Глава 2. Удовольствие, без которого не существует понятия счастья, есть благо по самой своей природе

<…> нельзя мыслить счастье без того и другого или по крайней мере без одного из этих двух [аффектов], т.е. приятности, или удовольствия<…>.

<…>удовольствие по своей природе – это благо, а страдание, противоположное ему по своей природе, - это зло.

В самом деле, так как благо – это то, что полезно, приятно и поэтому мило и пробуждает влечение, между тем как зло – это то, что вредно, неприятно и потому возбуждает к себе ненависть и отвращение, то нельзя назвать ничего, что ласкало бы, радовало бы, ценилось бы и слудило бы предметом стремления больше, чем удовольствие; с другой стороны, нет ничего, что больше бы приносило вреда, не нравилось бы ,отталкивало и вызывало отвращение, чем зло. Таким образом, очевидно, что удовольствие есть не только благо, но и смысл блага, поскольку оно есть то, в силу чего что-нибудь становится благом, либо чем-то желательным, точно так же страдание есть не только зло ,но и самый смысл зла, поскольку оно есть то, в силу чего что-нибудь становится злом и тем, чего избегают.

<…>

Итак, зотя мы полагаем, что всякое удовольствие – это какое-то благо, а всякое страдание – какое-то зло, мы, однако, не утверждаем, что всегда следует стремиться к первому и избегать второго, но говорим лишь, что в том и в другом следует знать меру с точки зрения как качества, так и количества.<…>

<…> если бы всё, что порождает удовольствие у невоздержанных людей, освобождало их от страха перед небесными явлениями, смертью и страданиями и, сверх того, могло показать им границы желаний, то здесь нечего было бы порицать, потому что эти люди были бы пресыщены всевозможными удоволствиями и не знали бы ни стадания, ни печали, т.е. зла.

Глава 4. Удовольствие, в котором состоит счастье, есть телесное здоровье и невозмутимость ума

Существует, согласно указанному несколько выше, два рода удовольствий, из которых одни можно рассматривать как статические, ил заключающееся в покое, так что они представляют собой ничто иное, как примерённость, успокоенность и полную освобождённость от беспокойства и страдания; другие же состоят как бы в движении, а именно, в причтном движении, сопровождающемся радостью, весельем и всевозможными приятными чувствами, как бы чем-то сладостным и щекочущим: нечто подобное бывает, например, с человеком, когда, испытывая голод и жажду, он ест и пьёт. Но здесь может быть задан вопрос: в чём же состоит счастье? В обоих ли видах удоволстия, или в одном из них, и если в одном, то в каком именно?

На этот вопрос я отвечаю: удавольствие, в котором состоит счастье, или цель блаженной жизни, есть удовольствие первого рода, то есть непреходящее статическое удовольствие,которое поэтому есть ничто иное, как телесное здоровье и невозмутимость ума.

Вот почему и тогда, когда мы вообще говорим, что удовольствие – это цель блаженной жизни, мы на самом деле далеки от того, чтоб подразумевать под этим удовольствия гуляк или других людей, утопающих в роскоши, смысл которых в самом движении или в непосредственном переживании наслаждения, выражающимся, конечно, в приятном и сладостном чувственном раздражении. Так толкуют наше мнение некоторые незнакомые или не согласные с нашими взглядами люди, либо так или иначе врождебно против нас настроенные. Мы же, подчёркиваю это ещё раз, - подразумеваем здесь лишь то удовольствие, которое состоит в отсутсвии телесных страданий и невозмутимостей телесного мира.<…>

<…>

Чтоб понять, однако, почему лишь этот род удовольствия может быть целью, следует заметить, что природа непосредственно, как к своей цели, стремиться только к статическому удовольствию, основанному на отсутствии страдания или неприятности. Ибо динамическое удовольствие представлчет собой не цель природы, но лишь как бы средство для достижения прочного статического удовольствия и должно служить своего рода приправой к действиям, необходимым для уничтожения страданий или неприятного удовольствия. <…>

<…>

И хотя обычно неправильно действующие, а именно неразумно и неумеренно увлечённые, люди делают в определённом смысле своей целью удовольствие, состоящее и в движении, однако призванная на помощь мудрость устанавливает порядок и соразмерность удовольствий и учит нас, что целью блаженной жизни должны считаться, как мы уже сказали выше, та цель, которая соответствует природе. В самом деле, руководимые самой природой, мы все наши действия направляем на то, чтобы избавиться от телесных страданий и смятения духа. И там, где эта цель достигнута, утихает любая душевная буря, и для нас уже нет ничего большего, что мы стали бы высматривать, как бы чего-то ища, и что сделало бы более совершенным наше телесное и духовное благо. Ведь мы тогда лишь чувствуем потребность в удовольствии, когда его отсутствие причиняет нам страдание; когда же мы не страдаем, мы не чувствуем никакой потребности в удовольтсвии.

