7.1.3 Нейропсихологические синдромы и модели порождения

В этом подразделе мы рассмотрим несколько подробнее процессы и структуры, участвующие в порождении устной речи. Новые экспери­ментальные результаты, теоретические соображения и, в особенности, анализ клинических синдромов привели в последние десятилетия к вы­делению целого ряда механизмов, участвующих в реализации простей­ших речевых задач, таких как повторение вслух только что услышанно­го слова. В следующих разделах мы остановимся и на более сложных формах подобных нарушений — афазиях, в частности, в варианте дис­лексии, вторичных нарушений навыков чтения (см. 7.2.2), а здесь крат­ко рассмотрим только этот простейший случай¹¹. Английские нейропси-хологи Джон Эллис и Эндрю Янг (Ellis & Young, 1988) описали пять относительно автономных механизмов, обеспечивающих немедленное

^{1 0} Примерно эту же междисциплинарную область исследований иногда называют ана­лизом дискурса (от лат. discursus — движение вперед и назад, диалог, беседа, разговор). При этом исследуется как само речевое поведение, так и его результаты — взаимодействие участников общение и порождаемые ими тексты, в самом широком смысле этого терми­на (A.A. Кибрик, 2003).

¹ ' Создание общей, построенной на единых основаниях классификации афазий оста­ется нерешенной задачей (Kolb & Wishaw, 2003). Дело в том, что основной массив данных афазиологии связан с инсультами, нарушениями мозгового кровообращения, которые могут одновременно вовлекать весьма различные области мозга. Кроме того, нейропси­хологические представления о механизмах речи в основном еще базируются на модели Вернике и Лихтхайма 1874 (!) года, жестко разделяющей процессы понимания и порож­дения (соответственно задние и передние речевые зоны левого полушария — см. 7.3.4). При принятых в настоящее время классификациях до 20% афазических нарушений так и 110 не удается однозначно отнести к какой-либо категории.

Слышимое слово

Речь Рис. 7.1. Трехуровневая модель понимания и порождения слов (по: Ellis & Young, 1988).

повторение воспринятых на слух слов. Селективное нарушение в рабо­те этих механизмов приводит к возникновению типичных синдромов нарушения процессов понимания и порождения слов в процессах уст­ной речи. Обнаруженные механизмы образуют, по мнению Эллиса и Янга, трехуровневую иерархическую структуру (рис. 7.1).

На первом, наиболее низком уровне расположены два механизма: система аудиторного анализа на входе и система фонологического ответа на выходе. Аудиторный (фонологического) анализ необходим для выде­ления различительных признаков фонем, после чего эта информация может быть подана непосредственно на выход — для конвертирования услышанных речевых звуков в программы артикуляций, но может также поступить на следующий, второй уровень обработки, занимающийся распознаванием слов как некоторых знакомых паттернов. В пользу су­ществования механизмов первого уровня, а также прямой связи между ними говорят клинические случаи, свидетельствующие о возможности селективного нарушения восприятия речевых или, напротив, неречевых звуков (обычно при поражениях задневисочных структур левого и соот­ветственно правого полушарий). При так называемой слуховой фонологи­ческой агнозии пациенты, напротив, испытывают трудности в восприя­тий и проговаривании только незнакомых слов и произносимых неслов (псевдослов), но нормально воспринимают и повторяют знакомые слова.

111

Эти же пациенты способны правильно вслух читать неслова, что гово­рит о специфике процессов зрительного восприятия вербального мате­риала, которые обсуждаются в следующем разделе этой главы.

С точки зрения авторов модели, второй уровень включает два ме­ханизма: аудиторный лексикон входа и речевой лексикон выхода. Суще­ственной особенностью этих механизмов является то, что они работа­ют со словом как со знакомым, но лишенным значения стимулом. Для понимания и анализа значения слова процесс обработки должен перей­ти на третий уровень модели, где расположен последний постулируе­мый Эллисом и Янгом механизм — семантическая система. Если ис­ключить из рассмотрения семантическую систему (она подробно обсуждалась нами в предыдущей главе), то вопрос состоит в том, на каких основаниях вводятся лексиконы входа и выхода. Они должны обеспечивать возможность узнавания и повторения знакомых слов даже без понимания их значения. Нечто подобное действительно происходит при довольно редком нарушении речевых функций, которое называет­ся глухота к значению слова. Интересно, что и в этом случае понимание тех же слов при чтении может быть сохранным, возможно, в результате опоры на еще одну систему специализированных лексических призна­ков, активируемых зрительным обликом слова.

