Часть I

ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ ТЕОРИИ

Глава 2. Ранний функционализм

Функционализм и организмическая аналогия

В XIX веке философы стран Европейского континента подвергли критическому пересмотру утилитарные доктрины британских классических экономистов. Человек уже более не рассматривался как рациональный и расчетливый предприниматель, действующий на свободном, открытом, нерегулируемом и конкурентном рынке. Доктрина "невидимой руки порядка" также не принималась уже в качестве адекватного объяснения того, как свободная и необузданная конкуренция между индивидами могла породить социальную организацию. Несмотря на то, что на протяжении всего XIX столетия утилитаризм продолжал оставаться популярной социальной доктриной, уже первое поколение французских социологов отказалось принимать предположение о том, что если оставить свободную конкуренцию между индивидами неприкосновенной, то социальный порядок последует автоматически.

Во Франции и в меньшей степени в других странах континентальной Европы разочарованию в утилитаризме способствовали также разрушительные социальные изменения, вызванные индустриализацией и урбанизацией. Столкнувшись в конце XVIII столетия с политической нестабильностью, наиболее остро проявившейся в драматических событиях Французской революции, социальные мыслители Франции уже в начале XIX века проявили глубокую озабоченность проблемами сохранения социального порядка. Всех их серьезно волновал один и тот же, хотя, возможно, по-разному формулируемый вопрос: "Почему и как возможно существование общества?"

Во Франции или в каком-либо другом месте в Европе ответ на этот фундаментальный вопрос дали открытия в биологических науках. Именно в XIX веке биологические открытия значительно изменили социальный и интеллектуальный климат того времени. Например, именно в этот период были развеяны последние мистические представления о функционировании человеческого тела. Разнообразие животных видов было впервые классифицировано шведским естествоиспытателем Карлом Линнеем. Еще большее значение имели концепции эволюции, вершиной которых явились теории Уоллеса и Дарвина, стимулировавшие представления об интеллектуальных и социальных противоречиях.

Поскольку социология как самостоятельная дисциплина зародилась именно в описанной выше социальной и интеллектуальной среде, то неудивительно, что биологический бум оказал влияние на концепции социального порядка. В начале XIX века номинальный основатель социологии французский мыслитель Огюст Конт, пытаясь понять, почему и как возможно существование общества, создал так называемую "организмическую" интерпретацию общества. Конт представлял общество как разновидность организма, который нужно рассматривать через призму биологических концепций структуры и функции. Хотя различия между биологическим и социальным организмом были очевидны, находящиеся под впечатлением биологических открытий мыслители XIX века приуменьшали значение этих различий. Например, в своей работе "Система позитивной политики" Конт утверждал, что семьи являлись основными социальными клетками, социальные силы представляли собой социальную ткань, государство и города- социальные органы, а страны мира были аналогичны системам организмов в биологии.

В основном тенденция к преувеличению в работах Конта объяснялась тем, что она явилась своеобразной реакцией на хаотические последствия Французской революции и утилитарный уклон в доктринах известного в то время английского философа Герберта Спенсера. В конце XIX столетия даже такой представитель утилитаризма, как английский мыслитель Герберт Спенсер, подобно Конту, провозгласил, что "общество похоже на организм". Однако в отличие от других сторонников органицизма Спенсер не остановился на утверждении организмической аналогии, а составил систематизированный перечень положений, согласно которым можно было проследить аналогию общества с живым организмом:

1. Как общество, так и организм отличаются от неорганической материи, так как оба они растут и развиваются.

2. Как в обществе, так и в организме увеличение размеров означает дальнейший рост их сложности и дифференциации.

3. В обоих прогрессивная дифференциация структуры сопровождается дифференциацией функций.

4. В обоих части целого взаимозависимы и изменения в одной части влекут за собой изменения в других частях.

5. В обоих каждая часть целого представляет собой соответственно самостоятельное микрообщество или микроорганизм.

6. Как в организмах, так и в обществах можно убить жизнь в целом, но при этом отдельные части еще некоторое время продолжают жить.

