4. Проблемы формирования государства, нации и политического режима в программе лдпр

ЛДПР была создана в декабре 1992 г.². Пережив период сво­его становления, партия стала позиционировать себя как «право­центристская общественно-политическая организация, стоящая на бескомпромиссных патриотических позициях», считающую своей главной задачей «защиту национальных интересов России, защиту интересов русского народа, а также прав, не отделяющих свою ис­торическую судьбу от судьбы России национальных меньшинств в инонациональных регионах» (22).

В программных документах ЛДПР проблематика, связанная с укреплением государства и формированием нации, является ключевой для документа, своего рода «фирменным знаком» программы. У ЛДПР представлена иная, в некоторых отношениях противоречивая модель национальной идентичности и консолида­ции сообщества, на формирование которой, так же как и на пред­ставления авторов программ ЕР, наложили определенный отпеча­ток имперские традиции¹.

Общегражданские критерии членства в нации в программе (32) не фигурируют. На первый план в качестве идентификацион­ных и демаркационных инструментов сообщества выступают этно­культурные критерии. В программе отмечается, что русский этнос является титульным, доминирующим, консолидирующим народом страны: «В основу национальной государственной политики дол­жен быть положен принцип: что хорошо для русских, то хорошо для всей России. Русский народ следует признать становым хребтом государственности. Уничтожение русского народа влечет за собой гибель других наций и народностей, проживающих в Рос­сии» (32). Критериями членства в нации должны считаться призна­ние этой роли и лояльность по отношению к доминирующей груп­пе и ее культуре: «ЛДПР считает необходимым наказывать за разжигание ненависти к России и к русским как к консолидирую­щему народу страны», «русская идея есть идея всех россиян, не отделяющих свою судьбу от судьбы русского народа и считающих себя подлинными патриотами своей страны, независимо от своей национальной принадлежности» (32).

Подобные представления о критериях членства пронизывают также отношение ЛДПР к миграционной политике и предоставле­нию гражданства: «В отношении русских надо забыть слово “мигранты”. Русским нужно предоставлять гражданство России автоматически, без лишних формальностей». В отношении «чу­жих» - нерусских граждан других государств - правила миграции, по мнению авторов программы, должны быть ужесточены: «ЛДПР считает необходимым принятие закона об иностранцах с целью прекращения неконтролируемого въезда в Россию граждан СНГ и дальнего зарубежья, серьезно осложняющего борьбу с преступно­стью», «ЛДПР считает важным ведение жесткой борьбы с незакон­ной миграцией. На работу в крупные города России следует при­влекать население российских городов и сел, а не из-за границы»

(32).

Следует отметить смягчение подобной риторики у ЛДПР по сравнению с более ранними версиями программы и иными официальными и неофициальными документами. Так, например, в программе 1998 г. (33, 152) этнической тематике, характеру межэт­нических взаимоотношений, проблемам взаимодействия между федеративным центром и автономиями уделено значительно боль­ше внимания. Это тема выражена более ярко и категорично. Для документа характерен критически-обличительный пафос, что связано с историческим контекстом периода создания программы - изменением положения представителей русского этноса как в бывших союзных республиках, так и в российских автономиях. В программе прямо заявляется: «В результате русским везде плохо. Даже элементарное сравнение уровня жизни Центральной России и так называемых национальных окраин показывает, что в последних он практически всегда был значительно выше - как в советские времена, так и теперь» (33, 161). Вопросы нацие- и государ- ствостроительства были в период создания документа наиболее острыми и принципиальными для российского государства.

В тексте отвергаются претензии региональных элит на ста­тусное перераспределение этнических групп, другими словами, идет полемика с другими (но тоже этнокультурными) версиями внутригрупповой идентичности. Обоснование доминирования рус­ского этноса, которое используется авторами текста, лежит в этно­культурной, историко-традиционалистской плоскости. Кроме того, авторы апеллируют к численному соотношению этносов: «один народ составляет 80% населения, а 99 других - лишь 20%», «Мы считаем, что единственным источником государственности и суве­ренитета России является русский народ, и такая постановка вопроса вполне оправдана. По признанным международным критериям страна, в которой одна нация составляет хотя бы две трети населения, может считаться мононациональной» (33, 162).

В программе редакции 2005 г. отмечается необходимость решать этнические конфликты, избегать межнациональной розни и т.п. Правда, механизмы подобной политики в документе не рас­крываются. За «нерусскими» признается право быть гражданином России и ее патриотом: «У русских не должно быть монополии на патриотизм. Любить Россию может представитель любой нацио­нальности». «За Россию, за русских, за всех граждан великого го­сударства!» (32).

