Глава 26 Глобализация

Итак, в анализе, начатом нами с самого малого и самого простого элемента общественной жизни - с отдельных действий людей, мы дошли до самого вы­сокого уровня. В этой последней главе книги предметом нашего рассмотре­ния будет глобальное сообщество, иначе говоря, просто все человечество, все люди, обитающие на планете Земля. Ясно, что это уже последняя граница со­циологического анализа, дальше некуда продвигаться. Именно сейчас мы ока­зываемся перед лицом общественного объекта того наибольшего размера и той наивысшей сложности, какие только можно себе представить.

От изоляции к глобализации

Философы с древнейших времен пользовались общей категорией челове­чества, поэты писали, что «ни один человек не является одиноким островом», идеологи и политики взывали к общечеловеческой солидарности, статистики подсчитывали численность человеческой популяции. Классические социоло­ги XIX в., начиная от Конта и Спенсера, рассматривали социальное развитие как процесс, охватывающий все человеческое сообщество как определенную целостность. Более поздние социологи также отдавали себе в этом отчет.

Однако только к концу XX в. идея глобального сообщества и тенденция, которая приводит к созданию такого сообщества, а именно процесс глобализа­ции, стали ведущими, господствующими мотивами социологической теории. Этой теме посвящены бесчисленные публикации, множество конференций, на двух последних всемирных социологических конгрессах в Билефельде в 1994 г. и в Монреале в 1998 г. среди нескольких тысяч докладов на разные темы термин «глобализация», несомненно, звучал чаще всего. Понятие «гло­бализация» вошло в повседневный язык, и не проходит дня, чтобы политики, публицисты, журналисты не обращались бы к проблемам глобализации, рас­сматривая последнюю или как источник разных бед современного мира, или, наоборот, как шанс их преодоления. Появились термины, родственные глоба-

603

лизации или построенные на основании аналогий, сравнения с ней и метафор,имеющих порой юмористическую, порой негативную, уничижительную ок­раску, и в обыденном мышлении эти слова все шире распространяются, мож­но сказать, «делают карьеру»: макдонализация, кока-колизация, американи­зация, вестернизация, культурный империализм. На рубеже XX-XXI вв. в протестах, сопровождавшихся беспорядками и насилием, которые прошли в Сиэтле, Вашингтоне, Праге, Давосе, Генуе, проявилась новая волна радикаль­ных социальных движении, направленных против глобализации.

Все это не является делом интеллектуальной моды, идеологических мис­тификаций или общественных настроений, хотя, конечно, и такие элементы во всем этом можно обнаружить. Однако в основе глобализации лежит ре­альный процесс, связанный с экспансивным развитием современной обще­ственной формации. Современность, как утверждает Энтони Гидденс, глобали­зируется уже в силу самой своей сущности. Мы рассмотрим здесь некоторые аспекты глобализации как явления, сопровождающие «позднюю современ­ность».

Едва ли не первым из тех, кто обратился к проблематике глобализации, был американский социолог Роланд Робертсон, который определял ее как «со­вокупность процессов, делающих единым социальный мир»¹. В каком смысле единым? Это выражается в нескольких направлениях. Во-первых, современ­ные, новейшие технологии опутывают мир сетью коммуникаций и телеком­муникаций, и наиболее явным выражением этого является всемирная ком­пьютерная сеть интернет. Достаточно бросить взгляд на карты авиалиний, маршрутов авиакомпаний или на схемы связей в интернете, чтобы отдать себе отчет в том, что в масштабе целого мира перемещаются люди, информационные блоки, изображения. Технология радио и телевидения позволяет огромным массам людей, рассеянных по всему земному шару, одновременно виртуально участвовать в одних и тех же "глобальных событиях": в Олимпиадах, фут­больных матчах на первенство мира, визитах в разные страны Папы Иоанна Павла II, концертах Роллинг-Стоунс. В этом смысле сбываются слова канад­ского теоретика средств массовой информации Маршалла Маклюеана, ска­завшего, что мир превращается в «глобальную деревню»¹.

Во-вторых, людские общества становятся все теснее связанными развитой сетью экономических, финансовых, политических, стратегических, культур­ных взаимозависимостей. События в одной части мира немедленно влияют на то, что делается в самых отдаленных от нее странах. Биржевой крах в Гон­конге отдается эхом в обменных пунктах Варшавы. Падение добычи нефти в Ираке определяет повышение цен на бензин в Исландии. Заявление главы Центрального американского банка влияет на решения инвесторов в Брази­лии. Визит российского президента в Китай вызывает тревогу у стратегов НАТО. Музыка рыбаков Караибского моря посредством записей и пласти-

¹ Robertson R. Globality, Global Culture, and Images of World Order // Social Change and Modernity / H. Haferkamp, N.J. SmeJser. Berkeley: California University Press, 1992. P. 395-411; Robertson R. Globalization: Social Theory and Global Culture. London: Sage, 1992.

