arabskaya_poeziya_srednih_vekov-2

Деревья высятся... Но что там видишь ты,

Когда в зеленый мрак влекут тебя мечты?

Под ветром северным, как меч, взмывает ветка,

Река, играючи, швыряет камни метко,

Как будто волны здесь враждуют меж собой,

Как будто ветви вдруг вступить решили в бой.

Красный конь, зажигающий битвы огонь,

Факел доблести, бешено скачущий конь,

Своим цветом похож ты на спелый гранат,

Словно миртовый лист, твои уши блестят,

И украшена грудь твоя белым пятном,

Словно воздух попал в кубок с красным вином.

* * *

Я полон грусти: от меня ты далеко.

С тобою лишь в мечтах мне встретиться легко.

Кого к тебе послать? Один на целом свете

Посланец у меня — неугомонный ветер.

Летит на север он — тебе я шлю привет,

А с севера летит — жду, будет ли ответ.

С тобою связана душа моя навеки,

И душу горе жжет, соль разъедает веки.

Наложен пост на них: они не знают сна;

Дай им вкусить его, явись мне, как луна.

Мой рок — лицо твое, и лишь его сиянье

Осмелился поцеловать я в ночь свиданья.

Ночь эта памятней мне всех ночей и дней:

Она была светла от красоты твоей.

Полярная звезда над заповедным лугом

Склонилась, и слились созвездия друг с другом.

Твоей улыбки блеск вел за собой меня,

Во мраке кос твоих с дороги сбился я.

И так любовь моя сильна, что нету мочи

Смотреть тебе в лицо — любовь мне застит очи.

Луг утренний к нам щедр: приплыв издалека,

К утру дождем над ним пролились облака.

С мглой предрассветною они сражались смело,

Вмешалась молния — и вмиг решила дело.

О боже, что сильней волнует душу нам,

Чем воркование голубки по утрам!

Вскарабкавшись на холм, чьи склоны словно бедра,

Прохладный ветерок ветвями машет бодро;

И заставляет он, свой продолжая путь,

Цветы в слезах росы на божий мир взглянуть.

* * *

Как ива гибкая меня чарует!

Как аромат лугов меня волнует!

Свой гибкий стан взяла от ивы ты,

И ты светла, как вешние цветы.

Я был пленен волшебными глазами.

Я ослеплен — любви так ярко пламя.

Я взором-чародеем поражен —

Из края волшебства явился он.

Без промаха в меня он попадает

И, раненного, тут же добивает.

Он может превратить в единый миг

Жемчужину в кровавый сердолик.

Чудесной красоты ты воплощенье.

Влюбленные достойны снисхожденья.

Дирхем серебряный под властью чар

Был переплавлен в золотой динар.

Как ветвь под ветром, я охвачен дрожью,

Я слезы лью, бреду по бездорожью.

Твое лицо — Кааба глаз моих,

Иду за иим, не видя лиц других.

И, став огнепоклонником, сгораю,

Когда на пламя щек твоих взираю.

Ответил я любви, чей зов звучал устало,

Голубка вечером мне тихо ворковала.

Когда же слезы мне туманили глаза,

Когда терпенье истощилось, я сказал:

«О, возвращусь ли я в Альсиру, чтобы воздух

Вдыхать всей грудью там, вкушать покой и отдых,

Прогулки совершать в долину по утрам,

Смотреть, как на траве роса сверкает там,

И чтобы целовать газель мне, как бывало,

Когда рассеется тумана покрывало».

Дождь над холмами ожерелье разорвал,

И бродит ветерок в расщелинах меж скал;

Роса свой бисер на долину уронила

И утру раннему прохладу подарила.

О, как далек он от меня, родной мой дом!

Как было радостно и хорошо мне в нем!

Теперь бессонница меня томит и гложет,

И жестким кажется теперь любое ложе,

И в небо я смотрю: быть может, в вышине

Альсиры молнию узреть удастся мне.

* * *

Стремилась молния в мое вонзиться тело,

Глаза влюбленного бессонница изъела.

Из глаз моих текли кровавых слез ручьи,

И вздохи горестные слышались в ночи.

Меня жалея, тихо стонет голубица,

Дождь, словно плача обо мне, с небес струится.

Истерзано мое лицо, и кровь на нем,

Как будто в схватке побывал я с диким львом.

А ночь мрачна — она как ворон чернокрылый,

Она темна — как будто пролиты чернила,

Она черна подобно углю, и над ней

Кресало молний высекает сноп огней.