Представления о границах нации и российского государства в программе ЛДПР достаточно противоречивые. Партия выступает за укрепление государственной власти, за «крепкое государство», ориентируясь на выстраивание эффективной «вертикали государ­ственной власти» и стандартизацию принципов политической ор­ганизации. При этом ЛДПР явно исходит из логики доминирования одного актора, что прослеживается в отношении вопросов админи­стративно-территориального устройства, национально-государ­ственного строительства и политического режима. В программе отвергаются какие-либо формы организационного оформления интересов национальных меньшинств и их участия в принятии по­литических решений на уровне государства: «ЛДПР за ликвидацию всех привилегий национальным меньшинствам, за запрет антипат­риотической пропаганды». «Следует отказаться от национально­территориального деления страны и перейти к административно­территориальному. Все административно-территориальные едини­цы должны иметь единое наименование - края» (32).

В соответствии с логикой доминирования одного актора, представляющего интересы центра, ЛДПР декларирует свою ори­ентацию на унитарное государство, однопалатный парламент, от­мену выборов «руководителей» регионального уровня. Подобные представления органично дополняются декларацией необходимо­сти «установления строгой вертикали государственной власти, ко­торая позволит руководителю государства успешно осуществлять свою деятельность, неся ответственность за назначаемых им чи­новников» (32).

В развитие той же логики выстраиваются представления пар­тии о политическом режиме. Отсылки к демократическому режиму в программе носят еще более декларативный характер и не напол­нены функциональным содержанием. В тексте документа отмеча­ется, что «ЛДПР выступает за создание социально-правового, ли­берально-демократического унитарного государства, считает, что сильное государство способно обеспечить права и свободы отдель­ных граждан», за разделение властей, отвергает «диктатуру». В то же время провозглашается неприятие «продажной западной демо­кратии». Демократические институты нигде в программе не опре­деляются, объяснение механизмов их функционирования, понима­ние значимости демократии для структурирования нации и ее консолидации в тексте отсутствуют. Более того, в программе отме­чается, что «ЛДПР допускает установление на переходный период режима личной власти, считая, что такой режим позволяет возло­жить всю полноту ответственности на руководителя государства»

31. . Показательно в этом отношении и использование словосоче­тания «Верховный правитель» как аналога понятия «Президент».

Подобная логика унитарного, очевидно недемократического государства, политическое «тело» которого основывается на этно­культурных критериях членства, должна была бы предполагать ориентацию на высокую степень консолидации и закрытости гра­ниц. Однако отраженные в программе геополитические амбиции не позволяют говорить об этом.

В программном документе ЛДПР Россия выступает как им­перия, ориентированная на разрастание вовне как в территориаль­ном, так и в культурном плане. Рисуя желаемый образ Российского государства, авторы программы характеризуют его не просто как сильное, крепкое, а как «могущественное», тем самым акцентируя ориентацию на особое место России в мировой системе. Показа­тельно, что одна из приоритетных задач ЛДПР - воссоздание СССР: «ЛДПР считает необходимым проводить политику, направ­ленную на воссоединение большинства бывших советских респуб­лик в единое демократическое государство», «чем быстрее будет восстановлена территория бывшего СССР, соответственно налаже­ны экономические связи, тем быстрее начнется культурный подъ­ем, тем более сильными конкурентами мы будем для Запада». «Мы воссоединим разделенный русский народ и русские земли» (32).

При этом в программе отмечается культурная цивилизацион­ная роль России: «Свою миссию ЛДПР видит в противостоянии попыткам уничтожить Россию как ядро самобытной Восточно­христианской цивилизации», «мы сможем построить восточноев­ропейское сообщество наших народов» (32). Россия выступает в качестве мирового оплота борьбы против «западной» цивилизации, которая «обеспечивает привилегии так называемого “золотого миллиарда”». Поэтому России, по мнению авторов программы, принадлежит миссия сохранения равновесия на планете, укрепле­ния и развития многополюсного мира.

* * *

Анализ партийных программ «Единой России» и ЛДПР пока­зал, что на представления этих партий о российском государстве, нации и политическом режиме существенное воздействие оказы­вают российские исторические традиции и специфика политиче­ского соревнования в современной России. Позиции двух партий по этим вопросам довольно противоречивы. С одной стороны, дек­ларируется ориентация на создание современных государственных структур, укрепление территориальной политии («Единая Россия») и центра, учет этнокультурных критериев членства в нации (ЛДПР), а с другой - границы формируемого национального сооб­щества и государства оказываются размытыми (ЛДПР), отсутству­ет понимание значимости структурирования нации, а упоминание ориентации на формирование гражданской идентичности (ЕР) но­сит во многом формальный характер. В программах обеих партий в качестве важной цели декларируется необходимость возрождения величия России и упрочения ее лидерских позиций на мировой арене. Все эти отмеченные особенности позволяют предположить влияние имперских традиций на эти представления авторов про­грамм о будущем России.

