§ 77. Сравнительно-исторический метод в языковедении
393
Первый, кто заметил сходство индийских слов с итальянскими и латинскими, был Филиппо Сассети, итальянский путешественник XVI в., о чем он сообщил в своих «Письмах из Индии», однако научных выводов из этих публикаций сделано не было.
Вопрос получил правильную постановку лишь во второй половине XVIII в., когда в Калькутте был учрежден институт восточных культур и Вильям Джонз (1746—1794), изучив санскритские рукописи и познакомившись с современными индийскими языками, смог написать:
«Санскритский язык, какова бы ни была его древность, обладает удивительной структурой, более совершенной, чем греческий язык, более богатой, чем латинский, и более прекрасной, чем каждый из них, но носящей в себе настолько близкое родство с этими двумя языками как в корнях глаголов, так и в формах грамматики, что не могло быть порождено случайностью, родство настолько сильное, что ни один филолог, который занялся бы исследованием этих трех языков, не сможет не поверить тому, что они все произошли из одного общего источника, который, быть может, уже более не существует. Имеется аналогичное основание, хотя и не столь убедительное, предполагать, что и готский и кельтский языки, хотя и смешанные с совершенно различными наречиями, имели то же происхождение, что и санскрит; к этой же семье языков можно было бы отнести и древне- персидский, если бы здесь было место для обсуждения вопросов о древностях персидских».
Этим было положено начало сравнительному языковедению, и дальнейшее развитие науки подтвердило хотя и декларативные, но правильные высказывания В. Джонза.
Главное в его мыслях:
-
сходство не только в корнях, но и в формах грамматики не может быть результатом случайности;
-
это есть родство языков, восходящих к одному общему источнику;
-
источник этот, «быть может, уже больше не существует»;
-
кроме санскрита, греческого и латинского языков, к этой же семье языков относятся и германские, и кельтские, и иранские языки.
В начале XIX в. независимо друг от друга разные ученые различных стран занялись выяснением родственных отношений языков в пределах той или иной семьи и достигли замечательных результатов.
394
Иным путем шел опередивший Ф. Боппа датский ученый Расмус-Кристиан Раек (1787—1832). Раек всячески подчеркивал, что лексические соответствия между языками не являются надежными, гораздо важнее грамматические соответствия, ибо заимствования словоизменения, и в частности флексий, «никогда не бывает».
Начав свое исследование с исландского языка, Раек сопоставил его прежде всего с другими «атлантическими» языками: гренландским, баскским, кельтскими — и отказал им в родстве (относительно кельтских Раек позднее переменил мнение). Затем Раек сопоставлял исландский язык (1-й круг) с ближайше родственным норвежским и получил 2-й круг; этот второй круг он сопоставил с другими скандинавскими (шведский, датский) языками (3-й круг), далее с другими германскими (4-й круг), и, наконец, германский круг он сопоставил с другими аналогичными «кругами» в поисках «фракийского» (т. е. индоевропейского) круга, сравнивая германские данные с показаниями греческого и латинского языков.
К сожалению, Раек не привлекал санскрита даже и после того, как он побывал в России и Индии; 'это сузило его «круги» и обеднило его выводы.
Однако привлечение славянских и в особенности балтийских языков значительно восполнило указанные недочеты.
А. Мейе (1866—1936) так характеризует сравнение мыслей Ф. Боппа и Р. Раска:
«Раек значительно уступает Боппу в том отношении, что не привлекает санскрита; но он указывает на исконное тождество сближаемых языков, не увлекаясь тщетными попытками объяснения первоначальных форм; он довольствуется, например, утверждением, что «каждое окончание исландского языка можно в более или менее ясном виде отыскать в греческом и в латинском», и в этом отношении его книга более научна и менее устарела, чем сочинения Боппа»I. Следует указать, что сочинение Раска вышло в 1818 г. на датском языке и лишь в сокращенном виде было напечатано на немецком в 1822 г. (перевод И. С. Фатера).
Третьим основоположником сравнительного метода в языковедении был А. X. Востоков (1781—1864).