Одной из центральных общепсихологических проблем является рассмотрение процессов порождения высказываний. Выготский посвя­тил ее анализу специальную главу своей книги «Мышление и речь» 1934 года. В этой работе его интересовала, главным образом, роль языковых значений в качестве инструмента амплификации процессов мышления («становление мысли в слове») и в меньшей степени скорее технические вопросы говорения¹². Мы рассмотрим в этом подразделе в качестве при­мера две современные модели «движения от мысли к слову» — коннек-ционистскую (или, точнее, гибридную — см. 2.3.3) модель распростра­нения активации Гари Делла и несколько более традиционную модель, разработанную сотрудниками Института психолингвистики общества Макса Планка под руководством Виллема Левелта. Обе описывают по­рождение речи как многоуровневый процесс, постулируя при этом в об­щем-то похожие глобальные стадии обработки информации: от семан­тики и синтаксиса до морфологии и артикуляционных команд. Однако в деталях эти модели различаются довольно значительно.

¹² Исследования речи как средства организации собственного мышления и/или по­ведения — так сказать, психопрагматика в отличие от коммуникативной социопрагма-тики — до сих пор носят фрагментарный характер. Чаще всего они описываются в общих философских терминах или с помощью поэтических метафор, как это делали Выготский и А.Н. Леонтьев, цитировавшие (не совсем, впрочем, точно) Мандельштама: «Я слово позабыл, что я хотел сказать... И мысль бесплотная в чертог теней вернется»... Некоторые релевантные работы рассматриваются нами в более ранних главах (см. 4.4.2 и 5.4.1), а 112 также в следующей главе, посвященной метапознанию.

Модель Делла основана почти исключительно на данных об ошиб­ках, возникающих при произнесении слов и коротких фраз. Обыденный опыт показывает, что подобные ошибки достаточно легко могут быть отнесены к различным категориям. Иногда речь идет просто о подмене или перестановке звуков (фонем), например, когда покупатель, обраща­ясь к продавцу, говорит: «Дайте мне, пожалуйста, лачку иасла». На дру­гом полюсе находятся парасемантические замены слова в целом и даже настоящие смысловые оговорки — «вырвалось» не то, что должен был при данных обстоятельствах сказать, а то, что подумал. Модель включа­ет четыре уровня обработки: семантический, синтаксический, морфоло­гический и фонологический. На каждом из уровней имеются свои пра­вила, ограничивающие выбор категории соответствующих элементов. Кроме того, все уровни объединены в интерактивную сеть. При плани­ровании речи комбинация максимальной активации некоторого узла сети и ограничения, накладываемые правилами, определяют выбор элемента и его включение в план высказывания. Так, если правила синтаксического уровня предписывают выбор глагола, то глагол, пред­ставленный максимально активированным узлом сети, выбирается для последующей спецификации в отношении морфологического и фоноло­гического состава и вероятного произнесения. После выбора активация этого узла падает до базового значения.

Разумеется, в подобной интерактивной сети существует множество возможностей чисто ассоциативного, в том числе и ошибочного «зате­кания» активации. Делл и его коллеги (Dell, Chang & Griffin, 1999) спе­циально попытались проанализировать два класса ошибок речи: ошиб­ки антиципации, когда слова или звуки начинают произноситься преждевременно, и ошибки персеверации, когда слова или звуки про­износятся позже, чем надо (часто с элементами повтора). Основное предположение авторов состоит в том, что баланс этих двух классов ошибок динамичен и может меняться в зависимости от степени знако-мости текста, наличия четкого плана высказывания, функциональных и органических нарушений речи. Действительно, любые осложняющие говорение обстоятельства увеличивают общее количество ошибок, в особенности ошибок второго, персевераторного типа.

Левелт, Рёловс и Майер (Levelt, Roelofs & Meyer, 1999) предлагают еще более простую архитектуру модели порождения речи. В общем случае в ней допускается лишь однонаправленное движение информации «сверху вниз», последовательно вовлекающее 6 различных стадий. Первая стадия связана с концептуальной подготовкой — активацией потенциально под- ходяших понятий. Затем следует стадия лексического выбора, причем, согласно авторам, здесь выбирается абстрактная форма слова, так назы­ ваемая «лемма», которая приобретает конкретные морфологические очер­ тания (то есть становится «лексемой») лишь на следующей, третьей ста­ дии. Следующие три стадии связаны с описанием послоговой структуры слова, его фонемного состава и программированием артикуляций. Кро­ ме того, вводятся две петли обратной связи, используемые говорящим для самоконтроля: первая петля использует послоговый образ слова во внутренней речи (на выходе стадии 4), а вторая — произносимые и не­ посредственно слышимые звуки речи. „

11о

Легко видеть, что данная модель описывает порождение отдельных слов, прежде всего существительных, а отнюдь не связной речи. Тем не менее модель выполняет важную функцию, демонстрируя, каким обра­зом, хотя бы в принципе, может быть преодолена «пропасть между зна­чением и словом». В качестве доказательства существования наиболее спорной в данной модели стадии абстрактных репрезентаций слова (ста­дия «лемм») авторы приводят классический феномен «на кончике язы­ка» (см. 2.2.2).

