А. В. Репников: Метаморфозы русского консерватизма: от с. С. Уварова до Никиты Михалкова

Характерное для современной историографии постепенное смещение акцентов в оценке консерватизма от негативно-нейтральной к положительно- апологетической связано не только с научным поиском, но и с новым обострением интереса к проблеме "традиция и модернизация". При этом речь идет не просто о возвращении имени очередного "забытого" мыслителя, а о чем-то гораздо большем. Эмоциональность сегодняшних споров наглядно доказывает, что консерваторам удалось обнажить, пожалуй, одну из самых главных проблем отечественной истории - проблему взаимоотношений России и Запада. В качестве позитивного момента, наметившегося в недавних исследованиях, хочется отметить стремление их авторов проследить тесную связь русского и зарубежного консерватизма, отказавшись от преувеличения самобытности и оригинальности отечественной консервативной мысли и политической практики, хотя многое здесь остается еще не проясненным.

Дискуссионным, в частности, остается вопрос о времени оформления русского консерватизма как более или менее сложившейся доктрины. Многие историки связывают этот процесс с желанием защитить российское общество от потрясений, связанных с радикальным вариантом модернизационного процесса, особенно с реакцией на идеологию и практику Великой французской революции. Однако определенные протоконсервативные тенденции возникли еще раньше, отчетливо проявившись, например, уже в начале правления Екатерины II, когда обозначился ее поворот к "просвещенному абсолютизму", до которого, по мнению сторонников сохранения традиционных ценностей, Россия тогда еще просто не доросла.

Позже консервативные черты ясно обозначились в мировоззрении славянофилов, хотя в целом это течение общественной мысли справедливо характеризуется как этап в развитии русского либерализма. А чуть раньше, в 1830-е гг. произошло оформление "теории официальной народности", связанной с именами Николая I и его министра С. С. Уварова. Эпоха Великих реформ вызвала к жизни новый тип консерваторов-государственников, исходные теоретические установки которых отличались от идеологических и философских построений славянофилов, хотя и имели с ними некоторые общие черты. Впоследствии консервативное мировоззрение приобрело более определенные очертания в концепциях Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева. Наконец, попыткой дать консерватизму не только религиозно-философское, но и правовое обоснование стали идеи К. ТТ. Победоносцева и (в большей степени) Л. А. Тихомирова.

Это, конечно, не значит, что консерватизм (не как политическое течение, а как тип мышления) не существовал в России до конца XVIII в. Этот последний вид консерватизма крайне многообразен и практически еще не изучен. С другой стороны, консерватизм не обязательно должен быть окрашен в ностальгические и монархические тона. Бороться за сохранение "традиционных основ" могли сторонники совершенно различных политических идеологий. К тому же консервативное мышление может и не иметь политической окраски, отражая внутреннюю потребность человека в стабильности и порядке и являясь одним из свойств человеческой психики вообще.

Собственно политический консерватизм представлял собой в России настолько широкое явление, что консерваторами можно не без основания объявить таких совершенно разных людей, как Б. Н. Чичерин, К. П. Победоносцев, П. Б. Струве и В. М. Пуришкевич. Это свидетельствует о неоднородности данного течения, в рамках которого можно выделить "правое", "центристское" и "левое" направления. Смешение либеральных и консервативных элементов в мировоззрении тех или иных деятелей говорит не столько о двойственности их сознания, сколько о еще одной специфической черте русского консерватизма. Характерно при этом, что, несмотря на принадлежность к консервативному лагерю многих выдающихся писателей, историков и философов, единой "консервативной теории" в России так и не сложилось. Под воздействием модернизационных процессов, происходивших в стране на рубеже XIX - XX вв., русский консерватизм не оставался чем-то неизменным. Старый девиз "Православие, Самодержавие, Народность" тоже требовал известной модернизации, и консерваторы пытались сконструировать на базе охранительной традиции новую, достаточно мобильную идеологию, которая должна была противостоять набиравшим силу и вес в обществе либеральным и социалистическим идеям. Однако при всем своеобразии различных консервативных проектов можно, на мой взгляд, выделить ряд общих признаков, присущих этому мировоззрению. К таким базовым концептуальным постулатам, думается относятся следующие:

1. Россия должна развиваться по собственному политическому и духовно- нравственному пути, отличному от западного. Из этого следовало признание доминирующей роли государства и незыблемости самодержавной власти в России. Впрочем, консерваторы допускали и возможность проведения умеренных реформ при сохранении основ существующей политической системы.