Отсюда вытекает, что величайший предел удовольствия, или высшее удовольствие, - это избавление от страдания, или то состояние, которое наступает после такого избавления. Ибо везде, где есть место удовольствию, там, до тех пор пока оно продолжается, нет места ни страданию, ни боли, ни тому и другому вместе. Отсюда также следует, что, достигнув своего предела в избпвлении от страдания, высшее удовольствие может, конечно, видоизменяться и внутренне разнообразиться, но оно не может ни умножаться, ни усиливаться. Вель до тех пор, пока природа не устранила окончательно всякое страдание, она допускает возрастание удовольствия; когда же всякое страдание устранено, природа не терпит дальнейшего развития уловольствия в сторону усиления, допуская лишь некоторые незначительные и мало необходимые видоизменения, которые не саособствуют нашему избавлению от страданий.

Мало того, отсюда вытекает, что не правы те ретивые насмешники, которые усматривают нашу ошибку в том, что мы якобы не считаем упомянутое выше состояние свободы от всяких страданий чем-то средним между страданием и удовольствием, а напротив, так смешиваем это состояние с другим членом градиции, что считаем его состоянием не только удовольствия, но даже высшего удовольствия. Ведь будучи свободны от страдания, мы радуемся этой свободе и безболезненному состоянию, а всё, что доставляет нам радость, есть удовольствие, так же как всё, что нас угнетает, есть страдание: отсюда следует, что отсутствие всякого страдания по праву называется удовольствием. <…>

<…> У нас существуют два блага, из которых складывается упомянутое высшее блаженство, а именно безмятежность духа и свобода от телесных страданий. Причём с этими благами дело обстоит так, что там, где в силу отсутствия какого бы то ни было страдания они стали полными, они не могут больше возрастать. В самом деле, может ли расти полное? Если тело свободно от всяких страданий, что можно добавить к этому безболезненному состоянию? Если дух остаётся верным себе и спокойным, что можно добавить к этой безмятежности? Подобно тому как небо, очитстившееся до полной ясности и подлинного блеска, не может стать ещё более ясным, точно так же бывает совершенным состояние и исролняется важденйшая воля всякого человека, который заботиться о своём теле и о своём духе и извлекает из обоих собственное благо, если к тому же дух этого человека свободен от гнетущих забот, а тело – от страдания. Если, сверх того, ему выпадает не долю ещё какие-нибудь прелести жизни, то они не увеличмивают высшее благо, а играют роль, если можно так выразиться, приправы и услады. Ведь достаточное условие указанного абсолютного блага человека – это покой тела и духа.

Гассенди, П. Сочинение в двух томах / П.Гессенди // т.1. – М.:Мысль, 1966. – С.116-317.

ГЕЛЬВЕЦИЙ Клод Адриа́н (Claude Adrien Helvétius; 31 января 1715, Париж — 26 декабря 1771, Париж) — французский литератор и философ-материалист утилитарного направления; идеолог французской буржуазии эпохи Просвещения.

Родился в семье придворного врача Жана Клода Адриена Гельвеция (1685—1755), (его фамилия изначально была Schweitzer — Швайцер, что, как Хельвециус, означает в переводе «Швейцарец», «Швейцарский»).

Окончил иезуитский коллеж Луи-ле-Гран, где его готовили к финансовой службе, но при этом ещё с молодости увлекся поэзией (к 1740 к поэзии охладел). Окончив коллеж, служил в Кане помощником своего дяди, сборщика налогов.

В 1738 получил должность генерального откупщика (сборщика налогов) благодаря влиянию своего отца. На этом посту сколотил целое состояние, хотя и не был, как большинство генеральных откупщиков 17-18 вв., коррумпированным и бездеятельным чиновником.

После женитьбы на Анне Катрин де Линьвиль д’Отрикур в 1751, оставил должность. С женой проводил время в замке в Воре близ Ремалара и в своем парижском особняке на улице Сен-Анн. В Воре Гельвеций имел богатые угодья и считался радушным хозяином; в Париже его салон получил известность как место, для выражения свободомыслия. Входил в кружок Дидро и Гольбаха. Сблизившись с Монтескьё и Вольтером, с 1751 г. посвятил себя научным занятиям и литературе.

Одно из главных его сочинений, «Об уме» (De l’esprit, 1758; рус. пер. 1917, 1938), было осуждено папой Климентом XIII, парижским парламентом и теологическим факультетом Сорбонны, и сожжено.

В 1764 посетил Англию, а в 1765 по приглашению Фридриха II — Пруссию. В 1766 вместе с астрономом Лаландом основал Масонскую ложу наук, которая впоследствии объединяла наиболее известных ученых того времени. К 1769 Гельвеций закончил труд «О человеке» (De l’Homme, опубл. 1772).

Страдал тяжелой формой подагры и умер в своем доме на улице Сен-Анн 26 декабря 1771 г. в Париже. Полное собрание его сочинений было выпущено в Париже в 1818 г.

http://ru.wikipedia.org

Гельвеций "ОБ УМЕ"

 

РАССУЖДЕНИЕ III

ОБ УМЕ

<…>