IV механизм продразверстки

Продовольственная разверстка, введенная в январе 1919 г. в общегосударственном масштабе, становилась важнейшим элементом политики «военного коммунизма». Она установила единый порядок в заготовительной работе, вводила более жесткую систему для выкачивания из деревни хлеба и других продуктов, определяла точные сроки поставок и резко повышала ответственность сельского общества перед государством. Народный комиссар по продовольствию Цюрупа в одном из циркуляров разъяснял: «Крестьяне должны выполнять разверстку, ибо она есть возложенное на них государственное обязательство, а не их добрая воля»¹. Заготовка продуктов на основе купли-продажи или так называемого самотека отменялась. Сво­бодная продажа хлеба объявлялась преступлением.

Продразверстка предусматривала заготовку в

1919 г. 260 млн. пудов хлеба и зернофуража. Это количество развёрстывалось (с учетом посевных площадей и урожайно­сти) по губерниям, уездам, волостям, селениям, а затем и по отдельным дворам. Существенные коррективы в декрет о продразверстке внес еще один документ СНК от 21 января 1919 г. «О заготовке продовольственных продуктов». Он фактически расширял перечень продуктов, подлежащих отчуждению. Помимо хлеба во всех видах, крупы и зернофуража, государством монополизировались также сахар и изделия из него, чай, соль, мясо, морская рыба, конопляное, подсолнечное и льняное масло, картофель и животные жиры. Эти продукты разрешалось теперь заготавливать и перевозить исключительно государственным продовольственным органам². Продовольственную развер­стку должен был осуществлять единый государственный

60

продаппарат, независимый от местных органов власти и подчиненный непосредственно Наркомпроду.

Начавшаяся на местах в январе—феврале 1919 г. работа по реализации декрета о продразверстке встретила, прежде всего, большие технические трудности. Многие уездные продкомы, как оказалось, фактическими сведениями о нали­чии в волостях и селах хлеба не располагали. В некоторых волпродкомах, например, Рязанской губернии, судя по отчетам, какая-либо документация по продовольственным заготовкам отсутствовала, все делалось «на память»³. А в Вятской губернии, по сообщению уполномоченного, учет хлеба ранее проводился «наглядно — приблизительно в пользу хозяина хлеба»⁴.

Отсутствие данных о количестве хлеба в большинстве уездов заставило в феврале 1919 г. формировать специаль­ные комиссии по переучету наличного урожая 1918 г. не­посредственно в крестьянских дворах. Началась полоса обысков. Выявленный хлеб фиксировался. Каждому домохо­зяину, как это было в Тамбовской и Рязанской губерниях, определялась норма наряда, назначались сроки вывоза хлеба и отбирались у крестьян подписки о своевременном выполнении задания. Нечто подобное практиковалось и в других губерниях.

Крестьянство, возмущенное обысками и угрозами, раздра­женное вторжением в их хозяйство различных учетчиков и ревизоров, ответило яростным сопротивлением. Тогда в ход были пущены реквизиционные отряды, применено насилие, что в свою очередь вызвало новую волну восстаний. В политуправление Реввоенсовета телеграммой от 19 марта 1919 г. сообщалось: «Курской губернии Суджанском, Корочанском, Обоянском уездах наблюдается недовольство населения почве государственной разверстки продоволь­ствия... селе Черняки Путивльского уезда появились банды, разбрасывающие контрреволюционную литературу... Дорогожанской волости Грайворонского уезда произошло восстание среди населения почве государственной разверстки, подстре­катели — приверженцы белогвардейцев, среднего класса и кулачества». В Тульской губернии в селе Осиновый Куст крестьяне, возмущенные произволом властей, на сходе приняли решение «не допускать реквизиций» и подняли восстание⁶. Орловский губкомпартии докладывал в ЦК

61

РКП(б): «Конец марта и первая половина апреля прошли под полосой кулацких восстаний, охвативших в той или иной степени все почти уезды (за исключением Карачеевского и Мценского)»⁷.

Выступления крестьян часто сопровождались зверскими расправами с представителями власти. В Варнавинском и Ветлужском уездах Костромской губернии при переучете хлеба и попытках его изъятия был истреблен целиком продотряд из 24 человек⁸. В марте 1919 г. в селе Чаган Астраханской губернии восставшие разогнали Совет, аресто­вали коммунистов, часть расстреляли и трупы побросали под лед⁹. Тогда же в марте стало разрастаться восстание на средней Волге, получившее название «чапанная война». Взялись за оружие крестьяне трех волостей Елецкого уезда Орловской губернии и перебили несколько продработников и местных коммунистов. Восстание перекинулось в соседний Ефремовский уезд Тульской губернии. Здесь деревенские сходы поддержали елецких мужиков и потребовали убрать реквизиционные отряды, отменить запрет на свободную торговлю, ликвидировать разверстку. Лозунг восставших — ♦ За советскую власть против коммунистов-грабителей»¹⁰.

