1. Эстетическое и философское обоснование эклектики.

Подавление восстания декабристов и наступившая затем реакция поколебали почву, взрастившую классицизм — представление о гармонии интересов государства и личности, веру в государственную гражданственность, обнаружили ограниченность рационализма просветительской философии. Глубокие сдвиги в миросозерцании сопровождались коренным пересмотром эстетических идеалов. С утратой высокого идейного звучания классицизм теряет художественную убедительность, превращаясь в сумму мертвых догм, в казарменный стиль, вызывающий ассоциации с бытом военных поселений, деспотизмом аракчеевщины и муштрой николаевского времени. Как и в Западной Европе, на смену идеалам философии Просвещения приходит сознание, проникнутое романтической окраской и историзмом. Нация начинает рассматриваться не как родовое существо, а как неповторимая индивидуальность. Ее пытаются узнать, изучить во всех проявлениях — психический склад, нравы и обычаи, искусство. Переживанием историзма полна философия, литература, исторические науки, искусство. Историзм проникает в естествознание (ламаркизм, дарвинизм) и даже в науку о строении вселенной. В характерном для времени кругу исторических представлений развивается и архитектура. В архитектуре историзм вылился в эклектизм и стилизаторство. Чем более общее содержание вкладывалось в архитектурную форму, тем меньшее число архитектурных форм требовалось для его воплощения, тем более широкий круг идей ассоциировался с той или иной формой. До XIX века зодчество удовлетворялось главным образом одной стилеобразующей формой — ордером. В 1820—1830-е наступает перелом. Архитектура апеллирует ко все более широкому кругу потребителей, в ней хотят видеть все более конкретное воплощение злободневных проблем. Ассоциативность восприятия архитектурных форм и заложенная в самой природе зодчества нового времени, изначально присущая ей избирательность оказалась благодатной почвой для возникновения «говорящей» архитектуры. Подобно тому, как историзм мышления XIX века отрицает абстрактность философии Просвещения, так эклектика отвергает абстрактную красоту классицизма. Демократизм в архитектуре XIX века проявился по-разному. Во-первых, в демократизации функции ведущих типов зданий, предназначенных для обслуживания, как теперь бы сказали, массового потребителя. Во-вторых, в фактическом исчезновении стилевых различий между уникальными и массовыми сооружениями, в чем также можно усмотреть следствие общей демократизации жизни. В эклектике впервые в истории архитектуры массовые сооружения, вроде доходных домов, становятся едва ли не самыми характерными с точки зрения стиля. Свобода выбора «стиля», признание возможности применения каждого из них — привилегия, которой совсем еще недавно удостаивались античность и Возрождение, — еще один аспект определенного художественного демократизма эпохи. Демократизация стиля (в смысле равнозначности всех стилей и в смысле возможности применения одинаковых форм в архитектуре, обслуживающей разные социальные слои) неотделима от демократизации общества. Сложившиеся в давние времена сословные барьеры на протяжении XIX века рушатся. Но демократизация жизни и быта не влечет за собой ответной демократизации эстетического идеала. Напротив, самоутверждение слоев, начинающих играть ведущую роль в жизни общества, — купечества, даже разночинцев, интеллигенции, проходило под знаком подражания архитектурным сооружениям, в которых протекала жизнь сильных мира сего (царских дворцов, дворцов и особняков аристократии), своеобразного культа роскоши. Новый заказчик, новый квартиросъемщик хочет, чтобы его дом и его квартира ничем не отличались от прежних барских, а может быть, и царских покоев. Каждый городской житель—торговец, откупщик, приказчик, канцелярист, мастеровой — считал необходимым и мог сделать это: таковы были вкус и веление времени. К их услугам была и развитая промышленность, изготовлявшая дешевые «роскошные» предметы, и невиданно выросшее по объему строительство. Общедоступность искусства не обязательно и не всегда синоним высокого художественного качества. В эклектике впервые обнаруживаются худшие черты массового искусства в современном понимании этого термина. Архитектура XIX века парадоксально сочетает в себе многословность, дробность с тяготением к крупным масштабам, конкретность (формы, планировки), интимность с пристрастием к грандиозному, помпезность и измельченность. Архитекторы XIX века отчасти традиционалисты, но еще больше — отрицатели. Отрицатели вечных, единых идеалов и норм, а по сути норм и идеалов классицизма, и шире — выдававшихся за вечные норм архитектуры нового времени. Но многовековая традиция подражания прошлому не могла быть преодолена сразу. Новую поддержку отрицающая, критическая мысль XIX века находит в философии антропологического материализма и позитивизма. Из ее положений неукоснительно следует: нормы красоты не имеют в своей основе ничего отвлеченного или вечного, они конкретны и социально обусловлены. В романтизме родилось сохраняющее значение для XIX века в целом убеждение в возможности личного влияния на ход истории. В выборе «стиля» видится одно из его проявлений. Мировоззрение времени в целом оптимистично, полно веры в прогресс, устремлено в будущее. Факт заимствования не более чем форма. Старое мыслится как исходный материал для нового, создаваемого путем новой комбинации исходных элементов. В этом архитектурная эстетика обнаруживает полное согласие с эстетикой литературной. Для последней также характерно сочетание идеи развития, осознание, что «существовавшее уже не существует» (Надеждин), с представлением о возможности соединения, использования некогда бывшего.