²McLuhan M. Understanding Media: The Extensions оf Man. New York: Signer Books, 1964-

604

нок, произведенных в Нью-Йорке, доходит до дискотек в Радоме. Мини-са­мокаты или туфли на платформах появляются почти одновременно в мага­зинах Берлина, Милана, Лондона и Ломжи.

В-третьих, появляются новые формы экономических, политических, куль­турных организаций наднационального характера, не связанных с каким -либо конкретным государством или с какой-либо отдельной страной. Наиболее очевидным примером такого рода могут служить крупные промышленные корпорации, банки, торговые фирмы. Некоторые из них еще сохраняют сим­волическую связь с той страной, откуда они ведут свое происхождение: «Сони», «Тойота», «Микрософт», «Боинг», но другие существуют уже в чисто между­народном пространстве: «Кока-Кола», «Макдональдс», «Каррефур», «Джене­рал Моторс», «Ситибанк» и т.п. Масштаб их операций далеко выходит за гра­ницы одного государства. В политике гораздо более ранним явлением, обре­тающим, однако, сегодня новые формы, были международные организации ООН, ЮНЕСКО, Интерпол и т.п. Такие или подобные им организации обре­тают сегодня определенные атрибуты государственного суверенитета, им да­ются права принимать решения, обязательные для стран-членов этих органи­заций (таковы, например, Европейская Комиссия, Европарламент) или право осуществлять юрисдикцию над судами отдельных стран (таким правом обла­дает Трибунал по расследованию преступлений против человечества в Гааге, а также Верховный Суд по правам человека в Страсбурге). Типично наднаци­ональный характер имеют новые социальные движения и отпочковавшиеся от них более прочные организации или ассоциации, например «Гринпис», кото­рый вышел из экологического движения, «Амнисти Интернэшнл» (Между­народная Амнистия), которая вышла из движения за права человека. В мире средств массовой информации существуют наднациональные телевизионные компании, например СиЭнЭн, международные журналы, например «Интер­нэшнл Геральд Трибьюн» или «Тайме». В области спорта самые знаменитые футбольные клубы уже не представляют свои страны (какую-либо отдельную страну), ибо разве можно считать команду голландской или британской, если в ее составе играет только один голландец или только три англичанина, а ос­тальной состав формируют так называемые «интернационалы»? К сожалению, глобализация затрагивает также преступные организации, прежде всего та­кие, которые занимаются нелегальной доставкой и сбытом наркотиков или торговлей так называемым «живым товаром».

В-четвертых, появляются социальные группы, жизнь и трудовая деятель­ность которых уже совершенно оторвана от конкретного места. Когда-то в та­ком положении были только дипломаты, сегодня к ним добавились бизнесме­ны, менеджеры, финансисты, персонал авиакомпаний, профессиональные спортсмены, артисты, в известной мере ученые. Эти люди постоянно меняют место проживания, кружатся по всему миру, значительную часть своей жиз­ни проводят в отелях, имеют свои офисы и квартиры во многих метрополиях, буквально не выходят из самолетов, пересекающих океаны по трансконтинен­тальным маршрутам. В крупных аэропортах для них приготовлены залы для конференций, чтобы они могли провести там деловые встречи, даже не посе­щая город, не покидая аэропорт. Недавно в связи с введением в строй новой

605

авиатрассы из Нью-Йорка в Токио через Северный полюс, возникла пробле­ма повышенной радиации в районе Северного полюса, которая может пред­ставлять опасность для пассажиров, пролетающих этой трассой чаще, чем три раза в неделю.

Результатом такого рода изменений становится прогрессирующая уни-формизация мира. Капиталистический экономический рынок с характерными для него формами сделок, организациями, институтами, этикой конкуренции, потребительской ментальностью раньше всего овладел миром. Как утверждает американский теоретик Иммануил Уоллерстайн, уже с XV в. капитализм стал «мировой системой». Важный шаг в сторону установления полного господ­ства этой системы был предопределен упадком плановой системы хозяйства, наступившим вместе с падением коммунистического режима в СССР и стра­нах Восточной Европы. В политике очередная, «третья волна демократиза­ции» (как называл это явление американский политолог Самуэль Хантингтон) прошла над миром в 1980-х годах, оставив нетронутыми только небольшие анклавы авторитарных и тоталитарных режимов. Типичные демократические институты и формы политической жизни (парламенты, выборы, предвыбор­ные кампании, активное общественное мнение и т.п.) сегодня практически оди­наковы в большинстве стран мира.