Востоков занимался только славянскими языками, и прежде всего старославянским языком, место которого надо было определить в кругу славянских языков. Сопоставляя корни и грамматические формы живых славянских языков с данными старославянского языка, Востоков сумел разгадать многие до него непонятные факты старославянских письменных памятников. Так, Востокову принадлежит заслуга разгадки «тайны юсов», т.е. букв ж и а, которые он определил как обозначения носовых гласных, исходя из сопоставления:
Старославянские |
Русские |
ПольскиеII |
д жет> пать |
дуб пять |
dqb Pi? с |
Востоков первый указал на необходимость сопоставления данных, заключающихся в памятниках мертвых языков, с фактами живых языков и диалектов, что позднее стало обязательным условием работы языковедов в сравнительно-историческом плане. Это было новым словом в становлении и развитии сравнительно-исторического метода. Кроме того, Востоков на материале славянских языков показал, что представляют собой звуковые соответствия родственных языков, такие, например, как судьба сочетаний tj, dj в славянских языках (ср. старославянское ск^фд, болгарское свещ [свэшт], сербохорватское ceeha, чешское svice, польское swieca, русское свеча — из общеславянского *svetja; и старославянское л\еждл, болгарское межда, сербохорватское мё1?а, чешское mez, польское miedza, русское межа — из общеславянского *medja), соответствия русским полногласным формам типа город, голова (ср. старославянское грлд-ь, болгарское град, сербохорватское град, чешское hrad — замок, кремль, польское gro'd — из общеславянского *gordii; и старославянское глава, болгарское глава, сербохорватское глава, чешское hlava, польское giowa — из общеславянского *golva и т. п.), а также и метод реконструкции архетипов или праформ, т. е. исходных форм, не засвидетельствованных письменными памятниками. Трудами этих ученых сравнительный метод в языкознании был не только декларирован, но и показан в его методике и технике.
Большие заслуги в уточнении и укреплении этого метода на большом сравнительном материале индоевропейских языков принадлежат Августу-Фридриху Потту (1802—1887), давшему срав- нительно-этимологические таблицы индоевропейских языков и подтвердившему важность анализа звуковых соответствий.
В это время отдельные ученые по-новому описывают факты отдельных родственных языковых групп и подгрупп.
Таковы работы Йоганна-Каспара Цейса (1806—1855) по кельтским языкам, Фридриха Дица (1794—1876) по романским языкам, Георга Курциуса (1820—1885) по греческому языку, Якоба Гримма (1785—1868) по германским языкам, и в частности по немецкому языку, Теодора Бенфея (1818—1881) по санскриту, Франтишка Миклошича (1818—1891) по славянским языкам, Августа Шлейхера (1821 — 1868) по балтийским языкам и по немецкому языку, Ф.И. Буслаева (1818—1897) по русскому языку и других.
397
Таким образом, реконструкция данных, полученных сравнительно-историческим методом, была доказана фактически.
Чтобы закончить очерк развития сравнительно-исторического языковедения, следует захватить и вторую половину XIX в.
Если в первой трети XIX в. ученые, развивавшие сравнительный метод, как правило, исходили из идеалистических романтических предпосылок (братья Фридрих и Август-Вильгельм Шле- гели, Якоб Гримм, Вильгельм Гумбольдт), то к середине века ведущим направлением становится естественнонаучный материализм.
Под пером крупнейшего лингвиста 50—60-х гг. XIX в., натуралиста и дарвиниста Августа Шлейхера (1821—1868) аллегорические и метафорические выражения романтиков: «организм языка», «юность, зрелость и упадок языка», «семья родственных языков» — приобретают прямое значение.
По мнению Шлейхера, языки — это такие же естественные организмы, как растения и животные, они рождаются, растут и умирают, они имеют такую же родословную и генеалогию, как и все живые существа. По Шлейхеру, языки не развиваются, а именно растут, подчиняясь законам природы.
