Эклектические модели эмоций

Хотя теория Томкинса—Изарда относится не столько к теории базовых эмоций, сколько к эклектическим теориям, объединяющим целый «букет» разнородных принципов и идей, тем не менее, по утверждению самих авторов, ядром этой теории является представление о базовых или фундаментальных эмоциях.

В то же время в современной психологии эмоций все чаще появляются модели эмоций, которые пытаются дать описание природы эмоций чисто собирательным образом, указывая на те теоретические и эмпирические основания, из которых они исходят при построении собственного понимания. Здесь можно кратко остановиться на «функционалистской модели эмоций» Кампоса и др. (Сатро$, Митте, Кегто'шп ег а!., 1994), «социально-конструктивистской модели» Кэролин Саарни и Кемпера (Заагт, 1999; Кетрег, 1978), «коммуникативной теории эмоций» Кейт Оутли и Филипа Джонсон-Лэрда (Оайеу, ]оНтоп-ЪаЫ, 1987, 1996) и «контрольной» теории Карвера и Шайера (Сапвг, 5сНе1ег, 1990; Сатег, Ьашепсе, БсНеьег, 1996).

Согласно первой модели, эмоция представляет «попытку индивида установить, сохранить, изменить или закончить взаимоотношения между индивидом и окружающей средой по значимому для индивида поводу» (Сатроз, Митте, Кегто1ап, е1 а!., 1994, р. 285). При этом отмечается, что можно говорить о 4 источниках значимости воздействия, благодаря чему, собственно, и возникает эмоциональный ответ: 1) отношение воздействия к нашим целям, к тому, что мы хотим; 2) социальные ответы значимых других; 3) гедонистический тон воздействия; 4) воспоминание о чем-то подобном в прошлом. Отсюда в диагностике эмоций приобретают значение позитивно-негативная шкала и уровни возбуждения, а также гедонистический тон. Подобный подход мы встречаем в работах Нико Фрижды, где также эмоции рассматриваются как динамическая интерактивная связь между индивидом и внешним окружением, наиболее очевидно обнаруживаемая в планах и действиях человека (Ггцёа, 1986, 1987). При этом эмоциональные явления рассматриваются как своеобразный комплекс, состоящий из таких компонентов, как «стремление или намерение», «оценка», «готовность к действию», «природа переживания», «когнитивные образы ситуации», «субъективное значение эмоции» и др.

В свою очередь, в «социально-конструктивистской модели» подчеркивается, что мы усваиваем в социальном процессе то значение, которое мы затем придаем нашим переживаниям в определенных контекстах, благодаря развитию познавательных способностей (Заагт, 1999). Это придает эмоциям, по мнению Саарни, весьма индивидуализированный характер. В то же время она использует музыкальную метафору «социальных конструктивистов» Льюиса и Микелсона, где взаимоотношения познавательных и эмоциональных процессов в развитии младенца можно сравнить с музыкальной фугой, в которой изоляция любого элемента приводит к потере им идентичности (там же). В отличие от более унифицированного конструктивистского понимания социокультурного порождения эмоций, Саарни подчеркивает активную, творческую роль индивида в порождении эмоционального переживания и его понимания в контексте собственного опыта и собственных способностей. При этом она рассматривает свою модель как своеобразную интеграцию подхода Лазаруса, «функционалистской модели» и конструктивистских взглядов.