В то время как сам Спенсер первоначально с осторожностью относился к тезису об аналогичности этих суждений, его последователи Пауль фон Лилиенфельд и Рене Вормс перешли от тезиса об аналогии к представлению общества не просто как организма, а как настоящего живого организма. Чрезмерно увлекшись подобным сопоставлением, эти последователи Спенсера подошли даже к рассмотрению общества как высшей формы организма по несколько надуманной филогенетической "шкале". Учитывая настроения того времени, такой экстремизм, очевидно, был неизбежен, но, к сожалению, не меньшее значение имело и невнимание Спенсера к подчеркнутому им самим различию между аналогией и реальностью.

Хотя в конце XIX столетия многие крайности организмической аналогии были отвергнуты, концепция общества как организма дала толчок трем допущениям, ставшим типичными для социологического функционализма: во-первых, социальная действительность представляется как система. Во-вторых, процессы системы рассматриваются исключительно с точки зрения взаимосвязанности ее частей. В-третьих, подобно организму, система считается ограниченной - в ней действуют определенные процессы, направленные на сохранение ее целостности и ее границ. Однако поскольку эти основополагающие функционалистские принципы исходили от организмической аналогии, то при разработке социологами теоретических схем многие дополнительные и сомнительные биологические понятия, так сказать, "просочились через черный ход". По сути, ведущаяся уже в течение века дискуссия по поводу функционализма уходит корнями в неявный органицизм, сопутствовавший этой концептуальной перспективе. Количество неявных организмических допущений зависело лишь от того, чья схема подвергалась рассмотрению.

Следующие концепции составили наиболее крайние формы функционального теоретизирования. 1. Общество как ограниченная система саморегулируется и имеет тенденцию к гомеостазису и равновесию. 2. Как самообеспечивающаяся система, аналогичная организму, общество, очевидно, имеет определенные базисные потребности и нужды, удовлетворение которых необходимо для его выживания, сохранения гомеостазиса или равновесия. 3. Социологический анализ такой самообеспечивающейся системы с потребностями и нуждами должен быть направлен на исследование функций ее частей, заключающихся в удовлетворении потребностей системы и, таким образом, сохранении равновесия и гомеостазиса. 4. В системах с потребностями, очевидно, должны существовать определенные типы структур, обеспечивающие их выживание (гомеостазис) равновесие. В то время как для удовлетворения одной и той же потребности может существовать несколько альтернативных структур, все же для удовлетворения любой потребности системы существует ограниченный круг необходимых альтернативных структур.

Подобные допущения часто служили объектом дискуссий вокруг функционализма. Организмы проявляют гомеостазические тенденции, но проявляют ли их общества? Организмы могут обладать стабильными наборами необходимых для выживания реквизитов или потребностей, но обладают ли ими общества? Организмы могут обнаруживать взаимозависимые части, которые должны существовать для удовлетворения потребностей системы, но так ли это необходимо для общества? Вопросы эти, если судить по работам титулованных основоположников функционализма Эмиля Дюркгейма, Бронислава Малиновского и А. Р. Радклифф-Брауна, вот уже столетие не сходят с повестки дня.

Функционализм и Эмиль Дюркгейм

Поскольку Эмиль Дюркгейм являлся наследником традиций французской социальной мысли и особенно органицизма Конта, то неудивительно, что его ранние работы были перенасыщены организмической терминологией. Хотя в своей главной работе "О разделении общественного труда" (1893) Дюркгейм резко критиковал Спенсера, многие из собственных его формулировок совершенно очевидно находились под влиянием биологического бума XIX столетия.

Основные допущения Дюркгейма также напоминали допущения сторонников органицизма. 1. Общество рассматривалось как сущность в себе, которую можно было отличить от составляющих ее частей, но не свести к их сумме. Представляя общество как реальность sui generis, Дюркгейм, по сути, отдавал аналитический приоритет социальному целому. 2. Отдавая каузальный приоритет целому, Дюркгейм считал, что составные части системы удовлетворяют основные функции, потребности или реквизиты этого целого. 3. Частое употребление понятия "функциональные потребности" подкрепляется концептуализацией Дюркгеймом социальных систем с точки зрения "нормальных" и "патологических" состояний. Это, по меньшей мере, означает, что социальные системы обладают потребностями, удовлетворение которых необходимо для избежания "ненормальных" состояний. 4. При рассмотрении систем в качестве нормальных или патологических, а также с точки зрения их функций напрашивается дополнительный вывод о том, что системы имеют точки равновесия, вокруг которых и осуществляется нормальное функционирование.