Упоминание демократии как цели политического развития России носит в основном декларативный характер. Основные институты демократии, механизмы их функционирования и роль демократии для развития нации и государства в программах не раскрываются. Вместе с тем в программах «Единой России» значи­тельное место занимает демонстрация близости к локусам власти. Наиболее важным идентификационным компонентом в програм­мах «партий власти» является не сопоставление с другими полити­ческими силами, а отношение к властной вертикали и ее предста­вителям, что красноречиво свидетельствует о специфике партийной конкуренции в современной России.

Список литературы

1. Bartolini S. Restructuring Europe: Center formation, system building and political structuring between the nation state and the European Union. - Oxford: Oxford univ. press, 2005.

2. Benoit K., Laver M. Party policy in modern democracies. - L.: Routledge, 2006.

3. Hinich M., Munger M. Analytical politics. - Cambridge, N.Y.: Cambridge univ. press, 1997; Budge I. Issue dimensions and agenda change in postwar democracies: Long-term trends in party election programmes and newspaper reports in twenty- three democracies // W. H. Riker (ed.). Agenda formation. - Ann Arbor MI: Univ. of Michigan press, 1993.

4. Lijphart A. Patterns of democracy: Government forms and performance in thirty-six countries. - New Haven, L.: Yale univ. press, 1999.

5. Lipset S., Rokkan S. Cleavage structures, party systems and voter alignments. An introduction // Party systems and voter alignments. - N.Y.: Free press, 1967.

6. Mapping policy preferences. Estimates for parties, electors, and government, 1945­1998 / Budge I. et al. - Oxford: Oxford univ., 2001.

7. McFaul M. The era of liberalism versus communism in Russia is over. - Mode of access: http://www.carnegieendowment.org/publications/index.cfm?fa=print&id= 1428

8. Mette Skak. From empire to anarchy: Post-communist foreign policy and interna­tional relations. - L.: Hurst, 1996.

9. MjiSset L. Stein Rokkan’s thick comparision // Acta sociologica. - L., 2000. - Vol. 43. - P. 381-397.

10. Rokkan S. The center-periphery polarity // Center periphery structures in Europe: an ISSC workbook in comparative analysis. - Frankfurt a. M.: Campus, 1987.

11. Simonsen S. Nationalism and the Russian political spectrum: Locating and evaluat­ing the extremes // Journal of political ideologies. - L., 2001. - Vol. 6, N 3. - P. 263-288.

12. Smyth R., Lowry A., Wilkening B. Reform, informal institutions and the formation of a hegemonic party regime in the Russian Federation // Post-Soviet affairs. - Co­lumbia, 2007. - Vol. 23, N 2; Макаренко Б.И. «Нанопартийная» система // Pro et contra. - М., 2007. - N 4-5 и др.

13. Анохина Н.В., Мелешкина Е.Ю. Пропорциональные правила и опасности президенциализма: Эффекты реформирования российского избирательного законодательства // Полис. - М., 2007. - № 5.

14. Анохина Е. Ю., Мелешкина Е. Ю. Эволюция структуры партийного спектра России накануне парламентских выборов // Полис. - М., 2008. - № 2.

15. Бадовский Д. Вавилонская башня Кремля: Кремль хочет создать новый поли­тический язык и национальную «систему образов и смыслов» // Газета. - М., 2006. - 31 августа. - Режим доступа: http://www.gazets.ru/comments/ 2006/08/31_a_757758.shtml

16. Борис Грызлов обогатил русский язык термином «коренное гражданство» // Новые известия. - М., 2007. - 7 февраля. - Режим доступа: http://www. newizv.ru/ print/ 62814

17. Гельман В.Я. Второй электоральный цикл и трансформация политического режима в России // Второй электоральный цикл в России. - М.: Весь мир, 2002.

18. Гельман В.Я. Институциональное строительство и неформальные институты в современной российской практике // Полис. - М., 2003. - № 4; Панеях Э.Л. Неформальные институты и формальные правила: Закон действующий vs. за­кон применяемый // Политическая наука: Российская политика в теоретиче­ском и сравнительном контексте. - М.: ИНИОН, 2003; Mayer G. Formal and in­formal practices: Questions, concepts and subjects // Formal institutions and infor­mal politics in Central and Eastern Europe. - Opladen; Farmington Hills: Barbara Budrich publishers, 2006; Azarova A. Formal institutions and informal polices in Russia // Formal institutions and informal politics in Central and Eastern Europe. - Opladen; Farmington Hills: Barbara Budrich publishers, 2006.

19. Гельман В.Я. Трансформация в России: Политический режим и демократиче­ская оппозиция. - М.: МОНФ, 1999.

20. Демократические ценности - это основа построения суверенного государства. - Режим доступа: http://old.edonros.ru/news.htmi?id=115121

21. Дмитрий Орлов. Суверенная демократия дает ответ на четыре основные угро­зы. - Режим доступа: http://old.edinros.ru/news.html?id=115142

22. Жириновский В.В. Проблемы внутренней политики. Необходимость реформы национально-государственного устройства России // Выступление на VII съезде ЛДПР. - М.: Издание ЛДПР, 1996.