398
Исходя из мысли, что «жизнь языка ничем существенным не отличается от жизни всех прочих живых организмов — растений и животных», Шлейхер создает свою теорию «родословного дре ва», где и общий ствол, и каждая ветвь делятся всегда пополам, и иозводит языки к своему первоистоку — праязыку, «первичному организму», в котором должна господствовать симметрия, регу- лирность, и весь он должен быть простым; поэтому вокализм Шлейхер реконструирует по образцу санскритского, а консонантизм — по образцу греческого, унифицируя склонения и спряжения по одному образцу, так как многообразие звуков и форм, по Шлейхеру, — результат дальнейшего роста языков. В результате своих реконструкций Шлейхер написал даже басню на индоевропейском праязыке.
Итог своих сравнительно-исторических исследований Шлейхер опубликовал в 1861—1862 г. в книге под названием «КомпендиумI сравнительной грамматики индогерманских языков».
Позднейшие исследования учеников Шлейхера показали всю несостоятельность его подхода к сравнению языков и к реконструкции.
Во-первых, выяснилось, что «простота» звукового состава и форм индоевропейских языков — результат позднейших эпох, когда сократился бывший богатый вокализм в санскрите и прежний богатый консонантизм в греческом языке. Оказалось, наоборот, данные богатого греческого вокализма и богатого санскритского консонантизма — более верные пути к реконструкции индоевропейского праязыка (исследования Коллитца и Й. Шмидта, Асколи и Фикка, Остгоффа, Бругманна, Лескина, а позднее — Ф. де Соссюра, Ф.Ф. Фортунатова, И.А. Бодуэна де Куртенэ и др.).
Во-вторых, первоначальное «единообразие форм» индоевропейского праязыка также оказалось поколебленным исследованиями в области балтийских, иранских и других индоевропейских языков, так как более древние языки могли быть и более многообразны и «многоформенны», чем их исторические потомки.
«Младограмматики», как себя называли ученики Шлейхера, противопоставили себя «старограмматикам», представителям поколения Шлейхера, и прежде всего отреклись от натуралистической догмы («язык — естественный организм»), которую исповедовали их учителя.
Младограмматики (Пауль, Остгофф, Бругманн, Лескин и дру гие) не были ни романтиками, ни натуралистами, но опирались в своем «безверии в философию» на позитивизм Огюста Конта и на ассоциативную психологию Гербарта. «Трезвая» философская, вернее, подчеркнуто антифилософская позиция младограмматиков не заслуживает должного уважения. Но практические результаты языковедческих исследований этой многочисленной плеяды ученых разных стран оказались очень актуальными.
В этой школе был провозглашен лозунг, что фонетические законы (см. гл. VII, § 85) действуют не везде и всегда одинаково (как думал Шлейхер), а в пределах данного языка (или диалекта) и в определенную эпоху.
Работы К. Вернера (1846—1896) показали, что отклонения и исключения фонетических законов сами обязаны действию иных фонетических законов. Поэтому, как говорил К. Вернер, «должно существовать, так сказать, правило для неправильности, нужно только его открыть».
Кроме того (в работах Бодуэна де Куртенэ, Остгоффа и особенно в трудах Г. Пауля), было показано, что аналогияI — такая же закономерность в развитии языков, как и фонетические законы.
400
Все эти работы опирались на сопоставления различных морфем и форм индоевропейских языков. Особенное внимание уделено было строению индоевропейских корней, которые в эпоху Шлейхера в соответствии с индийской теорией «подъемов» рассматривали в трех видах: нормальном, например vid, в первой ступени подъема — (guna) ved и во второй ступени подъема (vrddhi) vayd, как систему усложнения простого первичного корня. В свете новых открытий в области вокализма и консонантизма индоевропейских языков, имеющихся соответствий и расхождений в звуковом оформлении тех же корней в разных группах индоевропейских языков и в отдельных языках, а также с учетом условий ударения и могущих быть звуковых изменений вопрос об индоевропейских корнях был поставлен иначе: первичным брали наиболее полный вид корня, состоявший из согласных и дифтонгического сочетания (слоговая гласная плюс [,и, п, т, г, I); благодаря редукции (что связано с акцентологией) могли возникать и ослабленные варианты корня на 1-й ступени: /, и, п, т, г, I без гласной, и далее, на 2-й ступени: ноль вместо /, и или п, т, г, I неслоговые. Однако это до конца не разъясняло некоторых явлений, связанных с так называемым «шва индогер- маникум», т.е. с неопределенным слабым звуком, который изображали как э.