Дюркгейм отчетливо видел все эти опасности и явно пытался разобраться в некоторых из них. Во-первых, он хорошо понимал, какие опасности таит в себе телеологический анализ, когда исходят из того, что некоторые будущие последствия явления служат причинами собственного его возникновения. Поэтому он предупреждал, что причины явлений следует отделять от целей, которым эти явления служат:

"Объясняя социальный феномен, мы должны отличать порождающую его причину от выполняемой им функции. Мы пользуемся словом "функция" вместо слова "цель" или "результат" именно потому, что социальные феномены, как правило, существуют вовсе не благодаря производимым ими полезным результатам.

Таким образом, несмотря на то, что Дюркгейм отдавал аналитическое предпочтение целому и рассматривал его части как имеющие последствия для определенных "нормальных" состояний, а, следовательно, считал их удовлетворяющими нужды системы, он понимал, насколько опасно считать, что все системы имеют "цель" и что потребность сохранения целого служит первопричиной существования составляющих это целое частей. И все же то, что Дюркгейм настаивал на изучении функций частей социального целого, порой приводило его, не говоря уже о его последователях, к сомнительным телеологическим рассуждениям. Например, даже проводя различие между "причиной" и "функцией", он оставляет возможность для логически неверной телеологической интерпретации: "Соответственно, для объяснения социального факта недостаточно показать причину, от которой он зависит; мы также должны показать его функцию в установлении социального порядка (курсив мой. - Дж. Т.)". Здесь слова "в установлении" могут означать также, что существование частей системы объясняется только целым, или "социальным порядком", для сохранения которого эти части функционируют. Отсюда всего лишь один шаг до явной телеологии: социальный факт порождается потребностями социального порядка, которые этот факт удовлетворяет. Подобные теоретические суждения необязательно являются логически неверными, ибо можно представить себе, что социальная система может быть "запрограммирована" для удовлетворения определенных "потребностей" или обозначенных "целей", а, следовательно, она может вызывать изменения в "социальных фактах", с тем чтобы удовлетворять эти потребности или цели. Но если такую систему описывает исследователь, то он должен показать, как она программируется и каким образом вызываются в "социальных фактах" изменения, удовлетворяющие ее потребности или цели. Как следует из вышеприведенной цитаты, Дюркгейм не имел в виду такую систему, а значит, и не стремился к телеологической трактовке.

И все же в последующих работах Дюркгейм вновь опасно приблизился к телеологической логике. В первой своей крупной книге о разделении труда Дюркгейм уделил большое внимание разграничению между причиной (усиление моральной плотности) и функцией (интеграция общества).

Однако, как указывает Коэн, каузальные суждения зачастую сливаются с функциональными. В самых общих чертах аргументация Дюркгейма сводилась к следующему: моральная плотность ведет к конкуренции (угрожающей социальному порядку), которая в свою очередь ведет к специализации задач, всеобщей взаимозависимости, повышению готовности принять мораль взаимных обязательств. Этот переход к новому социальному порядку происходит несознательно, или в силу "подсознательной мудрости", просто потому, что разделение труда непременно восстанавливает порядок, "разрушаемый необузданной конкуренцией". Так создается впечатление, что "угроза" социальному порядку или потребность в нем "приводит" к разделению труда. Отсюда, по крайней мере, очевидно, что причина и функция не так уж аналитически далеки друг от друга, как на этом часто настаивал Дюркгейм.