Гомогенизация охватывает также сферу культуры. Это прежде всего каса­ется ядра культуры - языка. Все более интенсивные и распространенные меж­дународные, наднациональные контакты требуют общего языка. Идея эспе­ранто или других искусственных языков не прижилась в мире. Зато таким всемирным средством общения все более явно становится английский язык, международная карьера которого началась в среде авиаторов - пилотов и дис­петчеров воздушных линий, а затем перекинулась в сферы туризма, науки, техники, компьютерного программирования, бизнеса и т.д. Сегодня знание английского языка становится все более распространенным, всеобщим обра­зовательным требованием, а многие страны (скандинавские государства, Гол­ландия) становятся практически двуязычными. Униформизация, стирание различий, в огромной степени охватывает сферы материальной культуры, по­требительского рынка, моды, образа жизни. В магазинах всего мира можно купить одни те же продукты, стилисты и дизайнеры проектируют одинако­вые автомобили, архитекторы строят похожие дома, портные шьют похожие костюмы и платья. Люди читают одни и те же книги, смотрят одни и те же фильмы, одни и те же футбольные матчи, слушают одни и те же мелодии и хиты. Подобными становятся обычаи, даже в столь тесно связанных с мест­ными традициями сферах жизни, какими являются семья и религия.

Психологическое отражение всех этих явлений в групповом сознании имеет амбивалентный характер. С одной стороны, люди все чаще начинают мыслить в категориях общей судьбы, общих угроз и надежд. Понятие «Мы» расширя­ется, выходя за границы общины и национального государства. Появляется региональная идентичность (например, понятие «мы - европейцы»), а также зародыши истинно мировой солидарности. Сильнейшим выражением такой солидарности является идея прав человека, которые обретают универсальное измерение, не ограниченное (как политические права) интересами граждан

606

какого-либо одного государства, или (как социальные права) отдельных клас­сов, или дискриминируемых групп. С другой стороны, глобализация моби­лизует оборонительное сознание, направленное на защиту утраченной или утрачиваемой культурной самобытности, собственных обычаев, традиций, ве­рований, образа жизни. Усиливается локальная идентичность и лояльность, ее этнические и религиозные проявления. Французский социолог Мишель Маффесоли (Michel Maffesoli) пишет в этой связи о рождении новой "пле­менной культуры». Столкновение этих двух противоположных тенденций (с одной стороны, расширения горизонта мышления и воображения за пределы собственной деревни, города, страны, региона, континента - на весь мир, а с дру­гой - сильнейшей идентификации с локальными культурами) является фак­том, характеризующим общественное сознание, и это столкновение может иметь сильнейшее революционное воздействие на общества будущего. В таком мире живем мы сегодня. Но не всегда это было так.

Как пишет британский социолог Питер Уорсли, «до сих пор единое чело­веческое сообщество, пожалуй, никогда не существовало»³. Существовала рас­сеянная на поверхности земного шара популяция, которая называлась чело­вечеством, однако реальная онтологическая целостность формируется из людей только тогда, когда между ними появляется объективная связь взаимозависи­мости и субъективная связь взаимной солидарности. Именно это в мировом масштабе произошло только в наше время, в эпоху «поздней современности». Возьмем для контрастного примера еще сравнительно недавнее традицион­ное общество. Оно представляло собой чрезвычайно разрозненный, диффе­ренцированный конгломерат, гетерогенную, плюралистическую мозаику со­циальных объектов разного масштаба и уровня. С позиций политики здесь были орды, роды, племена, королевства, империи, наконец, установившаяся и ставшая господствующей всего несколько веков тому назад форма националь­ного государства. С позиций экономики еще в XX в. социальные антропологи обнаруживали в мире совершенно изолированные и самодостаточные общества островитян. Автаркические, замкнутые и изолированные друг от друга, хозяй­ства были типичным явлением в истории на протяжении тысячелетий. Со­вершенно различные между собой, плюралистические автохтонные культуры долгое время сохраняли свои особенности, свою самобытность и изолирован­ность от других культур. «Однако уже в начале XX в., - как пишет Даниэль Широ (D. Chirot), - в мире осталось совсем мало традиционных обществ. Почти все народы, за исключением немногих изолированных групп в самых отдаленных частях Амазонии (на самых далеких берегах Амазонки), в некоторых районах Африки и недоступных уголках Азии, теперь уже имеют опыт длительных и обладающих сильнейшим дестабилизирующим эффектом контактов с высо­коразвитым, модернизованным, индустриальным и господствующим в поли­тическом отношении Западным миром»⁴.

