Пучинский, Безбах - ГППЗС

высшая степень убедительности (presumptive evidence) имеет место, когда здравомыслящий человек должен прийти к выводу о наличии определенной связи между двумя явлениями, если нет сильных контрдоводов. Так, суд расценил как "почти непреодолимый" довод в пользу презумпции отцовства то, что после открытого ухаживания ответчик вступил в брак с женщиной, у которой через две недели родился ребенок.

Условность такой градации весьма наглядна. Ее подтверждает сам Р. Кросс, говоря о слиянии одной группы с другой и невозможности с точностью установить рубежи каждой из трех категорий убедительности. Но и оговорки его сугубо формальны. И классификация, и ее дефекты охарактеризованы исключительно с абстрактно-логических позиций. В тени остается главное - фигура "разумного человека". Между тем это не бесстрастное счетно-решающее устройство, а вполне реальное лицо - судья, назначенный правительством империалистического государства для защиты интересов монополий.

3. К предмету доказывания имеет отношение еще так называемая доктрина res gestae. Скептические оценки этой доктрины не редкость в английской юриспруденции. Р. Кросс с одобрением цитирует замечание Ф. Поллока, который назвал термин res gestae бессмысленным, скрывающим правду о наличии универсальной формулы для всех видов относимости. Ю. Стоун характеризовал категории такого типа как убежища пестрой толпы концепций, взаимно конфликтующих и образующих движущийся хаос*(137). Аналогичны высказывания судей при вынесении решений. Res gestae - выражение, используемое, чтобы "...набросить респектабельную юридическую мантию на разнородные случаи, к которым нельзя применить точную формулу" (судья Томлин, 1931 г.). Данный термин "...подобно многим латинским фразам часто употребляется для обозначения ситуации, неудовлетворительно передаваемой ясными английскими словами" (судья Вилберфорс, 1971 г.)*(138).

Непосредственное содержание конструкции res gestae, область ее применения, взаимоотношение с другими юридическими категориями неодинаково трактуются юристами.

Добавочные трудности возникли после принятия закона о доказательствах 1968 г., допустившего в гражданский процесс производную информацию первой степени, так как доктрина res gestae всегда была тесно связана с правилом hearsay, ограничивая его действие. Теперь же эту функцию взял на себя парламентский акт. Кроме того, удельный вес доктрины стал существенно различным для гражданских и уголовных дел.

Содержание конструкции res gestae сводится к разрешению устанавливать действия, декларации, эпизоды, которые сами главными спорными фактами не являются, но неразрывно с ними связаны, сопутствуют им или объясняют их*(139). Нужно, чтобы указанные действия или заявления совершались одновременно с искомыми фактами. Эту одновременность расценивают как свойство, достаточно мощное для преодоления ряда запретительных доказательственных правил (hearsay, иррелевантность, плохая репутация, оценочные суждения и т.п.). Таким образом, доктрина res gestae позволяет концентрировать внимание суда на моментах, исключаемых нормами запретительного характера.

Вероятно, наиболее простой иллюстрацией доктрины служат заявления, точнее, восклицания людей в момент какого-либо события или тут же после него. Причем не высказывания типа обдуманного рассказа, а непроизвольно вырвавшиеся восклицания под влиянием данного события и содержащие его объяснение. Так, были признаны относимыми выкрик лоцмана при столкновении двух кораблей: "Проклятый штурвал все еще положен направо" (1861 г.); слова умирающего от полученной травмы рабочего: "Я не должен был делать этого" (1952 г.) и т.п. Впрочем, теперь подобного рода восклицания можно доказывать на основании закона 1968 г.

Нужно констатировать, что сложность проблемы res gestae, особенно в части отграничения этой категории от правила hearsay, породила громадную казуистическую практику. Судьями принимаются во внимание очень конкретные особенности дел, трудно уловимые оттенки, которые нередко допускают и другое толкование.

4. Значительную роль в английском институте судебных

доказательств играют нормы отрицательного плана, т.е. запрещающие что-либо устанавливать, ограничивающие круг источников информации и т.п. К числу такого рода правил относятся положения об иррелевантных для судебного дела фактах. Теоретики выделяют несколько разновидностей иррелевантности. Характерно, что речь не идет об обстоятельствах, абсолютно никакого отношения к юридическому конфликту не имеющих, т.е. о фактах, отсутствие взаимосвязи которых с делом ясно каждому человеку здравого рассудка. Напротив, исключаются группы фактов, которые, так или иначе, соприкасаются с делом. Они могли бы повлиять на убеждение лица без юридического опыта, но юрист должен считать их безразличными для рассматриваемого спора. Какие же это факты?

