говоря, общество сформировалось таким образом, что некоторые вещи оно считает абсолютно достоверными, и эта достоверность закрепилась в языке. Мы безоговорочно верим, например, в математические аксиомы, в выражение типа “целое больше части” или “синее не есть зеленое”. Эта вера основывается на согласии отдельного человека со всеми другими людьми, на общности культуры, науки и образования.

Витгенштейн был глубоко философской натурой. И философия была для него основным содержанием его жизни. Но он пришел в философию из мира техники, математики: его идеалом была точность, определенность, однозначность. Он хотел получать в философии такие же строгие результаты, как и в точных науках. В логическом, а потом лингвистическом анализе он увидел способ поставить философию на прочную почву науки. Это был новый подход к философии, хотя, возможно, и слишком узкий. С подачи Витгенштейна было обращено внимание на роль языка в философии и в науке, была открыта для исследования огромная и важная область – язык, было обращено внимание на то, что форма языка имеет исключительное значение для всего духовного, да и практического освоения мира человеком. И, наконец, его обращение к обыденному языку в качестве средства решения философских проблем означало радикальное изменение в понимании задач философии и содержания её проблем.

§ 4. Критический рационализм К. Поппера и конец позитивизма

К середине ХХ века в неопозитивизме происходит быстрое усложнение теоретико-познавательных конструкций за счет использования аппарата математической логики и все более тонкой работы с ним. В результате вновь повторяется ситуация кризиса “первого позитивизма” – отрыв от сообщества ученых. “Домашней философией” последних, как и полвека раньше, становится упрощенное смешение “наивного реализма” М. Планка, схематизированных идей второго позитивизма и некоторых конструктивистских идей Поппера. В философии науки на смену выдохшемуся к этому времени логическому позитивизму приходит постпозитивизм, в центре внимания которого находятся процессы развития и функционирования научного знания и научные революции. Являясь новым словом в философии науки, постпозитивизм остается сравнительно малоизвестным ученым-естествоиспытателям. Он проще логического позитивизма по своему языку и аппарату, но психологически сложнее, ибо обсуждаемые в нем проблемы противоречат многим привычным установкам ученых. Впрочем нечто подобное уже было при появлении махизма.

Одной из вех, обозначивших наступление эры постпозитивизма, стало английское переиздание книги австрийского философа Карла Раймонда Поппера (1902-1990) “Логика

67

научного исследования” (1959), изданной им на немецком языке за четверть века до этого, но в условиях расцвета логического позитивизма не произведшей заметного эффекта.

Если логический позитивизм ограничивал задачи теории научного познания разработкой логики и языка науки, то один из его гробовщиков, основатель так называемого “критического рационализма” Поппер стремился преодолеть неопозитивизм, методологические разработки которого, по его мнению, почти уничтожили не только метафизику, но и само естествознание, “ибо законы природы не более сводимы к утверждениям наблюдателя, чем метафизические высказывания”. Он отметил также, что наука в основном имеет дело с идеализированными объектами, которые, с точки зрения позитивистского понимания научного познания, не могут быть верифицированы с помощью протокольных предложений, а, значит, объявляются бессмысленными. Кроме того, неверифицируемы многие законы науки, выражаемые в форме предложений. Например, минимальная скорость, необходимая для преодоления земного тяготения и выхода в околоземное пространство равна 8 км/сек, для верификации этого утверждения требуется множество частных протокольных предложений. Под влиянием критики логический позитивизм ослабил свои позиции, введя в свою доктрину положение о частичной или даже потенциальной эмпирической подтверждаемости. Отсюда следовало, что достоверностью обладают лишь эмпирические термины и предложения, выраженные с помощью этих терминов, другие понятия и предложения, имеющие непосредственное отношение к законам науки, признавались осмысленными (подтверждаемыми) даже при их частичной подтверждаемости.

Поппер, будучи близко знаком со многими членами Венского кружка, имел возможность изнутри изучать и понять то, чего хотели логические позитивисты. Поэтому он достаточно быстро понял несостоятельность и неизбежность их логической доктрины научного знания. Понимая бесперспективность того пути, по которому пошли логические позитивисты в поисках основания научного познания, философ выбирает другое направление движения, ведущее к анализу развития научного знания (его первая фундаментальная работа “Логика и рост научного знания” появилась в 1935 году). На этом пути в отличие от позитивистов Поппер признает за философией функцию формирования и развития научного знания.