³WorsleyP. The Three Worlds: Culture and World Development. London: Weidenfeld and Nocolson, 1984. P. 960.

⁴ Chirot D. Social Change in the Twentieth Century. New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1977. P. 7.

607

Действительно, в период «поздней современности» мы все уже живем в качественно новом времени. Понимание этой ситуации оказывает воздействие на теоретические основы многих социальных наук. Историки формулируют концепцию «глобальной истории»⁵. Они утверждают, что глобализация ме­няет саму суть процессов исторического развития. В глобальную эру история развивается иначе, имеет иных действующих субъектов, новые механизмы ста­новления, новые направления будущего развития. Не только национальный масштаб, типичный для традиционной историографии, но и масштаб регио­нальный, которым оперируют некоторые современные историки (например, Норман Дэвис в своей монументальной истории Европы⁶), уже не позволяет охватить все существенные аспекты событий. Необходимой становится гло­бальная шкала, позволяющая дать более широкую контекстную детермина­цию, нужно сосредоточить внимание на таких процессах, которые выходят за границы традиционных «единиц» - предметов исторического анализа (госу­дарств или регионов). Социологи провозглашают необходимость аналогич­ной ревизии социологической мысли. Норберт Элиас утверждал, что социо­логия может существовать только как наука о мировом сообществе'. Энтони Гидденс пишет свой обобщающий трактат «Социология», вводя в него глоба­лизацию как главный мотив, отзвуки, следы которого обнаруживаются во всех сферах социальной жизни⁸.

Предвестники теории глобализации

Прежде чем тематика глобализации заняла столь видное, господствующее положение в современной социологии, зачатки и более ранние фазы процесса глобализации уже привлекали к себе внимание различных авторов от начала XX в. Три направления социальной теории можно рассматривать как пред­восхищающие современное видение глобализации. Первое направление - это уже упоминавшаяся теория империализма, представленная уже в 1902 г, бри­танским автором Дж. А. Гобсоном, однако получившая более широкую извес­тность в версии Владимира Ленина и Николая Бухарина. Империализм в пред­ставлении этих авторов является высшей фазой развития капитализма, когда кризисы перепроизводства и снижение прибыли вынуждают к оборонитель­ным действиям. Такой оборонительной стратегией становится колониальная экспансия, непосредственный захват, а также подчинение косвенным путем более слабых или ослабевающих стран. Это позволяет эксплуатировать деше­вую рабочую силу, обеспечивает доступ к источникам сырья и открывает но­вые рынки сбыта для излишка собственных товаров. В результате происхо-

⁵Schafer W. Global History; Conceptual Feasibility and Environmental reality // Stony Book: State University of New York Paper, 1991.

⁶ Davies N. Europe: a History. London: Pimliko, 1997.

⁷ Eitas N. The Retreat of Sociologits into the Present // Theory Culture & Society. 1987. V. 4. №2-3. P. 223-248.

⁸ GiddensA. Sociology. Cambridge; Polity Press, 1989.

608

дит асимметричное разделение мира на господствующие и подчиненные стра­ны. Парадигма классовой борьбы внутри общества переносится на целый мир,ей придается глобальное измерение, весь мир превращается в арену столкно­вения нескольких капиталистических центров, с одно стороны, с множеством слабо развитых и отсталых периферийных обществ, с другой. В результате перемещения запасов и прибылей в одном направлении пропасть между бога­тыми и бедными странами углубляется, в соответствии с принципом аккуму­ляции выгод и привилегий. Богатые становятся еще богаче, а бедные еще бед­нее. Ленин считал, что только мировая революция может разомкнуть этот без­надежный, заклятый круг деградации.

