subbotina_es_otv_red_povsednevnost_rossiiskoi_provintsii_xix

выдержан», «в политическом отношении здоров», «уклонов не наблюдается» или, наоборот, «этически неустойчив», «подвержен влиянию вредной среды», «замечен в связи с чуждым элементом» или даже «требует срочной замены». Все неблагонадежные элементы высылались в СССР. Текучка кадров была одной из серьезных проблем советской колонии, люди здесь за редким исключением не задерживались, необходимо было постоянно обновлять состав «командированных», что влияло на работу дороги. Из отчетов местного партийного комитета выяснилось, что товарищ председателя Правления КВЖД, бывший Управляющий дорогой А.И. Емшанов «большую часть времени проводит на банкетах и в кабаках, пьянствует, оторвался от партийной жизни, ленив и не работает. <…> Советский консул тов. Мельников менее разложился, чем тов. Емшанов. Однако долгое пребывание в Харбине не прошло бесследно для него. Его тоже порядочно обволакивает местная гнилая атмосфера. Он открыто покровительствует и протежирует по службе отрицательным элементам аппарата и всяким сомнительным женщинам»1. В других характеристиках на «командированных из Москвы» можно было прочитать: «Суслов, член ВКП(б) с 1918 г. Жена его появляется в людных местах на прогулке с собачкой на цепочке. Часто катается со своей супругой на рысаках»; «тов. Столин в очень короткий срок оброс костюмами, виктролой и прочим. После его депортации комитет (Северо - Маньчжурский комитет ВКП(б) – М.К.) вынужден был оплатить его долги в сумме свыше 500 рублей»2.

Известны были случаи «невозвращенчества» коммунистов, направленных на работу в Маньчжурию. 21 ноября 1929 г. ЦИК СССР принял постановление о «перебежчиках»: отказ граждан СССР на предложение вернуться в пределы

СССР рассматривался теперь как перебежка в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства и квалифицировался как измена Родине. После этого ряд советских чиновников и дипломатов, находившихся за границей, решили остаться там и получили клеймо «невозвращенца». Так, например,

председатель «Дальугля» и секретарь	партколлектива	торгпредства	СССР
в Харбине Пученко решил в 1930 г.	не возвращаться	в Советский	Союз.

Этот экстраординарный случай рассматривался на заседании четверки СевероМаньчжурского комитета ВКП(б). В ходе обсуждения было отмечено, что расхлябанность и безответственность в рядах коллектива Торгпредства, а также массовое «разложение» коммунистов привели к «невозвращенству»

1Из докладной записки в Центральную Контрольную комиссию ВКП(б) от 18 декабря 1930 г. от секретаря Северно-Маньчжурского комитета ВКП(б). (РГАСПИ. Ф.613. Оп.3. Д.51. Л.4). Емшанов и Мельников в июне 1931 г. были депортированы в СССР «под видом командировки», им было запрещено работать за границей.

2Там же. Л. 16.

301

Пученко1. В 1931 г. отказался возвращаться в СССР А. А. Неопиханов – начальник коммерческой части КВЖД, который с семьей выехал на юг Китая2. Врач А. А. Жемчужный, командированный из Москвы, был уволен со службы после советско-китайского конфликта 1929 г. После этого он отказался от советского гражданства, перешел в эмигрантское состояние, открыл частный медицинский кабинет на Пристани. В 1934 г. он вместе с семьей переехал в Тяньцзин, а позже, в 1939 г. в Австралию3.

Поведение «советчиков» в Маньчжурии и Харбине стало причиной увольнения многих «старослужащих», работавших на КВЖД и принявших советское гражданство, чтобы остаться на дороге. Низкий уровень образования номенклатурных работников, отсутствие у них профессиональной подготовки не позволяли им глубоко разбираться в технико-экономических вопросах,

поэтому	приходилось	прибегать	к помощи «спецов». В их окружении
партийные работники		выделялись	не только «командными» полномочиями
и более	высоким материальным		обеспечением, но и низкой культурой.