Главную цель философии науки Поппер видел в изучении роста научного знания, особенно научной космологии. Последняя предполагает познание мира в целом и “нас самих (нашего познания) в качестве частей этого мира”. По его мнению, “чисто метафизические идеи – а потому идеи философские – имели величайшее значение для космологии. От Фалеса до Эйнштейна … метафизические идеи указывали путь”. Поппер

68

считал, что не существует особого философского метода. Есть общий метод рациональной дискуссии с четкой постановкой вопросов и критическим анализом предлагаемых решений. Тем самым он положил начало (после векового похода на сокращение или даже искоренение философской - проблематики) философской реконкисте – отвоеванию для философствования территории научного знания.

Философскую программу Поппера образует ряд выдвинутых им принципов:

-принцип фальсификации (принципиальной опровержимости любого утверждения) в противовес неопозитивистскому принципу верификации;

-принцип органического единства теоретического и фактического знания;

-принцип фаллибализма, провозглашающий гипотетический характер и подверженность ошибкам любой науки;

-рост научных знаний как в первую очередь смену проблем и их решений. Крушение программы логического позитивизма способствовало росту

скептических и иррационалистских учений. Поппер выступил против подобных умонастроений.

Наука, по Попперу, - динамическая система, предполагающая непрерывное изменение и рост знания, что предполагало иную роль философии науки в научном познании: отныне задача философии сводилась не к обоснованию знания, как это было в неопозитивизме, а к объяснению его изменения на основе критического метода. Так, в книге “Логика и рост научного знания” Поппер пишет: “центральной проблемой теории познания всегда была и остается проблема роста знания, а наилучший же способ изучения роста знания – изучение роста научного знания”. Рост знания достигается в процессе рациональной дискуссии, которая неизменно выступает критикой существующего знания. Поэтому свою философию Поппер называет критическим рационализмом.

Хотя Поппер разделял рационалистические ориентации неопозитивистов, будущего автора книги “Открытое общество и его враги” (1945) смущало, видимо “в их подходе два обстоятельства: а) “зацикленность” (схожая с догматизмом) на эмпирической проверяемости теоретических утверждений; б) неспособность объяснить динамику научного знания.

Уязвимым пунктом неопозитивистской верификации, который чувствовали и его приверженцы, заменяя полную проверяемость на частичную подтверждаемость, а позднее на принципиальную подтверждаемость, состоял в недостаточности одного из их основных критериев науки – опытная проверка. Ведь всегда возможны факты, которые не подтверждают (или опровергают) данную теорию. Например, веками люди были уверены, что все лебеди белого цвета, пока в Австралии не обнаружили черных лебедей. Принимая

69

во внимание подобные соображения и обстоятельства, Карл Поппер предлагает заменить принцип верификации принципом фальсификации. Чем же этот принцип лучше прежнего?

Объявив задачей науковедения изучение механизмов роста научного знания, Поппер основывается на понятой и воспринятой реальности, из которой состоит мир научного познания. По его глубокому убеждению, наука не может иметь дело с истиной, ибо научно-исследовательская деятельность сводится к выдвижению гипотез предположений и догадок о мире, построению вероятностных теорий и законов – таков общий путь познания мира. Поэтому было бы, мягко говоря, несерьезно какие-то из этих представлений принимать за истинные, а от каких-то отказываться. Другими словами, нет универсального механизма, который из многообразия существующих знаний мог бы выделить истинные знания или ложные.

Поэтому задача философии заключается в нахождении способа, который позволил хотя бы приблизиться к истине. В концепции Поппера такой механизм обеспечивает принцип фальсификации. Философ считает, что научными могут быть только те положения, которые опровергаются эмпирическими данными. Опровержимость теорий фактами признается, следовательно, критерием научности открытий.

На первый взгляд это положение бессмысленно: если все наши умозрительные конструкции, которые мы строим относительно мира, опровергаются нашим же эмпирическим опытом, то, исходя из здравого смысла, следовало бы их признать ложными и отбросить как несостоятельные. Однако попперовские рассуждения строятся на ином логическом смысле. Доказать можно все, что угодно. Именно в этом проявлялось, например, искусство софистов. Поппер считает, что научные положения, говорящие о наличии материальных объектов, относятся не к классу подтверждаемых опытом, а, наоборот, - опровергаемых опытом, ибо логика мироустройства и нашего мышлении подсказывает нам, что научные теории, опровергаемые фактами, действительно несут в себе информацию об объективно существующем мире.