Конечно, в этих выступлениях крестьян не последнюю роль играли наиболее имущие слои деревни, на которых в первую очередь обрушивались удары реквизиционных отрядов. Однако документы свидетельствуют, что произвол властей и пришлых, и местных не обходил почти никого. Уполномоченный Совета Обороны по чрезвычайной ревизии продовольственных отделов Рязанской, Тульской и Тамбов­ской губерний докладывал в центр в апреле 1919 года о положении в Козловском уезде: «Из имеющихся в отделе управления сведений от граждан почти всех волостей выясняется, что лица, входящие и входившие в состав местных советов и местных ячеек, относились к имуществу граждан как к имуществу завоеванных врагов, отбирая все без всяких оснований и без выдачи квитанций все нужное и ненужное, собирая штрафы без оснований и не выдавая расписок». Уполномоченный подчеркивает, что это касается «в огромной своей части середняков». «Местные власти,— продолжает он, — сельские чины ячеек, комиссары по борьбе с контрреволюцией брали взятки, пили самогон, допускали

62

игру в карты, реквизировали для себя... бесчинства реквиз-отряда, реквизирующего припасы и делящего их между собой, — вот в настоящее время положение на местах в деревне»¹¹. А один из жителей Борисоглебска, информи­руя исполком об обстановке в деревне и подчеркивая, что «крестьяне сейчас недовольны властью совершенно все», с ехидцей спрашивал: «Власть ругает кулаков, но странно, почему же недовольны бедные крестьяне?»¹².

Крестьянство все отчетливее сознавало, что большевики, так много обещавшие накануне и после октябрьского переворота 1917 г., фактически смотрят на деревню как на враждебный стан, используя ее главным образом для выкачки продовольствия и других ресурсов. Много­численные заверения об укреплении союза с середняком оставались пустой партийной риторикой. Председатель Новосильского уездкома РКП(б) в докладной записке в Тульский губком рассуждает и советует: «Мы видим, что среднее крестьянство, разве лишь, в полуоборот поверну­лось к нам... зажиточные крестьяне продолжают эксплуати­ровать город. Посмотрите, как тупо и враждебно слушают они наши речи о страданиях пролетариата и деревенской бедноты... мы чувствуем, что с ними долго и упорно надо воевать и никаких «передышек» не давать». А председатель Яранского укома партии в отчете от 19 марта 1919 г. сурово констатировал: «У нас еще не кончен деревенский Октябрь»¹³.

Как видно, стиль работы в деревне не менялся. В основе оставались разжигание вражды и насилие. Не случайно во время наступления Колчака на Восточном фронте даже в удаленном от линии фронта Липецком уезде «ждали прихода Колчака, придет, мол, посмотрим, может, будет лучше, а будет хуже, тогда прогоним». А в Каменской волости Тульской губернии во время волостного съезда

Советов слышались выкрики: «Долой советскую власть. Да здравствует Колчак!»¹⁴. Крайнее недовольство и даже враждебность крестьян к существующему режиму отмечает и городской обыватель из Борисоглебска в письме от 2 мая 1919 г. Тамбовскому губисполкому: «Революция тянется почти 2 года ( я говорю про Октябрьскую), и что же? — спрашивает он. — Порядок нисколько не улучшается, идет

63

одна бестолковщина, надоело слушать и смотреть на все... Я хотя беспартийный, но мне жаль, если гибнет революция, если свалят власть Советов. Но в то же время я боюсь, что и Советская власть будет мучить народ десятки лет, народ устал и не хочет войны, которая если будет продолжаться, то только по вине коммуны. Прислушайтесь к народному голосу, и Вы услышите не голос, а стон. Кроме этого, Вы узнаете большую угрозу от этого народа, который вот-вот сорвется и побьет Вас».¹⁵

Невыносимость крестьянской жизни начинают сознавать некоторые партийные функционеры. Уполномоченный ЦК РКП(б) и ВЦИК по Воронежской губернии К. С. Еремеев в докладе в центр писал 28 мая 1919 года: «Объехал два худших уезда: Землянский и Нижнедевицкий, где были восстания в марте—апреле. Определенно выяснил, что восстания были плодом отсутствия партийной работы и злоупотреблений отдельных советских работников, осо­бенно продагентов»¹⁶. «Настроение крестьян неважное в большинстве случаев по отношению к Советской власти, особенно к партии коммунистов — враждебное», — сообщает в докладе уполномоченный по Тамбовскому уезду И. Гаври-лов. Он советует «дать возможность крестьянам продолжать пользоваться землей, если это возможно хотя бы так... как пользовались раньше у помещика, беря в аренду, если не для обработки, то по крайней мере для пастбища скота. А сейчас есть случаи, где и это не позволяется крестьянам». И уполномоченный делает вывод: «Выходит, что им сейчас хуже, чем когда был на этом месте помещик»¹⁷.

Первая разверсточная кампания, как видно из приве­денных документов, наткнулась на серьезное сопротивление деревни. Удалось заготовить всего 107 922 тыс. пудов хлеба, крупы и зернового фуража, что составляло лишь 41,5% от плана разверстки и покрывало только половину потребно­стей армии и городов, причем по самой низкой норме. Вторую половину продовольствия горожане вынуждены были добывать «мешочничеством» или на «черном» рынке. Однако менять продовольственную политику, формы и мето­ды заготовки путем разверстки власти не собирались.

Разрабатывая операцию по отчуждению хлеба из урожая 1919 года, центральные органы власти внесли лишь некоторые коррективы с учетом опыта зимне-весенней

.64

заготовительной работы. В частности, была увеличена численность Продармии до 45 тыс. человек, ужесточены требования к местным совдепам, которым предписывалось оказывать всяческое содействие и помощь реквизиционным отрядам. В одном из циркуляров Тамбовского губисполкома разъяснялось: «Всякое должностное лицо, бездействием своим тормозящее дело реквизиции, будет рассматриваться как противник Советской власти, будет предан суду революционного трибунала»¹⁸.

Подготовка к разверсточной кампании 1919 — 1920 годов велась более тщательно. Тем более, что хлеба по разверстке требовалось теперь собрать 319 415 тыс. пудов, втрое больше, чём в предшествовавший операционный год. Кроме того, разверстка распространялась на картофель и грубый фураж.