Ф. де Соссюр в своей работе «Memoire sur le systeme primitif des voyelles dans les langues indoeuropeennes», 1879 года, исследуя различные соответствия в чередованиях корневых гласных индоевропейских языков, пришел к выводу, что и э могло быть неслоговым элементом дифтонгов, а в случае полной редукции слогового элемента могло становиться слоговым. Но так как такого рода «сонантические коэффициенты» давали в разных индоевропейских языках то ё, то а, то о, следовало предположить, что и сами «шва» имели различный вид: з,, э2, эу Сам Соссюр всех выводов не сделал, но предположил, что «алгебраически» выраженным «сонантическим коэффициентам» Aw О соответствовали когда-то недоступные прямо по реконструкции звуковые элементы, «арифметическое» разъяснение которых пока невозможно.
После подтверждения текстами вульгарной латыни романских реконструкций в эпоху Ф. Дица это было второе торжество сравнительно-исторического метода, связанное с прямым предвидением, так как после расшифровки в XX в. хеттских клинописных памятников оказалось, что в исчезнувшем к первому тысячелетию до н. э. хеттском (неситеком) языке эти «звуковые элементы» сохранились и они определяются как «ларингальные», обозначаемые А, причем в других индоевропейских языках сочетание he давало ё, ho давало б, a eh > ё, oh > о/а, откуда имеем чередование долгих гласных в корнях. В науке этот комплекс идей известен как «ларингальная гипотеза». Количество исчезнувших «ларингальных» различные ученые подсчитывают по-раз- номуI.
О сравнительно-историческом методе писал Ф. Энгельс в «Анти-Дюринге».
«Но раз г-н Дюринг вычеркивает из своего учебного плана всю современную историческую грамматику, то для обучения языку у него остается только старомодная, препарированная в стиле старой классической филологии, техническая грамматика со всей ее казуистикой и произвольностью, обусловленными отсутствием исторического фундамента. Ненависть к старой филологии приводит его к тому, что самый скверный продукт ее он возводит в ранг «центрального пункта действительно образовательного изучения языков». Ясно, что мы имеем дело с филологом, никогда ничего не слыхавшим об историческом языкознании, которое за последние 60 лет получило такое мощное и плодотворное развитие, — и поэтому-то г-н Дюринг ищет «в высокой степени современные образовательные элементы» изучения языков не у Боппа, Гримма и Дица, а у блаженной памяти Хейзе и Беккера»I. Несколько ранее в этой же работе Ф. Энгельс указывал: «Материя и форма родного языка» становятся понятными лишь тогда, когда прослеживается его возникновение и постепенное развитие, а это невозможно, если не уделять внимания, во-первых, его собственным отмершим формам и, во-вторых, родственным живым и мертвым языкам»II.
Конечно, эти высказывания не отменяют необходимости в описательных, а не исторических грамматиках, которые нужны прежде всего именно в школе, но ясно, что такие грамматики строить на основе «блаженной памяти Хейзе и Беккера» было бы нельзя, и Энгельс очень точно указал на разрыв «школьной грамматической премудрости» того времени и передовой науки той эпохи, развивавшейся под знаком историзма, неведомого предыдущему поколению.
402
«Сравнительная грамматика индоевропейских языков находится в том положении, в каком была бы сравнительная грамматика романских языков, если бы не был известен латинский язык: единственная реальность, с которой она имеет дело, это соответствия между засвидетельствованными языками»III; «два языка называются родственными, когда они оба являются результатом двух различных эволюций одного и того же языка, бывшего в употреблении раньше. Совокупность родственных языков составляет так называемую языковую семью»I, «метод сравнительной грамматики применим не для восстановления индоевропейского языка в том виде, как на нем говорили, а лишь для установления определенной системы соответствий между исторически засвидетельствованными языками»II. «Совокупность этих соответствий составляет то, что называется индоевропейским языком»III.