Н.В. Устрялов, работавший как «спец» на КВЖД и хорошо знавший атмосферу, царившую среди «командированных из СССР», писал в письме другу Г.Н. Дикому от 19 марта 1930 г. «о работничках НКПС типа, нам с Вами хорошо известного»: «Почему прохвосты, насильники, простые громилы по женской линии состоят членами Правления дороги, и инженеры поставлены не то, что в подчиненное им положение, но и в рабскую зависимость? Почему не требовательность к «своим», т.е. к каждому проходимцу, записавшемуся в партию, так велика, что любой фантазер или аферист из инженеров или экономистов мог не встретить никакого сопротивления, будучи поддерживаем невежественным пылким воображением партийных руководителей!? Ведь только это невежество, эта неразборчивость, неспособность и нежелание оценить каждого специалиста в отдельности повели к тому, что якшание с властью стало делом рук немногих и среди этих немногих не осталось никого, кроме проходимцев и предателей»4. Г.Н. Дикий, начальник Экономического бюро КВЖД, талантливый экономист, отказался от советского гражданства и уехал в 1930 г. из Харбина в Европу.

Для прибывших из СССР советских чиновников Маньчжурия в 1920-х гг. была местом отдыха. Большой политической игры здесь не велось, советские представители были весьма ограничены в своих действиях. Здесь стали

1Из резолюции заседания СМК ВКП(б) от 5 марта 1931 года.( РГАСПИ. Ф.613. Оп.3. Д.51. Л.47).

2Заря (Харбин). 1931. 19 апреля. С.7.

3См. об этом: Жемчужная З. Пути изгнания: Урал, Кубань, Москва, Харбин, Тяньцзин. Воспоминания. Нью-

Йорк, 1987.

4РГАЛИ. Ф.2871. Оп.3. Д. 531. Л.18

302

проявляться советская буржуазность и «совбарство», а советское руководство стало ассоциироваться с прежней «империалистической» бюрократией, с интригами, взяточничеством, растратами, широким образом жизни. Помимо внешнеполитических причин, несомненно, состав советских представителей и их поведение повлияли на утерю советского влияния в Маньчжурии к началу

1930-х гг.

Куляпин А. И. , Скубач О. А.

ИГПИ, г. Ишим

Рутинное и знаковое поведение в советской повседневности

1920–1950-х годов

Бытовое поведение, с позиции семиотики, разделяется на рутинное и знаковое. «Область рутинного поведения отличается тем, что индивид не выбирает его себе, а получает от общества, эпохи или своей психофизиологической конституции как нечто, не имеющее альтернативы. Знаковое поведение – всегда результат выбора и, следовательно, включает

свободную активность субъекта поведения, выбор им языка своего отношения к обществу»1.

Большевистская власть сняла с граждан нового мира тяжкое бремя свободы выбора. Поведение советского человека почти всегда рутинно, вынужденно, но при этом воспринимается оно самим субъектом как свободное, знаковое. К примеру, вегетарианство большинства жителей СССР было вынужденным. Посетивший страну в 1930-х гг. А. Жид был поражен рационом питания типичного студента того времени – «горячего поклонника режима»: «питаются почти одним черным хлебом, и то не досыта (четыреста граммов в день). Но он это называет «полным довольствием», и ни слова жалобы»2. Герой романа И. Эренбурга «День второй» (1932–33) томский студент Володя Сафонов на вопрос французского журналиста «Сколько раз в месяц ваши товарищи едят мясо?» отвечает: «Мясо я ел в последний раз месяца два тому назад. Суп, каша»3. Воспитанники «детучреждений» из романа «Цемент»

(1925) и вовсе «не имеют понятия о мясе»4. В условиях отсутствия свободы

1Лотман Ю. М. Декабрист в повседневной жизни (Бытовое поведение как историко-психологическая категория) // Лотман Ю. М. Избранные статьи: в 3 т. Т. 1. – Таллинн, 1992. С. 34.

2Жид А. Возвращение из СССР // Два взгляда из-за рубежа. – М., 1990. С. 147.

3Эренбург И. День второй // Эренбург И. Собрание сочинений: в 9 т. Т. 3. – М., 1964. С. 264.

4Гладков Ф. Цемент. – М., 1986. С. 20–21.

303

выбора (воздерживаться от мясной пищи или нет) вегетарианство как будто бы не может служить выражением мировоззренческих установок. Тем не менее, А. Генис, видимо, прав, утверждая: «Отличительной чертой пропагандистской кулинарии была ее вегетарианская ориентация. <…> Идейное вегетарианство социализма можно связать с Библией, образную систему которой актуализировала революция. В книге Бытия определенно указывается, что Адам и Ева питались в Эдеме только растительной пищей <…>. «Вегетарианство» коммунизма можно объяснить тем, что он обещал построить земной рай, Эдем»1.