Совершенствовался и механизм продразверстки. Особое внимание обращалось на тщательный учет засеянных площадей, урожайность по регионам и отдельным селениям, выявление излишков продуктов по сельским обществам. В работу по учету и контролю в помощь продаппарату привлекались и чекисты. В июле 1919 г. во все губисполкомы и губпродкомы была отправлена телеграмма за подписью народного комиссара по продовольствию А. Д. Цюрупы и наркома внутренних дел Ф. Э. Дзержинского. Она обязывала местные власти не позже чем в двухнедельный срок дать сведения по каждому селу, каждой деревне, каждому хутору, каждому советскому хозяйству в отдельно­сти о площадях посевов яровых, озимых, зерновых, масличных, картофеля, посевов трав и площади есте­ственных сенокосов; о количестве скота; о количестве населения с указанием отдельно как занимающихся про­изводством хлеба, так и не занимающихся этим¹⁹.

В соответствии с указанием, на местах создавались специальные комиссии из представителей Советов, сельских граждан, уполномрченных партийных и продовольственных органов. Комиссии уточняли площади посевов и проводили пробные обмолоты в каждой волости, а иногда, с целью перепроверки, по несколько обмолотов выборочно на различных участках посевов волостей и даже отдельных селений. Результаты контрольных обмолотов оформлялись особыми актами, на основании которых и определялась средняя урожайность той или иной местности. Примерно

65

такой же принцип положен в основу определения урожайно­сти картофеля — по грядкам в пересчете на десятину²⁰.

Данные об урожайности, размерах посевов и численности населения ложились в основу разверстки по губерниям, волостям и селам.

Крестьяне шли, конечно, на всевозможные уловки и ухищрения, стремясь дать заниженные сведения об урожай­ности, как это было, к примеру, в Тульской губернии: околачивали снопы перед молотьбой, меняли режим работы молотилок, чтобы часть зерна шла в мякину, сметали зерно с тока и т. п. Они старались также утаить или приуменьшить истинные размеры своих посевов²¹. Продкомиссар по Симбир­ской губернии П. К. Каганович свидетельствовал: «Кресть­янство сумело не только скрыть истинные цифры средней урожайности по пробному обмолоту, но даже и количество земли в натуре оказывалось большим по сравнению с данными земельных отделов... При пробных обмолотах крестьянами применялись всевозможные действия для сокрытия истинного количества обмолота; так, например, сокрытие лучших полей, околачивание снопов во время перевозки с полей на гумно; обмолот сильными ударами, от которого зерно разлетается с ладони, простая кража зерна в карман и т. п. Если к этому добавить, что крестьяне Сингелеевского уезда обмолачивали солому, оставшуюся после пробного обмолота, и намолачивали еще до 7 пудов, то станет ясно, почему средний урожай с десятины колебался от 12 до 40 пудов»²².

Преодолевая всевозможные уловки и хитрости крестьян по сокрытию посевов и урожая, продорганы, опираясь на опыт первой разверсточной кампании, готовились к заготовитель­ным работам из урожая 1919 г. более тщательно. Центр требовал повысить эффективность работы продкомиссаров, отстранять малопригодных и привлекать более твердых людей, внедрять в сознание крестьян, что сдача хлеба не их добрая воля, а обязанность перед государством. Уполномо­ченный Наркомпрода П. К. Каганович, выступая на собрании коммунистов в Симбирске 29 июля 1919 г., настоял на принятии следующей резолюции: «Поставить продоволь­ственную работу в расчете не на добровольную, а принуди­тельную ссыпку»²³.-

66

Для продотрядов, направляющихся к местам заготовитель­ных операций, вырабатывались обстоятельные инструкции, в которых детально расписывался порядок действий этих подразделений. Вот одна из инструкций, предназначенная для реквизиционных отрядов в Башкирии: «Прибыв в селе­ние, — говорилось в ней, — отряд созывает сход, на котором политический комиссар отряда или политком объявляет падающую на данное село разверстку, во вступительной речи объясняет населению все значение хлебной монополии, всю государственную важность значения ссыпки хлебов и необходимость ссыпки, указывая особенно, что только сдавшие свои излишки получают товары. В случае согласия со стороны населения к сдаче хлеба отряд договаривается о сроке сдачи, давая при этом не более 10 дней, имея в виду обмолот хлеба, при получении согласия со стороны населе­ния к сдаче хлеба и не оставляя отряд в бездействии комиссар отряда выделяет часть отряда со своим помощни­ком в соседнее селение, где производят ту же операцию, т. е. созывают сход. Назначая срок, комиссар отряда внимательно следит за выполнением населением договора, в случае умышленного нежелания или явного затягивания, если население не приступает к сдаче хлеба, комиссар отряда созывает вторично сельский сход, на котором вторично объясняет необходимость сдачи хлеба и дает срок одни сутки, в течение которых население должно приступить к вывозу хлеба. По истечении этого срока комиссар отряда, убе­дившись в нежелании населения к сдаче хлеба, созывает сельский сход уже в третий раз, на котором объявляет населению его нежелание к сдаче хлеба и последствия, которые вытекают из этого нежелания, и приступает к решительным мерам, а именно: выбирает несколько домохозяев, особенно упорствующих, состоящих из зажи­точных кулаков, производит тщательный обыск во всем хозяйстве и конфискует до последнего зерна. К последней мере, т. е. к решительным мерам, следует прибегать лишь тогда, когда комиссар отряда убедился, что средства к мирному изъятию исчерпаны»²⁴.