Продолжением этой концепции, основанным на очень похожем, радикаль­ном, «левом» комплексе предпосылок, является появившаяся в середине XX в. «теория зависимости*. Она касается постколониального периода, когда не­посредственная политическая зависимость хотя и устраняется, однако ей на смену приходит сильная неоколониальная экономическая зависимость. Тео­рия независимости находится в парадигме отношений так называемого Пер­вого и Третьего мира, однако черпает многие данные главным образом из опыта Латинской Америки и поэтому имеет определенные признаки ограниченности. Провозвестник этой концепции Поль Пребиш⁹ ввел ставшее впоследствии модным разделение на «центр» и «периферию», при котором под «центром» имеются в виду наиболее развитые промышленные страны, а под перифери­ей - бедные аграрные страны. Исходя из этого разделения, теория зависимос­ти развивалась далее в двух направлениях, немного отличающихся друг от друга. Одно направление - пессимистическое, даже катастрофическое. Черную картину рисует Анри Гюндер Франк¹⁰. Перспективу развития Латинской Аме­рики он представляет как постоянное, неотвратимое отставание, может быть, даже усиление эксплуатации и угнетения ее всей мощью Соединенных Шта­тов и сверхнациональных, международных корпораций США. Он считает это неизбежным по нескольким причинам. Во-первых, все прибыли от эксплуата­ции местного сырья и рабочей силы немедленно уходят за рубеж, переплыва­ют в «центр». Во-вторых, к такому укрепившемуся экономическому укладу приспосабливаются местные элиты - предприниматели, менеджеры, полити­ки, старающиеся при его помощи обеспечить собственные интересы. Одним из методов их действии является инвестирование за границу, в «центр», сво­их средств и использование зарубежных потребительских рынков. Таким об­разом элиты реализуют интересы чужих корпораций, с которыми они связа­ли свои жизненные шансы. Их потребности, намерения, идентичность, лояль­ность - все это уже как бы обращено за границы собственной страны. Создается своего рода «цепочка зависимостей». Компрадорские элиты в союзе с иност­ранным капиталом усиливают подчинение собственных стран «центру», а те единственные силы, которые заинтересованы в экономическим суверенитете,

⁹Prebisch P. The Economic Development of Latin America and Its Problems. New York: UN Publications, 1950.

¹⁰ Frank A.G. Latin America: Underdevelopment of revolution. New York: Monthly Review Press, 1969.

609

то есть эксплуатируемые массы трудящихся, слишком слабы, чтобы изменить ситуацию.

Более оптимистический сценарий представляют Фернандо Кардозо и Эду-ардо Фалетто в своей концепции «зависимого развития"¹¹. По их мнению, главная проблема зависимых стран - отсутствие собственных технологий, а также слабость производственного сектора. Однако эта ситуация небезна­дежна. Зависимость создает определенные побочные результаты, которые могут постепенно привести к исчезновению самой этой зависимости. Зару­бежные инвестиции создают в океане отсталости и традиционализма анклавы современной высокой организации и дисциплины, приносят образцы совре­менной культуры труда. Возникает поле, на котором идет интенсивное обуче­ние высококвалифицированных рабочих, местной элиты менеджеров и дру­гих работников. Открываются шансы для создания кооперирующихся местных фирм. Наблюдения за тем, как достигаются экономические успехи современ­ных зарубежных фирм, приводят к мобилизации собственного предпринима­тельства. Появляются местные инициативы, постепенно расширяется сред­ний класс, происходит накопление отечественного капитала. В какой-то момент эти постепенные эволюционные изменения могут привести к качественно новому этапу, который даст старт собственному экономическому развитию, со временем все менее зависимому. Более того, прежние международные свя­зи, возможно, будут содействовать развитию, упрощая решение ряда про­блем, открывая зарубежные рынки для экспорта местных товаров, а также помогая изыскать кредиты для дальнейшего развития отечественного про­изводства.

Третья наиболее развитая социологическая концепция, включающая ана­лиз современного общества в глобальном измерении, - это «теория мировой системы», автором которой является Иммануил Уоллерстайн¹². Он выделяет три стадии в истории человечества. Первая - это эпоха «мини-систем», отно­сительно небольших, экономически самодостаточных обществ, для которых характерны полное внутреннее разделение труда и единый культурный комп­лекс. Такие общества преобладают в тот период, когда экономика основана на охоте и собирательстве, однако значительную роль они продолжают играть и тогда, когда экономика переходит на земледельческие основы, включая ого­родничество и хлебопашество. Следующий этап - это эпоха «мировых импе­рий». Эти империи объединяют значительное количество «мини-систем», при этом их экономика основана на сельском хозяйстве, а экономическая коорди­нация осуществляется методами сильного политического и военного правле­ния, строгого администрирования, беспощадными сборами дани и налогов, а также воинской повинностью. Стержень активности этих империй - войны и

¹¹ Cardoso F., Faletto E. Dependency and Development in Latin America. Berkeley. California University press, 1969.

