3. Н.Я.Мандельштам. Письмо к н.Н. Грин. 3 пп.3.3.1933, Ленинград; 1936.8.4; б.Д. Автографы. Ф.127 (а.С. Грин и н.Н.Грин). Оп. 2. Д. 49. Л.1-6 (с об.) Около 10 л.

Конверт: Крым Феодосия город Старый Крым улица Либкнехта Нине Николаевне Грин

Воронежская область. Гор. Задонск. Ул. Маркса 8. Н.Я.Мандельштам

Штемпель: «<Нрзб.> 8.36».

Л.4-4об. <2, фиол. чернила>

Текст:

Милая Нина Николаевна!

Мы дикие варвары: через неделю первое письмо.

Сначала о делах -

Отношение к переизданию избранного Грина самое горячее. Очень ценят, очень любят. Затруднения формальные: Ленингр<адское> издательство писателей не имеет права на переиздание, а только на новые книги. Для переиздания необходима санкция Москвы. 9-го марта на заседании президиума окончательно вырешат вопрос об издании, напишут мотивированное заявление о необходимости этого издания и через Мариэтту и Павленко - членов правления изд<ательства>, живущих в Москве, получат визу на переиздание.

Таким образом 90% за то, что избранное будет издано - но оформительный процесс затягивается. Хорошо, что в Москве виза на переиздание будет получаться Мариэттой - т.е. можно будет проконтролировать и поторапливать и т.д. Думаю, что в марте все разрешится. Кроме того ленинградцы напишут Бубнову дополнительное письмо относительно пенсии. Вот как будто и все. Мы возвращаемся по всей вероятности седьмого. Очень соскучилась. Хочу в Москву.

Как вам живется без нас? Мне тревожно - хочется вас видеть. Целую вас.

Надя.

Вернулся ли Рудерман?

Научился ли топить печку?

Нас сейчас задерживают главным образом деньги. Ждем получки, чтобы уехать: вечера сошли благополучно. Один 23, другой - в доме печати - вчера. Принимали хорошо - но мало хлопали, а больше вздыхали. Спасибо вам за весточки. Вы по сравнению с нами европеец, а мы дикари.

Целую Надя.

Ося говорит с Прокофьевым, поэтому я запечатываю без его приписки.

Л.5-6 с об.

<3, карандаш>

Нинуш! Пишу вам с опозданием, потому что сидела больше месяца в Москве по всяким издательским делам. Очень радовалась вашему письму. Вы очень хорошо написали про кн7игу. Что с ленинградским изданием Алекс. Степ. Я слыхала, будто его не будет – сняли с плана. Очень жалко будет? Напишите.

Как жизнь? Как старокрымские розы? Как хочу к вам! Все себе представляю, какая у вас погода – наверное сейчас рай. В Крыму Женина жена – Лена. У нее что-то

Упоминание О.М. и Н.Я. Февраль 1933.

4. Н.Н.Грин. Тетрадь VI. Различные воспоминания по поводу Александра Степановича Грина. 1954 г. Астрахань [Фрагмент воспоминаний о событиях зимы 1932/33 гг., когда она приехала в Москву хлопотать об издании книг покойного А.С.Грина]: Ф.127 (А.С. Грин). Оп. 3. Д. 17. Л.98 об.1 л.

Текст:

"В это время меня познакомили с поэтом Осипом Эмильевичем Мандельштамом. Я изредка бывала в Доме Герцена, во флигельке, у неких Островских. Они, видимо, и познакомили. Оба Мандельштама, почитатели книг А.С., встретили меня душевно тепло, устроили жить в пустовавшей в то время комнате М.Пришвина и подкармливали. Это устранило у меня чувство суровой бесприютности, но дела мои по-прежнему не двигались, я страдала тоской по могиле А.С., по матери, жестоко в Крыму нуждавшейся, и от невозможности из-за долгов вернуться в Старый Крым".

5. А.Б.Дерман. Письма А.Г.Горнфельду. Различные даты. Автографы. Ф.155. Оп.1. Д.296. Л.27об., 30-30 об., 32, 33, 39. Ф.155. Оп.1. Д.321. Л.13. Ф.155. Оп.1. Д.584. Л.13-16, 20-22. Ф.155. Оп.1. Д.586. Л.26.

6. Дерман А. Б. Письма Горнфельду А. Г. Автограф. 9.3(5?).1939 г. Ф.155, оп.1. Д.296. 1 л.

Текст:

«Слыхали ли вы, что умер О.Мандельштам?..».