В этих рассуждениях А. Мейе, несмотря на их трезвость и разумность, сказались две черты, свойственные позитивизму конца XIX в.: это, во-первых, боязнь более широких и смелых построений, отказ от попыток исследования, идущего в глубь веков (чего не боялся учитель А. Мейе — Ф. де Соссюр, гениально наметивший «ларингальную гипотезу»), и, во-вторых, антиисторизм. Если не признавать реального существования языка-основы как источника существования продолжающих его в дальнейшем родственных языков, то вообще следует отказаться от всей концепции сравнительно-исторического метода; если же признавать, как это говорит Мейе, что «два языка называются родственными, когда они оба являются результатом двух различных эволюций одного и того же языка, бывшего в употреблении раньше», то надо пытаться исследовать этот «ранее бывший в употреблении язык-источник», пользуясь и данными живых языков и диалектов, и показаниями древних письменных памятников и используя все возможности правильных реконструкций, учитывая данные развития народа, носителя этих языковых фактов.
Если нельзя реконструировать язык-основу полностью, то можно добиться реконструкции его грамматического и фонетического строя и в какой-то мере основного фонда его лексики.
Каково же отношение советского языкознания к сравнительно-историческому методу и к генеалогической классификации языков как выводу из сравнительно-исторических исследований языков?
-
Родственная общность языков вытекает из того, что такие языки происходят от одного языка-основы (или группового праязыка) путем его распадения благодаря дроблению коллектива- носителя. Однако это длительный и противоречивый процесс, а не следствие «расщепления ветви надвое» данного языка, как мыслил А. Шлейхер. Тем самым исследование исторического развития данного языка или группы данных языков возможно только на фоне исторической судьбы того населения, которое являлось носителем данного языка или диалекта.
-
Язык-основа не только «совокупность... соответствий» (Мейе), а реальный, исторически существовавший язык, который полностью восстановить нельзя, но основные данные его фонетики, грамматики и лексики (в наименьшей мере) восстановить можно, что блестяще подтвердилось по данным хеттского языка применительно к алгебраической реконструкции Ф. де Соссюра; за совокупностью же соответствий следует сохранить положение реконструктивной модели.
-
Что и как можно и должно сравнивать при сравнительно- историческом изучении языков?
404
«Совпадение» слов в разных языках при том же или подобном звучании и значении ничего доказать не может, так как, во- первых, это может быть следствием заимствования (например, наличие слова фабрика в виде fabrique, Fabrik, fabriq, фабрик, fab- rika и т. п. в самых разных языках) или результатом случайного совпадения: «так, по-английски и по-новоперсидски то же сочетание артикуляций bad означает «дурной», и тем не менее персидское слово ничего не имеет общего с английским: это чистая «игра природы». «Совокупное рассмотрение английской лексики и новоперсидской лексики показывает, что из этого факта никакие выводы сделать нельзя»1. б) Можно и должно брать слова сравниваемых языков, но только те, которые исторически могут относиться к эпохе «язы- ка-основы». Так как существование языка-основы следует предполагать в общинно-родовом строе, то ясно, что искусственно созданное слово эпохи капитализма фабрика для этого не годится. Какие же слова годятся для такого сравнения? Прежде всего имена родства, эти слова в ту отдаленную эпоху были наиболее важными для определения структуры общества, часть из них сохранилась и до наших дней как элементы основного словарного фонда родственных языков (мать, брат, сестра), часть уже «вышла в тираж», т. е. перешла в пассивный словарь (деверь, сноха, ятры), но для сравнительного анализа годятся и те, и другие слова; например, ятры, или ятровь, — «жена деверя» — слово, имеющее параллели в старославянском, в сербском, словенском, чешском и польском, где jgtrew и более раннее j§try показывают носовую гласную, что связывает этот корень со словами утроба, нутро, внутренности], с французским entrailles и т. п.
Для сравнения подходят также числительные (до десяти), некоторые исконные местоимения, слова, обозначающие части тела, и далее названия некоторых животных, растений, орудий, но здесь могут быть существенные расхождения между языками, так как при переселениях и общении с другими народами одни слова могли теряться, другие — заменяться чужими (например, лошадь вместо конь), третьи — просто заимствоваться.
