже противостоя друг другу, оставались удивительно похожими друг на друга» (см. его статью «Постамериканский мир – мечта дилетантов и непростая реальность» // МЭиМО. 2008. Март). Зачастую наши действия, предпринимавшиеся во имя утверждения противоположных идеалов, были удивительно схожи по применявшимся средствам и своим практическим последствиям.

Общее будущее предсказал нашим странам еще Алексис де Токвиль. Между Россией и Америкой всегда существовала взаимосвязь. Проявлялась она и в том, что после 1917 года США постепенно и где-то даже неохотно заместили Россию в европейском балансе. Другое дело, что сейчас Европа уже не нуждается в каких-то внешних балансирах, будь то Россия или Соединенные Штаты. Мы это прекрасно понимаем – поэтому и высказываемся за равноправные отношения в тройственном формате между Россией, Европейским союзом и США.

В XX веке эту взаимосвязь подтверждали конвергенционные эпизоды, не ограничивавшиеся «Новым курсом» Франклина Делано Рузвельта и союзническими отношениями в рамках антигитлеровской коалиции. Так, избрание президентом Соединенных Штатов Джона Кеннеди можно считать в числе прочего реакцией Америки на подъем Советского Союза, причем не только технологический и военно-технический, но и духовный, на уровне совершенно нового мироощущения, связанного с «оттепелью», с завершением послевоенной реконструкции. Джон Кеннеди предпринял смелую попытку выйти из логики милитаризации внешнеполитического мышления, об опасности которой предупреждал его предшественник. К сожалению, впоследствии маятник внешнеполитической философии качнулся в сторону политики, основанной на инстинктах и идеологических предрассудках. Ныне все задаются вопросом, когда маятник качнется в противоположную сторону, – ведь от этого будет зависеть, с какой Америкой миру придется иметь дело.

Российско-американские отношения сильно выиграли бы, установись в них атмосфера взаимного доверия и взаимного уважения. Она присуща отношениям президентов обеих стран на протяжении последних восьми лет, но не всегда проявляла себя на нижних этажах. Парадоксально, но взаимного доверия и уважения было больше в период холодной войны. Может быть, потому, что меньше читалось нотаций о том, кто каким должен быть и как надо себя вести. Было понимание необходимости и желание заниматься вопросами, действительно значимыми для наших двух стран и всего мира.

Понимаем, что перед Америкой стоят непростые задачи. Из позитивных тенденций мы видим, что начинает преобладать осознание: прежде всего это проблемы самих Соединенных Штатов, включая необходимость признать мир таким, какой он есть, во всем «многообразии голосов и точек зрения» * Интеллектуальная жесткость будет только сдерживать свойственную Америке способность адаптироваться к меняющейся реальности. История «случается» со всеми странами и народами, и о России это можно сказать куда в большей мере, чем о любой другой стране. Но это учит толерантности, без которой не выживают империи и невозможны нормальные равноправные отношения между государствами.

Вызывает удовлетворение, что в ходе нынешней президентской кампании в США все громче звучат голоса в пользу сохранения и развития процесса разоружения и контроля над вооружениями. Одного такого сотрудничества уже было бы достаточно для того, чтобы обеспечить устойчивость наших двусторонних отношений, пока не появится взаимная готовность к их существенной модернизации в соответствии с требованиями времени.

Евро – атлантическок пространство: между фрагментацией и общим будущим

По-новому стоит вопрос о судьбах многообразной европейской цивилизации. На политическом уровне востребовано равноправное взаимодействие трех ее самостоятельных, но родственных составных частей. На смену конфронтационной парадигме внутриевропейских отношений периода холодной войны приходит парадигма сотрудничества. А это означает терпимость к инакомыслию, плюрализму мнений и позиций. Демократия всегда исторична и национальна по своей природе.

Предложения президента России Дмитрия Медведева, выдвинутые в Берлине, основаны на трезвом анализе ситуации. Европейская архитектура, сложившаяся еще в период холодной войны, не позволяет преодолеть негативную динамику, которую задают инерционные подходы прошлого, а также накапливающиеся в европейских делах противоречия. Остается только одно – смотреть дальше того, что мы имеем, то есть попытаться создать нечто объединяющее всю Евро-Атлантику на уровне принципов, которыми мы должны руководствоваться в наших взаимоотношениях. Потом можно идти дальше. Но без этой ясности будет трудно создать ту критическую массу доверия, которая необходима для выстраивания позитивных, устремленных в будущее отношений в этом регионе.

О важности принципов говорит хотя бы то обстоятельство, что на протяжении уже ряда лет на ежегодных министерских встречах ОБСЕ мы не можем добиться согласия относительно подтверждения всеми приверженности принципам хельсинкского Заключительного акта. Какие еще свидетельства требуются для доказательства нездоровья всей евро-атлантической политики?

Чтобы заполнить образующийся в Евро-Атлантике политический вакуум и сформировать позитивную повестку дня, которой нам так не хватает сейчас, нужен позитивный процесс, включая созыв общеевропейского саммита. Со временем мы смогли бы определиться с тем, какие элементы европейской архитектуры перспективны, а какие нет, что мешает, а что можно взять с собой в будущее.

Почему бы не подстраховаться, особенно когда многое еще не ясно?

