Как это делают другие?

(образцы сочинений-рассуждений по прочитанному тексту)

Текст №1

(1)Борис Евгеньевич Ермолкин был замечательный в своём роде редактор. (2)Это был старый газетный волк, как он с гордостью себя называл. (3)Ничем не примечательный с виду человек, обладал Ермолкин испепеляющей страстью – любую статью или заметку выправить от начала до конца так, чтобы читать её было совсем невозможно. (4)С утра до позднего вечера, не замечая ни дождя, ни солнца, ни времени суток, ни смены времён года, забыв о собственной семье, проводил он время в своём кабинете за чтением верстки. (5)Ермолкину приносили серые листы, шершавые от вдавленного в них шрифта. (6)Эти листы и в руки-то взять было противно, а он вцеплялся в них, дрожа от нетерпения, расстилал на столе, и начиналось священнодействие. (7)Нацелив на верстку острый карандаш, Ермолкин пристально вглядывался в напечатанные слова и ястребом кидался, если попадалось среди них хоть одно живое. (8)Все обыкновенные слова казались ему недостойными важной темы, и он тут же выправлял слово «дом» на «здание» или «строение». (9)Не было у него в газете ни крестьян, ни лошадей, ни верблюдов, а были труженики полей, конское поголовье и корабли пустыни. (10)Люди не говорили, а заявляли, не спрашивали, а обращали свой вопрос. (11)Особое место занимало у него в словаре слово «золото». (12)Золотом называлось всё, что хотите. (13)Уголь и нефть – «чёрное золото». (14)Хлопок – «белое золото». (15)Газ – «голубое золото». (16)Говорят, однажды ему попала заметка о старателях, добытчиках золота. (17)Он вернул заметку секретарю с вопросом, какое именно золото имеется в виду. (18)Тот ответил: обыкновенное. (19)Так потом и было написано в газете: добытчики золота обыкновенного.

(20)Как-то я был свидетелем его разговора с ответственным за раздел «Заметки фенолога». (21)Фенолог бегал из угла в угол и заламывал руки.

(22) – Борис Евгеньевич, - взывал он к редактору. (23) – Я вас очень прошу, не правьте мою заметку, она такая маленькая!

(24) – Ишь, чего захотел, - ответил редактор, помешивая ложечкой остывший чай. – (25)Как не править, когда вы пишите: «Наступила пора бабьего лета». (26)У нас женщины-труженицы, а вы их оскорбительно называете бабами.

(27) – Я не их, я лето называю бабьим, так в народе говорят.

(28) – Все слова, что в народе говорят, да в газету?

(29)Редактор покачал головой.

(30) – Но ведь не писать же «женское лето», - сказал фенолог.

(31) – Именно женское.

(32) - Борис Евгеньевич, - завопил фенолог, - вы меня убиваете.

(33) – Спросите у любого человека, хотя бы у этой посетительницы… (34)Девушка, - обратился он к одной посетительнице, - вы вот, я вижу, из народа. (35)У вас такое время, когда осенью тепло, когда солнышко светит, как называют?

(36) – Кто как хочет, так и называет, - сказала девушка уклончиво. (37)Ей не хотелось идти против редактора.

(38) – Вот видите, - оживился редактор. – (39)А у нас газета. (40)Мы не можем называть кто как хочет…

(По В.Войновичу)

Сочинение по тексту В.Войновича

Бабье лето: ворох румяных листьев под ногами, усталые деревья, вернувшееся тепло. Бабье лето пахнет последними астрами и почему-то вновь распустившейся сиренью. Оно дышит перепревшим сеном, оно плачет грибными дождями и смеётся солнечными глазами… «Женское лето»: груды шелков вместо листьев, берёзы, кутающиеся в тяжёлый бархат, напряженная улыбка безразличного солнца, и от стогов пахнет тонкими французскими духами… Разве это можно перепутать?

Оказывается, можно. Да что там «бабье лето», если такое абсолютное, не подлежащее сомнению явление, как живое слово, подменяется сухими, ничего не выражающими клише. Это, оказывается, не только можно, но и нужно, необходимо, а называть вещи своими именами – наоборот – категорически запрещено. Язык убивают не многочисленные жаргоны и сленги, не патологическая безграмотность носителей языка (всё это может лишь «запачкать» язык), а действия подобных ермолкиных, подгоняющих язык под свои весьма сомнительные стандарты, делающих его плоским и бесцветным, схематичным и ограниченным. Ермолкины искренне уверены в том, что человек должен

не ходить, а ступать по земле, не говорить, а восклицать, не смотреть, а взирать… И самое страшное, что нет никакой возможности разубедить их в этом, потому что одни, вроде бедного фенолога, не имеют сил спорить с ними, а другие, вроде девушки-посетительницы, не желают идти против «сильных» мира сего.

Автор ещё выразительнее подчёркивает всю серьёзность этих проблем с помощью антитезы, лежащей в основе текста. Здесь противопоставлено буквально всё: «бабье» и «женское» лето, несчастный фенолог и глупый редактор, пылкость журналиста и безразличие девушки, бессмысленные штампы Ермолкина и многоцветный, богатый язык автора.

Мне кажется, поднятая автором проблема гораздо более актуальна, чем обилие жаргонов или больщое количество заимствованных слов в русском языке. В конце концов, некоторые иноязычные слова обогащают наш язык, а деятельность Ермолкина (да и не только его, конечно, а зачастую многих из нас) убивает «живую великорусскую речь», не давая взамен «убитых» слов ничего, кроме заученных бессмысленных фраз. По-моему, это очень важно – называть вещи своими именами и никогда не забывать, что нет разных языков для редактора и для крестьянина, как не бывает голубого и чёрного золота.