— Средний класс сыграл в этом какую-то роль?

—  Средний класс все-таки определяется по собственности и образованию. Пока в России средний класс слабенький. Далеко не все, кто ходит на митинги, могут считаться людьми, которые состоялись как средний класс по имущественно-образовательному принципу. Мне кажется, что пока мы на другой какой-то исторической стадии, никуда не нужно забегать. Это городское, образованное, постиндустриальное сословие, которое пока еще очень далеко от своей страны. Но страна будет их догонять. Ведь средняя скорость интернета в регионах к декабрю-январю этого года начала приближаться к тому уровню, при котором смотрение видеороликов  в интернете становится повсеместно возможным. Идеи распространяются гораздо быстрее и проще благодаря неформальному видео, а не текстам. Вскоре в эти процессы будет включаться все больше людей, живущих на территориях страны, которые ну никак к постиндустриальным не отнесешь.

—  А значит, новая интеллигенция будет появляться не только в Москве и Питере, но и в регионах?

—  Да. Тем более, что образованных людей там ничуть не меньше, а может быть, даже и больше, чем в Москве. Потому что, честно говоря, половина московских образованных людей — это регионалы.

—  Тема «народ и интеллигенция» была очень значима для XIX и начала XX-го века. В какие отношения с народом будет вступать новая интеллигенция?

—  Ни в какие. Потому что для новой интеллигенции нет понятия «народ», есть понятие «люди». Это во-первых. Во-вторых, старая интеллигенция сначала долго и усердно рисовала себе схемы действия, а потом собиралась по ним действовать. Новая интеллигенция — это практики. Они начинают создавать вокруг пригодную среду обитания — сначала для себя, потом для своих детей. Постепенно в эту среду вовлекаются друзья друзей, разные незнакомые люди. Начинается социальное перемешивание. Никакого специального народа больше нет.

 Да, разумеется, со знаменитым рабочим из Нижнего Тагила читателю Esquire трудно найти общий язык. Вопрос, много ли таких нижнетагильских рабочих и похожа ли на них современная молодежь, которая сейчас учится в университетах?

Либо нужно говорить о каком-то новом народе. Но я не очень понимаю, о каком…

—  Новый интеллигент — это патриот?

—  В сегодняшнем мире термин патриот, как мне кажется, остался только для ракет. Есть другой термин, гораздо более важный — гражданин. В слове «патриот» все-таки есть подчеркнутая государственная принадлежность. А гражданин — это свободный человек, который родился на этой земле и любит ее. В силу того, что он любит эту землю и трудится на ней, он входит в общее гражданство. Это добровольное вхождение. И если он живет на ней, платит налоги, то он воздействует на жизнь вокруг себя, обустраивает ее так, как считает нужным, и согласует свои действия с действиями других граждан. Это и есть современность.

—  А на западе есть новые интеллигенты ?

—  Мне кажется, что европейское студенчество очень похоже на новых русских интеллигентов. Похожи, во-первых, своим нежеланием считаться с правилами чистой прагматики, своими моралистическими и даже несколько жесткими, на мой вкус, требованиями, которые предъявляют они к истории, к политикам, к бизнесу. Во-вторых, готовностью часть своего свободного времени посвящать солидарному действию. Не известно, будут ли эти молодые люди всю жизнь интеллигентами, но пока молоды — точно. А молодость в Европе долгая.

—  Вот вы сказали про солидарное действие… Может ли новый интеллигент не быть включенным в общественные процессы?

—  Если ты один, то называйся старым интеллигентом и сиди, книжки читай, ворчи на власть на кухне. Тот, кто не хочет бороться за власть, впрямую в политику не вовлекается. Но не воздействовать на политику — невозможно. Нельзя сказать, что мне все равно. Нельзя сказать, что я не буду пытаться влиять на политиков. Дескать, пусть они правят, а мы посмотрим, как у них получится. Это невозможно. Но никто никого не обязывает участвовать непосредственно в политике, в партийных организациях. В поддержке тех, кто отстаивает наши принципы, мы должны объединяться. Так и будет.