Далее, утверждает Коэн, анализ Дюркгеймом происхождения и природы религии также сбивается на телеологические рассуждения: общество сдерживает своих членов, одновременно предоставляя им все культурные возможности для творчества; примитивные люди лишь смутно осознают сдерживающую силу общества, но не в состоянии установить эту зависимость, несмотря на потребность сделать это; вот почему они выбирают некий объект, символизирующий общество и их коллективное отношение к нему. В силу того, что символы эти представляют социальный (моральный) порядок, они становятся священными; а, заняв центральное место в ритуальной деятельности, они вызывают и поддерживают групповые чувства и, следовательно, социальную солидарность. Таким образом, подобная теория основывается на понятии "потребности" у людей выражать смутно осознаваемые ими социальные ограничения, а также на допущении, что такая потребность благотворно сказывается на "нормальном" функционировании общества, т. е. на социальной солидарности. Здесь проявляется на индивидуальном уровне потребность выражения; или, если такое использование цели не принимается, то социальная потребность в солидарности служит причиной происхождения религии. Таким образом, происхождение и сохранение религии объясняется не предвосхитившими ее появление условиями, не тщательно установленной причинной цепочкой, а целью деятельности, направленной на удовлетворение либо индивидуальных, либо групповых "потребностей".

Суммируя сказанное, отметим, что, хотя Дюркгейм предостерегал нас относительно логической непоследовательности телеологии, сам он часто был близок к тому, чтобы попасть в ее сети. Причина этого, возможно, кроется в организмических допущениях, свойственных его форме социологического анализа. Заняв прочную социологическую позицию в отношении эмерджентных свойств - несводимость целого к сумме исходных элементов - Дюркгейм уберег социологию от наивной психологии и антропологии своего времени. Однако, дополнительно сделав упор на социальное целое с помощью организмических допущений относительно "функций", "реквизитов", "потребностей" и "нормального/патологического" состояний, Дюркгейм способствовал тому, что организмические принципы почти три четверти века довлели над социологической теорией. Блестящий анализ Дюркгейма и его аналитическая работа привлекли к "функциональному" типу анализа многие последующие поколения социологов и антропологов.

Функционализм и антропологическая традиция

По-настоящему концептуальная перспектива функционализма сложилась уже в XX веке с появлением работ двух антропологов - Бронислава Малиновского и А. Р. Радклифф-Брауна. На обоих этих мыслителей оказали большое влияние, во-первых, органицизм Дюркгейма и, во-вторых, их собственные полевые исследования примитивных обществ. И все же концептуальные перспективы Малиновского и Радклифф-Брауна значительно расходились.

Хотя Радклифф-Браун предпочитал "ярлыку" функционализма структурализм, его перспектива была лучше разработана, а, следовательно, он стал своеобразным лидером поколения функционального анализа в антропологии. Признавая, что "понятие функции, применимое к человеческому обществу, основывается на сходстве между социальной и органической жизнью" и что "первая систематическая формулировка этого понятия применительно к чисто научному изучению общества была осуществлена Дюркгеймом", Радклифф-Браун тем не менее попытался показать, как можно преодолеть некоторые проблемы организмического сопоставления.

Для Радклифф-Брауна главным недостатком функционализма была его тенденция к телеологическому анализу. Отмечая, что определение функции, по Дюркгейму, относится к тому, как одна часть удовлетворяет "потребности" системы, он предложил заменить термин "потребности" термином "необходимые условия существования". При этом он полагал, что невозможно постулировать общечеловеческие или общественные потребности. Скорее всего, эмпирический вопрос будет заключаться в том, какие условия необходимы для существования общества, и решаться этот вопрос для каждого конкретного общества должен по-разному. Далее, допуская разнообразие условий, необходимых для выживания различных систем, он считал, что при анализе можно будет обойтись без предположения о том, что каждый элемент культуры должен иметь функцию и что элементы различных культур должны иметь одинаковую функцию.