¹² Wallerstein I. The Modern World-System I. New York: Academic Press, 1974; Wallerstein I. The Modern World-System II. New York: Academic Press, 1980; Wallerstein I. The capitalist World-Economy. Cambridge: Cambridge University Press, 1983 [1979]; Wallerstein I. The Modern World-System III. San Diego: Academic Press, 1989.

610

захваты. Однако разрастание бюрократического аппарата, чрезмерное услож­нение административных задач, а также территориальный рост приводят к кри­зису этих империй. Примерами могут служить судьбы Древнего Египта, Рима, Китая.

Третья эпоха, «мировая система», начинается в XVI в. с появлением ран­него капитализма. Государство постепенно уступает свою роль экономиче­ского регулятора развивающемуся рынку. Единственной экономической функцией государства остается охрана собственности, надзор за правилами свободного предпринимательства, свободной конкуренции и свободного рын­ка. Капиталистическая система обладает чрезвычайной силой экспансии. Ее внутренняя динамика и способность к производству огромного количества благ делают эту систему привлекательной для значительных сегментов человечества. Экономическая мощь обеспечивает также военную мощь и открывает возможности господства на все более обширных территориях. Развитие технических средств транспорта и коммуникаций облегчает рас­пространение этой системы во всем мире. В результате мир оказывается по­деленным на три группы стран, между которыми существует определенная иерархия: это центр, периферия и полупериферия. Такое представление со­впадает с картиной трех миров: первого, третьего и второго, при этом вто­рой находится где-то посередине между первым и третьим мирами. «Вто­рым миром» чаще всего считались переживавшие после Второй мировой войны индустриализацию, урбанизацию и своеобразную модернизацию, од­нако все же остававшиеся позади (по сравнению с первым миром) социали­стические страны.

Из своей колыбели, находившейся в северо-западной Европе, капитализм распространяется на районы периферии и полупериферии. Эти регионы ока­зались постепенно втянутыми в орбиту капиталистической экономики. На про­тяжении XX в. все большие части мира оказываются вовлеченными во все­мирную систему экономических и финансовых зависимостей. Даже самые бедные страны, а также могущественные социалистические державы оказы­ваются в зависимости от тех тенденций, которые развиваются в капиталисти­ческом мире, хотя и остаются за пределами этого мира или на дальних подсту­пах к нему. «Внешняя арена» стран, остающихся вне влияния капитализма, сокращается, сжимается, как шагреневая кожа. Окончательное разрушение планово-распределительной экономики этих стран вместе с падением комму­нистических режимов приводит к установлению полной монополии капита­листической системы во всем мире. Эта система остается асимметричной, ее характеризуют неодинаковый темп роста, сильно выраженное неравенство и закрепившееся разделение трех разных групп - высокоразвитых, развитых сла­бее и неразвитых стран.

Новаторство теории Уоллерстайна заключалось в изменении перспекти­вы рассмотрения социального развития: вместо обычного внутреннего ана­лиза экономической ситуации акцент передвигался в сторону выявления ми­ровых экономических связей. Определенной слабостью этой теории была абсолютизация значения экономических факторов и недостаточное внима­ние к другим аспектам социальной жизни, а также механическое перенесе-

611

ние представлений о классовом неравенстве, несомненно, марксистского про­исхождения, в область глобального сообщества. Довольно скоро выяснилось, что теория мировой системы недостаточна для понимания всех сложностей современного общества, подлежащего процессам глобализации. Интересы теоретиков переместились из сферы экономики в сферу культуры.

Глобализация культуры

Первые наблюдения, касающиеся глобализации культуры, мы можем об­наружить в трудах социальных антропологов, например Бронислава Мали­новского (1884-1942) и А.Р. Рэдклифа-Брауна (A.R. Radcliffe-Brown) (1881-1955), которые в ходе полевых исследований на Полинезийских островах стол­кнулись с явлениями культурного контакта, столкновения автохтонных культур с западной культурой и с возникающим на этой основе культурным конфликтом. Все это особенно сильно проявилось в колониальных странах, где институты и культурные образцы, импортированные из Европы, нередко навязывались силой. Местный образ жизни, связанные с ним нормы и ценно­сти, обычаи и традиции, религиозные верования, правила и образцы семей­ной жизни, стиль одежды, характер пищи, потребления и т.п. - все это подле­жало разрушению и забвению. Местные культуры, по крайней мере внешне, уподоблялись культуре Запада.