Третья из наиболее «свежих» моделей, претендующих на звание теории, — «коммуникативная теория эмоций» — представляет довольно своеобразное объединение ряда весьма разнородных принципов и идей (Оайеу, ]окп5оп-ЬаМ, 1987, 1996, 1998). Авторы этой модели попытались объединить биологический подход к эмоциям, заложенный в уже упомянутой работе Дарвина, и соответствующую ему теорию базовых эмоций, с когнитивистским подходом Саймона (8Шоп, 1967). Согласно «прерывающей теории» Саймона, потребности человека должны удовлетворяться с помощью двух механизмов — целевого и прерывающего, последний из которых и представляет эмоции. Он включается в случае столкновения с актуальными потребностями и должен отвечать двум требованиям: 1) обеспечение изменения временного характера программы, превращение процесса ее реализации во флуктуирующий процесс; 2) обеспечение прерывания и отбрасываний действующей программы при актуализации потребностей высшего порядка. Порядок у Саймона понимается в духе классического бихевиоризма — для каждого побуждения мотивационный уровень является функцией от времени депривации. Соответственно, у каждой потребности есть свой порог, при достижении которого цель (удовлетворение данной потребности) становится доминирующей и прерывает выполняемую программу. Тем самым эмоции трактуются как неспецифический тормоз, преобразующий или сменяющий действующую программу (51топ, 1967). В свою очередь, идея остановки или прерывания также не является новой — почти за полвека до Саймона об этом же писали Фредерик Бартлетт и Мадисон Бентли (ВагпеН, 1925; Ветку, 1928).

В результате такого объединения Оутли и Джонсон-Лэрд сформулировали представление об эмоции как коммуникации, под которой понимается распределение мозговых сигналов (команд) по различным руслам, отражающим приоритеты целей и предрасполагающим к определенному классу действий (Оапеу, ^кпзоп-ЬаМ, 1998). Так же как и большинство когнитивно ориентированных исследователей, они рассматривают возникновение эмоций в качестве результата осознаваемой или неосознаваемой оценки, в результате которой возникает особый, но простой сигнал (обрабатывающийся с помощью множественного когнитивного процессора) к возникновению базовой эмоции. В то же время этот сигнал феноменологически и переживается как чувство радости, печали, гнева и т.п. Тем самым предполагается зависимость переживания от двух отдельных сигналов: от эмоционального сигнала и сигнала оценки, который его вызвал. Человек может осознавать и то и другое, а может не осознавать оба или один из сигналов.

По мнению авторов, эмоция возникает тогда, когда поступает информация о том, что вероятность достижения цели заметно увеличилась или уменьшилась по сравнению с ожиданиями. В первой версии теории фигурировали пять базовых эмоций: счастье, печаль, гнев, страх и отвращение (Оапеу, ]окп$оп-ЬаМ, 1996) — на одну меньше, чем у Экмана (Ектап, 1989), ибо, по мнению Оутли и Джонсон-Лэрда, удивление (базовая эмоция по Экману) не имеет отношения к достижению целей. Затем их количество сократилось до 4 — выпало отвращение (Оапеу, Лкпхоп-Ьа/га1, 1998). Именно эти эмоции, по мнению авторов, образуют основу настроений и даже типов личности и могут не иметь своих предметов и переживаться беспричинно, как это происходит в эпилептической ауре (идея об отсутствии связи базовых эмоций с каким бы то ни было предметом была первоначально высказана в 1928 году Йоргенсеном).

Кроме этих «безусловных» базовых эмоций, отмечаются еще пять «условных» базовых эмоций, которые хоть и основаны на биологическом субстрате, но обязательно носят предметный характер: привязанность, родительская любовь, сексуальное влечение, отвращение и межличностное отвержение (Оапеу, ]октоп-1аМ, 1998). Основными функциями эмоций авторы считают: а) оценку событий на соответствие целям; б) сигнализацию себе и другим о значимом; в) регуляцию в соответствии с планами и целями; г) организацию познавательных процессов (внимание, память, мышление) и д) доведение проблемы до сознания (Оапеу, ]окп$оп-ЬаМ, 1996).

Как мы видим, «коммуникативная модель» представляет собой достаточно эклектический вариант, объединяющий как идеи Саймона, так и идеи когнитивной теории и изложенной выше теории базовых эмоций.

Так же как и в предшествующей модели, кибернетические схемы и идеи легли в основу и «контрольной» модели эмоций Карвера, Лоренса и Шайера (Сагчег, Ьашепсе, 5ске1ег, 1996). Эти авторы опирались на уже заметную традицию рассматривать эмоции как механизм вполне рационального поведения (СЬге, 1992; ее 8ош>а, 1987; Ргцйа, 1986; Оапеу, 1992; Опопу, С1оге, СоШт, 1988). В результате эти идеи привели их к созданию модели природы эмоций (Сагуег, 5ске1ег, 1990), которую они определили как «самоспасительная модель», потому что, не претендуя на статус истинной, она позволяет понять различные варианты участия эмоций в регуляции поведения.