Одновременно получали указания и органы местной власти о взаимодействии с продотрядами при взыскании разверстки. «По получении поволостной разверстки, — говорилось в инструкции местным советам Симбирской

67

губернии, — волостной исполком обязывается немедленно вызвать комиссаров отрядов, работающих в данной волости, и совместно с ними провести поселенную разверстку, каковая должна быть окончена в 48 часов. При отсутствии отрядов разверстывают самостоятельно.

Поселенная разверстка вручается комиссарам отрядов, которые совместно с членами волсовета разъезжаются по селениям. По прибытии в селение немедленно созывают заседание сельского Совета, обязательно в полном составе, и сейчас же приступают к подворной разверстке.

Подворная разверстка должна быть произведена в 24 часа без права членов Совета покидать заседание до окончания разверстки»²⁵. Нечто подобное практиковалось и в других губерниях.

Приведенные документы говорят о появлении новых методов и приемов в осуществлении продразверстки. В 1918 году продотряд, явившись в деревню, чаще всего действовал, не считаясь с деревенским миром, а сразу же приступал к обыскам во дворах отдельных домохозяев и имел дело только с комбедом. В разверсточной кампании лета и осени 1919 г. власти стремились привлечь к этой процедуре все деревенское общество, по возможности избегая эксцессов.

Наиболее трудным было распределение разверсточного наряда по крестьянским дворам. Сельские Советы, получив разверстку, должны были на сельских сходах определить и довести до каждого домохозяина объем причитающейся с него продукции, руководствуясь «революционным право­сознанием»²⁶. Иными словами, при определении разверстки на тот или иной двор сельский Совет должен был не просто учитывать размер посевов и наличие едоков в хозяйстве, а обращать главное внимание на степень зажиточности, экономической мощности крестьянского двора, чтобы развер­стка прежде всего охватывала имущие слои деревни. Хлеб в первую очередь брали у зажиточных крестьян. Если разверстка не покрывалась, то в нее включались хозяйства среднего достатка. Если и этого оказывалось недостаточно для выполнения задания, брали и у бедняков. При определении разверстки учитывались и другие факторы. В одних семьях (при равном количестве едоков) было больше

68

детей и стариков, в других — помимо земледелия занима­лись подсобными промыслами (плотничали, шорничали и т. п.), в третьих — «увлекались» самогоноварением, торговлей ненормированными, а порой и нормированными продуктами. Принимались так же во внимание призванные в Красную Армию.

На деревенских сходах, очень часто бурных и продолжи­тельных, после «споров до хрипоты», как вспоминает продработник из Воронежской губернии В. И. Потапов, крестьяне, после уточнений и корректировок, разверстывали задание по дворам — т. е. всем миром решали этот непростой вопрос²⁷. Нередко при разверстании по дворам дело доходило до потасовок между односельчанами. Известный исследователь деревни тех лет А. М. Большаков так описывает проведение сходов в Горицкой волости Тверской губернии: «В селениях сход домохозяев определял, кому из домохозяев и сколько надо было платить. Так как все были связаны общей ответственностью, круговой порукой, и ника­кие скидки с определенного в разверстку не полагались, то сходы были чрезвычайно шумливы, иногда даже кончались дракой; всякому хотелось заплатить возможно меньше, но тогда сосед должен был платить больше. Учитывали друг друга до тонкости»²⁸.

После разверстания, подкрепленного авторитетом всего сельского общества, каждому домохозяину, как это было в Рязанской, Тамбовской губерниях определялись сроки вывоза положенной нормы продовольствия. В Новохопер­ском уезде Воронежской губернии крестьяне получали письменные извещения, имевшие следующую форму:

«Гражданин............села.......................!

В трехдневный срок доставьте на ссыпной пункт при Новогольском кредитном товариществе излишки хлеба с вашего хозяйства, ржи.., пшеницы.., овса..., подсолну­ха...,» и т. д.

Извещение заканчивалось предупреждением: «В про­тивном случае хлеб будет реквизирован принудительно, спрятанный хлеб будет конфискован, а скрывший его будет оштрафован в размере в десять раз превышающем стоимость скрытого хлеба».²⁹

Понятно, что в каждом регионе были свои особенности в методах отчуждения продовольствия: от стимулирования

69

добровольных поставок до применения силы. По замеча­нию С. М. Дубровского, «принуждение частенько обгоняло убеждение»³⁰. В некоторых деревнях достаточно было появления реквизиционного отряда или простого его пе­редвижения по волости для успешной ссыпки хлеба. В других — приходилось выставлять вооруженные заставы и ночные дозоры на околицах, дорогах, чтобы хлеб не уплыл насторону. По свидетельству командира продовольственной роты П. И. Сараева, изымавшего хлеб в Корсунском уезде Симбирской губернии, в «трудных» деревнях прибегали к своеобразной блокаде. «Распоряжаюсь, — делился он опытом, — в деревню впускать всех, из деревни без моего распоряжения никого не выпускать. Продрота дежурит по 4 часа в две смены. Некоторые члены сельсовета упорно заявляют, что излишков хлеба нет. На вторые сутки получаем «подсказку» на 4—5 хозяйств. Берем представите­лей сельсовета и в двух хозяйствах находим по 100 — 150 пудов хлеба, зарытого в землю. Хлеб и скот в этих хозяйствах конфискуем, оставив лишь детям, по пуду в месяц. Хозяев арестовываем и направляем на добычу сланца. В других двух хозяйствах, в которых хлеб не был зарыт, оставляем по норме на людей и скот, а излишки изымаем как добровольную сдачу, т.е . с оплатой, выдаем соль и мануфактуру»³¹. А вообще в Симбирской губернии, как сообщалось в Наркомпрод, «без „оружия заготовка хлеба совершенно невозможна»³².