Причины подмены принудительного добровольным, рутинного – знаковым хорошо подмечены И. Ильфом и Е. Петровым. Перейти на мясной рацион герою «Двенадцати стульев» (1928) Коле Калачову не позволяет мизерная зарплата: «Мясо пробило бы в Колином бюджете огромную, незаполнимую брешь. <…> При таких условиях перейти на мясоедение значило гибель». Вопреки очевидности, обманывая самого себя, герой перевоплощается в идейного вегетарианца: «Подумай только, пожирать трупы убитых животных! Людоедство под маской культуры! Все болезни происходят от мяса»2.

Сверхсемиотичность советской кулинарии отмечает И. Эренбург в романе «Рвач» (1925). Самое интересное место коммунальной квартиры, конечно, кухня. «Кухня была общей, и меню каждого оценивалось с точки

зрения этики, эстетики,	а также возможности	вынужденного	переселения
в Нарым»3. Широкое	распространение таких	оборотов,	как «харчи

пролетарского происхождения» (Н. Эрдман), или «честный советский хлеб» (Л. Леонов) свидетельствуют о политико-идеологической и социальной доминанте советской кухни.

Неизбежное убожество одеяний советских граждан, порожденное всеобщим обнищанием 1920–30-х гг., тоже преподносится как преднамеренное. Сначала одежда была тем «явным признаком, по которому новые «хозяева

жизни»	определяли	принадлежность		незнакомого	человека
к «эксплуататорам»4. Позже,		в 1930-е	гг., вспоминает С. Тхоржевский,
«провозглашение всеобщего равенства			власти	пытались	подчеркнуть

1Генис А. Красный хлеб. Кулинарные аспекты советской цивилизации // Генис А. Сочинения: в 3 т. Т. 2. – Екатеринбург, 2003. С. 307.

2Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев // Ильф И., Петров Е. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 1. – М., 1961.

С. 166.

3Эренбург И. Рвач // Эренбург И. Собрание сочинений: в 9 т. Т. 2. – М., 1964. С. 261.

4Жирицкая Е. Легкое дыхание: запах как культурная репрессия в российском обществе 1917–1930-х гг. // Ароматы и запахи в культуре. Кн. 2. – М., 2003. С. 225.

304

равенством внешним». «Советскому гражданину надо было выглядеть бедным, стремление получше одеться считалось буржуазным предрассудком»1.

Новый дресс-код проникает во все сферы человеческой жизни, трансформируя даже сравнительно консервативные ее сексуальные аспекты. В романе Н. Островского «Как закалялась сталь» (1934) принарядившаяся ради свидания с Корчагиным Тоня Туманова раздражает не только членов комсомольского собрания, куда Павел, в полном согласии со стандартами советского эроса, приглашает девушку, но и провоцирует отторжение самого главного героя: «…в клубе ему было тяжело видеть ее расфранченной среди выцветших гимнастерок и кофточек. Ребята приняли Тоню как чужую. <…> «Я же ей говорил! Какому черту нужен этот форс?»2 С позиции носителя культуры старое и рваное платье выглядит куда более привлекательно. Любовная сцена с участием других персонажей романа, Сергея и Риты, открывается такой, например, эротической прелюдией: «В лесу тихо. О чем-то шепчутся дубы. Устинович прилегла на мягкой траве, подложив под голову согнутую руку. Ее стройные ноги, одетые в старые, заплатанные башмачки, прятались в высокой траве. Сережа бросил случайный взгляд на ее ноги, увидел на ботинках аккуратные заплатки, посмотрел на свой сапог с внушительной дырой, из которой выглядывал палец, и засмеялся»3. Сюжет «Золушки» в советском мире модифицирован в соответствии с новыми поведенческими канонами: героиня следует на бал в отрепьях, а принц, вместо возвращения своей суженой хрустального башмачка, сам козыряет дырявыми башмаками.

А. Жид пытался выявить, и небезосновательно, изоморфизм между внешним обликом и внутренней сущностью советского человека. «Все друг на друга похожи. Нигде результаты социального нивелирования не заметны до такой степени как на московских улицах, – словно в бесклассовом обществе увсех одинаковые нужды. Я, может быть, преувеличиваю, но не слишком. Водежде исключительное однообразие. Несомненно, то же самое обнаружилось бы и в умах, если бы это можнобылоувидеть»4.