Больше по традиции, чем из-за его значимости упоминается стариннейшее правило res inter alios acta - никому не должны вредить действия других лиц. Ныне оно поглощено почти целиком формулой относимости, а в оставшейся части сведено к сумме некоторых примеров из судебной практики. Так, по одному делу в качестве доказательства психического здоровья завещателя не было допущено письмо, направленное ему как абсолютно вменяемому человеку.

Вторую группу составляют так называемые "подобные факты" (similar facts). Основной тезис гласит: запрещено ссылаться на поведение лица в других подобных случаях с целью доказать, что и в исследуемом судом эпизоде оно вело себя аналогично. Однотипность явлений не означает наличия связи между ними, а потому сходство - не доказательство. Конструкция "подобных фактов" исключительно детально и тщательно разрабатывается английской теорией на материалах уголовных дел, хотя общие выводы распространяются также на гражданское судопроизводство. Известным прецедентом служит решение 1810 г. при рассмотрении иска трактирщика к хозяину пивоваренного завода о компенсации убытков из-за доставки плохого пива: суд запретил устанавливать качество пива, поставленного остальным заказчикам, так как это было пиво иной варки. По делу о причинении вреда (1894 г.) судья заявил: "Вы не

должны доказывать, например, что некий водитель локомотива - беззаботный человек, с целью подтвердить, что несчастный случай был вызван его неосторожностью". Но вслед за сравнительно простым общим правилом идут исключения, превращающие категорию "подобных фактов" в довольно туманное понятие.

Указывают несколько критериев относимости к делу "подобных фактов": систематичность поведения, устойчивые наклонности, специальные навыки и знания, однородные приемы и т.п. С точки зрения требований, обычно предъявляемых к научным определениям, четкость излагаемых критериев оставляет желать лучшего.

Практический результат отсутствия законодательной регламентации, бедности общих принципов, накопления многочисленных противоречивых прецедентов и бессилия теории один - широкое судейское усмотрение при возникновении такого рода вопросов. К этому заключению прямо или косвенно приходят многие исследователи темы о "подобных фактах".

Третья разновидность фактов, исключаемых из сферы доказывания, касается общей характеристики (character) лиц. Хорошая или плохая оценка человека не подлежит установлению при рассмотрении вопроса о том, совершал ли он какое-либо действие. Однако и это правило сопровождается исключениями. Есть значительная разница между уголовным судопроизводством, где репутация обвиняемого может исследоваться довольно часто, и гражданскими делами, при разборе которых репутация сторон затрагивается много реже. Так, характеристика истца по делам о возмещении за клевету относится к числу главных спорных фактов. Ответчик управомочен доказывать низкую репутацию противника, чтобы избежать ответственности либо уменьшить размер компенсации. Изредка допустимо выяснение репутации лиц, не вызванных свидетелями. Что же касается свидетелей, то критическое исследование их личности - почти обязательный элемент перекрестного допроса.

5. В английском процессе существует категория, которую юристы обычно не связывают с понятием предмета доказывания,

хотя она имеет к нему непосредственное отношение. Речь идет о запрещении исследовать доказательства определенного характера, если есть угроза интересам государства. Для обозначения данного явления применяют различные термины. Чаще говорят о привилегиях короны (crown privilege), государственном интересе (state interest), требованиях общей политики (doctrine of public policy). Попытки разграничить эти понятия, придать им неодинаковые оттенки большой роли не играют.

Исходный тезис гласит: недопустимо в гражданском процессе раскрывать зафиксированную документами или известную свидетелям информацию, пользующуюся привилегией. Внешне это выглядит как запрещение истребовать некоторые бумаги и задавать излишние вопросы. По существу же налицо запрет устанавливать факты определенного типа, исключение их целиком из предмета доказывания. Надлежащие государственные органы могут ссылаться на привилегию по любым делам, независимо от того, является ли государство участником спора. Но даже при отсутствии такой ссылки суд по своей инициативе должен воспрепятствовать представлению доказательства, если придет к заключению о нежелательности разглашения его содержания. Очень важно констатировать, что соответствующую информацию нельзя получать также из производных доказательств.

Два момента приобретают главное значение, когда рассматривается указанная доктрина: а) какие данные не подлежат раскрытию, б) кто окончательно решает, распространяется ли привилегия на конкретный факт. В принципе защите подлежат государственные секреты, а также конфиденциальные сведения, разглашение которых может повредить нормальному функционированию органов публичной власти (полиции и т.п.). Оба критерия довольно расплывчаты и оставляют немалый простор для усмотрения.