B основу своей модели авторы кладут понятие цели, считая, что именно целенаправленный характер является краеугольным камнем человеческого поведения. «Цели обеспечивают структуру, которая определяет жизнь людей. Более того, Цели могут быть динамичными — они являются не только конечными пунктами, но и путями согласования» (Сап>ег, е, Зске'шг, 1996, ст. 12). Такое понимание вводит в построение моделей эмоций процесс целеобразования, ранее отсутствовавший в кибернетических моделях эмоций (Бреслав, 1977Й), в отличие от психологических моделей (Психологические механизмы целеобразования, 1977).

Цели могут быть: а) выражены на разных уровнях абстракции — в очень конкретной форме (например, уровень мышечного напряжения) или в очень абстрактной (например, достоинство в поведении человека); б) достаточно узкими и легко достижимыми (включение света), но могут быть весьма развернутыми и достижимыми лишь в течение длительного времени (репутация или материальное благополучие). Главное для авторов данной модели то, что цели есть перевод абстрактных идей и схем в конкретное качество поведения.

В то же время для авторов очевидно, что цели могут организовывать поведение только благодаря наличию контроля в виде обратной связи, понимаемой в духе модели ТОТЕ (Test-Operate – Test-Exit) Миллера, Галантера и Прибрама, где, рассматривая простейший случай выполнения задачи забивания гвоздя, поведение можно описать циклом «проба—операция—проба» с постоянным соотнесением того, что получилось, с тем, что задумывалось. Соответственно, более сложное поведение состоит из множества таких циклов (Миллер, Галантер, Прибрам, 1965).

На основе этой модели авторы описывают свою схему цикла негативной обратной связи (см. рис. 1.8), уменьшающей рассогласование между наличным состоянием и состоянием, намеченным в цели как личный эталон или рекомендуемая ценность.

При обнаружении рассогласования включается «выпускная функция», которая приспосабливает поведение таким образом, чтобы приблизить эмоциональное состояние человека к поведению, выступающему эталоном сравнения, уменьшая тем самым рассогласование. Этот механизм Кар-вер, Лоренс и Шайер считают имплицитным, то есть непрерывно и неосознанно действующим, обеспечивающим процесс сравнения желаемых эмоциональных состояний с возникающими и соответствующей их корректировки.

Рис. 1.8. Цикл негативной обратной связи, обеспечивающий уменьшение рассогласования между намеченным и полученным (Сап/ег, 1-ашепсе, 5с/?е/ег, 1996)

Важным аспектом своей модели авторы считают иерархию в саморегуляции, без учета которой невозможно объяснить сложность и гибкость человеческого поведения. Соответственно, более высокостоящий цикл обратной связи обеспечивает за счет своей «выпускной функции» ценности для цикла подчиненного, нижестоящего. На высшем уровне ценности эквивалентны ценностям «идеального Я», или «идеальных взаимоотношений», или «идеального общества». Они реализуются на следующем, подчиненном уровне принципов, принципов, которым люди следуют в своем поведении, то есть качество самых разных их действий соотносится с этими принципами. Затем следует уровень конкретных программ поведения и т.д. При этом совсем не обязательно в каждый конкретный акт поведения должны быть включены высшие уровни саморегуляции. Зачастую вполне достаточно уровня конкретных программ (бытовые Действия: уборка или приготовление пищи).

Сложность, хорошо понимаемая авторами, заключается в том, что даже на данном уровне регуляции одновременно могут быть актуальны несколько целей, совместимых или взаимно исключающих друг друга по своим ценностям («быть бережливым» вовсе не исключает «быть строгим», но «быть бережливым» — несовместимо с меценатством) (Сагуег, Ьаюгепсе, Вскеьег, 1996). Уменьшать рассогласование по отношению к одной в последнем случае означает увеличение рассогласования по отношению к другой, то есть имеет место внутренний конфликт, который некоторые исследователи считают основным источником неудовлетворенности жизнью (Еттопз, 1986; Уап Ноок, Ш§§ш, 1988).