Унификация всех сторон жизни не только результат стремления квсеобщему равенству, но и следствие миметической доминаты в поведении советского человека. Один из главных вопросов, стоящих перед ним: «Делать жизнь с кого?» (В. Маяковский). Вопрос этот, по сути, риторический, так как ответ на него очевиден: «Жизнь нужно делать с большевистских вождей». Механизм

1Тхоржевский С. Стиль поведения // Звезда. – 2004. – № 8. С. 206.

2Островский Н. Как закалялась сталь // Островский Н. Собрание сочинений: в 3 т. Т. 1. – М., 1955. С. 189-190.

3Островский Н. Указ. соч. С. 158.

4Жид А. Указ. соч. С. 72.

305

формирования психологии тотального подражательства прекрасно иллюстрирует роман А. Фадеева «Разгром» (1927). Каждый партизан отряда Левинсона старается «во всем походить на командира», перенимает «даже его внешние манеры», потому что им он представляется «человеком особой правильнойпороды»1.

Интересно, однако, другое: рутинное поведение и в этом случае подается как знаковое, мимезис оборачивается семиозисом. В сцене допроса дезертира помощник Левинсона Бакланов копирует один из жестов командира: «– Как?.. – грозно переспрашивал Бакланов, поворачиваясь к нему всем туловищем, как это делал обычно Левинсон. (Бакланов думал, что Левинсон поступает так, желая подчеркнуть особую значительность своих вопросов, на самом же деле Левинсон поворачивался так потому, что когда-то был ранен в шею и иначе вообще не мог повернуться.)»2. Телодвижение Левинсона никакой символической нагрузки, разумеется, не несет, жест Бакланова, безусловно, семиотичен. Так, занимаясь расшифровкой квазизашифрованных текстов, советский человек запускает процесс семиозиса даже в техслучаях, в которыхон вроде бынеуместен.

Курасов С.А.

ВГУ, г. Владимир

Великая Отечественная война и повседневность провинциальных вузов

Интересным направлением исторических исследований последнего времени стала история повседневности, в рамках которой оформляются различные направления (военная, производственная, городская повседневность, жизнь отдельных социальных слоев и эпох). Повседневность провинциальных вузов представляет собой достаточно актуальную область исследования, т.к. жизнь небольших советских институтов, в особенности учительских, составлявших практически половину вузов страны, значительно отличается от классического университетского стиля. Это советское наследие на современном этапе переживает кардинальные изменения, и исторический опыт призван осмыслить пути дальнейшего развития высшей школы, сохраняя ее лучшие традиции.

История высшего образования может быть раскрыта как повседневность студенчества или преподавателей. В последнее время значительный интерес представляет производственная повседневность, которая отражает трудовую

1Фадеев А. Разгром. – М., 1975. С. 55.

2Там же, с. 73.

306

деятельность человека. В этом ракурсе И.Б. Орлов1 обращается к «учебной повседневности», однако обыденная жизнь вузов намного шире: научная работа, воспитательный процесс, формирование интеллигенции, академическая культура или университетский стиль жизни, материально-техническая и бытовая стороны жизни и т.п.

На примере истории институтов современной Владимирской области2 можно проследить особенности способа жизни провинциальных вузов в эти годы. С 1941 по 1945 г. функционировали учительские институты во Владимире (ВГУИ) и Муроме (МГУИ). В их судьбе война стала значимым периодом развития традиций и академической культуры.

Необходимо сказать, что известные университеты (Московский, СанктПетербургский, Казанский и др.) обладают богатым материалом для исследования, а вот отложившиеся в региональных архивах и музеях документы не столь многочисленны. Поэтому данное исследование опирается, в первую очередь, на делопроизводственную документацию, отразившую реалии эпохи.