Такая ситуация вызывала две различные реакции со стороны антрополо­гов. Одни, приверженные духу этноцентризма, бывшего естественной идео­логией колониальных держав, рассматривали это явление сквозь призму щи-вилиэационной миссии», которая вытесняет реликты варварства и язычества, распространенные среди диких и примитивных народов. Другие брали на во­оружение профессиональную идеологию культурного релятивизма и толерант­ности и представляли культурную экспансию Запада в совершенно ином свете, а именно как «культурный империализм», который приводит к разрушению и уничтожению автохтонных культур коренных народов, к утрате обществами, подвергнутыми колонизации, своей культурной автономии и в целом к суже­нию поля культурных ценностей, которыми располагает человечество. Пер­вые рассматривали прогрессирующую униформизацию культуры как победу цивилизации, вторые - как поражение, нанесенное многообразию, разносто­ронности и многокрасочности культурного мира.

Навязывание культурных образцов силой, как результат прямого завоева­ния или военно-политического давления, имеет место, разумеется, не только в отношении колоний. В истории можно встретить немало ситуаций такого рода. Напомним хотя бы только акции германизации и русификации на польских землях в период разделов Польши; навязывание после Второй ми­ровой войны странам Восточной и Центральной Европы определенных куль­турных образцов, которые в те времена назывались образцами «социалисти­ческой культуры», а ныне чаще всего относятся к синдрому homo sovieticus. Подобный характер имеет господство Китая над Тибетом, не скрывающее сво­его намерения уничтожить буддийскую религию и местные тибетские куль-

612

турные традиции. Поражение Японии во Второй мировой войне обернулосьособенно ярко выраженной американизацией японской культуры во всей широкой гамме проявлений этой культуры; в Германии этот процесс затро­нул только политическую культуру, которая подверглась поначалу насиль­ственной денацификации и демократизации.

Ныне, однако, униформизация культуры в мировом, глобальном масштабе протекает более мирно, культурные образцы переносятся из одной страны в другую и перенимаются главным образом при помощи средств массовой ин­формации, а также массовых личных контактов, развитию которых способ­ствует популярность туризма и легкость передвижения; наконец, общее куль­турное обрамление создается путем массового приобретения товаров техни­ческого и потребительского назначения. Мы говорим сегодня об «империализме средств массовой информации», особенно телевидения, которые распростра­няют на весь мир схожие образцы, подобные друг другу по форме и содержа­нию; об «эффекте демонстрации», который возникает в результате личного контакта зрителя и читателя с привлекательными для него образцами чужой культуры; о «диктатуре потребления», которая заставляет всех людей поку­пать и использовать одни и те же или похожие товары. Разумеется, средства массовой информации являются всего лишь орудием, инструментом переда­чи, который никаким образом еще не определяет содержания передаваемых образцов культуры. Теоретически средства массовой информации могли бы служить и местным, автохтонным культурам, укрепляя их самобытность и усиливая их автономность. Точно так же путешествия и туризм сами по себе еще не определяют, какие именно образцы культуры станут предметом «де­монстрационного эффекта» и получат всеобщее распространение. Теорети­чески возможна была бы и популяризация в мире экзотических локальных культур. То же самое касается и продуктов широкого потребления: теорети­чески они могли бы сохранять местное своеобразие.

Де-факто, однако, преобладает экспансия культуры наиболее развитых стран Запада, прежде всего американской культуры. Почему так происходит? Здесь нужно вернуться к механизмам экономической глобализации. Именно экономическая сила определяет, в каком направлении пойдет культурное вли­яние. Если обратиться к сфере средств массовой информации, то нужно будет учесть, что именно в США производится больше всего фильмов, телевизион­ных сериалов, развлекательных программ, которые затем продаются в другие страны или распространяются там на основе приобретенных лицензий. Именно в США возникают такие телевизионные центры и станции глобального мас­штаба действия, как Си-Эн-Эн, именно там издаются журналы и газеты (типа «Ай-Эйч-Ти» - «IHT»), распространяемые во всем мире. К тому же Соеди­ненные Штаты располагают наибольшими возможностями маркетинга для своих продуктов такого рода. Если мы возьмем сферу туризма, то увидим, что путешествуют по миру главным образом жители богатых, наиболее развитых стран, которые располагают излишками доходов. Эти туристы уже самим сво­им видом, своим поведением, своей одеждой демонстрируют образцы запад­ной культуры. Более того, местные предприниматели, работающие на тури­стическом рынке, из коммерческих расчетов и побуждений стараются при-