Долгое время руководящим было решение палаты лордов по делу Duncan v. Cammel, Laird and Co. Ltd*(140), точнее,

сформулированные при его рассмотрении лордом-канцлером Симоном тезисы. Здесь возник вопрос о правомерности отказа

министра морского флота представить материалы, относящиеся к конструкции затонувшей подводной лодки "Фетида". Отказ был одобрен, но палата вышла за границы конкретного случая и установила, что для судов вообще обязательно мнение компетентного министра относительно привилегированности каких-либо сведений. Кроме того, Симон развил идею о существовании классов документов, которые абсолютно независимо от их содержания не должны фигурировать на суде.

Прецедент 1942 г. стал отправной точкой для направления судебной практики, вызвавшего немалую критику. Например, Д. Ллойд писал, что, наделив правительственные агентства неограниченной властью требовать применения норм о привилегированности сведений, английские суды нанесли серьезный удар эффективности контроля над административными учреждениями*(141). При характеристике этого направления практики говорят о создании юстицией самой для себя затруднений, из которых ей впоследствии пришлось с трудом выпутываться, и т.п.

Под влиянием критики, а главное, очевидно, с целью создания иллюзии демократизации форм судопроизводства в империалистическом государстве, через два десятилетия после завершения мировой войны началось изменение практики. Палата лордов по делу Conway v. Rimmer*(142) выдвинула ряд новых положений, хотя мнения судей, участвовавших в заседании, не были тождественными или одинаково мотивированными.

Палата, подвергнув критике крайности идеи Симона относительно классов документов, которые не должны фигурировать на суде, не отказалась от нее полностью. Было указано, что не подлежат раскрытию документы, содержащие официальные секреты, или документы определенного типа, например протоколы заседаний кабинета министров. Здесь вряд ли будут возникать разногласия между судами и государственными учреждениями, ходатайствующими о привилегии. Относительно другой информации решение принимает не администрация, а суд. Ему надлежит определить, отдать ли предпочтение сохранению тайны некоторых методов

управления, конфиденциальных источников получения сведений и тому подобного или интересам хорошего отправления правосудия, так как запрещение исследования доказательств и фактов иногда оказывает роковое влияние на конечный результат дела. При наличии сомнений судья управомочен истребовать документ, лично, без предъявления участникам спора изучить его и тогда прийти к окончательному заключению.

Английские юристы не склонны гипертрофировать реальные последствия новых установок. Ретроспективный взгляд на гражданские дела периода 1942-1968 гг. показывает, что многие из них, включая дело о затонувшей субмарине, и ныне были бы решены аналогично. Главным достоинством новеллы теория объявляет торжество более справедливого принципа, характерного для большинства государств, где действует система общего права.

Четкие юридические границы сферы применения норм о привилегиях наметить невозможно. Немалое значение имеет усмотрение надлежащего юрисдикционного органа. Раньше это были административные инстанции, ныне функция перешла к судам, которые также являются частью механизма империалистического государства и умеют эффективно защищать его интересы.

§ 4. Освобождение от доказывания и запрещение опровергать некоторые факты

1. Генеральное правило гражданского судопроизводства гласит, что сторона, утверждающая какой-то факт, обязана удостоверить его надлежащими доказательствами. Но английскому процессу известны случаи, когда заинтересованное лицо освобождается от доказывания и выгодные для него обстоятельства суд признает существующими, не требуя их подтверждения дополнительной информацией. Эти случаи образуют несколько групп.

Судейская осведомленность (judicial notice) - понятие, используемое для обозначения некоторого круга явлений, о которых судьи знают из повседневной жизни или должны знать в

силу занимаемой должности. Такие явления неоднородны по характеру, и английские теоретики классифицируют их по отдельным признакам.

Значительную часть объектов судейской осведомленности составляют общеизвестные, или ноторные (notorious), факты. Было бы неумным педантизмом требовать подтверждения того, что ясно всем или большому числу людей (нормальные природные явления, естественное или искусственное разделение времени, значение английских слов и т.д.). Но ноторность неоднозначна, она имеет свои пространственные, исторические и иные границы.