23. Зверева Г. Построить матрицу: Дискурс российской власти в условиях сете­вой культуры // Вестник общественного мнения. - М., 2007. - № 1. - Режим доступа: http://www/polit/ru/research/2007/04/11/zvereva.html

24. Кислов Н. Партия суверенной демократии // Известия. - М., 2006. - 30 июня. - Режим доступа: http://www.edinros.ru/er/text.shtml?3007/8

25. Лихтенштейн А.В. Политические партии и российский президенциализм: Границы применения теорий // Политическая наука: Российская политика в теоретическом и сравнительном контекстах - М.: ИНИОН, 2003;

26. Макаренко Б. И. Новый закон о выборах и эволюция режима // Pro et contra. - М., 2006 - №1 (31).

27. Малинова О.Ю. Тема империи в современных российских политических дис­курсах // Наследие империй и будущее России. - М.: Фонд «Либеральная миссия»; Новое литературное обозрение, 2008. - С. 59-102; Малинова О.Ю. «Долгий» дискурс о национальной самобытности и оппозиция западничества и антизападничества в постсоветской России // Русский национализм: Соци­альный и культурный контекст. - М.: Новое литературное обозрение, 2008. - С. 235-256.; Верховский А. Идейная эволюция русского национализма: 1990-е и 2000-е годы // Верхи и низы русского национализма. - М.: Центр «Сова», 2007; Межуев Б. Понятие «национальный интерес» в российской обществен­но-политической мысли. - Режим доступа: http://www.archipelag.ru/authors/ mezhuev?library=1181 и др.

28. Мелешкина Е.Ю. Доминирование по-русски или мировой феномен // Полити­ческая наука: Политические партии и партийные системы в современном ми­ре. - М.: ИНИОН, 2006;

29. Политическая наука: Социально-политические размежевания и консолидация партийных систем. - М.: ИНИОН, 2004.

30. Попова Е.В. Проблемное пространство предвыборного соревнования на Фе­деральных выборах, 1995-2004 гг. // Политическая наука: Избирательный процесс в России и Франции: Сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.-информ. исслед. Отд. полит. науки, Рос. ассоц. полит. науки; Ред. и сост. Мелешкина Е.Ю. - М.: ИНИОН, 2005.

31. Предвыборная Программа Всероссийской политической партии «Единая Рос­сия» «План Путина - достойное будущее великой страны». Принята VIII съездом Всероссийской политической партии «Единая Россия» 1 октября 2007 г., г. Москва. - Режим доступа: http://www.v-v-putin.ru/plan_putina.html

32. Программа Либерально-демократической партии России: Принята XVII съез­дом ЛДПР 13 декабря 2005 г. - Режим доступа: http://www.ruspravda.ru/ strate- gies_ and_ programms/ldpr/

33. Программа Либерально-демократической партии России: Утверждена на VIII съезде ЛДПР 25 апреля 1998 г. - Цит. по: Парламентские выборы в России. Год 1999: Избирательные объединения и блоки, их лидеры и программные документы, результаты выборов / Авт.-сост.: к.ф.н., доц. М.Н. Грачев. - М.: НОУ МЭЛИ, 2000.

34. Программа Политической партии «Единая Россия»: Утверждена 20 сентября 2003 г. на III съезде Всероссийской политической партии «Единство и отече­ство». - Режим доступа: http://www.rg.ru/2008/02/02/edinros.html

35. Программное заявление партии «Единая Россия» «Россия, которую мы выби­раем». Утверждено 2 декабря 2006 г. на VII съезде партии. - Режим доступа: http://edinros.er.ru/er/text.shtml732262/100063

36. Рогожников М. Что такое «суверенная демократия» // Эксперт. - М., 2005. - № 43.

37. Сурков В. Суверенитет - это политический синоним конкурентоспособности: Стенограмма выступления Владислава Суркова перед слушателями Центра партийной учебы и подготовки кадров ВПП «Единая Россия» 7 февраля 2006 года. - Режим доступа: http://www.kreml.org/media/111622794

38. Цит. по: Поздеев В.В. Как реализуется «План Путина» в Москве. - Режим доступа: http://mos-partya.ru/article/kak

ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2011. № 2

СЛОВО МОЛОДОМУ УЧЕНОМУ

К.О. Телин

ПОЛИТИЧЕСКИЙ СРЕДНИЙ КЛАСС И ТРАНСФОРМАЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРОСТРАНСТВА

В статье рассматривается возможность политической интерпретации и операционализации в рамках общественных наук такого традиционно трактуе­мого в экономическом ключе понятия, как “средний класс”. На основе исследова­ния элитистских концепций, в частности трудов Г. Моски, а также конкретных особенностей мирового и российского политического процесса, делается вывод о необходимости изучения феномена “среднего класса” в контексте более крупного политического субъекта, каковым является “политический класс”, рассматри­ваемый в качестве стабильной системы постоянных участников политического процесса.