7. Дерман А. Б. Письма Горнфельду А. Г. Авт. Ф. 155 (Горнфельд А. Г.). Oп. 1. Д. 299. Л. 29, 29 об; 44, 84, 119 об. 5 л.

8. В. И. Иванов-Разумник. Письмо Горнфельду А. Г. 1929. 4. 8 Авт. (1 л.) Ф. 155 (Горнфельд А. Г.). Oп. 1. Д. 321. Л. 13. 1 л.

9. Нипен А. А. Письмо Горнфельду А. Г. Авт. б. д. Ф. 155 (Горнфельд А. Г.). Oп. 1. Д. 332 (?). Л. 122, 122 об. 2 л.

10. Заславский Д. И. Письма Горнфельду А. Г. 13.5.1929, 18.5.1929. Авторизованная машинопись. Ф. 155 (Горнфельд А. Г.). Oп. 1. Д. 316. 2 пп. Л. 1-5. 5 л. Д.Заславский.

Текст:

Л.1-2:

Москва-центр.

Ул.Мархлевского 19 кв.17

Тел.99-62.

13 мая 1929

Уважаемый Аркадий Георгиевич!

До Вас, вероятно, дошла "Литературная Газета" № 4 с письмом группы писателей по поводу моего фельетона "О скромном плагиате и развязной халтуре". Материалом для этого фельетона послужило Ваше письмо о Мандельштаме. А напечатан был этот фельетон в предыдущем, третьем, номере "Литературной Газеты". Сообщаю это Вам на случай, если Вы не читали моего фельетона, и вышлю Вам номер газеты, если Вам трудно его достать в Ленинграде.

С письмом группы писателей редакция, - вернее, отдельные члены редакции, меня познакомили до печатания, и мной был написан ответ, в котором - на упреки в искажении мной Вашего письма и недобросовестном цитировании, я привел Ваше письмо полностью. Этот мой ответ в № 4 не был напечатан, так как писатели грозили расколом федерации, уходом и т.д., если мой ответ будет напечатан одновременно с их письмом. Не знаю, будет ли он напечатан и в следующем номере. Одновременно, как Вы знаете, возбуждается дело в конфликтной комиссии Федерации писателей, так что весь инцидент с Мандельштамом может быть освещен полностью.

Лично я ввязался в это дело случайно. Я читал Ваше письмо, оно меня и тогда толкало на фельетон. А когда появилась большая и "благородная" статья Мандельштама, мне стало попросту противно. Все же в большой печати я, вероятно, по этому поводу не выступил бы. Слишком мелкой мне казалась личность Мандельштама. Но "Литературная Газета" просила меня написать фельетон, мне казалась эта тема подходящей, редакция (то есть члены редакции, которые со мной говорили) эту тему одобрили, и я не предполагал, что подымется из-за этого такой шум.

Но поскольку поднялся, надо бить до конца. Вопрос теперь стоит шире. Группа авторитетных для читающей публики писателей покрывает своей репутацией подмоченную репутацию "своего" человека. Если "Литературная Газета" моего письма не напечатает, я перенесу это дело в другие органы печати.

Но из всей истории мне известны только Ваше письмо и письмо Мандельштама. Мне неизвестна ни пред-история, ни история дела. Я не знаю, как произошла "ошибка", весьма странная, с печатанием имени Мандельштама как "переводчика с французского" на титульном листе книги. Дело это темное, и Вы оказали бы услугу и мне и Вашему делу, если бы помогли пролить свет на дело. Слышал я, что были еще письма в этом деле, и Ваше, и Мандельштама, но не знаю, где и спрашивать о них. Вообще, я совершенно в стороне от писательских и переводческих кругов. Не знаю, что это и за конфликтная комиссия такая.

У меня такое впечатление, что не издательство "ЗИФ" главный виновник в обмане, а сам же Мандельштам, который вероятно надувал издательство и выдавал свою "работу" за перевод или за обработку оригинального перевода с подлинника. Не знаете ли, с кем в "ЗИФ-е" стоило бы по этому поводу поговорить?

С уважением Д.Заславский

(РГАЛИ. Ф.155. Оп.1. Д.316. Л.1-2. Авторизов. машинопись.

и с пометой адресата: "Переписка невозможна. Необходимо совещание".)

Л.3-4

Д.Заславский.

Москва-центр.

Ул.Мархлевского 19 кв.17

Тел.99-62.

18 мая 1929

Уважаемый Аркадий Георгиевич, очень благодарен за присылку копий Вашего письма и письма редакции "Вечерней Москвы". Это письмо чуть ли не самый возмутительный документ во всем мне известном "досье". К сожалению, я не могу приехать к Вам и выслушать устное Ваше сообщение.

