Путешествие в Совдепию

Такое путешествие можно совершить с помощью "Толкового словаря языка Совдепии", вышедшего в Петербурге. Лексический корпус "Словаря" отражает мифы и реалии советского времени, его мнимые успехи и логический крах. Тоталитарный язык (новояз), как правило, ориентируется на власть. Точнее, власть использует язык как инструмент политического господства, насыщая его идеологическим содержанием. Слова белый и красный, ставшие советизмами, разделили в 1917 г. на революционеров и реакционеров не только Россию, но и мир. Читаем в "Словаре" – белогвардеец, белоказак, белополяк, белофин, белочех, им противостоит – красногвардеец, красноармеец, красные латышские стрелки. Красный, означающий революционность, советскость, пронизывал все сферы тоталитарного бытия – красный профессор, красный чум, красная гулянка, красные посиделки. Та же тоталитарная идеология и в новых революционных именах – Марлен (от Маркс, Ленин), Ор (октябрьская революция), Тракторина, Трик (три к – комсомол, коминтерн, коммунизм). Отголоски революционных имен, отмечается в "Словаре", слышны и в последующие годы – в апреле 1961 года новорожденный псковитянин был наречен Гагвкосур (сокращенное от Гагарин в космосе. Ура!) Революционные имена-клички давались и животным – высокоудойная колхозная корова звалась Коммунаркой.

Антинародную сущность советского тоталитаризма во всей полноте отразили канцеляризмы Гулага: асы – антисоветская агитация, вредитель, лишенец, олжир – особый лагерь жен изменников родины, чср – член семьи репрессированного.

Осуждение и обнищание народа – генеральная линия коммунистической партии и советского правительства – была предопределена минимизацией словарного запаса (номенклатурный словарь содержал около 500 единиц), бессмысленными сокращениями, типа – шкраб (школьный работник, учитель), чеквал (чрезвычайная комиссия по производству и распределению валенок), начканц – начальник канцелярии. Этот же абсурд и в советской топонимике – Ивано-Франковск, Ежово-Черкесск, Ленино-Кокушкино... И в этом же ряду не вошедшее в "Словарь" – Ново-Ленино.

"Словарь" не только показывает, как возник и креп советский тоталитаризм, авторы приводят материалы и его заката: добродушное Вовчик означает Ленин, чаще бюст, памятник; дохлый Вова – его мумия в мавзолее, который в свою очередь характеризует место, где стоит большая очередь, например, винный магазин времен минерального секретаря.

... Яшка. Так на молодежном жаргоне именуется бывшая площадь Свердлова в Москве. Последнее слово "Словаря" – своеобразный символ смены российской власти, тоталитарной на демократическую.

Смена одежд обернулась для русского языка агрессивным воздействием западной лексики – мэр, ток-шоу, Байкал-дэнс, саммит, офис. Едва ли лучше губграмота (губернский транспортно-материальный отдел) или свино-места. Другая опасность – криминализация языка. Употребление тюремного жаргона – пахан, малина, шмон отражает убогость политической элиты, изрекающей словесные перлы. Вот несколько примеров. "Знаю, что такое Госдума. Уж они-то мне кровушки попортили. Но зато я знаю, что можно и как можно, и зачастую даже и как нужно" (В. Черномырдин). А чем хуже: "Парламент остался единственной возможной преградой для стабилизации ситуации в стране" (Г. Зюганов). "Стабилизация-98", на мой взгляд, обусловлена, "борьбой" с коррупцией, о которой президент объявил еще в 1997 г. так: "Сейчас... можно сказать, так сказать... вздрогнет тем... те вздрогнут, кто и не думал, понимаешь, попасть, а попадется". "Где меньше всего совершается актов понимания, там самым распространенным словом становится слово "понимаешь" (М. Мамардашвили).

И еще одно наблюдение: нынешнее политическое состояние наиболее верно отражает часто употребляемое в государственной лексике слово "как бы" – как бы реформы, как бы премьер, как бы президент. Как бы – зеркало общества. И как бы не обернулось путешествие в тоталитарное прошлое путешествием в прошлое-будущее, ибо от экономической диктатуры до политической – воробьиный шаг. ...

Россия сменила одежды, Но судьбу изменить не смогла.