Иногда члены реквизиционных отрядов, стремясь выбить хлеб во что бы то ни стало, опускались до прямого шантажа или балаганных приемов. По рассказу комиссара продотря­да И. Т. Пошлина, отчуждавшего продовольствие в Аткар-ском уезде Саратовской губернии) его бойцы, пользуясь техническим невежеством крестьян, демонстрировали им подзорную трубу и убеждали их?что это аппарат «чудесный» и может безошибочно определить где спрятан хлеб. По его словам, крестьяне верили. В результате, «в селе Белое Озеро сверх разверстки было собрано более 500 пудов хлеба»³³. В другом продотряде комиссар «додумался» использовать духовой оркестр: сдал крестьянин хлеб — ему исполняют «Интернационал», кто саботирует — похоронный марш.

Но находились продотряды, которые просто бесчинствова­ли. Факты беззакония признавались и официальной прессой.

70

Газета Сергиево-Посадского совета Московской губернии «Трудовая неделя» с возмущением сообщала: «К безоружно­му, голодному крестьянину врываются десятки чрезвычайни-ков и без права, без чести и справедливости учиняют грабежи, деля в худшем случае награбленное между собой, а в лучшем — свозя его к себе для сохранности»³⁴.

Конечно, власти боролись с фактами явного беззакония: некоторые отряды отзывались и расформировывались, виновные предавались суду ревтрибунала³⁵. Вот одно из писем Ленина в адрес Бакурской волостной организации РКП(б) Сердобского уезда Саратовской губернии:

«Дорогие товарищи!

Секретарь Вашей организации тов. Турунен передал мне в письменном виде, что Вы по просьбе крестьян постановили через него довести до моего сведения о контрреволюционных действиях в Вашей волости некоторых продработников, которые творят издевательства над неимущими, грабят в личную пользу, поощряют выкуривание самогона, пьян­ствуют, насилуют женщин, провоцируют Советскую власть и т. п. Вы просите отсюда из Москвы ликвидировать эти контрреволюционные действия. Но бороться всеми своими силами на местах с контрреволюцией, это — одна из самых главнейших задач местных партийных организаций, в том числе и Ваша. Ваш долг и обязанность добиться путем сношений с уездпарткомом, а если это не поможет, с губпарткомом ареста и предания Ревтрибуналу таких контрреволюционеров и мерзавцев, о которых Вы сообщае­те»³⁶. Копия письма была направлена Саратовскому губпарткому и губисполкому.

Тем не менее надо заметить, что летом и осенью 1919 г. реализация разверстки шла в целом успешнее. Деревня, несмотря на серьезные колебания, а иногда и сопротивление, спокойнее реагировала на требования власти. Многое зависело и от того, насколько умело и тактично по отношению к крестьянам вели себя многочисленные комиссары и уполномоченные. Если к кре­стьянину проявляли внимание, уважение, если он видел, что продработники действуют бескорыстно и только в интересах государства, «то, как бы ни были мы суровы и беспощадны, осуществляя хлебную разверстку, — разъяснял продра-ботникам А. Г. Шлихтер, — крестьянин будет видеть, что

71

такое поведение вызывается выполнением служебного долга, а не злой волей продагентов Советской власти, и в конце концов научится подчиняться принудительной разверстке»³⁷.

И это подтверждала практика. Уполномоченный Москов­ского продотдела М. Н. Петров, командированный Наркомпродом в Казанскую губернию для реализации хлебного наряда рабочим голодающей столицы, проехал по селам и деревням губернии более 700 верст. Он не только выступал на десятках собраний и митингов; но вел долгие беседы с крестьянами, отвечал на многочисленные вопросы и видел, как настороженность и отчуждение сельских жителей сменялось сочувствием и пониманием. «Если на ночь приходилось останавливаться в деревне, — писал в отчете М. Н. Петров, — то всю ночь до рассвета изба была полна народу. Приходили в избу поговорить с «московским гостем», как выражались крестьяне, и бедняк-крестьянин, и середняк, а иногда и кулак. Одни, наговорившись по душам, уходили, а на смену им приходили другие». После таких живых бесед и встреч росло понимание крестьян, и они в большинстве случаев изъявляли готовность помочь голодающим рабочим северных губерний. «По утрам, выезжая из деревни после ночевки, — отмечал М. Н. Петров, — я всегда видел результат моих простых выступлений и бесед с крестьянами. По дороге я обгонял несколько десятков подвод с рожью... спрашивал во сколько раз больше сегодняшний подвоз предыдущих и получал ответ, что в 6 — 8 раз. Все как один крестьяне говорили мне в догонку: «Передайте, товарищ, Москве, чтобы она нас не забывала и присылала бы к нам своих товарищей, а мы дадим хлеба»³⁸.