Соответственно авторы постулируют и циклы позитивной обратной связи, усиливающие рассогласование, когда актуально намеченная ценность обладает нежелательным качеством. При этом задача такого цикла заключается в максимальном дистанцировании «ценности-помехи» от «истинной ценности». Авторы модели приводят в качестве примера подростков, которые стремятся во что бы то ни стало быть непохожими на своих родителей. Можно вспомнить и пример из рассказа Чехова: «Что ты сидишь, надувшись как пузырь?! — говорит дама своей великовозрастной дочери, выведенной в свет. — Улыбнись хоть, а то женихи и близко не подойдут». Впрочем, и здесь мы имеем дело с затянувшимся подростковым самоутверждением, ибо дочке вовсе не хочется делать то, что делает мать.

Житейские представления о том, что позитивные эмоции возникают при достижении желаемых целей, а негативные — при их недостижении, оставляют, по мнению авторов, необъяснимым то, что иногда достижение целей вызывает негативные эмоции, а позитивные эмоции возникают задолго до того, когда можно с уверенностью сказать о достижении цели. Выходя за рамки традиционных представлений, авторы говорят о наличии второго вида обратных связей, надстроенного над первым, но действующего ортогонально иерархической организации регуляции поведения и параллельно с функцией отслеживания. Они говорят о том, что эта система служит функции мета-отслеживания, или отслеживания того, как работает система обратных связей первого типа. Именно с этой системой связаны эмоциональные процессы, зависящие не только от достижения или недостижения целей, но и оттого, происходит ли уменьшение рассогласования и, наконец, соответствует ли процесс достижения имеющимся на этот счет ожиданиям (функция мета-отслеживания). В результате они приходят к следующим вариантам (см. табл. 1.3).

Таблица 1.3. Четыре основных условия соотношения поведения и эмоций (Carver, Lawrence, Scheier, 1996)

Эта модель позволяет нам понять, почему люди, находящиеся гораздо дальше от цели, но обладающие большей скоростью продвижения, скорее будут испытывать позитивные эмоции, чем те, кто находится ближе, но движутся к ней медленней, чем им бы хотелось. При этом авторы замечают, что влияние мета-отслеживания на эмоции будет тем значительней, чем выше уровень регуляции (Сап>ег, Ьашепсе, ЗсЫег, 1996).

При этом их собственный эксперимент, где участникам необходимо было проявить максимум интуиции для принятия большого числа решений типа соответствует ли значение предъявленного иностранного слова (на самом деле — бессмысленного) предъявленному в паре с ним английскому, дал весьма убедительные результаты (Ьамгепсе, Сагмег, г, 1995).

Участники были разделены на пять условий, в зависимости от того, какой уровень правильности угадывания («правильных» угадываний: 9 на серию из 10 попыток, 7, 5, 3 и 1 «правильное») им предъявляли в качестве обратной связи на предварительном этапе. В основном эксперименте, состоящем из 6 серий, количество успешных попыток постепенно конвергировало к уровню 50%. Настроение участников оценивалось по 11-балльной шкале в начале выполнения задания и в конце 6-й серии.

Рис. 1.9. Диаграмма изменения настроения участников 5 экспериментальных условий (описание см. в тексте)

Результаты эксперимента, которые видны на данной диаграмме, полностью подтвердили гипотезу исследователей (изменение настроения участников в первом условии, которые в начале угадывали «правильно» в 9 случаях из 10, представлены крайним справа столбиком, второй столбик справа — начальное условие 7 из 10, третий — 5 из 10, четвертый — 3 из 10, и последний справа или первый слева — изменение настроения у тех, кто в начале имел только 1 успешную попытку из 10). Наибольший подъем настроения, как мы видим, произошел у начальных неудачников, а самое значительное падение настроения — у наибольших «везунчиков» (Ьашепсе, Сагуег, 5сИе1ег, 1995).