Важнейшим, а иногда единственным методом научного познания долгое время считали индуктивный метод. Согласно индуктивизму, восходящему к Ф. Бэкону, научное познание начинается с наблюдения и констатации фактов. После того как факты установлены, мы приступаем к их обобщению и к построению теории. Теория рассматривается как обобщение фактов и поэтому считается достоверной. Однако еще Д. Юм заметил, что общее утверждение нельзя вывести из фактов, и поэтому всякое индуктивное обобщение недостоверно. Так и возникла проблема оправдания индуктивного вывода: что позволяет нам от фактов переходить к общим утверждениям?

70

Осознание неразрешимости этой проблемы привели Поппера к отрицанию индуктивного метода познания вообще. Он затратил много сил, пытаясь показать, что та процедура, которую описывает индуктивный метод, не используется и не может использоваться в науке.

Прежде всего, он указывал на то, что в науке нет твердо установленных фактов, т.е. нет того бесспорного эмпирического базиса, который служит отправным пунктом индуктивной процедуры. Все наши констатации фактов являются утверждениями, а всякое утверждение носит гипотетический характер и может быть опровергнуто. Не существует и “чистого” наблюдения, которое могло бы снабдить нас достоверными фактами, так как наблюдение всегда носит избирательный характер. Нужно избрать объект, что предполагает определенную задачу, некоторый интерес, точку зрения. А описание наблюдений предполагает дескриптивный язык и определенные свойства слов; оно предполагает сходство и классификацию, которые, в свою очередь, опираются на интерес, точку зрения и проблему. Таким образом, наука в противоположность тому, что рекомендует индуктивный метод, не может начинаться с наблюдений и констатации фактов. Прежде чем приступить к наблюдениям, необходимо иметь некоторые теоретические средства, определенные знания о наблюдаемых вещах и проблему, требующую решения.

Можно далее показать, что скачок к общему утверждению часто совершается не от совокупности, а от одного единственного факта. Это свидетельствует о том, что факты являются не базой для индуктивного обобщения и обоснования, а лишь поводом к выдвижению общих утверждений. Даже в тех случаях, когда имеется совокупность фактов, общее утверждение или теория настолько далеко превосходят эти факты по своему содержанию, что, по сути дела, нет разницы, от какого количества фактов мы отталкиваемся при создании теории. Их всегда будет недостаточно для ее обоснования. Таким образом, приходит к выводу Поппер, “индукция, т.е. вывод, опирающийся на множество наблюдений, является мифом. Она не является психологическим фактором, ни фактом обыденной жизни, ни фактом научной практики”.

Ошибочность индуктивизма, по мнению Поппера, заключается главным образом

втом, что он стремится к обоснованию наших теорий с помощью наблюдения и эксперимента. Такое обоснование невозможно. Теории всегда остаются необоснованными, рискованными предположениями. Факты и наблюдения используются

внауке не для обоснования, не в качестве базиса индукции, а только для проверки и опровержения теорий – в качестве базиса фальсификации. Это снимает старую

философскую проблему оправдания индукции. Факты и наблюдения дают повод для

71

выдвижения гипотезы, которая вовсе не является их обобщением. Затем с помощью фактов пытаются фальсифицировать гипотезу. Фальсифицирующий вывод является дедуктивным. Индукция при этом не используется, следовательно, не нужно заботиться об ее оправдании.

Каков же метод науки, если он не индуктивный? Познающий субъект противостоит миру не как tabula rasa, на которую природа наносит свои письмена, человек всегда опирается на определенные теоретические установки в познании действительности. Процесс познания начинается не с наблюдений, а с выдвижения догадок, предположений, объясняющих мир. Свои догадки мы соотносим с результатами наблюдений и отбрасываем их после фальсификации, заменяя новыми. Пробы и ошибки – вот из чего складывается метод науки. Для познания мира, утверждает Поппер: “нет более рациональной процедуры, чем метод проб и ошибок – предположений и опровержений”;

попытки наилучшим образом показать ошибочность этих теорий и временное их признание, если критика оказывается безуспешной”. Метод проб и ошибок характерен не только для научного, но и для всякого познания вообще. И амеба, и Эйнштейн пользуются им в своем познании окружающего мира, говорит Поппер. Более того, метод проб и ошибок является не только методом познания, но и методом всякого развития. Природа, создавая и совершенствуя биологические виды, действует этим же методом. Каждый отдельный организм – это очередная проба; успешная проба выживает, дает потомство; неудачная проба устраняется как ошибка.