Ключевые слова: политический процесс, дискурс, элита, политический класс, субъектность, информационное пространство.

Известный итальянский мыслитель Гаэтано Моска, известный в России, в основном, как один из создателей политической теории элит, в своей работе “Elementi di scienza politica” (1896), переведенной на другие языки под названием “Правящий класс” (TheRulingClass, 1939;DieherrschendeKlasse, 1950; Правящий класс, 1997), ввел новое для соци­альных наук понятие “политический класс”. В понимании Моски“по­литический класс” (“classepolitica”),изначально синонимичный термину“правящий класс” (“classe dirigente”),является “менее многочисленным[классом общества. — Прим. автора],выполняет все политические функ­ции и осуществляет управление общественными делами”¹, представляя собой, таким образом, некоторую совокупность людей, полностью реа­лизующих, в силу тех или иных обстоятельств, свои возможности уча­ствовать в процессе государственного и политического управления.

В современной России формирование эффективно действующего “политического класса”, то есть некоторой стабильной системы посто­янных участников политического процесса — как индивидуальных, так и коллективных (институционализированных и неформальных) — свя­зано с известными трудностями. Так, один из ведущих исследователей государственного управления, профессор МГУ имени М.В. Ломоносо­ва А.И. Соловьев указывает, что заинтересованный в политическом уча­стии субъект с большой вероятностью столкнется с затрудненным до­ступом к присутствию в информационном пространстве, без которого социальная активность в современной России немыслима, а также с тем, что “персональная политическая активность является персоной non grata”¹.Тренд к формированию принципиально статичной, своего рода “номенклатурной” системы приводит к тому, что страна сталкивается не с демократизацией политического процесса, а с имитацией демократи­зации, поддерживаемой информационными технологиями формиро­вания искусственной “повестки дня” (agenda).

Означенная негативная тенденция, способствующая формирова­нию более закрытой и авторитарной политической системы, подкреп­ляется также ориентацией некоторых политиков и специалистов на популистские заявления о пагубности генезиса в России какого-то спе­цифического “политического класса”. Часть экспертного сообщества, переоценивая символическое значение использования ряда усто­явшихся терминов и понятий, отмечает, что “такого класса, если поль­зоваться научным определением этого понятия, не бывает и быть не должно, ибо всякая монополизация политической деятельности опасна и чревата образованием замкнутых структур”².

Впрочем, стоит отметить, что и сам Г. Моска, равно как и другие представители теории элит, довольно часто старался избегать употребле­ния термина “элита” в смысле, созвучном с разрабатываемым им поня­тием “политический класс”. Итальянский мыслитель указывал на то, что, в отличие от “элиты”, такого типа “класс” — понятие также и глубо­ко функциональное, связанное с исполнением определенных социальных обязанностей, а не только с наличием политических прав и возможностью произвола, а значит, и операционализация такого термина в лоне обще­ственных наук требует принципиально иных ценностных воззрений.

Вместе с этим особый интерес в контексте трансформации поли­тического пространства и существующих внутри него алгоритмов и ме­ханизмов политического участия представляет феномен “среднего клас­са”. Чаще всего этот термин встречается в текстах экономической направленности и трактуется именно как экономическая категория, выделяемая по ряду основных признаков: уровню дохода, уровню об­разования, стандартам потребления и пр. Вместе с тем даже сами ис­следователи отмечают, что “средний класс” представляет собой “наи­более многочисленную категорию населения”¹, одно это обстоятельство должно было бы вызвать серьезные методологические трудности: оче­видно, что ввиду диспропорциональности развития современных госу­дарств и обществ трудно предложить некие общие условия, которые удовлетворяли бы двум упомянутым ограничениям, то есть, с одной сто­роны, выводили на первый план определенные количественные кри­терии и характеристики, а с другой — формировали наиболее много­численный социальный слой как в развитых, так и в развивающихся странах.

Куда более валидным в условиях современного дискурса пред­ставляется именно политическое понимание “среднего класса”. Пред­ставляя собой в данном случае действительно наиболее многочислен­ную социальную группу, “политический средний класс”характеризуется, во-первых, достаточно инертными убеждениями и ценностями, в по­литическом спектре естественно близкими центру, а не крайне правым или левым позициям. В большинстве своем идеологические воззрения людей, входящих в операционализируемую нами социальную группу не ассоциативного плана², могут быть элементарно далеки от устоявших­ся и конкретных форм политической принадлежности и идентичности, таких, как членство в политических партиях или общественных объеди­нениях электоральной направленности. Вторым характерным признаком “политического среднего класса” является определенная реактивность в рамках политического процесса: средний класс изначально не форми­рует повестку дня, а отслеживает уже существующие выделившиеся векторы активности, корректируя их и гомогенизируя тем самым по­литическое пространство. Именно в силу этой особенности “полити­ческий средний класс” фактически обладает наибольшим потенциалом внутри политической системы, который складывается в свою очередь также из двух элементов: значительных возможностей коллективного участия в социальных процессах (в силу отсутствия у властных органов легального и легитимного способа ограничить доступ к политическому процессу абстрактно взятым широким слоям населения) и полноцен­ного доступа к национальному и мировому информационному про­странству. Наличие двух этих условий обязательно для формирования “политического среднего класса”, поскольку в иной ситуации эта и без того не ассоциативная группа приобретет исключительно умозри­тельный и даже спекулятивный характер.