Период между мировым войнами в системе высшего образования СССР

отмечен целенаправленным процессом организации повседневной жизни вузов. Своеобразные «эксперименты» привели к созданию типичных моделей развития учебных заведений и способа их существования. Идеологический и военно-политический дискурс 30-х годов ХХ века задавали строгие рамки жизни страны Советов, и практически любой поступок или решение не могли противоречить принятым нормам. Великая Отечественная война внесла свои

коррективы в этот процесс. Военное положение вызвало ряд	трудностей,
с которыми пришлось столкнуться всем учебным заведениям.
Уже 23 июня 1945 года мобилизация коснулась педагогических составов.
Во Владимире вуз остался без администрации, т.к. директор	института

А.И. Антипов и его заместители ушли на фронт. В первую очередь были мобилизованы преподаватели военного дела и иностранных языков. Выпускники же отправились на работу по распределению.

С первых дней войны вузы столкнулись с серьезными проблемами организации . Удобные здания еще дореволюционной постройки быстро оборудовались под госпитали. Институты вынуждены были искать новые

1Орлов И.Б. Учебная повседневность страны Советов: определение предметных областей // Социальная политика в контексте трансформаций российского общества: реформы и повседневность. Тезисы докладов. М.:

ГУ ВШЭ, 2011. С. 28-30.

2Современная Владимирская область имеет границы с 1944 г. В начале Великой Отечественной войны Муром относился к Горьковской области, но историческое развитие тесно связывало этот район с Владимирским краем, начиная с Древней Руси.

307

площади, порой непригодные для занятий. Например, Муромский институт в течение 1941-1942 учебного года пять(!) раз менял помещение, пока не разместился в здании партийного просвещения вместе с одной из средних школ. «Нужно было видеть, с каким вниманием, осторожностью и любовью 4 раза переносилось имущество института и его кабинетов из помещения в помещение. Все оборудование кабинетов переносилось на руках и поэтому почти все осталось сохранено»1. В качестве аудитории для занятий использовались три комнаты общей площадью 109,2 м2 и большой актовый зал для лекционных занятий. Один кабинет занимали директор, его заместитель, секретарь партийной организации и декан физико-математического отделения, еще в одном разместились канцелярия, бухгалтерия, заведующий административно-хозяйственной частью, секретарь, машинистка, а также здесь находилось место отдыха преподавателей.

Похожая проблема была и у Владимирского учительского института, но выход из нее был иным. В конце июля 1941 г. было принято решения о переводе учительского института из Владимира в Суздаль. Тесное сотрудничество с местными исполкомами и партийными организациями позволило в срок приступить к занятиям. Однако с 1 октября вуз временно закрыли. В отношении приказа народного комиссара просвещения2 Д.А. Макеев сделал справедливое замечание: ВГУИ именуется педагогическим институтом3. Вполне возможно, что назрел вопрос о реорганизации учительского института, дававшего неполное высшее образование, в педагогический вуз с полным уровнем высшего образования, но Великая Отечественная война внесла свои коррективы.

Муромский институт продолжал свою работу. План приема оставался прежним – 120 человек на первый курс (на втором курсе в 1941 году обучалось 107 студентов). Новым явлением стал отток студентов: в течение учебного года по разным причинам институт покинули около ста человек (на первом курсе осталось 61 человек, а на втором 70.). Среди основных причин ухода названы материальные условия и призыв в ряды РККА. Некоторые студенты прекратили учебу в Муроме по болезни, а также в связи с переменой места жительства или переводом в другой вуз, один человек умер, шесть человек отчислено.4

1Отчет за 1941-1942 учебный год // Архивный отдел администрации округа Муром (АО АОМ). Ф. 10. Оп. 1. Д.

11.Л. 1 об.

2Приказ Народного комиссара просвещения РСФСР №698 от 29 сентября 1941 г. // ГАРФ. Ф. 2306. Оп. 69. Д. 3536. Л. 7.

3Макеев Д.А. Педагогическое профессиональное образование Владимира в годы Великой Отечественной войны // Великая Отечественная война и современность: материалы научно-практической конференции, посвященной 50-летию Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. Владимир, 1995. С. 123.

4Отчет за 1941-1942 учебный год // АО АОМ. Ф. 10. Оп. 1. Д. 11. Л. 2 об.