В среду в 2 ч. дня состоится заседание конфликтной комиссии при Федерации советских писателей. Вам вероятно известно, что 11 мая в губсуде по гражданскому отделению слушалось дело об иске Карякина к ЗИФу. В моем распоряжении как копия договора между Мандельштамом и ЗИФ'ом, так и ответное заявление поверенного ЗИФ'а. П.1 договора гласит: "Редактор выполняет и представляет Изд-ву не позднее 10 июля 1927 г. (а договор заключен 3 мая 1927) в совершенно готовом виде и переписанным на машинке свой труд редактированное им произведение Кастера "Тиль Уленшпигель" на русском языке, размером приблизительно в 20 печ. листов". Вот и все. Ни слова об источниках "своего труда".

В ответном заявлении на иск Карякина поверенный ЗИФ'а отклонял иск на том основании, что Мандельштам представлял издательству "свой труд".

"Ссылка поверенного истца на то обстоятельство, что редактор-обработчик якобы использовал перевод Карякина без его разрешения, не имеет существенного значения по делу, так как это обстоятельство не дает права истцу на взыскание гонорара с нашего издательства, а предоставляет ему право привлечь редактора-обработчика к уголовной ответственности за контрафакцию по 177 ст. УК с возложением на него гражданской ответственности. Гражданская ответственность Издательства возникла бы лишь в том случае, если бы наше издательство знало, что предложенное Мандельштамом для издания произведение является чужим. Мандельштам представил нашему издательству свой труд без указания на то, что он использовал перевод Карякина, создал у нашего издательства представление о выполнении перевода самим Мандельштамом."

Губсуд отложил дело и назначает литературную экспертизу. При этом, - что представляет особый интерес для Вас, было указано, что заинтересованным лицом являетесь Вы и переводчик Каршон. Экспертиза должна установить, кому и в какой части принадлежит перевод.

У меня был Карякин. Он говорил, что перевод Каршона совершенно сходен с Вашим, и что кроме того в издании Маркса как приложение к "Ниве" был издан анонимный перевод - совпадающий по тексту с Вашим (или Каршона). Этот Каршон вводит в недоумение Карякина, но на мой взгляд - если это так, то дело совершенно ясно, и Каршон это Ваш псевдоним. Так как этот вопрос неминуемо выплывет при разборе дела в конфликтной комиссии, то мне необходимо Ваше письменное подтверждение тождества Каршона с Горнфельдом, или же выяснение Ваших взаимоотношений. Лично я перевода Каршона не видел.

Я прошу Вас срочно выслать мне те материалы, - если у Вас есть, которые были бы мне необходимы, хотя и то, что уже опубликовано, на мой взгляд, вполне подтверждает характеристику, данную Мандельштаму. Любопытно, что на суде поверенный ЗИФ'а заявил, что Манд. считался у них не столько редактором, сколько "подрядчиком". Он поставлял "дешевку" и брал за это ниже существующих профсоюзных ставок.

Кстати, два вопроса, совсем частных. Вы говорите в Вашем письме в "Кр.В.Г." о "несуществующей стране Валлонии". А ведь о Валлонии я не раз встречал в книгах, как о - пусть и неофициальном, названии части Бельгии... Имеете ли Вы в виду, что в данном месте у Костера речь идет не о Валлонии, а о холмах, или Вы полагаете, что нет Валлонии? В одном месте в Вашем же переводе Вы говорите "страна валлонская". Это во втором томе.

И второе - пресловутый Экс. Это, конечно, Ахен. Но такая ли уж безграмотность назвать Ахен Эксом? Немецкая транскрипция необязательна для нас. Во всяком случае, это следовало оговорить.

С уважением Д.Заславский

(РГАЛИ. Ф.155. Оп.1. Д. Л.3-4. Авторизованная машинопись)

27.5.29

Волга. Между Кинешмой и Пучежом.

Уважаемый Аркадий Георгиевич, я не написал Вам сейчас же после "Заседания" конфликтной комиссии, потому что вечером того же дня уехал - и знал, что Вам напишет с надлежащей обстоятельностью А.Б.Дерман. Убежден, что с фактической стороной дела Вы знакомы. Добавлю несколько слов для освещения истории - как она мне представляется.

И до заседания ясно было, что создалось положение преглупое и невыносимое для Мандельштама и для писателей. Идея Конфликтно> комиссии возникла исключительно на предмет того чтобы не печатать моего письма (ответа писателям) и таким манером смазать все дело. Но этот номер не прошел. Запугать меня (- а меня запугивали!) не удалось, в письме к редактору "Литературной Газеты" я взял высокую ноту, ясно было, что я перенесу вопрос в общую печать, да и слишком наглым был тон писательского манифеста. После бурь внутриредакционных и внередакционных (даже весьма вне), мое письмо, как Вы знаете было напечатано, и даже к нему поставлена была точка как к последнему слову в печати.