В разверсточную кампанию из урожая 1919 г. все более активнее внедрялся в практику новый фактор при заготови­тельных операциях — коллективная ответственность сель­ского общества за выполнение разверсточного наряда. Принцип коллективной ответственности — существенный элемент разверстки — определялся следующей формулой: имеешь излишки — сдай их государству. Не имеешь — содействуй сдаче излишков зажиточными домохозяевами, другими односельчанами. В противном случае не получишь и того минимума промтоваров, который предусматривался за

72

сданное продовольствие. Только выполнение всем деревен­ским обществом положенной части разверстки открывало перед ним возможность получить хотя бы минимум товаров по твердым ценам. Причем, распределяться товары должны были по душам, без учета сданного отдельными дворами зерна. Внедрению этого нового элемента разверстки способ­ствовал и декрет от 5 августа 1919 г. «О товарообмене и обязательной сдаче населением продуктов сельского хозяйства и промыслов». По декрету обмен промтоваров на хлеб предусматривался строго коллективным.'⁹ В ин­струкции Мосгубпродкома, подготовленной на основе декре­та, этот принцип подчеркивался особо: «Прием и сдача товаров происходит исключительно коллективами, т. е. отдельными обществами или районами. Не допускается единоличный обмен во избежание обогащения кулаков и спекулянтов. Лица, не имеющие излишков, не лишаются права на получение причитающихся продуктов». Разъясня­лось также, что промышленные товары выдаются при условии выполнения разверстки сельским обществом не менее, чем на 70%⁴⁰.

В 1919 г. Наркомпрод направил в деревню для обмена на хлеб мануфактуру, изделия из железа, соль, чай, сахар и др. товары на 5 млрд. руб. За подписью А. Д. Цюрупы 24 октября 1919 г. губисполкомы получили специальное предписание относиться «с полным вниманием к тем селам, которые выполняют разверстку полностью»; организовать им в первую очередь отпуск товаров, не предъявлять никаких дополнительных требований, освободить от всяких осмотров и обысков, не посылать туда продотряды⁴¹.

Понятно, что эквивалентного обмена продуктов сельского хозяйства на промышленные товары не предполагалось. В циркулярном письме Наркомпрода от 18 августа 1919 г. разъяснялось, что ввиду ограниченности товарных запасов «губпродкомы должны учитывать возможность оплаты продовольственных продуктов лишь в минимальной части товарами от 10 до 30%. В губерниях, богатых хлебом, следует избегать каких-либо обещаний товаров при сдаче картофеля или сена». В письме в категорической форме подчеркивалась обязательность коллективного обмена⁴².

Как это осуществлялось на практике? Уполномоченный ВЦИК А. П. Галактионов в ноябре 1919 г. докладывал

73

ЦК РКП(б) и в Наркомпрод, что коллективный товарообмен в Самарской губернии происходит следующим образом: за хлеб, мясо, яйца, масло, молочные продукты крестьяне получают 25% товара, за фураж — 15%. За все остальные продукты — 10% товара. В Орловской губернии оплата хлеба промышленными товарами была еще ниже⁴³. В 1919 г. государство дало крестьянам минимальное количество товаров, составлявших не более 25% стоимости хлеба.

Распределение товаров в качестве поощрительной меры преследовало и классовые цели: оказание помощи деревен­ской бедноте, семьям красноармейцев, неимущим. В много­численных постановлениях партийных и советских органов этот принцип подчеркивался постоянно. Например, в Шу-лецкой волости Ярославской губернии анкетное обследование 1919 г. показало, что беспосевные хозяйства и хозяйства, имевшие незначительный посев, не поставившие по развер­стке и пуда хлеба из-за отсутствия излишков, получили от говударства на каждую душу такое же количество ткани и соли, какое получили зажиточные дворы, отдавшие по разверстке по 50 и более пудов хлеба⁴⁴. При этом вся тяжесть разверстки падала на экономически мощные хозяйства.

Центральные и местные органы власти всемерно поощряли сельские общества, досрочно выполнившие разверстку, публиковали об этом материалы в прессе, приводили в пример на съездах, конференциях, собраниях, выделяли им большее количество товаров. Например, Нарком продоволь­ствия телеграфировал местному уполномоченному: «По­ставьте Тетюнинскую волость за полное и аккуратное выполнение хлебной разверстки в лучшее положение, выдайте двойное количество имеющихся товаров и освободи­те ее от натуральной платы за помол»⁴⁵. В связи с досрочным выполнением разверстки в ноябре 1919 г. Сумароковской волостью, президиум Пензенского губпродкома постановил выдать сдавшим «двойную норму товаров, опубликовать в Бюллетене губпродкома и довести об этом до сведения Наркомпрод а»⁴⁶. Поощрены были за досрочное выполнение разверстки крестьяне деревень Грачи, Бобринка, Покровское, Новоузенского уезда Саратовской губернии⁴^ пять волостей Вятской⁴⁸. В Костромском уезде крестьяне досрочно сдали хлебный наряд, а также выполнили разверстку на фураж,

74

скот, картофель и прочие продукты. Губпродком объявил 3 января 1920 г. этот уезд свободным от 4-фунтового обложения на мельницах и приказал выдать товары деревенским обществам уезда «на льготных условиях, согласно телеграммы товарища Ленина и Цюрупы»⁴'¹. По­добные факты были не единичны.

На более успешном ходе хлебозаготовок из урожая 1919 г. сказывались в известной мере и решения VIII съезда РКП(б) о более внимательном отношении к средним крестьянам. Решительнее стали пресекаться центральными властями злоупотребления местных продработников и различных комиссаров. «Всякие произвольные реквизиции, — подчеркивалось в решении съезда, — т. е. не опирающие­ся на точность указания центральной власти, должны беспощадно преследоваться»⁵⁰. Реквизиционные отряды действовали более осмотрительно. Иногда «одно присутствие вооруженных людей на сельских сходах, — отмечал особоуполномоченный Наркомпрода, — заставляло кулаков, задававших обычно тон, молчать или вовсе не являться на сходы, тогда в ответ на выступления рабочих слышался голос трудового крестьянства: «Оно, конечно...», «Мы понимаем», «Не с голоду же помирать», «Чать, тоже люди», «Как видно, выходит надо дать»⁵¹.