2. Стержнем всех консервативных концепций являлась религиозная константа, обусловленная идеократическим взглядом на мир, сакрализацией царской власти и основных явлений государственной жизни.

3. Для русских консерваторов было характерно стремление к сохранению общественной иерархии, традиционного сословного строя.

4. Консерваторы очень осторожно относились к бурному развитию капитализма в России и требовали учитывать специфику отечественной экономики, в частности, общинный уклад российской деревни.

5. Неотъемлемой чертой консерватизма была последовательная и острая критика либерализма, парламентаризма и социализма.

Полное подчинение государству и смирение перед Богом и земными властями долгие годы превозносились консерваторами как лучшие качества, присущие русскому народу. К. ГГ. Победоносцев, а вслед за ним и Л. А. Тихомиров утверждали, что "несомненное искание над собой власти" присуще самой природе человека. Тем не менее в условиях резких модернизационных изменений второй половины XIX в., порождавших в людях неуверенность и сомнения, власть, по мнению консерваторов, обязана была помочь им преодолеть идеологические "соблазны" в виде либерализма и социализма. В свою очередь, народ должен был доверять власти во всем, подобно тому, как ребенок доверяет родителям. В таком контексте Россия рисовалась консерваторам своеобразной большой "семьей" с абсолютным отеческим авторитетом власти и полным повиновением ей народа.

Для идеократического взгляда на государство характерна сакрализация многих явлений общественной жизни, которая с порога отвергается современным рационалистическим мировоззрением. К сожалению, большинство исследователей прошли мимо религиозной константы в рассуждениях консерваторов или же попытались оценить ее с позиций материализма. Особенно остро столкновение религиозного миросозерцания с социально- политическими изменениями, происходившими в России, проявилось во взглядах К. П. Победоносцева. В этом человеке наблюдалась редкая для того времени религиозная цельность. Он не считал возможным анализировать сущность самодержавия в отрыве от религиозных принципов. В письме И. С. Аксакову (1874 г.) он заявил о невозможности четкого теоретического оформления самодержавия в России, поскольку "есть предметы, которые, - может быть, до некоторого времени, - поддаются только непосредственному сознанию и ощущению, но не поддаются строгому логическому анализу, не терпят искусственной конструкции. Всякая формула дает им ложный вид..." (ОР и РК РНБ, ф. 14, ед. хр. 658, л. 3). Для консерваторов самодержавная власть - это прежде всего огромная личная ответственность монарха перед Богом, жертва, приносимая во имя Отечества. Поскольку власть самодержца "не есть привилегия, не есть простое сосредоточение человеческой власти, а есть тяжкий подвиг, великое служение, верх человеческого самоотвержения, крест, а не наслаждение", то, следовательно, она не может никем ограничиваться, "ибо всякое ограничение власти царя людьми освобождало бы его от ответа перед совестью и перед Богом. Окружаемый ограничениями, он уже подчинялся бы не правде, а тем или иным интересам, той или иной земной силе" (Тихомиров Л. А. Критика демократии. М., 1997. С. 532, 531).

С другой стороны, судьба страны не должна зависеть только от способностей носителя верховной власти, которые "есть дело случая". Если будущий глава государства не готов к своему предназначению, он должен стать символом, передав бремя управления профессионалам. Но здесь консерваторы противоречили сами себе, попадая в своеобразную ловушку. Между ними и самодержавной властью постоянно возникали серьезные противоречия, когда лидеры консервативного движения пытались навязывать монарху собственные взгляды на управление Россией.

Одним из стержневых принципов консерватизма являлся принцип иерархии. Критикуя его, политические оппоненты консерваторов исходили из идеи равноправия всех граждан и обычно игнорировали религиозный смысл социального неравенства, не вполне справедливо обвиняя своих противников в оправдании привилегий дворянства. Между тем в представлении консерваторов иерархическая система являлась регулятором требований, предъявляемых к каждому члену общества в зависимости от его социального статуса: чем выше положение человека, тем выше его ответственность. Наиболее четко приверженность к иерархии была выражена К. Н. Леонтьевым, признававшим громадную роль дворянства в российской истории. Выступая за элитарность, Леонтьев отбрасывал принципы славянофильства, настаивая на том, что "сословный строй в десять раз прочнее бессословного". Однако Победоносцев относился к дворянству весьма скептически, считая, что милые его сердцу исторические предания твердо держатся в одном крестьянстве, а дворяне не менее, чем другие сословия "подлежат обузданию". Симпатии Победоносцева к "простому" народу представляются далеко не случайными. "Темное" крестьянство казалось консерваторам наиболее надежной опорой трона. Апологет дворянства Леонтьев также не мог отрицать тот факт, что "высшее сословие" все больше проникалось европейскими идеями и становилось в оппозицию к власти. Именно европеизированная интеллигенция, в том числе и выходцы из дворянских кругов, выполняла в России, по его мнению, ту роль, которую в Европе играли просветители, подготовившие идеологическое обоснование буржуазных революций.