Признав таящиеся в логически непоследовательной телеологии опасности, функциональный, или, как он считал, структурный, анализ мог логически последовательно исходить из трех посылок. 1. Одно из необходимых условий выживания общества - наличие минимальной интеграции его частей. 2. Термин "функция" относится к тем процессам, которые поддерживают эту необходимую интеграцию или солидарность. 3. Таким образом, в каждом обществе структурные признаки содействуют сохранению необходимой солидарности. При таком аналитическом подходе обязательно наличие социальной структуры и необходимых для ее существования условий. Подобно Дюркгейму, Радклифф-Браун считал общество реальностью в себе и для себя. Именно поэтому он полагал, что такие элементы культуры, как правила родства и религиозные обряды, объяснимы с точки зрения социальной структуры - в частности, ее "потребности" в солидарности и интеграции. Например, анализируя родовую систему, Радклифф-Браун прежде всего считал, что ей должна быть свойственна хотя бы минимальная степень солидарности. Соответственно связанные с родовыми системами процессы оценивались с точки зрения их последствий для сохранения этой солидарности. Отсюда напрашивался вывод о том, что родовые системы обеспечивали разрешение конфликта в обществах, в которых земля принадлежала семьям, потому что при такой системе всегда ясно, у кого есть право на землю и по какой линии это право передается. Таким образом, объяснялась интеграция экономической системы, где земельные наделы принадлежали семьям. Эта форма анализа ставит ряд вопросов, которые продолжают преследовать теоретиков функционализма. Хотя Радклифф-Браун признает, что "функциональное единство [интеграция] социальной системы - это, конечно, гипотеза", он не сумел назвать не только аналитические критерии для оценки того, "как много" или "как мало" требуется функционального единства для обеспечения выживания системы, но и какие действия необходимы для проверки этой гипотезы. Как выясни?: лось, без аналитических критериев для определения того, что есть минимальная функциональная интеграция и выживание общества, гипотезу эту нельзя проверить даже в принципе. Поэтому обычно исходят из того, что существующая система, с которой в определенный момент времени столкнулся исследователь, обладает минимальной интеграцией и выживает просто потому, что она существует и сохраняется. Без фактически подтвержденного анализа того, как различные элементы культуры содействуют интеграции или дезинтеграции социального целого, такая гипотеза функционального единства может превратиться в тавтологию: если вы сталкиваетесь с системой, то она должна быть минимально интегрирована, а следовательно, составляющие часть этой системы роды должны содействовать ее интеграции. Открыть противоположное было бы трудно, поскольку система благодаря тому, что она система, уже состоит из интегрированных частей, таких, как система рода. Из такого рассуждения ничего не следует, поскольку вполне возможно рассматривать культурные элементы, подобные системе рода, как имеющие и интегративные, и дезинтегративные (и прочие) следствия для социального целого. В своих фактических этнографических описаниях Радклифф-Браун бессознательно оказывается в логическом кругу, когда сам факт существования системы требует, чтобы части, ее составляющие, такие, как система рода, рассматривались в качестве таковых, которые вносят свой вклад в существование этой системы.

Предполагая интеграцию и затем, оценивая вклад отдельных частей в интегрированное целое, мы сталкиваемся с еще одной аналитической проблемой. Такой способ анализа означает, что причины оценки определенной структуры (например, рода) заложены в потребностях системы к интеграции, что очень напоминает логически незаконную телеологию.

Конечно, сам Радклифф-Браун не согласился бы с такими выводами. То, что он осознавал, какие опасности таит в себе логически незаконная телеология, возможно, помогло бы ему избежать вывода, что потребности системы служат причиной появления ее частей; в то время как его повторяющиеся утверждения о том, что понятие функции "не нуждается в догматическом утверждении, согласно которому все в жизни всякого общества имеет функцию", должно было привести его к отказу от тавтологического толкования. Однако, к сожалению, как и у Дюркгейма, многие из аналитических предположений Радклиффа-Брауна практически не применялись при конкретном анализе независимых систем. Такие ляпсусы не были преднамеренными, но избежать их трудно, если в качестве действующих допущений использовать функциональные "потребности", функциональную интеграцию и "равновесие".

Итак, хотя Радклифф-Браун прекрасно осознавал, какие опасности таит в себе органицизм - особенно проблема логически незаконной телеологии и гипотетическая природа понятий солидарности, - он сам часто сползал к модели сомнительных телеологических рассуждений. Забыв о том, что интеграция служила лишь "рабочей гипотезой", он открыл проблемам тавтологии доступ в свой анализ. Подобные проблемы присутствовали и в анализе Дюркгейма. Не избежали их как глубокие эссе, так и этнография Радклифф-Брауна.