Это не было бы средством давления на любые существующие структуры и организации. Речь идет о создании новой атмосферы доверия в Евро-Атлантическом регионе, которая помогла бы по-новому взглянуть, в частности, и на востребованность процесса контроля над вооружениями. Давайте развивать его не на блоковой, а на современной универсальной основе. Иначе наследие, которое досталось нам от предшествующей эпохи, будет только создавать ощущение того, что в Европе все еще возможна война.

Нам всем не помешало бы подумать и осмотреться – в этом заключается смысл предлагаемой нами «паузы». Но это означает, что следует прекратить реализацию всех спорных проектов, будь то одностороннее провозглашение независимости Косово, планы размещения элементов системы глобальной ПРО США в Восточной Европе или расширение НАТО на восток. Поскольку стремление любой ценой завершить к какой-то конкретной дате реализацию того, что вызывает категорическое неприятие партнеров и грозит обвалом сложившихся отношений, будет вызывать соответствующую реакцию. Необходимо вырваться из порочного круга.

Какова альтернатива? Дальнейшее накопление «электричества» в атмосфере евро-атлантических отношений? Стоит ли «ломать дрова» дальше? Будет ли всем хорошо, если станем наблюдать со стороны, как, например, Евросоюз доказывает свой постмодернизм, а НАТО – свою дееспособность в Афганистане? При этом мы бы не хотели, чтобы наши партнеры остались в стороне от осуществления проекта модернизации России.

Надо, наконец, каждому из нас перешагнуть через себя, прекратить ненужные разговоры о «праве вето» за пределами Совета Безопасности ООН, о «сферах влияния» и тому подобном. Без всего этого вполне можно обойтись, благо есть дела более насущные, где общность интересов не вызывает ни у кого сомнений. Необходимо наращивать доверие, приобретать навыки совместной работы по  действительно значимым вопросам стратегического порядка. Тогда многое будет видеться иначе.

_______________

*книга Фарида Закария The Post-American World. W.W. Norton & Company, Inc., 2008 и его статья  «Будущее американской мощи»  Foreign Affairs. May/June 2008).

Пусть жизнь сама рассудит и сама все расставит по своим местам. Что действительно зависит от нас, требует политических решений – так это остановить соскальзывание в прошлое, в абсурд, за который будет самим стыдно. Да и история не простит. Разве не в общих интересах была бы «связная Европа», все части которой объединены, как написала недавно государственный секретарь США Кондолиза Райс, «работающими отношениями» *

Время сообща решать глобальные проблемы

У всех хватает своих проблем, всем есть чем заняться. Американскому электорату предстоит сделать выбор. Процесс адаптации переживает Европейский союз. В странах ЕС вызревают процессы этнорелигиозного самоопределения, причем как среди коренного населения, так и в общинах недавних иммигрантов. «Богатые» регионы претендуют на самостоятельное существование, чтобы не платить за развитие «бедных» регионов в рамках одного и того же государства. Это – серьезное испытание на прочность приверженности Евросоюза идеям терпимости и солидарности.

Психологически можно понять тех, кто хочет оставить все как есть, чтобы умереть в той Европе или в той Америке, в которой они родились.

Но стремительные перемены не позволяют такую роскошь.

Они предполагают в том числе цивилизационную совместимость, толерантность не на словах, а на деле. И этого будет трудно добиться в условиях, когда воинствующий секуляризм действует с позиций, мало чем отличающихся от государственной религии.

Не менее важно и то, что пришло время решать глобальные проблемы, до которых не доходили руки во время холодной войны. Тогда были другие приоритеты – идеологические. Если не сейчас, то когда еще бороться с глобальной бедностью, голодом, болезнями? Пока особого прогресса международному сообществу добиться не удается.

В нашем подходе мы не видим ничего, что противоречило бы принципам рационализма, присущего мироощущению европейцев. Действовать иначе – значит наслаивать одни проблемы на другие, делать будущее Европы, всего Евро-Атлантического регионазаложником поспешно принятых решений.

Это было бы огромной тратой времени, обернулось бы множеством упущенных возможностей для совместных действий. Мы никого не торопим, а только призываем вместе подумать, что нас ждет. Но прорыв в общее грядущее требует новых, инновационных подходов. Будущее – за ними.

_______________

*ее статья  «Заново обдумывая национальные интересы» // Foreign Affairs. July/August 2008

* * *

В заключение особо выделю три момента.

Первое. Развитие событий на мировой арене все острее ставит вопрос о необходимости новых подходов к выработке средств и методов обеспечения безопасности и преодоления нарастающих кризисных явлений. Следование устаревшим представлениям, сколь бы привычными и привлекательными они ни были, может иметь тяжелые последствия.

Второе. Расхождения позиций и интересов существуют даже между близкими и давними союзниками, разделяющими одинаковые социальные и политические ценности. Тем более естественны расхождения между Россией и Западом, имея в виду наследие «холодной войны». Но абсолютизация этих расхождений может привести к подрыву самих основ жизненно необходимого сотрудничества России и стран Запада в борьбе с терроризмом и другими угрозами, которые принесло начало XXI в.

Третье. Ситуация на мировой арене нередко требует немедленной, жесткой силовой реакции, в том числе превентивных действий, направленных на уничтожение не только террористических группировок и сетей, но и всей инфраструктуры терроризма. Поэтому на первое место выходит вопрос не о целесообразности, а об эффективности силовой политики. Политические методы могут и должны дополнить силовые решения там и тогда, где и когда речь идет об изоляции террористических группировок, мобилизации умеренных сил, создании антитеррористических коалиций.