Ноторными признаются факты не только заведомо очевидные, но и такие, которые судья может отнести к общеизвестным на основе дополнительной информации, добытой им по личной инициативе из различных источников. Эта информация иногда легко доступна, например, судья уточняет по словарю значение какого-либо термина; иногда выяснение общеизвестности начинает приближаться к обычному доказыванию. Для иллюстрации приводят рассматривавшееся в 1940 г. дело о компенсации вреда от укуса верблюда. Надлежало выяснить, считается ли верблюд животным диким или домашним. К заключению о том, что это животное домашнее, судья пришел на основе анализа специальной литературы и объяснений знатоков, кстати, разошедшихся во мнениях. Характерно, что указанные действия не квалифицировались как собственно доказывание. Свидетели только помогали судье установить научный факт. Отсюда следуют некоторые практические выводы, в частности изъятие такого рода вопросов из компетенции жюри*(143).

А.Д. Кейлин отмечал, что "...английский суд проявляет особую осторожность при отнесении к судейской осведомленности фактов внешнеполитических, отказываясь иной раз признавать свою осведомленность в отношении широко всем известного факта. Сказанное в особенности имеет место при возникновении вопроса относительно таких фактов политического значения, которые английский суд, если бы мог, охотно признал бы вообще не существующими"*(144).

Дополнительно следует указать на известную зависимость суда от правительственных органов, главным образом министерства иностранных дел. При наличии сомнений относительно таких фактов, как суверенность иностранного государства, протяженность территориальных вод, состояние войны и тому подобное, суд истребует заключение надлежащего департамента, и такое заключение принимается безоговорочно.

Различными прецедентами и несколькими статутами (о толковании законов 1889 г., о судебных доказательствах 1843 г., о банкротствах 1914 г.) установлено, что именно судьям надлежит знать в силу занимаемой должности. Это нормы и принципы английского общего права, публичные акты парламента, процедура и прерогативы парламента, определенные подзаконные акты (не все), печати государственных органов и судов, подписи надлежащих должностных лиц, назначения и функции судей высших судов и т.п. Существует также немало оговорок, уточнений, исключений из основных правил. Таким образом, проблема общеизвестных фактов решается английской юриспруденцией много сложнее, чем, например, в практике и теории континентальных государств Западной Европы.

2. Презумпции (presumptions) - предположения о существовании каких-либо фактов, которые суд в определенных случаях может или должен сделать, одновременно освобождая заинтересованную сторону от доказывания этих фактов. Таково наиболее широкое определение презумпций. Данная юридическая конструкция, наряду с другими, способствует достижению целей классовой юстиции.

По содержанию, юридической силе и последствиям презумпции неоднородны, что приводит к необходимости их классификации по определенным признакам. В английской теории существуют разные точки зрения по вопросам о разграничительных критериях, количестве групп, распределении конкретных презумпций по тем или иным группам и т.п.

Ортодоксальная классификация ведет начало от римского права. Часто употребляется даже латинская терминология для обозначения трех групп презумпций.

Презумпции законные неопровержимые (presumptio juris at de jure, или irrebuttable presumptions of law), как указывают многие английские авторы, никакого отношения к доказыванию не имеют. Это просто-напросто нормы материального права, традиционно формулируемые в виде предположений, запрещение их опровержения отражено наименованием. К примеру, презюмируется, что лица до 10 лет не могут совершать преступлений (закон 1963 г.), или если неизвестна последовательность смерти нескольких людей от некоторой единой причины, презюмируется, что они умирали в порядке старшинства, т.е. более молодой переживал старшего (закон

1925 г.).

Презумпции законные опровержимые (presumptio juris, или rebuttable presumptions of law) довольно многочисленны.

Название фиксирует два главных момента: а) предположения закреплены правовыми нормами, следовательно, обязательны для суда; б) допускается оспаривание презюмируемого факта стороной, которой данный факт невыгоден, мешает добиться успеха. Эти моменты оказывают существенное влияние на распределение бремени доказывания между участниками гражданского дела и на его перемещение с одного лица на другое. Несомненна классовая окраска ряда презумпций: официальные действия выполняются надлежащим образом; бухгалтерская отчетность бизнесменов правильна; лицо, имеющее права на имущество, является его законным владельцем и проч. Тот, кто не согласен, вправе опровергать презюмируемые факты, естественно, рискуя потерпеть неудачу. Так, существует презумпция, что позднейшее завещание, аннулирующее частично либо целиком ранее составленное, отражает истинную волю наследодателя. Обратное доказывать можно, но зачастую это чрезвычайно трудно.

Презумпции фактические опровержимые (presumptio hominis, или rebuttable presumptions of fact), как свидетельствует их наименование, не есть категории юридические. Они не предусмотрены нормами права, и суд не обязан их безоговорочно применять. Эти презумпции есть некоторые логические заключения, извлеченные из житейского опыта о