Укрепить трон должна была систематическая подготовка правящей элиты. В статье "Власть и начальство" Победоносцев акцентировал внимание на том, что твердая власть возможна только при существовании школы, воспитывающей новых деятелей на опыте старых. Стремление к всеобщему просвещению было, с точки зрения обер-прокурора Синода, пагубно для детей, которым нужны конкретные знания и умения. Человек не должен отрываться от своей среды и отравлять себя "мечтаниями суеты и тщеславия". Поэтому сельская школа призвана была гарантировать, что крестьянские дети останутся хранителями традиционного сельского уклада и не будут претендовать на иной социальный статус. Таким образом, в мировоззрении консерваторов связывались воедино право, религия и иерархия.

Представляет интерес и социальная база русского консерватизма. Долгое время в отечественной историографии существовало стремление связывать его исключительно с дворянством, чиновничеством или интеллектуальными кругами. В последние годы многие исследователи, напротив, доказывают, что только консерватизм "низов" был подлинным, "чистым" и искренним. Однако и тот, и другой подходы оставляют открытым вопрос о том, существовал ли "народный консерватизм" в действительности, и в чем именно он выражался.

Неизбежно вставал перед консерваторами и вопрос о месте народа в истории. В какой степени народ должен участвовать в управлении государством и может ли он служить надежной опорой самодержавному строю? Практически единодушно все консерваторы подчеркивали в качестве положительного фактора аполитичность масс, считая ее препятствием на пути проникновения в народную среду "разрушительных идей". Государственные проблемы - дело элиты, и народ не может и не должен участвовать в их решении, полагали они. В начале XX в. Д. А. Хомяков писал: "Народ твердо стоит на принципе самодержавия, т.е. устранения от политиканства, в котором видит лишь "необходимое" (или неизбежное) зло, которое возлагает, как бремя, на избранное и жертвующее собою для общего блага лицо - государя..." (Хомяков Д. А. Православие, самодержавие, народность. Минск, 1997. С. 125).

По-разному относились консерваторы к крестьянской общине. В 1860-е гг. из консервативного лагеря раздавались голоса с критикой общины, но уже в 1880-е гг. ситуация меняется. Леонтьев, например, считал, что общинные отношения построены на особом, религиозном понимании бытия. "Поземельная и обязательная форма общины связана с самодержавной формой правления. А индивидуализм рано или поздно неизбежно и даже неприметно ведет к конституции, то есть к полнейшему господству капиталистов, банкиров и адвокатов}", - писал он (Леонтьев К. Н. Восток, Россия и славянство: философская и политическая публицистика. Духовная проза (1872 - 1891). М., 1996. С. 267). Поддерживал общину и К. П. Победоносцев, считавший, что русский крестьянин еще не подготовлен к свободному распоряжению своей земельной собственностью. Сохранение общины стало "миной замедленного действия", подложенной под самодержавие, а начало столыпинской аграрной реформы спровоцировало новый раскол в консервативной среде.

В России конца XIX в. невозможно было игнорировать и проблему возникновения пролетариата. Консерваторы пытались вписать новый рабочий класс в существующую иерархическую структуру, но каких-либо серьезных экономических соображений на эту тему предложить не смогли. Экономика так и осталась слабым местом русской консервативной идеологии. Определенные шаги на этом поприще предпринял Л. А. Тихомиров, предлагая установить гармонию сельского хозяйства и промышленности, которая исключила бы преобладание "фабрики" над "землей". Разработки в этой области вели С. Ф. Шарапов и К. Н. Пасхалов.

Следует также обратить внимание на резкую критику консерваторами буржуазного прогресса. Было бы неверно считать ее исключительно проявлением "мракобесия" и "реакционности". Прогресс уже давно стал некой "священной коровой" для многих, кто забывает, что никакие технические достижения и рост материального благосостояния не могут оправдать нравственных потерь общества. Наиболее яркого противника буржуазный прогресс нашел в лице К. Н. Леонтьева, который не принимал его в теории, стремился всячески отгородиться от него в повседневной жизни и даже готов был восхищаться А. И. Герценом, найдя в его критике буржуазной Европы много сходного с собственными мыслями.