В случае подобной трактовки находят свое объяснение многие спор­ные позиции, ранее усматривавшиеся в экономическом понимании “среднего класса”. Так, в развивающихся странах относительная нераз­витость этого феномена или же его несоответствие привычным в ведущих западноевропейских государствах стандартам и институциональным формам может быть обоснована как условиями времени, близкими к дюркгеймовскому понятию “аномии”(примером в данном случае яв­ляются страны Восточной Европы, в том числе и, по мнению ряда ис­следователей, РФ), так и не до конца сложившимся информационным пространством (репрезентативной иллюстрацией может служить КНДР).

Однако же в рамках современной отечественной практики можно наблюдать многие явления, способствующие развитию и полноценно­му становлению в стране “среднего класса”. К числу таковых относит­ся общее развитие информационных технологий и повышение их до­ступности, а также преодоление некоторой части политических противоречий ввиду смещения многих акцентов публичной политики и общественной дискуссии. В становлении весьма специфического “информационного общества”, характеризующегося в российских условиях существенным акцентом политического процесса именно на дискурсивный уровень¹, наблюдается также и положительное влияние современных средств коммуникации на процесс сглаживания и фор­мирования коллективных ценностей — все более значительные слои на­селения (в настоящий момент, главным образом, крупных городов) вовлекаются в политический процесс благодаря большей включенно­сти в медийное пространство и текущую “повестку дня”, влияние на ко­торую сегодня может оказывать каждый субъект упомянутого поля. Все это рисует достаточно четкие перспективы формирования в России принципиально новой для нее политической практики с большим удельным весом именно “политического среднего класса”.

Значимость данного тренда в рамках отечественного политиче­ского процесса подкрепляется еще и тем обстоятельством, что форми­рование “среднего класса” оказывает положительное влияние на ди­намику социально-экономического развития страны, особенно в контексте межрегиональной интеграции и формирования единой об­щероссийской стратегии развития, которая в последнее время снова становится предметом ожесточенной публичной и научной дискус- сии². Консолидация элиты и качественно новое агрегирование кол­лективных интересов внутри системы российских политических отно­шений, выступающие в роли “точек роста”, могут создать новую основу для системы принятия долгосрочных и стратегических решений, яв­ляющихся плодом совместных действий государственных структур и развивающегося гражданского общества, что, несомненно, открывает новые границы планирования и эффективности политического управ­ления в нашей стране.

1. Гудков Л., Дубин Б., Зоркая Н. “Средний класс” as if: мнения и настрое­ния высокодоходной молодежи в России / / Вестник общественного мнения. 2008. № 3.

2. Материалы международной конференции “Универсальное и нацио­нальное в политическом процессе” (Звенигород, 3—5 сентября 2010 г.)

3. Моска Г. Правящий класс // Антология мировой политической мысли. Т.2 / Отв. ред. Т.А. Алексеева. М., 1997.

4. ПономаревИ.В. Бизнес не пригоден для политического служения // Рус­ский журнал. 2009. 26 марта.

5. Соловьев А.И. Политология: Политическая теория, политические тех­нологии. М., 2006.

6. Vercic D. Public Relations and Communication Management in Europe. N.Y., 2004.

УДК 316.614:329.78 Киричек Андрей Игоревич

ассистент кафедры государственного и муниципального управления Тихоокеанского государственного экономического университета andrewword@i nbox.ru

К ВОПРОСУ О ДИФФЕРЕНЦИАЦИИ СОДЕРЖАНИЯ КАТЕГОРИЙ «ПОЛИТИЧЕСКАЯ АКТИВНОСТЬ», «ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ»

И «ПОЛИТИЧЕСКОЕ УЧАСТИЕ»

Аннотация:

Представлен анализ предметной области исследования политической активности. Выделены основные подходы к использова­нию понятия политической активности и понимания природы явлений, обозначенных этим понятием: исторический, философский, политологический, психологический. Разгра­ничены категории политической активно­сти, политического поведения и политиче­ского участия.

KirichekAndreyIgorevich

assistant of the chair of state and municipal government, Pacific State Economic University andrewword@i nbox.ru

TOWARDS THE QUESTION OF DIFFERENTIATION OF CONTENT OF CATEGORIES OF “POLITICAL ACTIVITY”, “POLITICAL BEHAVIOR” AND “POLITICAL PARTICIPATION”

The summary:

The analysis of the subject areas of research of political activity is presented. There are identified the main approaches to the use of the concept of political activity and understanding the nature of this phenomena, identified by this concept: histor­ical, philosophical, political, psychological. The categories of political activity, political behavior and political participation are differentiated.