Многие теоретические утверждения Радклифф-Брауна отталкивались от посылок Малиновского, который первым применил название "функционализм" в связи с формами организмического анализа. Если Радклифф-Браун ненароком попадал в ловушки органицизма, то Малиновский, казалось, сам стремился угодить в них. Концептуальная перспектива Малиновского строилась вокруг догматической предпосылки о том, что элементы культуры существуют для удовлетворения основных человеческих и культурных потребностей: "Функциональный взгляд на культуру предполагает, что во всякой цивилизации каждый обычай, материальный объект, идея и верование выполняет какую-то важную функцию, решает какую-то задачу, представляет собой неотъемлемую часть работающего целого". Такая позиция может легко перейти в телеологическую, ибо создается впечатление, что культурные элементы существуют (т. е. причинно обусловлены) благодаря потребностям системы и/или ее членов.

Возможно, самой отличительной чертой функционализма Малиновского были его редукционистские тенденции. Основу его аналитической схемы составляют такие индивидуально человеческие потребности, как пища, жилище, воспроизводство. Для удовлетворения этих потребностей необходима организация населения по группам и общинам, равно как и создание культурных символов для регулирования такой организации. В свою очередь создание образцов социальной организации и культуры способствует формированию дополнительных потребностей, для удовлетворения которых нужны еще более утонченные формы социальной организации и культуры. Рассуждая таким образом, можно представить несколько типов потребностей, формирующих культуру: 1) потребности, имеющие биологическую основу; 2) приобретенные психологические потребности; 3) производные (дериватные) потребности, необходимые для сохранения культуры и образцов социальной организации, которые изначально служили для удовлетворения основных биологических и приобретенных психологических потребностей. Таким образом, остается впечатление, что структуры возникают в ответ на целый ряд потребностей: биологических, психологических и культурных. Представляя культуру как удовлетворяющую несколько "пластов" таких потребностей, Малиновский прибегал к редукционистским доводам для объяснения существования и выживания любой структуры в обществе. Если структура не удовлетворяет культурные потребности, то она удовлетворяет психологические, а если она не удовлетворяет ни культурных, ни психологических потребностей, то можно сказать, что она удовлетворяет потребности биологические. Возможно, именно такие рассуждения привели Малиновского к выводу о том, что всякий элемент культуры должен "иметь определенную задачу... в рамках работающего целого".

Такое рассуждение является не только телеологическим - элемент возникает для удовлетворения поставленной перед ним цели, - но и тавтологическим - всякий культурный элемент существует для удовлетворения потребности культурного целого, в то время как культурное целое существует для удовлетворения биологических и психологических потребностей. Как мы увидим из дальнейшего анализа, то, что подобный телеологический редукционизм не прижился, - это заслуга современных представителей функционализма.

Зарождение функционализма: краткий обзор

Функционализм, уходящий корнями в органицизм начала XIX столетия, является старейшей и до недавнего времени доминирующей концептуальной перспективой в социологии. Органицизм Конта, а позднее Спенсера и Дюркгейма оказал влияние на первых функционалистов-антропологов Малиновского и Радклифф-Брауна, которые в свою очередь наряду с непреходящим анализом Дюркгейма повлияли на формирование более современных функциональных перспектив.

Подчеркивая вклад социокультурных элементов в сохранение более всеобъемлющего системного целого, ранние теоретики функционализма часто прибегали к концептуализации социальных "нужд" или "потребностей". Наиболее крайней в этом плане была позиция Малиновского, у которого все культурные единицы рассматривались как удовлетворяющие один из уровней нужд или потребностей: биологических, психологических и социокультурных. Более сдержанными в своих утверждениях и осторожными при постулировании социальных "потребностей" были Эмиль Дюркгейм и А. Р. Радклифф-Браун, которые, хотя и высказывали "гипотезу" о потребности в социальной интеграции, в то же время признавали, что потребности к интеграции необязательно служат причиной появления процессов и структур, ведущих к этой интеграции. Для них было важно проанализировать отдельно причины и функции социокультурной единицы, поскольку в системном целом причины ее существования могли быть не связаны с ее функцией. Однако, несмотря на это, в анализе как Дюркгейма, так и Радклифф-Брауна встречаются предположения, что потребность в интеграции послужила причиной конкретного события - например, появления определенной системы наследования или разделения труда.

