3. Латиноамериканские гос-ва в середине 20в;

Уже с 30-х гг. зависимое и деформированное развитие ка­питализма, усилившее социальные контрасты, привело к медленным, но неизбежным изменениям в латиноамерикан­ском обществе и в его политической системе.

Латифундизм, авторитаризм, незавершенность процесса этнической интеграции, сохранение традиционного уклада жизни коренного населения и другие тому подобные факто­ры самым тесным образом переплелись с социальным ре­формизмом, с использованием новейших достижений НТР, с быстрой урбанизацией, с ломкой старых поведенческих стереотипов и политического сознания. В XX в. значитель­но возросла социальная мобильность и политическая актив­ность масс, их стремление к самостоятельному участию в политической жизни, причем в самых разнообразных фор­мах. Все возрастающую роль начинает играть в жизни ла­тиноамериканских государств внешний фактор. Широкая экспансия иностранного капитала имела своим результатом и политическую экспансию, стремление правящих кругов ведущих держав использовать страны субконтинента в своих глобальных военно-стратегических целях.

В 30-е гг. нацистская Германия предприняла попытку подчинить себе с помощью "пятой колонны" (профашист­ски настроенных эмигрантов и т. д.) ряд южноамериканских республик (Бразилия, Боливия и др.). Под влиянием евро­пейского фашизма в некоторых странах южного конуса (Бра­зилия, Аргентина, Чили и др.) сложились и свои "корпора-тивистские", "институционалистские" организации, партии тоталитарного типа, а также и сами военно-фашистские диктатуры. Так, Доминиканская партия, организованная сверху диктатором Трухильо по тоталитарному типу, авто­матически включила в себя всех государственных служа­щих.

Особенно в 30-40-х гг. XX в. образцам европейского фашизма и "корпоративизма" следовала Конституция Бра­зилии 1937 г., в которой профашистски настроенный дикта­тор Варгес декларировал создание так называемого нового государства. После разгрома нацизма во второй мировой войне позиции фашистских и неофашистских партий ослаб­ли, они утратили массовую социальную базу, но сохранили свое влияние в ряде латиноамериканских стран, нередко сли­ваясь с террористическими группировками. В 30-е гг. актив­ную борьбу с европейским фашизмом за влияние на латиноамериканские страны повели также правящие круги США. Североамериканский капитал в рамках политики "доброго соседа" президента Ф. Рузвельта существенно потеснил своих конкурентов, закрепил свое доминирующее положе­ние на субконтиненте. Зависимость латиноамериканских государств от северного соседа еще более возросла после второй мировой войны, когда стратегически важный суб­континент стал ареной "холодной войны" и конфронтации двух "сверхдержав" (США и СССР).

В послевоенные годы правящим кругам США удалось втянуть правительства латиноамериканских стран в борьбу с "красной опасностью" и развернуть широкую антикомму­нистическую кампанию, а тем самым подчинить их своим военно-политическим планам. В 1947 г. в Рио-де-Жанейро США добились oit латиноамериканских государств подпи­сания Пакта об обороне Западного полушария. В 1948 г. на базе созданного еще в начале века Панамериканского союза была учреждена Организация американских государств (ОАГ).

Принятая в том же году ОАГ Декларация о защите демократии, а также Каракасская доктрина 1954 г. стали в 50-60-х гг. своего рода программными документами ОАГ. Они должны были стать заслоном от "подрывного" движе­ния на континенте и от "проникновения коммунизма". По­скольку прямые интервенции США в латиноамериканских республиках становились все более уязвимыми в глазах общественного мнения, то теперь защита американских инте­ресов осуществлялась под флагом ОАГ с использованием так называемых межамериканских вооруженных сил (воо­руженная интервенция в 1954 г. в Гватемале, в 1964 г. - в Панаме, в 1965 г. - в Доминиканской Республике и т. д.).

С конца 60-х гг. стало все более ясно обнаруживаться стремление латиноамериканских республик к противодей­ствию гегемонистской политике США, к проведению неза­висимого внешнеполитического курса. Это нашло свое от­ражение в целом ряде документов и решений ОАГ. Однако в тех случаях, когда ОАГ не давала официального согласия на использование межамериканских подразделений, США, как и в прежнее время, прибегали к открытому примене­нию военной силы против правительств тех республик, ко­торые рассматривались как слишком "красные" или по иным причинам становились нежелательными для США (Грена­да, Панама, Гаити).

С 60-х гг., стремясь нейтрализовать влияние револю­ционных сил и ослабить антиамериканские настроения, пра­вящие круги США стали в большей степени делать ставку на использование в странах Латинской Америки политики реформизма. С этой целью была разработана программа "Союз ради прогресса", предусмотревшая предоставление США финансовой помощи тем латиноамериканским стра­нам, которые становятся на путь "мирной регулируемой революции", т. е. проведения постепенных аграрных преоб­разований и других социально-экономических реформ, на­правленных на модернизацию капиталистических порядков.