Ключевыеслова: Keywords:

личность,политическаяактивность,поли- personality, political activity, political behavior,тическоеповедение,политическоеучастие. political participation.

Потребность в осмыслении происходящих в стране процессов привлекает все большее внимание к политическим исследованиям. Однако разнообразие подходов, то­чек зрения, мнений и просто эмоциональных высказываний в употреблении различных научных терминов напоминает «попурри» и создает методологический хаос. С одной сто­роны, в употреблении какого-либо конкретного термина встречаются разночтения, с дру­гой - одни и те же политические феномены в разных областях знания обозначаются раз­ными понятиями. Одним из таких «неоднозначных» политических феноменов является феномен активности личности в области политики.

Краткий анализ тех понятий, которыми обозначается феномен активности личности, направленной в область политики, позволяет установить, что наибольшую неоднознач­ность вызывает употребление понятия «политическая активность», которое часто срав­нивают с понятием «политическое поведение» и «политическое участие». В связи с этим нам представляется необходимым рассмотреть и определить каждое из них.

В настоящее время дефиниция «политическая активность» употребляется доволь­но часто и понимается неоднозначно. В результатах социологических исследований, представленных в massmedia, подробно освещается такое проявление политической ак­тивности, как электоральная активность. Часто под этим же термином понимается уча­стие в политической жизни страны той или иной социальной группы населения или, например, проявление интереса к тем или иным политическим событиям.

Явление политической активности как отдельного человека, так и различных соци­альных групп населения широко представлено в различных областях гуманитарного зна-

ния, рассматривающих представления о человеке и политике: политологии, философии, истории,социологии, политической психологии.

Анализ литературных источников позволил нам выделить следующие подходы к использованию понятия политической активности и понимания природы явлений, обозна­ченных этим понятием.

1. Понятие политической активности широко используется для фиксирования и описания общественных процессов в исторической науке. В данном подходе формали­зация и определение понятия «политическая активность», а также выявление источников ее возникновения относятся к области современной историографии; собирается и по­ставляется эмпирический материал для последующего теоретического осмысления.

2. Широко исследована природа политической активности в представлениях о че­ловеке в различных философских концепциях. Ещё Аристотель, определяя сущность че­ловека, называл его политическим животным (zoonpoliticon) [1, с. 3]. И в дальнейшем именно философские воззрения о политической природе человека намечали канву, зада­вали основные направления для практических и теоретических исследований. Так, для отечественной политической психологии неоценим вклад Б. Рассела и его труд «Power», где он рассматривает основы стремления к власти [2].

3. В науках, предметом которых являются общественные процессы (политология, социология), понятие политической активности используется в рамках исследования вза­имоотношений личности и общества в контексте политики. Возможна косвенная ссылка на ее природу, однако предметом отдельного исследования вопрос об источниках не яв­ляется. Так, в современной социологииактивность политическая понимается как «ак­тивность социальная, реализуемая в сфере политической деятельности» [3, с. 14]. В политологическом словаре трактуется следующее определение«Политическая актив­ность - деятельность социальных групп или индивидов, связанная со стремлением усо­вершенствовать или изменить социально-экономический и политический порядок, соци­ально-экономические и политические институты... На индивидуальном уровнеполитиче­ская активность - это совокупность проявления тех или иных форм жизнедеятельности отдельной личности, в которых выражено ее стремление активно участвовать в полити­ческих процессах, отстаивать свои политические права и интересы» [4, с. 365].

4. В психологии же политическая активность рассматривается в рамках политиче­ской психологии, фиксируется само явление, исследуется и его природа. В большей сте­пени политическая психология занимается исследованием феномена политической ак­тивности личности.

В политической психологии богатое наследие, оставленное выдающимися отече­ственными коллегами, нашло свое выражение через введение категории политической деятельности как базовой для описания политических явлений. Так, А.И. Юрьев [5, с. 92], отмечая, что именно политическая деятельность является высшим проявлением полити­ческой жизни человека, предлагает дифференцировать явления политики по признаку деятельности. В основу понимания категории деятельности легло определение Г.В. Су­ходольского [6, с. 13]. Деятельность предполагает воплощение в себе всех достижений человечества по организации собственной активности, своего поведения и др.

Дифференцируя явления политики по признаку деятельности, A.KЮрьев выделя­ет следующие уровни:

1. Деятельность. Под деятельностью понимается общая физическая и психиче­ская активность человека, регулируемая сознательной целью. С позиции категории дея­тельности рассматривается такое политическое явление, как борьба за ясное, полное, человеческое сознание.

2. Работа. Работа понимается как осуществление возможностей интеллекта субъ­екта политики, его способности осуществлять физические и психические затраты для по­лучения желаемого эффекта.