Вполне естественно, что деревня еще располагала опреде­ленными ресурсами. Даже усиление продовольственного режима с введением разверстки на хлеб и фураж в 1919 г. первоначально не было сверхобременительным. Государственная монополия пока не распространялась на другие сельхозпродукты, и крестьянин мог довольно сво­бодно ими маневрировать, продавая часть на рынке или увеличивая их потребление. Проявляя недовольство, бойко­тируя наиболее одиозные требования властей, деревенский житель, тем не менее, где под нажимом, где под влиянием коммунистической пропаганды, пугавшей приходом белых, смирялся с принудительным изъятием хлеба и, судя по статистическим данным, не ослаблял еще хозяйственной энергии и почти не сокращал посевов за исключением регионов, где происходили боевые действия⁵².

Впрочем, и власти умело маневрировали. В самый разгар сражений на Восточном и Южном фронтах в 1919 г. они пошли на некоторые послабления деревне: объявили союз

75

с середняком, дали льготы семьям красноармейцев, пристру­нили местных работников за произвол. Ленин даже бросил фразу: «Не сметь командовать середняком», а Всероссийский староста Калинин, проезжая через Тулу, на встречах с продкомиссарами советовал «поослабить вожжи»⁵³. Это вносило некоторое успокоение.

Следует заметить, что крестьянство летом и осенью 1919 г. довольно чутко реагировало на вести с фронтов гражданской войны. Настороженно, а то и враждебно относясь к большевикам, деревня вместе с тем, не хотела и возвращения помещиков. Понятно, приближение фронта воспринималось различными социальными группами кресть­ян по-разному. Зажиточные готовили торжественную встре­чу белым. Часть середняков, недовольная запрещением свободной торговли хлебом, тоже ожидала их, если фронт подходил впервые. «Крестьянство больше настроено выжи­дательно», — сообщалось в июне 1919 г. в политотдел 2-ой армии; в Пензенской губернии — «доброжелательно и ней­трально-вопросительно»; в отдельных волостях Тамбовской губернии —«пассивно-отрицательно»⁵⁴. Там, где деревня или волость уже переходили из рук в руки и население на практике испытало белогвардейскую власть, настроение крестьянства было уже иным. Из Рязанской губернии сообщали, что после набега Мамонтова отношение крестьян к Советской власти стало «гораздо лучше, чем ранее, нашептывание отдельных кулацких элементов не достигает цели». «Среди населения прифронтовых волостей, — докладывалось в ЦК РКП(б) телеграммой с Северного фронта, — перевыборы Советов, проходят коммунисты, сочувствующие, агитация кулаков успехом не пользуется»⁵⁵. Особенно заметна была смена настроений на территориях, где уже побывали белые армии. В Фатежском уезде Курской губернии, когда белоказаки захватили имение князя Мещер­ского, управляющий собрал крестьян и заявил: «За разграбленное имение, кое я оцениваю в 50 млн. рублей, вы будете теперь обрабатывать землю имения в течение 15 лет». Неповинующихся отправлял на конюшню под казацкие розги. «Поэтому при обратном приходе нашей Красной Армии, — пишет инструктор ЦК РКП(б), побывавший на месте, — мальчишки встречали ее за деревней с гиком и пляской «наши красные идут». А крестьяне не знали,

76

в какой угол посадить, и были верными и преданными разведчиками наших частей. Крестьяне готовы со всех ног выполнить те или иные распоряжения властей и даже дачу немедленно лошадей»⁵⁶. Уполномоченный ВЦИК по реализа­ции урожая в Самарской губернии А. П. Галактионов докладывал в ноябре 1919 г. в Москву: «В тех районах, где крестьянство не видало нашествия белогвардейщины, не испытало реквизиций хлеба, скота, подвод и сохранило в более крепком виде свое хозяйство, оно относится более сдержанно ко всем мероприятиям Советской власти в продо­вольственном отношении... Другое дело — крестьяне, испытавшие на своей шее все прелести белогвардейщины, они сочувственно относятся к своей защитнице — Советской власти, они на разбитой, скрепящей тележонке, на измо­ренной лошаденке везут свои скудные излишки, может быть, и скрепя сердце, но с полным сознанием, что если они не накормят красного воина, то снова вернутся к ним кулак и помещик и отберут у них и хлеб и землю»⁵⁷.

Эту смену политического настроения крестьян имел возможность лично наблюдать в прифронтовой поло­се М. И. Калинин. В октябре 1919 г. агитпоезд «Октябрьская революция» прибыл в Ямбург, только что освобожденный от войск Юденича. Бои шли в 12 — 15 верстах от города в сторону Нарвы. На митинг собралось много крестьян, приехавших за 30 — 40 верст. Как отмечал М. И. Калинин, крестьяне этого уезда были сравнительно зажиточные и ранее довольно оппозиционно настроенные против Совет­ской власти. Теперь они выслушивали речи ораторов с огромным интересом. «На обратной дороге, — вспомина­ет М. И. Калинин, — с моим поездом село несколько крестьян ехать домой. Удивительно было наблюдать их удовлетворение, что Юденич разбит, забыли все невзгоды, потери скота, лошадей, хлеба и пр. и пр. «Ничего, — говорят, — поправимся»... Как-то сразу чувствовалось, что только после белых они поняли, как близка им Советская власть»⁵⁸. Работник Наркомпрода А. Свидерский 19 октября 1919 г. писал в «Правде»: «Судя по имеющимся сведениям, крестьяне везут хлеб на ссыпные пункты охотно. При этом почти нигде не приходится прибегать к мерам непосред­ственного принуждения... Крестьяне усилили подвоз хлеба в момент, когда рабоче-крестьянское правительство пережи­вает острый кризис, когда решается судьба всех завоеваний

77

революции. Контрреволюция поднимает голову — деревня открывает свои закрома, чтобы поддержать силы револю­ции».