Тем самым Поппер отрицал неопозитивистский разрыв между эмпирическим и теоретическим знанием. По его мнению, индукция – переход от разрозненных фактических знаний к упорядоченным теоретическим представлениям – не способна обосновать общий вывод: обычно думают, что от фактуальных утверждений путем их упорядочивания мы переходим к обобщающим предположениям (гипотезам) или утверждениям (теориям). Но по причине неисчисляемости первых вторые никогда не будут логически безупречными. Другое предубеждение неопозитивистов состоит в том, что голова ученого должна быть свободной от предположений, ожиданий, общих представлений, оценок: мышление ученого – это начисто вымытое зеркало, способное именно в силу своей чистоты, правильно (объективно) отражать внешний мир. Но кора нашего головного мозга – не гладкая поверхность, она испещрена многочисленными извилинами, наш интеллект заполнен отпечатками нашего воспитания и образования, культурной традиции, социальных воздействий. Наше наблюдение всегда избирательно, зависимо от наших предположений и теоретических ожиданий. Прошу, обращается Поппер к своим слушателям, понаблюдать здесь и сейчас. И сразу возникает вопрос: что

72

именно надо наблюдать? Этот пример показывает, что объекты наблюдения в науке определяются гипотезой (идеей, теорией), предложенной для решения какой-либо проблемы. Наблюдение никогда не может быть нейтральным в отношении теории. Поппер справедливо утверждает: “Наблюдения чистого, лишенного теоретического компонента, просто не существует. Все наблюдения, особенно экспериментальные, выполнены в свете той или иной теории”.

Итак, исследование начинается не с наблюдений, а с появления новых еще нерешенных практических или теоретических задач. Исследование начинается с поиска выхода из некоего затруднительного положения, где перестают, работать наличные представления, идеи или теории, возникшее противоречия требует нового решения, для чего, чаще всего, необходимо творческое воображение. Проблема рождается из столкновения накопленного знания с новой реальной ситуацией. Для решения проблемы выдвигаются продуманные гипотезы, их генезис – дело психологии, а вот доказательство, подтверждение фактами и логико-эмпирический анализ их следствий – дело философии науки. По характеру следствий мы судим, подтверждается гипотеза или нет. Если гипотеза верна, из нее должен вытекать ряд следствий, подтверждающих ее. Т.е. для того, чтобы гипотеза (теория) стала подтвержденной, она должна в принципе быть контролируемой ими, по терминологии Поппера, фальсифицируемой со стороны фактов. В самом деле, если нельзя получить следствия, открытые контролю фактов, то это значит, что теория ненаучна. Процесс извлечения следствий из теории под контролем фактуальных (протокольных) утверждений и составляет суть контролирующей функции принципа фальсификации. Подобный контроль никогда не может быть окончательным, поскольку любое его последующее проведение способно опровергнуть теорию, десятилетиями считавшуюся неопровержимой.

Верификация и фальсификация ориентированы в противоположные стороны. Бесчисленное количество подтверждений не способно увековечить теорию, но достаточно одного негативного факта для ее серьезного подрыва. Например, утверждение: куски дерева не тонут в воде, - опровергает другое: “Кусок эбенового дерева (обнаруженного сравнительно недавно) не держится на поверхности воды”. Из подобной ассиметрии Поппер извлек методологический принцип: поскольку теория всегда остается подверженной опровержению, то ее следует подвергать фальсификации, ибо чем ранее будет найдена ошибка, тем быстрее мы найдем лучшую теорию для очередной проверки. Поппер впервые по-настоящему оценил позитивную силу ошибки. Опыт, любил он повторять вслед за Оскаром Уайльдом, - это имя, которое мы даем собственным ошибкам.

73

Он утверждал: “В той степени, в которой научное высказывание говорит о реальности, оно фальсифицируемо, оно не говорит о реальности”. С этим вполне можно согласиться, оставив, правда, на размышление вопрос: в какой мере этот принцип можно отнести к исторической или психической реальности?

В другом месте Поппер говорит: “От научной теории не требую, чтобы она была позитивным образом выбрана раз и навсегда; однако я требую, чтобы ее логическая форма была явной для средств эмпирического контроля в негативном смысле. Эмпирическая система не должна исключать опровержение опытом”.