Конфликтная комиссия потеряла после этого всякий смысл для тех, кто эту идею родил. Братья-писатели оказали Мандельштаму услугу поистине медвежью. При всяком составе Конфликтной Комиссии разбирательство его дела было бы для него убийственным. И тогда был пущен в оборот нехитрый трюк. Исполком Федерации советских писателей - то есть те же писатели, которые выдали Мандельштаму фальшивый аттестат, поверили суд над ним и над собой. Конфликтная комиссия и редакция "Литературной Газеты" (т.е. Канатчиков) постановили протестовать, негодуют и т.д., но не верю я, чтобы они довели протест свой до конца. Думаю, что дело увязнет в болоте "литературных нравов".

Надо было бы, конечно, поднять теперь вопрос именно о нравах этих. Поведение писателей стоит поведения Мандельштама. Но подымать надо мне - кроме меня в данных условиях некому, а я этого не сделаю, и объясню Вам почему не сделаю.

Во всей истории с Мандельштамом есть кроме общей и принципиальной стороны такая сторона, о которой в печати говорить неудобно, но которая сыграла немалую роль в мотивах выступления писателей: это жалость к Мандельштаму. А он, действительно, жалок. Он, правда, превосходно умеет и играть на жалости. Но положение создалось для него подлинно убийственное. Он наказан, - по заслугам. Я имел возможность убедиться, что письмо писателей, дав ему моральное утешение, нисколько не помогло его репутации. После публикации Вашего письма он сброшен с пьедестала, на который пытался выкарабкаться. Думаю, что дело послужит уроком не только для него, но и для других халтурщиков, и для издательств.

Настаивать на разборе дела во что бы то ни стало значит добивать Мандельштама. Скажу по совести - не подымается у меня на это рука. Лично мне редакция Литературной Газеты напечатанием моего письма дала надлежащее удовлетворение. А у меня есть некоторые впечатления, которыми я могу поделиться только с Вами - они слишком уж личные.

Я считаю, конечно, что я прав был по существу и делал правое дело, когда подымал вопрос о халтуре в образе Мандельштамовом. В этом смысле я по-прежнему подписываюсь под каждым словом моего фельетона. Но я не стал бы с такой же убежденностью защищать тон моего фельетона. То же, да не так же надо было писать. Ваше письмо столь же (и даже гораздо более) убийственно по содержанию, но написано оно так, как надо. А я писал не так, как надо.

То, что на другой день после моего фельетона Мандельштам по телефону (я никогда с ним не встречался и не знаком с ним) обругал меня площадными словами - дело второстепенное. Но до меня дошли слухи, что с ним приключились обмороки, что он публично рыдал, что он говорил о самоубийстве, что на посторонних он производит впечатление не совсем нормального и т.д. Грешный человек, я с некоторым скептицизмом относился к этим слухам. По-моему, мания величия страхует Мандельштама от других видов душевного заболевания. Но надо же так случиться, что на другой день после того, как мне передали эти слухи, иду я по бульвару и вижу у человека на скамейке развернутый лист газеты и траурное объявление - большими буквами - "Мандельштам". Через полчаса выяснилось, что это другой Мандельштам, но эти полчаса - памятны и неприятны мне.

Я нахожу, что вторичным опубликованием Вашего письма - в московской печати - при условиях, когда внимание всей литературной братии обращено на это дело - Мандельштам наказан достаточно строго, и самый вопрос по=существу поставлен более серьезно, чем это было сделано в статье "Потоки халтуры".

Я отдаю себе отчет в том, что для очень и очень многих письмо писателей, обвиняющих меня в клевете, "сознательном утаивании" и т.п., может быть более авторитетно, чем мой ответ или даже чем Ваше письмо. Но я не очень боюсь этого, и хотя надо было бы довести дело до конца и разоблачить все безобразие писательского выступления, предпочитаю уйти с поля битвы - только потому, что литературная драка с писателями по необходимости связана с добиванием Мандельштама.

Я написал Вам ужасно много. Но пишу на пароходе, вырвался из Москвы на несколько дней и отдыхаю от сутолоки.

С уважением Д.Заславский

(РГАЛИ. Ф.155. Оп.1. Д.316. Л.5-8. Автограф)

Д.Заславский.

Москва

Ул.Мархлевского 19 кв.17