ВЫБОР

Созидающий башню – сорвется.

Будет страшен стремительный лет.

И на дне мирового колодца

Он безумье свое проклянет.

Разрушающий будет раздавлен,

Погребен под обломками плит,

И, Всевидящим Богом оставлен,

Он о муке своей возопит.

А ушедший в ночные пещеры

Или к заводям тихой реки

Повстречает свирепой пантеры

Наводящие ужас зрачки.

Не спасешься от доли кровавой,

Что земным предназначила твердь.

Но молчи: несравненное право –

Самому выбирать себе смерть.

Умный дьявол

Мой старый друг, мой верный Дьявол, Кругом вставали волны – стены,

Пропел мне песенку одну: Спадали, вспенивались вновь,

«Всю ночь моряк в пучине плавал, Пред ним неслась, белее пены,

А на заре пошел ко дну. Его великая любовь.

Он слышал зов, пока он плавал:

«О, верь мне, я не обману…»

Но помни, - молвил умный Дьявол

Он на заре пошёл ко дну».

Покорность

Только усталый достоин молиться богам,

Только влюбленный ступать по весенним лугам.

На небе звезды и тихая грусть на земле

Тихое «пусть» прозвучало и тает во мгле

Это покорность! Приди и склонись надо мной

Бледная дева под траурно-черной фатой!

Край мой печален, затерян в болотной глуши,

Нету прекраснее края для скорбной души.

Вон порыжевшие почки и мокрый овраг,

Я для него отрекаюсь от призрачных благ.

Что я: влюблен или просто смертельно устал?

Как хорошо, что мой взор наконец отблистал!

Тихо смотрю, как степная колышется зыбь,

Тихо внимаю, как плачет болотная выпь.

ЖИРАФ

Сегодня особенно грустен твой взгляд,

И руки особенно тонки, колени обняв.

Послушай, далеко на озере Чад

Изысканный бродит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана,

И шкуру его украшает волшебный узор,

С которым равняться осмелится только луна,

Дробясь и качаясь на глади широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля,

И бег его плавен, как радостный птичий полет.

Я знаю, что много чудесного видит земля,

Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран

Про черную деву, про страсть молодого вождя,

Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,

Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,

Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…

Ты плачешь? Послушай, далеко на озере Чад

Изысканный бродит жираф.

Волшебная скрипка

Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,

Не проси об этом счастье, отравляющем миры,

Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,

Что такое темный ужас зачинателя игры!

Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки,

У того исчез навеки безмятежный свет очей.

Духи ада любят слушать эти царственные звуки,

Бродят бешенные волки по дороге скрипачей.

Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам

должен вечно биться, виться обезумевший смычок,

И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном,

И когда алеет запад, и когда горит восток.

Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье,

И уж ты не сможешь больше шевельнуться и вздохнуть.

Тотчас бешеные волки в кровожадном исскупленьи

В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.

Ты поймешь тогда как злобно насмеялось все, что пело,

В очи глянет запоздалый, но властительный испуг,

И тоскливый смертный холод обовьет как тканью тело,

И невеста зарыдает, и задумается друг.

Мальчик, дальше! Здесь не встретишь не веселья, ни сокровищ!

Но я вижу – ты смеешься, эти взоры – два луча.

На владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ.

И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача.

ПОРТРЕТ МУЖЧИНЫ

Картина в Лувре работы неизвестного

Его глаза – подземные озера,

Покинутые царские чертоги.

Отмечен знаком высшего позора,

Он никогда не говорит о Боге.

Его уста – пурпуровая рана

От лезвия, пропитанного ядом:

Печальные, сомкнувшиеся рано,

Они зовут к непознанным усладам.

И руки – бледный мрамор полнолуний,

В них ужасы не снятого проклятья,

Они ласкали девушек-колдуний

И ведали кровавые распятья.

Ему в веках достался странный жребий –

Служить мечтой убийце и поэта.

Быть может, как родился он на небе

Кровавая растаяла комета.

В его душе столетия обиды,

В его душе печали без названья,

На все сады Мадонны и Киприды

Не променяет он воспоминанья.