Я был в пути всю ночь, и, устали не зная,

Бег моего коня звучал, не замирая.

Решимость за собой меня в ту ночь вела,

Казалась радужною мне ночная мгла.

Пылала страсть моя, пугая вспышки молний,

Чей свет бессонницей ночную высь наполнил.

Лишь ветер бешеный сопровождал меня,

И рядом всадников других не видел я.

Я словно с тайнами земли уединился,

Земля ждала любви, а в сердце мрак таился.

Через пустынный край путь пролегает мой,

Заря — как в ножнах меч, а ножны — мрак ночной.

Но гаснут угли звезд на горизонте светлом,

Зардевшийся рассвет их посыпает пеплом.

Вот исчезает мрак, густой, как мох в лесах,

И огненный поток разлился в небесах,

И я затосковал, голубка застонала...

О, как не мило мне ночное покрывало!

Когда так далеко любимая твоя

И разделяют вас пустынные края,

То лучше спутника, чем острый меч, не надо,

А быстрый конь — твоя утеха и отрада.

Когда грозит беда, спасение твое —

Меч крепкий, верный конь и острое копье.

Они мои друзья, я неразлучен с ними,

Когда скачу во тьме дорогами глухими,

Но где объятья той, чья ласка горяча?

На шее у меня лишь перевязь меча!

* * *

О утренний ветер! Что можно сравнить с ароматом твоим?

О стройный тростник! Как ты гибок и свеж и ни с чем не сравним!

Я взял себе в жены зарю, и на празднике том небывалом

Она вдруг лицо мне закутала красным своим покрывалом.

Она завернулась в рубашку из легких, как сон, облаков,

Накинула солнечный плащ, что от золота вспыхнуть готов,

И жемчуг надела росы, и жемчужины ярко горели,

Когда расшалившийся ветер рассыпал ее ожерелье.

* * *

Кролик с атласною шкуркой от страха трепещет

Перед клыками, что в пасти сверкают зловеще.

Кролик спасается бегством от страшного пса,

Через долины бежит он, поля и леса.

От быстроты его бега и время как будто

Мчится быстрей, и мгновением стала минута.

Мчится за кроликом пес, на бегу обнажив

Меч языка и клыков беспощадных ножи.

То по холмистым лугам словно вихрь он несется,

То где-то возле болот его лай раздается.

Вот промелькнул он, и шерсти седой полоса

С молнией схожа, чей блеск расколол небеса.

И словно отблеск зари, что горит и трепещет,—

Так серебро у него на ошейнике блещет.

***

О молодость моя, ты скрылась вдалеке!

Я вслед тебе смотрю в печали и в тоске.

Ты тихо от меня ушла ночной порою,

Ушла, когда я спал, и скрылась за горою.

О, горе нам, чья жизнь подвластна всем страстям!

Веселья жаждем мы, но весело ли нам?

Хоть горько плачу я и не смыкаю вежды,

Я все равно еще живу в плену надежды.

По-прежнему меня волнует блеск зарниц,

Заря всходящая, веселый щебет птиц.

И если грудь моя увлажнена слезами,

То в сердце у меня не угасает пламя.

Пусть по сравнению со смертью седина

Не кажется бедой — душа моя грустна.

И грусть о юности мои стихи пронзила,

И нет в них яркости, утрачена их сила.

О, как мне молодость ушедшую вернуть?

Как пылкость прежнюю в стихи свои вдохнуть?

* * *

Взор — газели, шея — белой лани, губы — как пурпурное вино.

Зубы — пузырьки жемчужной пены в чаше, где оно растворено.

Опьянев, склонилась томно дева. Златотканью стан ее обвит.

Так луне блестящие созвездья собирать вокруг себя дано.

Нам из поцелуев покрывало ночью соткала любви рука,

Но рукой зари без сожаленья, нежное, разорвано оно.

***

В бассейне плавает невольник чернокожий.

Не шелохнутся камешки на ложе,

И с глазом голубым вода бассейна схожа.

Зрачок его — купальщик чернокожий.

* * *

Упоительна река, льющаяся по долине.

Чем к устам прекрасной девы, слаще к ней прильнуть устами.

Медленно течет она, изгибаясь, как запястье,

И на Млечный Путь походит, окаймленная цветами,

Плащ зеленый берегов кое-где река прошила

Швом серебряным своим,— столь узка она местами.