308

Кардинально ситуация изменилась в 1943-1944 учебном году. На первый курс 230 человек подали заявления, при установленном наборе в 150 человек.1 Такой ажиотаж вызван изменением положения на фронте: победы под Сталинградом и начало Курской битвы отразились в сознании людей как скорое завершение войны, и восстановление мирной жизни требовало высококвалифицированных специалистов. Поступление в провинциальный вуз являлось и социальным лифтом для деревенской молодежи. Однако отсутствие в регионе крупных вузов, близких к основному месту жительства (семья оставалась одной из непреходящих ценностей, поэтому ее оставить можно было

только в исключительных случаях),	увеличило поток поступающих
в учительские институты.
Вступительных экзаменов не было,	поэтому приняли всех желающих,

несмотря на плохую подготовку. Как оказалось, желание учиться не всегда совпадало с возможностями, и в течение первых двух недель 33 человека оставили Муромский учительский институт. Шесть человек вернулись на прежнее место жительств, переведясь в восстановленные на оккупированных территориях вузы. По итогам первой экзаменационной сессии, несмотря на все усилия преподавателей 25 человек было отчислено за неуспеваемость, еще два за прогулы и неуспеваемость отчислены во втором семестре. Для сравнения, на втором курсе по неуспеваемости отчислен 1 человек, двое сослались на болезнь. Еще 4 человека в связи со смертью своих отцов на фронтах вынуждены были устроиться на работу в начальную школу, что позволяло окончание первого курса учительского института.

Учебный план в этот период практически не изменился. Особое внимание попрежнему уделялось военной подготовке и немецкому языку. Нашел свое отражение в содержании лекций исторический момент, наполняя каждое занятие патриотическими настроениями.

Достаточно насыщенной была педагогическая практика студентов. Традиционно она состояла в просмотре показательных уроков, которые давали лучшие учителя города и методисты, затем студенты сами проводили пробные занятия, после чего давали ответственные уроки, по результатам которых ставились оценки о прохождении практики. Кроме того, практиканты занимались внешкольной воспитательной работой. Проводились следующие мероприятия: беседы и политинформации, классные собрания, посещение госпиталей и людей на дому, организация кружков, выпуск стенгазет

1 Отчет за 1943-1944 учебный год // АО АОМ. Ф. 10. Оп. 1. Д. 16. Л. 2.

309

и альбомов, оформление классов, занятия с неуспевающими, массовые мероприятия (походы в кино, театр, музей), дежурство и т.п.

Одной из главных проблем учебного процесса являлось фактическое отсутствие учебников библиотеке: пособий по элементарной математике было только 3, аналитической геометрии – 4, физике и литературе - по 8. Студентам приходилось распределять время работы с учебником. Зато всегда были доступны газеты «Правда», «Известия», «Комсомольская правда», «Учительская газета».

Темпоральная организация жизни вуза была приблизительно такой: занятия начинались в 8 часов утра и заканчивались в 14 часов. Сотрудники тоже приступали к работе в 8 часов утра, имели обеденный перерыв с 13.30 до 14.00 и завершали работу в 16.30, при этом вводилась регистрация прихода

и ухода на работу.	Библиотека стала работать с 14.00	до 22.00.
Для самостоятельной	работы студентов при институте	создавался

объединенный кабинет самостоятельной работы студентов, который был открыт с 15.30 до 23.30.

В целом структура времени оставалась прежней, но учебный процесс зачастую мог изменяться в зависимости от полученных правительственных заданий (строительство оборонительных укреплений и т.п.) и других мероприятий.

В это время отмечается налаживание более тесных контактов вузов с производственными предприятиями. После учебы, во время каникул студенты работали на промышленных предприятиях города и на колхозных полях. За первый год войны студенты получили от 75 до 130 трудодней. Руководители предприятий стремились всеми мерами закрепить молодых людей, но их основной социальный статус не мог позволить этого. Организации возлагались большие надежды на помощь студентов и преподавателей, и поэтому появился лозунг «Студенчество – на трактор!».

Эпизодическими были посещения госпиталей, развернутых в городе. Встречаются сведения о подшефных госпиталях. Студенты собирали подарки для раненых (художественная литература, карандаши, перья, бумага, кисеты, платочки, воротнички, табак, папиросы и т.п.). Молодые люди навещали госпиталь, как минимум, один-два раза в неделю. Они читали литературу, писали письма, играли с ранеными в настольные игры. Достаточно часто можно было услышать в палатах музыку, поднимающую настроение солдатам. Силами студентов организовывались спектакли и просмотры кинофильмов в самом госпитале. Преподаватели не отставали от своих учеников: они выступали с лекциями для раненых солдат на самые разнообразные темы.

310