Эта свойственная их теоретическим утверждениям тенденция затуманивать различие между причиной и функцией породила две взаимосвязанные проблемы в анализах как Дюркгейма, так и Радклифф-Брауна: проблемы тавтологии и логически незаконной телеологии. Утверждать, что такая структурная единица, как разделение труда, возникает в силу потребности в социальной интеграции, значит исходить из телеологической посылки, ибо получается, что конечное состояние - социальная интеграция, которая служит причиной события - разделения труда, которое ведет к созданию того самого конечного состояния. Такое утверждение необязательно является логически незаконным, поскольку на самом деле социальный мир изобилует системными целыми, которые создают и регулируют структуру и процессы, их же самих поддерживающие. Однако утверждение, что потребность в интеграции служит причиной разделения труда, является, очевидно, логически незаконной телеологией, так как, чтобы сделать телеологию логически последовательной, потребуется доказать причинную цепь событий, с помощью которой потребности в интеграции порождают разделение труда. Без такого доказательства утверждение это остается расплывчатым и теоретически бессодержательным. Исходная посылка о "нуждах" и "потребностях" системы также создает тавтологические проблемы. Если не дать четкого и независимого критерия, с помощью которого можно было бы определить, когда потребности системы удовлетворены, когда нет, то данное теоретическое утверждение остается в пределах логического круга: сохраняющаяся система удовлетворяет свои необходимые для ее выживания потребности; изучаемая нами система сохраняется; социокультурная единица является частью этой системы; следовательно, скорее всего, эта единица удовлетворяет потребности системы. Такие утверждения правильны по определению, так как не существует независимого критерия оценки того, удовлетворена ли та или иная потребность или соответствует ли данная единица этим критериям. Если привлечь для иллюстрации анализ Дюркгейма, то можно сказать, что без четкого критерия, определяющего, что есть "интеграция" и какие уровни "интеграции" означают, что система "сохраняется", утверждение, что разделение труда удовлетворяет потребности существующей системы в интеграции, должно быть верно по определению, так как система существует, следовательно, сохраняется, а разделение труда является одной из основных структур, обеспечивающих ее интеграцию.

Оценивая теоретические усилия ранних функционалистов, можно так суммировать наследие, оставленное их аналитической работой:

1. Социальный мир рассматривался с системной точки зрения. Большей частью считалось, что системы имеют потребности и нужды, удовлетворение которых необходимо для выживания самих систем.

2. Несмотря на их интерес к эволюции, мыслители склонны были считать, что системам с потребностями и нуждами свойственны как нормальные, так и патологические состояния, что соозначно идее о равновесии и гомеостазисе систем.

3. Рассматривая социальный мир как систему, они считали, что он состоит из взаимосвязанных частей; анализ этих взаимосвязанных частей заключался в изучении того, как эти части удовлетворяют требования системного целого и, следовательно, поддерживают нормальное состояние, или равновесие, системы.

4. Рассматривая взаимозависимые части, как правило, в связи с их ролью по сохранению системы в целом, причинный анализ часто становился расплывчатым и превращался в тавтологию или логически незаконную телеологию.

Концепция "системы" как состоящей из взаимозависимых частей перешла в значительной мере и в современный функционализм. В то же время современные формы функционального теоретизирования попытались справиться с аналитическими проблемами телеологии и тавтологии, которые так безуспешно пытались обойти Дюркгейм и Радклифф-Браун. Заимствуя из органицизма XIX века и используя подход, при котором считалось, что части системы влияют на деятельность системного целого, современный функционализм придал начальному периоду социологического теоретизирования единую концептуальную перспективу, адекватность которой за последние десятилетия была поставлена под сомнение. Позитивным моментом здесь является то, что споры по проблемам функциональных теорий стимулировали также попытки развить как старые, так и новые концептуальные перспективы.

Без этих, пусть порою горячих, споров книга по теории в социологии была бы неполной, так как перспективы были бы недостаточно разнообразными. Споры эти привели к появлению различных "теоретических лагерей", которые, несмотря на некоторое сходство, все же достаточно различаются, чтобы можно было разграничить несколько теоретических перспектив их сторонников. Два социолога, Толкотт Парсонс и Роберт К. Мертон, о которых пойдет речь в главах 3 и 4, расширили сферу применения функционалистской перспективы. Социологи, поставившие под сомнение функциональный подход, рассматриваются соответственно в последующих разделах.