Голубой блестящий глаз нам сияет сквозь ресницы

Или светится волна, пробираясь меж кустами?

Отблеск желтого вина на пирах мне красил руки.

Круговую чашу здесь брал я бережно перстами.

Вот на серебро воды плещет золото заката.

Ветер ветви шевелит, шелестит слегка листами.

* * *

Как прекрасен виночерпий, тонкостенный, волоокий!

Дань воздашь ему невольно, красоту его ценя.

Юноше любовный пламень смуглые румянит щеки.

Дым кудрей, не расточаясь, мягко вьется у огня.

В чашу смотрит полумесяц. Не копья ли наконечник

От удара о кольчугу в битве выгнулся, звенж

Туча с молнией на гребне — черный конь в попоне белой.

Ветер северный поводья натянул, его гоня.

Рано солнце заблистало. Сплошь унизан жемчугами,

Сад окрасился шафраном, празднуя начало дня.

Ветви шепчутся друг с другом, и не диво, если ветру

Ненароком тайну сада выдаст листьев болтовня.

* * *

Чернокожий ночи сын, виночерпий,

Нас поил, а ночь была на ущербе.

Разгорался в небесах диск пунцовый,

И черней казался нам виночерпий.

Чара у него в руке рдела яро,

Будто искру он держал, а не чару.

Виночерпий был похож на жаровню

С черным углем, с багрецом жара.

* * *

Росистые ветви араки раскинули свод,

И кубки, вращаясь, как звезды, сулят нам веселье,

Рекой омывается древо, как Млечным Путем.

Цветы иль созвездья сияют на водной постели?

Река — словно дева, стянувшая поясом стан.

Вино, как невеста, прекрасно в хрустальном изделье.

Цветущие ветви роняют в него лепестки.

Так чествуют люди невест на пути к новоселью.

Цветы уподоблю я пламени в этом саду,

А с тенью древесной сравнится лишь сумрак ущелья.

Узорную ткань разостлал предо мною купец,

Шкатулку открыл продавец благовонного зелья!

Как только цветы пробудились и пала роса,

Здесь певчие птицы рассыпались утренней трелью.

В зеленое платье деревья реку облекли,

И солнечный дождь ей на шею надел ожерелье.

* * *

Величавые, гордые кряжи, вершины отвесные

Высотою готовы помериться с твердью небесною.

Быстролетному ветру они воздвигают преграды.

Ярких звезд мириады боками теснят их громады,

И сидят на хребте у пустыни, с осанкой надменной,

Молчаливые, точно в раздумье о судьбах вселенной.

Проходящие тучи венчают их черной чалмой,

Отороченной снизу багряных зарниц бахромой.

Я пытался внимать, но темны их беседы немые.

Лишь однажды, в ночи, мне доверились горы впервые.

— Сколько раз,— говорили они,— душегуб и грабитель

Находили пристанище здесь, а пустынник — обитель.

Сколько видели мы караванов порою ночной,

Сколько странников мы укрывали в полуденный зной.

Сколько вихрей секло наши склоны в свирепом напоре.

Сколько раз их луна погружала в зеленое море.

Все былое для нас — только миг бытия невозвратный,

Что умчал опрометчиво времени ветер превратный.

Рощу тронула дрожь — это нашего сердца биенье.

Льется горный ручей — наших слез по ушедшим теченье.

Мы от века прощаемся с каждым, увидевшим нас.

Не утешились мы, только слез исчерпали запас!

Удаляться, друзьям, и разлуку терпеть нам доколе?

И доколе нам звезды стеречь на небесном раздолье,

Как блюдут пастухи на зеленых вершинах стада?

Звезды всходят и гаснут. Нам отдыха нет никогда!

***

В путь я отправился ночью, и сумрак застлал мне зеницы.

Тьма укрывала ревниво, как тайну, сиянье денницы.

Северный ветер набросил мне на спину плащ из росы.

Ветви араки дрожали от сырости в эти часы.

В небе играли зарницы, на миг рассекавшие мрак,—

В битве морской, пламенея, смола разливается так.

Горы, высокие горы узрел я, и вместо венцов

На величавых вершинах созвездье зажглось Близнецов.

Главы склонив сановито, прислушиваясь к темноте,

Горы не слышат ни звука в своей вековой глухоте.

Черпая в тверди опору, незыблема эта гряда.

С лунной улыбкой в разладе угрюмые горы всегда.