Если даже отбросить определенную идеологическую и про­пагандистскую заданность в оценке поведения крестьян со стороны партийных и государственных деятелей, все же следует констатировать, что какой-то поворот в политиче­ском сознании сельских жителей происходил. Они все более понимали неизбежность разверстки и многие верили, что тяготы деревни временны. Стоит разгромить белых и жизнь войдет в нормальное русло.

Именно осенью 1910 г., в переломный момент гражданской войны значительная часть крестьянства европейской России как-то острее стала сознавать неизбежность и необходи­мость хлебной повинности, напрямую связывая это с успеха­ми на фронтах. Когда была объявлена «Неделя помощи фронту» многие деревенские жители, особенно у кого были сыновья в Красной Армии, искренне помогали фронтовикам. В селе Болхуны Астраханской губернии крестьяне, обсудив на митинге в ноябре 1919 г. обстановку на фронтах, записали в резолюции: «Принимая во внимание тяжелое положение наших братьев в окопах... постановляем отправить часть наших товаров и продуктов товарищам красноармейцам, проливающим кровь за свободу угнетенного народа». Тут же, после митинга, было собрано 18 пудов хлеба, другие продукты и все отправлено в воинскую часть. Крестьяне села Красный Кут Царицынской губернии с наступлением морозов осенью 1919 г. собрали овчины, шерсть, сшили полушубки, сваляли валенки и все это отправили на фронт⁵⁹. В селе Остролучье Тамбовской губернии крестьяне в зимнюю стужу шагали «по сугробам из избы к избе по сбору подарков Красной Армии». За один день собрали 275 аршин холста, пуд махорки, 5 полотенец, 6 пар перчаток, 2 пары чулок, 1 рубашку. Глубокое понимание проявили и жители Юрьевской волости Смоленской губернии. В ко­роткий срок они отправили для Красной Армии 325 пудов хлеба, 1075 аршин холста, 13 шуб, 143 овчины, 100 фунтов шерсти, 145 пар вязаных носков и 5000 руб⁶⁰. Подобных примеров множество.

Помощь крестьян особенно ярко проявлялась в прифронто­вой полосе. В селе Губарево Землянского уезда Воронежской губернии крестьяне передали отряду Красной Армии 50 голов скота и 100 пудов хлеба. В селе Чигла полку,

78

уходящему на фронт, жители в течение часа собрали около 400 пудов печеного хлеба. Только по одному Воронежскому уезду для красноармейцев было собрано 3000 полушубков, 1000 зипунов, 380 армяков, 3000 пар валенок, 16000 пар чулок, 8300 пар перчаток⁶¹. Из политотдела Восточного фронта сообщали в ЦК РКП(б): «Крестьянское население к Красной Армии относится доброжелательно и во всех нуждах идет навстречу»⁶².

Особую активность в сборе подарков красноармейцам проявляли женщины. «Со слезами на глазах, — как сообщал в Московский губком партии ответственный за проведение «Недели фронта» в Верейском уезде Яблоков, — женщины слушали выступления ораторов о воинах, сражающихся на фронтах. Помогали всем, чем могли». В селе Саловка Пензенской губернии около 300 женщин на митинге 11 декабря 1919 г. решили сразу же собрать для лазаретов по принципу «кто сколько сможет» коровьего масла и яиц. В итоге собрали 1 тысячу яиц, около пуда масла и 18 кур. Митинг закрыли с пением революционных песен⁶³. Поток подарков красным бойцам возрастал. Только 19 сентября 1919 г. Центральная комиссия при ВЦИК по сбору подарков красноармейцам отправила на Южный фронт 116 тыс. подарков, а по всем фронтам — 525 500 подарков⁶⁴.

Документы свидетельствуют, что далеко не все крестьяне «тупо и враждебно, — как писал председатель Новосильско-го уездкома РКП(б) в Тульский губком, — слушают наши речи о страданиях пролетариата»⁶⁵. Чувство человеческого сострадания к голодающему населению городов, особенно детей, немощных стариков, не было чуждо тогдашней деревне. Порой урезая свой паек, сельские жители доброволь­но жертвовали городскому населению продовольствие сверх выполненной разверстки. Много зависело в этом деле, конечно, от умелой работы агитационно-пропагандистских органов. В результате, десятки тысяч пудов дарственного хлеба направлялось бедствующим. Так, Инсарский уездный съезд Советов Саратовской губернии экстренно выслал голодающим рабочим Москвы тысячу пудов хлеба; кресть­яне двух селений, Студенец и Княжуха, Симбирской губернии постановили на собрании: «Немедленно собрать, уделить от той нормы, которая оставлена до нового урожая, для посылки на Северный фронт»; жители сел Большая Грушица и Дмитриевка Самарской губернии отправили

79

детям Петрограда 476 пудов пшеницы и 430 пудов сухарей, за что получили благодарность Петроградского Совета⁶⁶.

Как было ни трудно и сложно, но следует подчеркнуть, что заготовки продовольствия по разверстке из урожая 1919 года, завершились в целом успешно. Государство получило 212 505 408 пудов хлеба, что в два раза превысило сбор хлебных продуктов по сравнению с 1918 годом⁶⁷. Надежда на скорое окончание войны склоняла крестьян к большей лояльности властям.