3. Поведение. Поведение понимается как система реакций на стимулы политиче­ского характера: участие в поиске, создании, распределении жизненных ресурсов.

4. Активность. Активность понимается как способность осуществления политиче­ской деятельности, работы или политического поведения. Категория активности пригодна для описания и объяснения политики физического подавления.

В политической науке существуют исследования, результатом которых является построение типологии индивидуальных субъектов на основе их поведения. Как правило, данные типологии строятся на основе учета участия индивида сразу в нескольких фор­мах. На основе выявления преобладающих форм политического участия выделяют груп­пы индивидов, участвующих в политике преимущественно тем или иным образом. Одной из удачных классических типологий является типология известных политологов М. Каазе и А. Маша, построенная на основе учета уровня активности, а также конвенциональности и неконвенциональности участия. Они выделяют пять групп в зависимости от преобла­дающих форм участия:

1. Неактивные. Большинство представителей этой категории либо вообще никак не участвуют в политике, либо, в крайнем случае, читают газеты и могут подписать пети­цию, если их об этом попросят, некоторые могут принимать участие в выборах.

2. Конформисты. Конформисты принимают более активное участие в конвенцио­нальных формах. Некоторые из них могут даже участвовать в политических кампаниях. Однако в целом они избегают непосредственного политического участия.

3. Реформисты. Так же, как и конформисты, участвуют преимущественно в кон­венциональных формах, но более активно. Кроме того, они могут использовать и закон­ные формы политического протеста, такие как демонстрации и даже бойкоты.

4. Активисты. Они наиболее активно участвуют в политической жизни. Формы ак­тивности - преимущественно конвенциональные, однако используют и неконвенциональ­ные формы участия.

5. Протестующие. По уровню активности они похожи на реформистов и активи­стов, однако отличаются от них тем, что практически не участвуют в политическом про­цессе в конвенциональных формах [7].

Иногда политическое поведение и участие типологизируют в зависимости от той роли, которую играет в этом процессе сам индивидуальный субъект. По этому критерию выделяется автономное и мобилизованное участие. Автономное участие - такое участие, когда индивид действует, принимая решение самостоятельно. Мобилизованное участие - участие под влиянием политической мобилизации, под давлением других субъектов по­литики или под их влиянием, приводящим к искажению его собственных предпочтений.

Следует отметить, что две эти формы участия представляют собой некие идеаль­ные типы. В действительности граница между мобилизованным и автономным участием трудноуловима, у отдельных индивидов наблюдается смешанный тип участия. Тем не менее эвристическая ценность данной типологии достаточно большая. С ее помощью можно выделить преобладание того или иного типа участия у того или иного человека, представителей какой-либо группы или страны, можно сделать вывод о том, насколько способны политические субъекты к рационализации политической действительности и выработке самостоятельной политической позиции.

Таким образом, «политическая активность» - многостороннее и многоаспектное по­нятие, раскрывающее совокупность действий, выход энергии индивидов и социальных групп, направленные на изменение своего политического статуса и окружения. Политиче­ская активность рассматривается, как правило, в единстве двух компонентов: материаль­ных (реальное изменение политических отношений) и духовных (аккумуляция и трансля­ция политического знания и опыта, обмен информацией, межгрупповая и межличностная координация и пр.). Политическая активность проявляется в политических формах дея­тельности, общения, поведения и может быть направлена как на конструктивно- реформационное изменение политического качества, так и на деструкцию отживших по­литических форм. Активность индивидуальная направлена на проявление тех способов жизнедеятельности, которые способствуют вовлечению личности в активное соучастие в политическом процессе, затрагивающем ее кардинальные интересы и ценности.

Активность, направленная в область политики, в каждой из возможных форм своего проявления носит относительный, условных характер, зависит от особенностей восприя­тия человеком политической информации и может изменяться под воздействием ее по­лучения. Отсюда изменение политического поведения человека зависит от значимости информационных стимулов, которые определяются структурой свойств личности. Следо­вательно, знание данных особенностей личности позволит выявить закономерности по­литического поведения человека.

Ссылки:

1. Шестопал Е.Б. Личность и политика. М., 1988. 203 с.

2. Russel В. Power: A New Social Analysis. Lon­don, 1938. 328 p.

3. Осипов Г.В. Энциклопедический социологиче­ский словарь / под ред. Г.В. Осипова. М., 2000. 488 с.

4. Политология : энциклопедический словарь / под общ. ред. Ю.И. Аверьянова. М., 1993. 431 с.

5. Юрьев А.И. Введение в политическую психо­логию. СПб., 1992. 228 с.

6. Суходольский Г.В. Основы психологической теории деятельности. СПб., 1994. 286 с.

7. Kaase M., Marsh A. Political Action Repertory // Political action: Mass Participation in Five West­ern Democracies / еd. by S. Barnes, М. Kaase. Beverly Hills ; London, 1979. P. 153-155.