Их неприступные выси орлу безопасность сулят.

Вьет он гнездо на вершине, растит в поднебесье орлят.

Дышит величьем суровым гряды молчаливая стать.

Вечности или гордыни на ней различаешь печать?

АБУ-ЛЬ-ВАЛИД АЛЬ-ВАККАШИ

* * *

О Валенсия, ты в ожиданье последнего часа!

На тебя, ненаглядную, бедствий обрушился град.

Если чудом спасешься теперь от превратностей рока,

Подивится свидетель печалей твоих и утрат.

Не тебя ли творец благодатью взыскал в изобилье?

Не тебя ль всемогущий избрал для щедрот и наград?

Стар и млад в Андалусии пели тебе славословья.

Ты стояла веками, лаская и радуя взгляд.

Под напором врага величавые рушатся башни.

Грудой камня становится кладка их стройных громад.

Помутнела прозрачная влага твоих водоемов.

Кто от ила очистит каналов запущенных ряд?

Волчья стая подрыла деревьев развесистых корни.

Оскудели сады, обветшал твой зеленый наряд.

За оградами — ветви сухие, а прежде оттуда

Пахло свежей листвой и плодов долетал аромат.

Над округой твоей, что тебя госпожой величала,

Вьется пламя пожаров, клубится удушливый чад.

Нет на свете лекарства — тебя исцелить от недуга.

Я стою на распутье, сомненьем жестоким объят.

Если двинусь направо — стремнина мне будет могилой.

Если двинусь налево — лишенья мне смертью грозят.

Если прямо пойду — погребут мепя волны морские.

Стану жертвою пламени, если вернусь я назад.

ИБН КУЗМАН

* * *

Что эта жизнь без милого вина?

Клянусь пророком, лучше стать мне прахом!

Лишь во хмелю утешен я сполна,

И смертный час не оскверню я страхом.

Куда ни взглянешь, видишь лишь одно

Гнетущее тебя несовершенство...

Так пользуй время, что тебе дано,

Да будут ночь и день — одно блаженство.

Что может быть ужасней: этот мир

Останется, когда уйдем отсюда!

Но буйный и безумный мой кумир,

Спасение мое — на дне сосуда.

Мне жизнь не в жизнь, и каждый миг мой пуст,

И нет ни в чем ни смысла и ни прока,

Покуда не коснется жадных уст

Единое лекарство против рока.

О, если бы Аллах мне даровал

Без счета, без конца благую влагу!

Хоть сладостен девичьих губ фиал,

С красавицей на ложе я не лягу.

Надолго ли останется она

В моем дому и хватит ли надолго

Столь ревностно любимого вина,

Которое я чту превыше долга?

Обманщица отказывала мне,

Но вот в руках благословенный кубок —

И я уже впиваю в тишине

Дыханье из ее покорных губок.

В объятиях моих лежит луна,

И месяц я держу в моей ладони...

О чем мечтал — всего достиг сполна,

И что мне Сулейман в своей короне?!

Из кубка пьет любимая — и сон

Смежает вежды, тихо клонит к ложу.

Из сладких уст несется сладкий стон,

И зайчик золотой щекочет кожу.

Безжалостною жаждою томим,

К ее устам я приникаю снова,—

Но слышу: над безумием моим

Смеется кто-то и ворчит сурово.

То голос старой сводни... О Аллах,

Ночей и дней пожалуй мне без счета,

Чтоб мог я превзойти отца в грехах,

В людской молве изведать сласть почета!

* * *

Привет, привет! Я скоро к вам приду!

Ликуйте же, сильнее бейте в бубен!

Виновных нет, досужему суду

Никто из грешников отныне неподсуден.

Коль пьешь без меры,— значит, щедр душой.

Вино — мой рай, таящий ключ к Познанью.

Скорей же, друг, плащом его укрой,

И ты, флейтист, играй над зыбкой тканью.

Запомните, что в полдень пить нельзя.

Так пейте в полночь — не теряйте время.

Пусть вас ведет блаженная стезя,

И всех забот пускай спадает бремя.

Кровопусканье ждет того, кто пить

Не хочет вволю, кто поет фальшиво.

Святая Дева не могла грешить —

И потому была благочестива...

Пора и мне в тот нечестивый круг.

Наставник ваш возляжет на подушки.

Эй, мальчик, где кувшин — мой лучший друг

Из всех друзей на дружеской пирушке?

Меч на боку и боевой убор —

Из вас любой моей хвалы достоин.