Почему возникает это странное состояние, когда слово как бы извест­но (иногда вплоть до правильного описания отдельных его грамматичес­ких и семантических характеристик), но не может быть названо? Одно из объяснений состоит в том, что искомое, обычно низкочастотное слово по морфофонологическому рисунку похоже на другие слова, совершенно не подходящие по значению. Мониторинг внутренней речи обнаружива­ет грозящее семантическое несоответствие и ведет к блокировке (тормо­жению) всего набора параметров потенциально ошибочных слов. Часть блокируемых таким образом параметров совпадает с признаками иско­мого слова — поэтому чем старательнее мы его ищем, тем меньше нам это удается. В последние годы получила распространение иная точка зрения, согласно которой «на кончике языка» застревают относительно непохо­жие на другие слова-экзоты, такие как «секстант» или «нектар». По мне­нию Левелта и его коллег, это может означать, что проблема состоит не в генерализованном торможении, а в отсутствии привычных — «проторен­ных» — путей активации морфологического состава, а затем и фонологи­ческого рисунка подобных слов. Подобная интерпретация, видимо, еще далеко «не последнее слово» в изучении этого интересного феномена.

Оживленные дискуссии ведутся сегодня в связи с вопросом о линг­вистической либо нелингвистической природе самой первой в рассмот­ренных моделях порождения, концептуальной стадии (см. в 8.1.2 обсуж­дение «принципа лингвистической относительности»), а также вокруг предположения о строгой последовательности переходов с одной ста­дии на другую. В частности, если задача состоит в назывании изображе­ния предмета, то анализ прайминг-эффектов свидетельствует о латент­ной фонологической подготовке не только доминантного («ракета»), но и второстепенных вариантов («снаряд») ответа, то есть фонологическая обработка, похоже, может начинаться еще до окончания семантической. Дальнейшее развитие наших представлений о процессах порожде­ния речи должно учитывать возможность одновременной работы целого ряда механизмов, как внутри отдельных уровней, так и между уровнями. Это развитие, безусловно, будет опираться и на данные о закономернос­тях коммуникативного взаимодействия, то есть прагматики общения (см. 7.1.2), например, о необходимости постепенного введения новых для слушателя сведений, осуществляемого в контексте и на базе уже изве­стного знания, а также о взаимном согласовании, своеобразной пере­крестной настройке используемых участниками общения речевых ... средств и смысловых контекстов (см. 7.4.1 ).

В лингвистике сосуществует несколько частично синонимичных понятий, призванных описать подвижные взаимоотношения между когнитивно «данным» — тем, что уже известно собеседнику, скажем, в качестве относительно общего контекста (здесь также могут использо­ваться понятия «тема» или «топик»), и тем новым и специфическим, что сообщается в конкретном предложении (соответственно «новое», «рема» или «комментарий»). В течение нескольких последних десятиле­тий были сформулированы различные гипотезы о том, как эти ситуатив­но-прагматические категории могут определять более традиционные грамматические характеристики, прежде всего порядок слов в предложе­нии и выбор подлежащего.

Достаточно явная тенденция, заставляющая многих авторов предпо­ложить действие некоторой универсальной когнитивной закономернос­ти переработки и интерпретации сообщений, состоит в развертывании предложения по интуитивно понятному принципу «данное ("тема", "то­пик") вначале». В ряде исследований вскоре было показано, что иногда может наблюдаться также раннее положение «нового», а не «данного». При этом, правда, «новое» практически всегда было еще и «наиболее су­щественным», выделяемым особым интонационным ударением. Кроме того, на выбор порядка слов влияло множество других внелингвистичес-ких факторов: индивидуальные знания участников беседы, развитие бе­седы до возникновения критического предложения, видимое окружение в момент его порождения, наличие или отсутствие временных ограни­чений и т.д.

Американский лингвист Расселл Томлин (Tomlin, 1997) попытался разрубить этот гордиев узел, обратившись к понятийному аппарату ког­нитивной психологии и методологии хронометрического эксперимента. По его мнению, выбор грамматического подлежащего определяется тем, что именно в момент формулирования высказывания находится в фоку­се внимания говорящего. При прочих равных условиях, такое «подлежа­щее-фокус» занимает в предложении раннее положение. Это предполо­жение Томлин проверил и частично подтвердил в психологических экспериментах, подробно рассмотренных нами в одном из следующих разделов данной главы (см. 7.3.2). Использование экспериментальных манипуляций для проверки тех или иных гипотез пока является относи­тельно редким примером для этой родственной дисциплины, поскольку в методическом отношении лингвистика чаще всего просто ограничива­ется обращением к интроспекции носителя языка.

