6. Реферативный обзор монографии и. Паперно «Семиотика поведения: Николай Чернышевский – человек эпохи реализма» (м., 1996).

Автор воссоздает многокрасочную и подробную картину событий "эпохи реализма", обращается к переписке, дневникам и мемуарам шестидесятников, внимательно воспроизводит наиболее характерные подробности быта "новых людей". И. Паперно предельно четко формулирует свою основную исследовательскую задачу - показать, "как человеческий опыт, принадлежащий определенной исторической эпохе, трансформируется в структуру литературного текста, который, в свою очередь, влияет на опыт читателей". Автор, таким образом, работает на стыке нескольких научных дисциплин: литературной поэтики, семиотики бытового поведения, социальной психологии. При этом в центре внимания закономерно оказывается понятие исторической личности. Каким образом тот или иной частный человек, с его сугубо индивидуальным жизненным опытом, сложившимся набором склонностей и привычек, извлекает из окружающей реальности и признает своими вполне определенные (а не иные, не произвольные) ценности и культурные жесты? И какую роль в этом сложнейшем перетекании личностного в социально-характерное и обратно играет литература?

И. Паперно начинает с тезиса вполне очевидного: "Не только реальные критики, но и их идеологические противники судили о вымышленных персонажах как о живых людях". В самом деле, в статьях об Обломове, Базарове, Раскольникове речь шла прежде всего не о красотах стиля, но о "верности", "типичности" выведенных в романах героев, об их актуальности для современной общественной ситуации. Но вот тут-то и начинаются парадоксы. Одним из наиболее последовательных борцов против какой бы то ни было автономии искусства был, конечно, Чернышевский. Именно он в середине 1850-х годов провозгласил в своей нашумевшей диссертации аксиому о безоговорочном преобладании жизни над изящными искусствами, на долю которых оставалось лишь копировать реальность, создавать бледные ее слепки. На практике же все получилось совсем наоборот. "Величайший парадокс реализма заключается в том, что реалистическая эстетика, декларировав принцип отличия искусства от действительности, вызвала экспансию литературы в жизнь, вполне сравнимую с той экспансией искусства, которая происходила в эпохи романтизма и символизма, которые сознательно ориентировались на слияние искусства и жизни".В первую очередь И. Паперно отмечает непреодолимое стремление молодого Чернышевского как можно более подробно зафиксировать в дневнике мельчайшие детали собственной жизни, подтвердив тем самым один из ключевых позитивистских тезисов: любое событие, интимное движение души переводимо на язык строгих понятий и терминов. 

И. Паперно посвящает немало страниц разговору о главной книге Чернышевского. Литературный текст комментируется двояко: с точки зрения биографического опыта самого автора, а также в перспективе многочисленных примеров практического воплощения в жизнь многих идей и ситуаций романа. Так, мысль о семье, построенной на "разумных" основаниях (вызволение девушки из пут родительской деспотии, тройственный брачный союз и т. д.), явным образом находит соответствие в истории возвышенно-теоретической любви молодого Чернышевского к супруге его приятеля Лободовского, не говоря уж об известных перипетиях семейных отношений с Ольгой Сократовной. С другой стороны, довольно многочисленные попытки "жизни втроем" по идейным соображениям (физиолог Сеченов - Обручева - Боков, чета Шелгуновых - поэт М. Михайлов) возникли или как прототипические ситуации романа "Что делать?", или не без влияния этого романа. И. Паперно справедливо настаивает на том, что стержневым структурным принципом романа является двойственность. Да, книга написана как будто бы неряшливо, попросту плохо. Но ведь эта небрежность прямо декларируется повествователем в тексте романа, а значит, является не плодом литературного бессилия, но умыслом, сознательной установкой автора, которую необходимо расшифровать "проницательному читателю". Кстати, и образ проницательного читателя двоится, не поддается прямолинейному истолкованию. То ли это недалекий потребитель бульварного чтива, в угоду низменным вкусам которого серьезнейший роман-трактат превращен в некое подобие детективной мелодрамы, то ли - тайный единомышленник автора, способный разглядеть в незатейливой истории высокий смысл.

1

2