Но целой рати не страшится взор —

Ведь я и сам победоносный воин!

Я нападаю сразу, напрямик,

Я отвергаю долгую осаду.

А тот, кто к винопитью не привык,

Внушить способен только лишь досаду.

Стихи читает — брызжет прочь слюна,

Берет кувшин — а сам дрожит от страха.

Но тот, кто не осилит мощь вина,

Не одолеет и врагов Аллаха!

Когда же наконец закончим бой,

Насытив чрево, напитав утробу,

Вас призовем, забвенье и покой,—

Перехитрив коварную хворобу.

К забору на ночь привяжу собак,

Пускай лежат и дремлют вместе с нами.

Но только лишь рассвет рассеет мрак —

Они умчатся гончими стезями.

Всех вас люблю — любите же меня!

Без вас нет счастья, без меня — веселья.

Нам друг без друга не прожить и дня,

Пока не грянет смертное похмелье.

***

Любимая покинула меня —

И вот вернулась, чтобы мучить снова,

Вновь отвергая и опять маня

Из одного лишь любопытства злого.

Остер как бритва был всегда язык,

Но ты к устам приникла вдруг — и сразу

Он онемел, в гортани замер крик,

Я даже не успел закончить фразу...

Что сладостней и горестней любви,

Спокойней и мучительней разлуки?

И радость и печаль благослови,

Все искусы таинственной науки.

Сиянием затмившая луну,

Подобно ей уходишь с небосвода.

Открой мне наконец мою вину!

Ведь я твой раб, мне не нужна свобода!

Жестокая и добрая, равно

Ты дорога мне. Приходи и мучай,

Ввысь поднимай, и увлекай на дно,

И, как луна, скрывайся вновь за тучей.

Приемлю всё, одной лишь не хочу

Молвы досужей и заботы вздорной,

Советуют, судачат — я молчу,

Не слушая бессмыслицы тлетворной.

Ведь им и мне друг друга не понять.

Ты неверна — зато тебе я верен.

Воистину, мне не на что пенять,

И в торжестве конечном я уверен.

К чему лукавить и зачем спешить?

Соперник мой насмешливый напрасно

Пытается меня опередить —

Любовь к нему пребудет безучастна.

Никто из них со мною несравним.

Свидетельством тому — вот эти строки.

Прими же их — и с автором самим

Ты будешь дружен все земные сроки.

***

Любовь моя, ты мне дала обет —

И обманула, не сдержала слова.

Казалось бы, тебе прощенья нет,

Но, все простив, тебя зову я снова.

Упорствуй же, обманывай, гони,

Скупись безбожно, обделяй дарами,

Ругай отца и мать мою кляни,

Меня чести последними словами,

Кощунствуй своевольно, прекословь,

Своди с ума и насылай несчастья —

Все испытанья выдержит любовь,

Не находя ответа и участья.

Кто видит молодой луны восход

В ночь праздника, тот прославляет бога.

По праздники бывают дважды в год —

Ты неизменно рядом, недотрога.

Я славлю этот день и этот миг,

Когда тебя увидел я впервые.

Уста — что сахар, не лицо, а лик,

И аромат — как травы молодые...

Любимая, будь с любящим нежна,

Не помышляй о гибельной разлуке!

Повсюду обо мне молва слышна:

«Всех мудрецов он превзошел в науке.

Все испытал, все знает, все постиг —

Историю, Коран, искусство слова...

Рассказ его — струящийся родник,

Стихи его — из жемчуга морского.

И сравнивать его ни с кем нельзя —

Ученость безгранична, мощен разум.

Там, где других в тупик ведет стезя,

Он все вопросы разрешает разом»,

Все лучшее во мне воплощено,

И даже зависть не колеблет славу.

Достойного награды все равно

В свой срок однажды наградят по праву.

Не поливаешь поле — никогда

Хорошего не снимешь урожая.

Путь к совершенству — это путь труда.

Всегда трудись, познанья умножая.

Но забывая сокровенный долг,

Я вижу лишь в тебе свою надежду.

«Себя не жалко — пожалей хоть шелк.

Зачем же с горя раздирать одежду?

Все жалобы напрасны. Ты ведь был

Уже допущен мною в дом однажды».

Насмешница! Утишь любовный пыл —

Сгораю я от неизбывной жажды!

И эта милость краткая — сама

Мучения мои усугубила.

Зачем сводить несчастного с ума,