Он злобен, но не злобой святотатца,

И нежен цвет его атласной кожи.

Он может улыбаться и смеяться,

Но плакать… плакать больше он не может.

Заклинание.

Юный маг в пурпуровом хитоне

Говорил нездешние слова,

Перед ней, царицей беззаконий,

Расточал рубины волшебства.

Аромат сжигаемых растений

Открывал пространства без границ,

Где носились сумрачные тени,

То на рыб похожи, то на птиц.

Плакали неведомые струны,

Огненные плавали столбы,

Гордые военные трибуны

Опускали взоры, как рабы.

А царица, тайное тревожа,

Мировой играла крутизной,

И ее атласистая кожа

Опьяняла снежной белизной.

Отданный во власть ее причуде,

Юный маг забыл про все вокруг,

Он смотре на маленькие груди,

На браслеты вытянутых рук.

Юный маг в пурпуровом хитоне

Говорил, как мертвый, не дыша,

Отдал все царице беззаконий,

Чем была полна его душа.

А когда на изумрудах Нила

Месяц закачался и поблёк,

Бледная царица уронила

Для него алеющий цветок.

Баллада

Пять коней подарил мне мой друг Люцифер

И одно золотое с рубином кольцо,

Что бы мог я спускаться в глубины пещер

И увидел небес золотое лицо.

Кони фыркали, били копытом маня

Пронесись на широком пространстве земном,

И я верил, что солнце зажглось для меня,

Просияв, как рубин, на кольце золотом.

Много звездных ночей, много огненных дней

Я скитался, не зная скитаньям конца,

Я смеялся порывам могучих коней

И игре моего золотого кольца.

Там, на высях сознанья - безумье и снег,

Но коней я ударил свистящим бичом,

И на выси сознанья направил их бег,

И увидел там деву с печальным лицом.

В тихом голосе слышались звуки струны,

В томном взоре сливался с ответом вопрос,

И я отдал кольцо этой деве луны

За неверный оттенок разбросанных кос.

И, смеясь надо мной, презирая меня,

Люцифер распахнул мне ворота во тьму,

Люцифер подарил мне шестого коня –

И, Отчаянье было названье ему.

Думы.

Зачем они ко мне забрались, думы,

Как воры, как воры, ночью в тишину предместий?

Как коршуны зловещи и угрюмы,

Зачем жестокой требовали мести?

Ушла надежда, и мечты бежали,

Глаза мои открылись от волненья,

И я читал на призрачной скрижали

Свои слова, дела и помышленья.

За то, что я спокойными очами

Смотрел на уплывающих к победам,

За то, что я горячими губами

Касался губ, которым грех неведом,

За то, что эти руки, эти пальцы

Не знали плуга, были слишком тонки,

За то, что песни, вечные скитальцы,

Томили только, горестны и звонки,

За все теперь настало время мести.

Обманный нежный храм слепцы разрушат,

И думы, воры в тишине предместий,

Как нищего во тьме меня задушат.

Отказ

Царица – иль, может быть, только печальный ребенок, -

Она наклонилась над шумно вздыхающем морем,

И стан ее стройный и гибкий казался особенно тонок,

Он тайно стремился навстречу серебряным зорям.

Сбегающий сумрак. Какая-то крикнула птица,

И вот перед ней замелькали на влаге дельфины.

Чтоб плыть к бирюзовым владеньям влюбленного принца,

Они предлагали свои изумрудные спины.

Но голос хрустальный казался особенно звонок,

Когда он упрямо сказал роковое «не надо».

Царица – иль, может быть, только капризный ребенок, -

Усталый ребенок с бессильною мукою взгляда.

Мне снилось.

Мне снилось: мы умерли оба,

Лежим с успокоенным взглядом,

Два белые, белые гроба

Поставлены рядом.

Когда мы сказали – довольно?

Давно ли, и что это значит?

Но странно, что сердцу не больно,

Что сердце не плачет.

Бессильные чувства так странны,

Застывшие мысли так ясны,

И губы твои не желанны,

Хоть вечно прекрасны.

Свершилось: мы умерли оба,

Лежим с успокоенным взглядом,

Два белые, белые гроба

Поставлены рядом.