Данная и последующие программы развития, хотя в целом потерпели провал, все-таки дали толчок к капитали­стическим преобразованиям. Это в свою очередь повлекло за собой быстрый рост внешней задолженности, которая в настоящее время превратилась в одну из самых острых про­блем на субконтиненте. Многие латиноамериканские рес­публики оказались опутанными долгами транснациональ­ным корпорациям и Международному валютному фонду.

Сложный клубок внутренних и внешних экономических противоречий, большая социальная и этническая неодно­родность общества, рост политической активности населе­ния ускорили в 30-60-х гг. падение монополии "историче­ских партий" и процесс формирования многопартийных систем. В большинстве стран обычным стал широкий спектр политических партий, начиная от профашистских группи­ровок и традиционных консерваторов и либералов и закан­чивая коммунистами и ультралевыми партиями и подполь­ными объединениями.

Для латиноамериканского конституционализма XX в. характерно то, что даже при самых жестких диктатурах творцы конституции были вынуждены сохранять ее "демо­кратический фасад". Авторитарные методы правления не означали исключения из конституций развернутых и де­тально разработанных глав или целых разделов, посвящен­ных политическим правам и личным свободам граждан. Даже в Парагвае, где несколько десятилетий держалась полуфа­шистская диктатура Стресснера, конституция деклариро­вала "запрещение эксплуатации человека человеком". Оп­ределенное значение имели конституционные положения, предусматривающие социальные гарантии (право на труд, пенсию, на ограниченную рабочую неделю и т. д.). Идеи "со­циального партнерства" нашли свое отражение не только в странах с относительно демократическими конституциями (Мексика, Коста-Рика и др.), но и в странах с военными и военно-гражданскими режимами. Так, в ряде конституций 50-70-х гг. частная собственность трактовалась вслед за другими странами Запада как "социальная функция", а от­сюда предусматривалась и возможность ее ограничения, в том числе национализация частной собственности в "инте­ресах общества".

Конституции большинства стран субконтинента, отра­жая тенденцию к концентрации политической власти, за­крепляют унитаризм с ярко выраженной централизован­ной системой администрации, но сохраняют муниципальное самоуправление. В тех странах, где сохраняется федера­ция, последняя выступает прежде всего как исторически унаследованная форма административно-территориальной организации государства (Бразилия, Аргентина, Мексика, Венесуэла).

Основным стержнем конституционного механизма яв­ляется президент республики, избираемый, как правило, сро­ком на 6 лет, причем не парламентом, а непосредственно населением. Это, по сути дела, выводило президента и пра­вительство из-под парламентского контроля. Утвердившаяся в XX в. на субконтиненте своеобразная "суперпрезидент­ская" республика с обширными полномочиями президента является весьма удобным инструментом для установления режима личной власти. В Латинской Америке, согласно кон­ституциям, в руках президента концентрируется правитель­ственная власть: он осуществляет руководство государст­венным аппаратом и вооруженными силами. Велика роль президента и в законодательном процессе (право вето, пре­зидентские послания конгрессу, право издавать президент­ские декреты или "декреты-законы" и т. д.). Президенты-диктаторы, контролировавшие процесс избрания парламен­тариев, грубо вмешивались во внутренние дела конгресса, а в ряде случаев обходились без него. В период правления Перона в Аргентине за "неуважение к президенту" членов конгресса заключали в тюрьму.

Все возрастающую роль в политической жизни подав­ляющего большинства латиноамериканских республик (ис­ключение - Мексика, Коста-Рика) с середины XX в. игра­ла армия. Выдвижение армии на политическую авансцену определялось не просто кризисным состоянием общества, но возникающим на его основе вакуумом власти, отсутстви­ем в стране реальной гражданской силы, способной предотвращать гражданские войны и поддерживать порядок. Чет­кая организация, оснащение новейшим вооружением дела­ют армию реальной политической силой, арбитром соци­ально-классовых и иных конфликтов. Решение многих по­литических вопросов все в большей степени зависит от по­зиции армии. Политизация касалась, как правило, лишь армейского руководства (генералитет, офицерский корпус), тогда как рядовой и сержантский состав, как показали пе­ревороты 70-х гг., все еще слепо следовали команде сверху. Поскольку командный состав - выходцы из высших или средних слоев общества, неудивительно, что вооруженные силы в сложной кризисной ситуации выступали, как прави­ло, на стороне местной олигархии и иностранного капитала. Но в 60-70-х гг., как отмечалось выше, военные, захватив власть, становились в ряде стран (Перу, Боливия, Эквадор) инициаторами глубоких прогрессивных преобразований. Однако военные режимы, не имеющие в силу отсутствия соответствующих демократических механизмов прочных связей с гражданским обществом, постепенно перерожда­лись в обычные диктатуры.