Таблица, помещенная на с. 406, показывает лексические и фонетические соответствия в разных индоевропейских языках по рубрикам указанных слов.
4) Одних «совпадений» корней слов или даже слов для выяснения родства языков недостаточно; как уже в XVIII в. писал В. Джонз, необходимы «совпадения» и в грамматическом оформлении слов. Речь идет именно о грамматическом оформлении, а не о наличии в языках тех же или подобных грамматических категорий. Так, категория глагольного вида ярко выражена в языках славянских и в некоторых языках Африки; однако выражается это материально (в смысле грамматических способов и звукового оформления) совершенно ро-разному. Поэтому на основании данного «совпадения» между данными языками речи о родстве быть не может.
Но если те же грамматические значения выражаются в языках тем же способом и в соответствующем звуковом оформлении, то это свидетельствует более чем что-либо о родстве данных языков, например: где не только корни, но и грамматические флексии -ут, -жть, -anti, -onti, -unt, -and в точности соответствуют друг другу и восходят к одному общему источнику [хотя значение этого слова в других языках отличается от славянских — «нести»].
Важность критерия грамматических соответствий заключается в том, что если можно заимствовать слова (что бывает чаще всего), иногда грамматические модели слов (связанные с определенными деривационными аффиксами), то словоизменительные формы, как правило, не могут заимствоваться. Поэтому сравнительное сопоставление падежных и глагольно-личных флексий вернее всего приводит к нужному результату.
407
Установление регулярных «звуковых соответствий» — одно из первых правил сравнительно-исторической методики изучения родственных языков.
-
Что касается значений сопоставляемых слов, то они тоже не обязательно должны совпадать нацело, а могут расходиться по законам полисемии.
Так, в славянских языках город, град, grod и т. п. означают «населенный пункт определенного типа», а берег, брщег, бряг, brzeg, breg и т. п. означают «берег», но соответствующие им в иных родственных языках слова Garten и Berg (в немецком) означают «сад» и «гора». Нетрудно догадаться, как *gord — первоначально «огороженное место» могло получить значение «сад», а *berg могло получить значение и всякого «берега» с горой или без горы или же, наоборот, значение всякой «горы» у воды или без нее. Бывает, что значение тех же слов при расхождении родственных языков и не меняется (ср. русское борода и соответствующее немецкое Bart — «борода» или русское голова и соответствующее литовское galvd — «голова» и т. п.).
-
При установлении звуковых соответствий необходимо учитывать исторические звуковые изменения, которые в силу внутренних законов развития каждого языка проявляются в последнем в виде «фонетических законов» (см. гл. VII, § 85).
Так, очень соблазнительно сопоставить русское слово гать и норвежское gate — «улица». Однако это сопоставление ничего не дает, как правильно отмечает Б. А. Серебренников, так как в германских языках (к которым принадлежит норвежский) звонкие взрывные (b, d, g) не могут быть первичными благодаря «передвижению согласных», т. е. исторически действовавшему фонетическому закону. Наоборот, на первый взгляд такие трудно сопоставимые слова, как русское жена и норвежское копа, легко можно привести в соответствие, если знать, что в скандинавских германских языках [к] происходит из [g], а в славянских [g] в положении перед гласными переднего ряда изменялось в [ж], тем самым норвежское копа и русское жена восходят к одному и тому же слову; ср. греческое gyne — «женщина», где не произошло ни передвижения согласных, как в германских, ни «палатализации» [g] в [ж] перед гласными переднего ряда, как в славянских.
408
-
Как же осуществляется реконструкция архетипа, или пра- формы, при сравнительно-историческом анализе языков?
Для этого необходимо:
а) Сопоставлять и корневые, и аффиксальные элементы слов.
б) Сопоставлять данные письменных памятников мертвых языков с данными живых языков и диалектов (завет А. X. Восто- кова).
в) Производить сравнение по методу «расширяющихся кругов», т. е. идя от сопоставления ближайше родственных языков к родству групп и семей (например, русский сопоставлять с украинским, восточнославянские языки — с другими группами сла- нянских, славянские — с балтийскими, балто-славянские — с иными индоевропейскими (завет Р. Раска).
409