Самый ясный случай: травма
Таким образом, сновидение может рассматриваться как состояние, при котором проводятся различные связи, как и в психотерапии. Но является ли это сходство лишь вербальным или здесь есть глубокая связь? Давайте рассмотрим крайний случай, который может также быть самым простым - острую травму; (он простейший, поскольку когда человек пережил серьезную травму, мы знаем с определенностью, что должно занимать сознание сновидца в смысле эмоциональной значимости). Взяв за основу имеющиеся у меня записи сновидений сорока человек - пациентов долгосрочной терапии и исследуемых, переживших травматическое событие, - обнаруживаем повторяющийся паттерн.
После острой травмы (пожара, изнасилования или смерти товарища в сражении) сновидения сначала могут в большей или меньшей степени повторять пережитую травму. После нескольких дней или недель, а иногда и сразу же, добавляются другие элементы. Травматическое событие связывается с другим относящимся к нему материалом. Связи часто проводятся сновидением в виде метафорических картин, направляемых доминирующей эмоцией сновидца. Чаще всего изначальной эмоцией является страх или ужас, и образы сновидения из других переживаний, реальных или вымышленных, включают в себя эти же эмоции. Например, жертвы пожара видят во сне не только пожары, но и приливные волны; это также отмечал Сигель (19).
Неизбежно появляется другая мощная эмоция – вина, в особенности вина спасшегося. Сновидения проводят различные параллели с прошлыми событиями, поднимающими вопрос о том, кто пострадал или убит, кто спасся, кто несет ответственность. Сновидец (спасшийся в то время, как кто-то еще пострадал или был убит) видит себя раненым или видит сцены, в которых не ясно, кто именно пострадал, или видит себя источником, причиной смерти или ранения.
Сновидения затем часто включают в себя воспоминания соответствующих сцен из ранней жизни - конфликтов с сиблингами и т.д. Часто сцены касаются похожих пунктов: “Не повредил ли я своей сестре или брату?”. Воспоминания предшествующих травм “возобновляются”. Например, недавнее изнасилование соотносится с более ранним изнасилованием или с близкой к изнасилованию ситуацией в подростковом возрасте.
Итак, сновидение связывает недавнюю травму с чем-нибудь похожим, что находится в памяти и “контекстуализирует” – создает контекст для эмоционально волнующего нового материала. Затем в случаях благополучного разрешения травма постепенно перестает играть роль в сновидениях, которые медленно возвращаются к предшествующей форме и содержанию. Травма оказывается абсорбированной, или интегрированной. Сновидение в меньшей степени напоминает ночной кошмар по мере того, как происходит это изменение. Крайний ужас и тревожность изначального сновидения заменяется разнообразием чувств, иногда включающих в себя вину и сожаление, и, наконец, сновидения становятся относительно спокойными и менее эмоциональными.
J.H., молодой человек 21 года, запоминает сновидения практически каждую ночь, у него с детства периодически были ночные кошмары. Он говорит, что его сновидения в ситуации стресса или травмы становятся более живыми и более походят на кошмары. Он записал серию сновидений после небольшой травмы в возрасте 15 лет: он путешествовал в Вашингтон, DC, с родителями и по небрежности оказался заперт в комнате, из которой он не мог выбраться большую часть дня и ночь. Он очень испугался, кричал, и ему в голову приходили жуткие фантазии о том, что с ним происходит. Он записывает: “Затем у меня было много сновидений и кошмаров об этом случае. Я всегда оказывался заперт, пойман в ловушку, но сновидения постепенно менялись. Иногда я был заключен в комнате, похожей на настоящую, иногда – в очень отличной ситуации. Я также видел себя в огне или настигаемым приливной волной. Иногда там были мои родители, иногда в сны проникали сцены из моего детства. Мои сновидения обыгрывали тему моего запирания в комнате и привносили различный материал из моей жизни, из историй, которые я читал, и из моего воображения”.
Похожий паттерн возобновляющихся сновидений описывал Стоддард и др. (20) у детей с ожогами, спасшихся при пожаре, и Алан Сигель (19) у взрослых, которые не пострадали от ожогов, но должны были эвакуироваться во время пожара 1991 года в Оуклэнд-Беркерли.
Для пациента, который пережил травму, психотерапия идет практически по тому же пути. Сперва устанавливается безопасное место - хороший терапевтический сеттинг и терапевтический альянс, и затем пересказывается травма, сперва в точности как она произошла, а затем постепенно с ассоциациями к соотносящимся с ней событиям. Появляются и прорабатываются чувства, включая вину спасшегося и самообвинение; травма постепенно интегрируется в жизненную историю пациента и постепенно уменьшается связанный с ней ужас и другие относящиеся к ней аффекты (4,5).
Вышеописанная последовательность характерна для случаев, когда травма разрешается относительно благополучно, пациент выздоравливает и у него не развивается хронический посттравматический синдром. В тяжелых случаях, при развитии посттравматического синдрома, упомянутая последовательность быстро прекращается. Пациент застревает на стадии повторяющихся посттравматических кошмаров. Классически они описываются как повторяющие очень ранние стадии - рисующие травму в точности так, как она случилась; однако в моем опыте ночные кошмары часто повторяют чуть более позднюю стадию процесса с дополнительным элементом вины спасшегося: “Был ли это он или я?”. Например: “Затем я вскрываю последний пакет, и находящийся внутри труп - это я; я просыпаюсь с криком”. Актуальная травматическая сцена с этой одной поправкой затем становится повторяющимся травматическим кошмаром (14, 21, 22).
Когда ситуация становится хронической, весь процесс “застревает”. Сновидения больше не проводят никаких новых полезных связей с другим материалом жизни; в случае детей игра также становится повторяющейся и “застревает” в такие периоды (23). В действительности и психотерапия часто не помогает в такой ситуации. Клиницисты неоднократно отмечали, что пациенты с установившимся посттравматическим синдромом и повторяющимися ночными кошмарами сопротивляются психотерапии, находя любую вовлеченность слишком болезненной, и очень редко получают помощь от лечения. Эти пациенты выработали иной стиль существования – отстранение от травмы и избегание всего, что может им о ней напомнить, избегание эмоциональных взаимоотношений, которые могут привнести болезненные воспоминания, и полное избегание эмоций, избегание связей любого вида. Такой стиль едва ли сопоставим с проведением связей в психотерапии.
Итак, период, следующий за тяжелой травмой, характеризуется попытками ее проигрывания, соотнесения и интеграции травмы. Похоже, сновидения играют свою роль в этой интеграции. И когда доступна соответствующая психотерапия, она действует в похожей манере (с дополнительным преимуществом присутствия неосуждающего слушателя, союзника, разъяснителя или интерпретатора). Изменение и развитие - в сновидениях, игре и фантазии - являются знаками прогресса, тогда как повторение – это знак болезненности, знак сбоя системы.