36. Время и пространство в пьесах С.Беккета, Э.Ионеско.

ИРЛАНДСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Сэмюел Беккет (Samuel Beckett) 1906–1989

В ожидании Годо (En attendant Godot) — Пьеса (1953)

Контрапунктом размышлений является мысль о том, что нет ничего более реального, чем Ничто. Действие в этой пьесе сводится к ожиданию некоего Годо, а персонажи Владимир и Эстрагон ничего не знают, ничего не помнят, ничего не умеют, они бездействуют посреди абстрактного, химерически пустого пейзажа. Исходя из этимологии (от англ. God - Бог), Годо может быть истолкован и как высшее бытие, и как непостижимый смысл жизни, и как сама смерть. Годо так и не появляется. Кажется, что время остановилось, но оно продолжает свой неподвластный разуму ход, оставляя неизгладимые следы старения, физического и духовного уродства.

Эта пьеса-притча повествует о пародийной вариации гамлетовского вопроса «быть или не быть», превращенного в «ждать или не ждать». Сценические диалоги характеризуются десемантизацией речи, расстыковкой языка и реальности. Персонажи С. Беккета - два индивида, оказавшиеся и центре непознаваемого мира. Пьеса «В ожидании Годо» - о неуверенности и разочарованности, которые испытывают Додо и Гого во время своего бесконечного ожидания в беспредельном времени. Трагические темы отчаяния, одиночества, отчуждения, самоотчуждения, гибели решаются в творчестве С. Беккета в стиле клоунады. Заимствованные у цирка и мюзик-холла жест, трюк, жонглирование предметами демонстрируют неловкость, неприспособленность персонажей, повторяющих одни и те же ведущие к беде ошибки.

Пьеса эта является крайним выражением драмы абсурда, внятно пересказать ее невозможно.

Герои не уверены уверенность как таковая вообще мало им свойственна, что суббота это сегодня. Но само временное соотношение дня недели и ожидания Годо в пьесе парадоксально и подчеркнуто непоследовательно. Если суббота «сегодня», зачем ждать Годо «вчера» или «завтра», в любой день до следующей/другой субботы. А если проецировать действие на ту самую, Великую субботу, ожидание и вовсе принимает странный оборот, потому что в этот единственный день Бога нет на земле, Он умер, Он никогда не придет «если это суббота». Трагикомический эффект, достаточно мягкий в данной пьесе, закреплен уже предложенной аллюзией. Но беккетовский абсурд исполнен множества смыслов, как бы ни трудно было их услышать. По христианскому канону, суббота страстной недели день печали, отчаяния, но и ожидания Воскресения Христова. На ожидании (не на отчаянии) Беккет, бесспорно, делает акцент. Про Святую землю, разбойников и страсти Христовы в «Годо» говорят в прошедшем времени, как о предмете «подражания» (есть ведь еще и дерево, и веревка) или рефлексии; пятница не сегодня: «Это невозможно».

Эжен Ионеско. В «Лысой певице» действующие лица говорили чепуху под аккомпонимент часов, которые били сначала 7 часов, потом 3 часа, затем молчали, били, что вздумается. Часы потеряли возможность измерять время, потому как время как категория объективная потеряло смысл вместе с внешним миром, утратившим реальность. Слова словно срываются с цепи, поскольку их не сдерживает никакая объективно существующая действительность.

37. Проблема самопознания и самовыражения в романе «Над пропастью во ржи» д.Д.Сэлинджера.

"Над пропастью во ржи" — центральное произведение прозы Сэлинджера, над которым автор работал еще во время войны. Перед нами Америка начала 50-х годов, то есть послевоенного времени, настроениям которого соответствует психологическая атмосфера романа.

Сэлинджер выбирает форму романа-исповеди, самую экспрессивную из возможных романных форм. Семнадцатилетний Холден Колфилд, главный герой повествования, находясь на излечении в санатории для нервных больных, рассказывает о том, что с ним произошло около года тому назад, когда ему было шестнадцать лет. Автор знакомит Читателя с героем в момент острого нравственного кризиса, когда столкновение с окружающими оказалось для Холдена невыносимым. Внешне этот конфликт обусловлен несколькими обстоятельствами. Во-первых, после многих напоминаний и предупреждений Холдена исключают за неуспеваемость из Пэнси, привилегированной школы, — ему предстоит нерадостный путь домой, в Нью-Йорк. Во-вторых, Холден оскандалился и как капитан школьной фехтовальной команды: по рассеянности он оставил в метро спортивное снаряжение своих товарищей, и целой команде ни с чем пришлось возвращаться в школу, поскольку ее сняли с соревнований. В-третьих, Холден сам дает всякие основания для сложных взаимоотношений с товарищами. Он очень стеснителен, обидчив, нелюбезен, зачастую бывает просто груб, старается придерживаться насмешливого, покровительственного тона в разговоре с товарищами. Однако Холдена больше всего угнетают не эти личные обстоятельства, а царящий в американском обществе дух всеобщего обмана и недоверия между людьми. Его возмущает "показуха" и отсутствие самой элементарной человечности. Кругом обман и лицемерие, "липа", как сказал бы Холден. Врут в привилегированной школе в Пэнси, заявляя, что в ней "с 1888 года выковывают смелых и благородных юношей", на самом деле воспитывая самовлюбленных эгоистов и циников, убежденных в своем превосходстве над окружающими. Врет учитель Спенсер, уверяя Холдена, что жизнь — равная для всех "игра". "Хороша игра!.. А если попасть на другую сторону, где одни мазилы, — какая уж тут игра?" — размышляет Холден. Для него спортивные игры, которыми так увлекаются в школах, становятся символом разделения общества на сильных и слабых "игроков". Средоточием самой страшной "липы" юноша считает кино, представляющее собой утешительные иллюзии для "мазил".

Холден тяжело страдает от безысходности, обреченности всех его попыток построить свою жизнь на справедливости и искренности человеческих отношений, от невозможности сделать ее осмысленной и содержательной.

Больше всего на свете Холден боится стать таким, как все взрослые, приспособиться к окружающей лжи, поэтому он и восстает против "показухи".

Случайные встречи с попутчицей в поезде, с монахинями, беседы с Фиби убеждают Холдена в шаткости позиции "тотального нигилизма". Он становится терпимее и рассудительнее, в людях он начинает обнаруживать и ценить приветливость, радушие и воспитанность. Холден учится понимать жизнь, и его бунт приобретает логическое завершение: вместо бегства на Запад Холден и Фиби остаются в Нью-Йорке, ибо теперь Холден уверен, что бежать всегда легче, чем остаться и отстаивать свои гуманистические идеалы. Он еще не знает, какая личность выйдет из него, но уже твердо убежден, что "человек один не может" жить.