В своей критике традиционных представлений, исключавших из рассмотрения когнитивные процессы, некоторые лингвисты идут еще дальше, например, ставя под сомнение безусловную полезность грам­матической категории «предложение». Так, один из пионеров когни­тивной лингвистики Уоллас Чейф (Chafe, 1994) считает предложение единицей, релевантной скорее для письменной, а не для базовой уст­ной речи. Детально проанализировав пересказ испытуемыми коротких

115

фильмов и другие примеры повседневной речевой активности, он при­шел к выводу, что процесс речепорождения имеет квантовую природу, а именно осуществляется порциями по три-четыре слова. Существен­но, что объем действительно нового в каждой такой выделяемой инто­нацией «единице» предельно ограничен — не более, но и не менее чем один новый референт или событие. Выявленная закономерность «Один элемент новой информации в интонационной единице» напоминает ограничения зрительной рабочей памяти, часто сводящиеся лишь к од­ному объекту за фиксацию (см. 3.2.1 и 4.2.3). Теоретические понятия, вводимые в этой связи, не имеют характера прежних дихотомий типа «данное»—«новое». Сам Чейф использует триаду понятий «данное», «до­ступное», «новое», трактуемых им как корреляты разных степеней ак­тивации репрезентаций референтов в сознании говорящего. «Данному» соответствует при этом более высокая степень активации, чем «доступ­ному» и в особенности «новому»¹³.

В последнее время наметилось другое интересное развитие исследо­ваний речи в естественных условиях, ставящее под сомнение традицион­ные модели порождения речи как последовательное, строго монологи­ческое движение «от мысли к слову» в голове говорящего. Как оказалось, при беседе двух лиц до 30% всех высказываний включают компоненты — слова и словосочетания, произносимые другим человеком (Pickering & Garrod, 2004). Кроме того, в диалогах исключительно высока доля повто­ров (до 80%), причем не только собственных слов и словосочетаний, но и тех, которые первоначально были введены в разговор собеседником. Очевидно, развитие диалога происходит в условиях мощных прайминг-эффектов. В результате подобной, отчасти автоматической имитации, во-первых, частично снимается задача постоянного принятия решений, а само оформление высказывания резко облегчается по сравнению с мо­нологическими условиями (которые, собственно, и рассматривались до сих пор в большинстве моделей общения). Во-вторых, происходит вза­имная настройка и сближение ситуативных репрезентаций собеседни­ков на всех уровнях регуляции речи.

Наблюдения говорят о том, что в диалоге имеет место быстрая на­стройка на акцент, темп и другие фонологические особенности речи собеседника. На материале английского языка экспериментально до­казана настройка на синтаксические особенности речи, так что, на-

^{1 3} Основной областью применения этих представлений служат данные о сокращен­ной референции (называемой в лингвистике «анафорой»), например замене в процессе развертывания речевого взаимодействия полных названий и имен местоимениями. Пред­полагается, что степень сокращения референции соответствует степени активации реп­резентаций референтов в сознании или, быть может, в рабочей памяти (см. 8.1.2). При таком использовании психофизиологических понятий возникает некоторая опасность порочного круга, когда лингвистические эффекты будут объясняться «активацией», а само 116 это понятие будет определяться наблюдаемыми лингвистическими эффектами.

пример, использование пассивного залога одним из собеседников уве­личивает вероятность его применения другим (это может быть связано с эффектами совместного внимания, joint attention — см. 7.3.2). В контек­сте определенного эпизода общения вполне возможно возникновение новых лексических единиц с их повторным использованием. Когда не­которое понятие может быть выражено несколькими терминами, то для устной речи ожидаемым является использование одного из них, если только партнеры не стремятся подчеркнуть различия своих точек зрения. Здесь следует отметить, что сходство отдельных параметров реп­резентаций, конечно, не означает идентичности мнений. Важно, чтобы собеседники могли с помощью рассмотренных механизмов быстрее со­гласовать понимание референтов (например, обсуждая политические события, понять, что имеется в виду под «либералами» или кто такой «Иванов»). Имплицитная настройка распространяется и на невербаль­ную прагматику, влияя, в частности, на пространственное структуриро­вание ситуации общения. Так, если на некотором собрании выступаю­щие должны выходить вперед, обращаясь к аудитории, то в зависимости от того, где встанет первый выступающий, с высокой вероятностью бу­дут останавливаться и все последующие¹⁴.