Нельзя не отметить, что перед крушением самодержавия консервативный лагерь значительно уступал по своему интеллектуальному уровню либеральному и революционному.

В среде консерваторов росли эсхатологические ожидания. Изучение их переписки показывает всю глубину предчувствия обреченности самодержавной России, охватившего консервативные круги. При этом наступление духовного упадка в обществе, рост антимонархических настроений консерваторы выводили из пропаганды либерализма и социализма, вытеснявших из жизни сакральное понимание государственности. Наибольший интерес в этой связи представляют взгляды Леонтьева, в которых причудливо соединились мечта о великой всемирно-исторической миссии России и ощущение неотвратимости революции. Особенно это заметно в его личных записях и письмах, где отчаяние порой соседствует с надеждой, а жесткие оценки русского народа - с верой в его особое призвание. В последние годы жизни Леонтьев разуверился в прочности самодержавной системы и неожиданно сделал ставку на социализм, пытаясь наделить его теми качествами, которые ценил в России уходящей. Ему стало казаться, что историческая роль социализма на российской почве состоит в том, чтобы возродить под новой оболочкой старые имперские и антизападнические традиции. Последние письма Леонтьева проникнуты ожиданием неизбежного прихода "социалистического самодержца". То, что раньше как бы между прочим встречалось в его статьях, приобретает контуры доктрины "охранительного социализма", оформление которой началось с признания того, что "умеренный либерализм для ума есть прежде всего смута, гораздо большая смута, чем анархизм или коммунизм..." (Леонтьев К. Н. Указ. соч. С. 498).

В отношении критики либерализма у консерваторов расхождений не было, хотя у консерватизма и либерализма, несомненно, есть некоторые точки соприкосновения. К сожалению, в России эти два течения оформились и самоопределились именно в противостоянии друг другу. Либералы считали, что политические и экономические реформы приведут к созданию конституционной или парламентской монархии, а консерваторы доказывали незыблемость власти самодержца. Либералы отстаивали один из главных принципов капитализма - индивидуализм, апеллируя к правам и свободам личности, а консерваторы поддерживали идею коллективизма, являлись сторонниками общины как оплота традиционных отношений.

Тем не менее консерватизм нельзя воспринимать как антитезу либерализму. Подлинный либерализм невозможен без наличия в нем охранительных тенденций. Б. Н. Чичерин не случайно подчеркивал, что "консервативное направление... воспрещает всякую бесполезную, а тем более вредную ломку" и приветствует только те изменения, которые вызываются насущными потребностями. Либерализм же не означает тотального разрыва с традицией и, как только он переходит от движения вперед к охране того, что было создано благодаря этому движению, он приобретает консервативные черты. Впрочем, это касается и социалистической идеологии. Таким образом, антитезой консерватизму может служить скорее тотальный нигилизм, а не либерализм и даже не социализм. Даже анархисты пытались найти опору в народной "почве" и традициях.

Политическое поражение отечественного консерватизма явилось следствием отторжения любой нетрадиционной концепции властью, которая, опираясь на консерваторов-охранителей, игнорировала консерваторов-творцов. Делая ставку на бюрократический аппарат, последний император оттолкнул от себя как либеральных, так и консервативных интеллектуалов. Консерваторы же, с одной стороны, видели недостатки существующей системы, а с другой -вольно или невольно помогали загонять "болезнь" вглубь, поскольку были вынуждены постоянно помнить о том, что их неосторожными высказываниями могут воспользоваться политические оппоненты.

Сегодня слово "традиция" звучит в устах государственных мужей гораздо чаще, чем слово "реформа". Появился уже и новый вид консерватизма, который пытаются предложить в качестве руководства к действию. Приобрел популярность консерватизм в его дореволюционном, самодержавно- монархическом варианте, способный послужить основой еще не одного мелодраматического фильма. С легкой руки известного деятеля культуры создается идеалистическая картинка размеренной жизни, в которой с консерватизмом отождествляются домашние обеды, семейное чтение вслух, ухоженный сад, "уютное (!) Православие" и т.д. ("А я иду, шагаю по стране" // Профиль. 22 февраля. 1999. N 7). Такой консерватизм - не более чем красивая мишура, лишенная реального содержания. Спрашивается, что же на деле хотят "законсервировать" те, кто сегодня называют себя консерваторами? Не скрывается ли за их консерватизмом желание "заморозить" во многом несовершенную и нестабильную политическую систему, сложившуюся за последнее десятилетие в России? Подобный "консерватизм" не может принести позитивные плоды, а является всего-навсего очередным прикрытием для политиков.