По своему австро-британский философ трактует прогресс науки. По его мнению: “Нам следует понимать науку не как “совокупность знаний”, а как систему гипотез, т.е. догадок и предвосхищений, которые в принципе не могут быть обоснованы, но которые мы используем до тех пор, пока они выдерживают проверки, о которых мы никогда не можем с полной уверенностью говорить, что они “истинны”, “более или менее достоверны” или даже “вероятны”. Фактически он абсолютизирует динамический момент науки, занимает позицию: “движение – все, конечная цель - ничто”. На мой взгляд, каждый уровень научных достижений может быть оценен по степени его достоверности.

Наука нацелена на истину, но истина принадлежит не фактам, а теориям. Для Поппера теория верна, когда соответствует фактам. И все же у нас нет критерия истины. Даже если мы на верном пути, об этом нельзя знать наверняка, ибо следствий из теории бесконечно много и контролировать их все невозможно. А если так, то истина становится регулятивным идеалом. Прогресс науки, по Попперу, и состоит в исключении ошибок предыдущих теорий и в приближении ко все более правдоподобному знанию: от Коперника к Галилею, от Галилея к Кеплеру, от Кеплера к Ньютону.

Из этого не следует, что существует закон научного прогресса. Наука знавала и периоды стагнации и трудности гносеологического, идеологического, экономического порядка. Закона нет, но есть все же некоторые критерии, позволяющие считать одну теорию лучше другой. Большее правдоподобие новой теории по сравнению со старой проявляется в том, что она содержит более точные утверждения, объясняет большее количество фактов, описывает их более детально, выдерживает контроль, который не выдержала старая теория, выдвигает новые формы экспериментального контроля, объединяет разные проблемы, до того не связанные. Вместе с тем Поппер говорит об обратно пропорциональной зависимости правдоподобия (информативность, объясняющая и прогностическая сила) и прогностической силы теории. Он объясняет эту оригинальную идею на простом примере: имеем суждение а) “В пятницу похолодает” и б) “В субботу пойдет мокрый снег”. Объединяем их в общее суждение, явно более информативное, чем

74

первые два, но, понятно, что его вероятность будет ниже, чем у а) и б) порознь. То есть от более правдоподобного знания нельзя ждать большей вероятности.

Поппер весьма запутанно объясняет механизм выведения из гипотезы фальсифицируемых следствий. Ясно только, что для этого необходимо вспомогательная гипотеза, ибо именно они ответственны за негативный результат. Более того, чтобы фальсифицировать теорию, мы нуждаемся в базисных утверждениях, которые считаем верными. Но принятые за верные они далеко не всегда истинны на деле. Поэтому контрольные предположения не застрахованы от ошибок, а ложной может быть не проверяемая гипотеза, а посылка-фальсификант. Все это говорит о том, что, хотя логическая фальсификация окончательна, методологическая фальсификация не имеет итогового характера. А если все так, то ясно, что претензию теории на научность нельзя обосновать эмпирически. Значит, перед нами проблема предпочтения одной теории другой. Возникает вопрос: какие принципы предпочтения следует применять? Прежде всего отметим, что вопрос о предпочтениях рождается в условиях конкуренции теорий, предлагающих решение одной и той же проблемы. Из различных решений ученый выбирает то, что ближе к истине. Но, предпочитая истину, он ни на минуту не выпускает из вида ложные решения, ибо установить ошибку означает, что путем ее отрицания можно найти истинное решение, новую проблему для новой теории. Новая теория не только выясняет, что удалось предшествующей, но и ее промахи и провалы. Именно поэтому она лучше старой.

Не будем забывать, что понятие “лучшая” всегда связано с данным временем и наличными средствами контроля. Теория, пока она не опровергнута, вполне могла сходить за истинную, отвечая духу времени. Методом эмитации (исключения), используя воображение и средства контроля, мы можем натолкнуться на верную теорию, но никакой метод не установит ее абсолютную истинность. В любой момент, существует множество неопровергнутых теорий, и теоретик может лишь указать на возможные эксперименты, исключающие одну (или все) из соперничающих теорий. Нельзя доверяться ни одной из теорий, ибо нельзя доказать ее истинность. Однако можно и нужно в качестве основы действия предпочесть теорию, в большей степени открытую для контроля.

В отличие от принципа верификации, критерий фальсифицируемости проводит демаркационную линию между утверждениями эмпирическими и неэмпирическими. Сказать, что утверждение ненаучно, не значит сказать, что оно бессмысленно. Подобная демаркация всего лишь разводит научные и метафизические утверждения. Неопозитивисты пытались исключить метафизическую проблематику, но введением принципа верификации сами погрузились в нее. К тому же бесспорно, что среди

75