613

способиться к вкусам и запросам приезжих, подвергаясь, таким образом, сво­еобразной «предварительной аккультурации*: они открывают киоски, в кото­рых продаются гамбургеры, устанавливают в отелях такую же мебель, как в Калифорнии, строят бассейны с барами, закрывающие выход к морю и нату­ральному пляжу, и т.п. Наконец, определенные культурные образцы навязы­ваются людям в виде готовых инструментов и продуктов, от легковых машин, являющихся носителями огромного автомобильного культурного комплекса, до компьютеров и культуры интернета. Это касается также одежды, продук­тов питания, устройств для дома и многих других вещей. И повсюду дело об­стоит так, что предметы, представляющие собой определенные культурные образцы, распространяются из стран, в которых лучше развито массовое про­изводство и современная, основанная на инновациях промышленность. «Форд Т», гамбургер в Макдональдсе, компьютер «Ай-Би-Эм», кока-кола, джинсы «Левис», телевизор - все это берет свое начало в Америке. И все эти вещи, сами по себе полезные и привлекательные, еще имеют могучую поддержку со стороны той гигантской машины, какой являются развитый маркетинг и рек­лама. Таким образом, этими тремя путями сильнейшие в экономическом от­ношении страны экспортируют в мировое пространство свои товары и вместе с ними свою культуру.

И этот процесс, подобно тому, как это было с прежними завоеваниями и колониальными захватами, вызывает двоякое отношение, двойственную ре­акцию. Поднимается сильная волна критики, указывающей на то, что ком­мерциализация, униформизация культуры, превращающейся в массовую куль­туру, в глобальном масштабе приводит не только к деградации и разрушению всего богатства местных культур, но, к снижению качества самой культуры, к сведению до минимума ее содержания, к потаканию самым примитивным вку­сам. В итоге может появиться «контркультура», или «новое варварство»-. Воз­никают социальные движения, ассоциации, выдвигаются инициативы, разра­батываются даже политические программы и законопроекты в защиту фольк­лора, собственных местных традиций, языков или диалектов. Однако существует и другая реакция. Надежды на модернизацию, на достижение того уровня, на котором находятся наиболее развитые страны, формируют готов­ность принять западные культурные образцы как своего рода символы про­движения вперед и эмансипации. В связи с таким подходом оказываются не­критичное отношение, идеализация этих образцов и массовое подражание им. Такая фетишизация Европы (или шире - Запада), типичная для стран так называемого «реального социализма», была результатом массового стремле­ния к тому, чтобы «вырваться из Азии», из железных объятий великого вос­точного соседа. Падению коммунистического режима способствовала не толь­ко его собственная экономическая несостоятельность, но и в значительной мере проникновение в социалистический мир западной потребительской культуры и демонстрационный эффект. Открытие в Москве ресторана Мак­дональдс было явлением, не менее зловещим для судьбы СССР, чем вся «пе­рестройка» Горбачева.

614

Теории культурной глобализации

Независимо от всех этих идеологических противоречий, процесс культур­ной глобализации вызывает подъем теоретической мысли и разнообразные теоретические разработки. Расскажу, для примера, о двух теоретических кон­цепциях: одна касается самого объективного хода этого процесса, другая - его субъективного отражения в общественном сознании.

Шведский социальный антрополог Ульф Ганнерс вводит понятие «глобаль­ной ойкумены», которое по отношению к явлением культуры является анало­гом идеи «мировой системы», обращенной к сфере экономики¹³. Здесь, как и там, речь идет об увеличении интенсивности отношений и зависимостей в мас­штабе, более крупном, чем местное, локальное измерение. Ойкумена - это про­странство постоянных культурных взаимодействий, взаимопроникновения культур и обмена культурным опытом. Традиционные культуры - это замкну­тые ойкумены, четко ограниченные пространственными и временными рамка­ми. Они формируются и воспроизводятся в непосредственных взаимодействиях, в присутствии участников. Другое дело - современная культура (прошедшая этап модернизации культура Новейшего времени). Это открытая ойкумена, пе­ресекающая пространственные и временные границы, что обеспечивается преж­де всего высокой техникой коммуникаций и транспорта. Современная экспан­сия культуры приводит к тому, что ойкумена обретает поистине глобальный характер: культурные взаимодействия и влияния дают о себе знать в масштабе всего человеческого сообщества.

Влияния культур в рамках глобальной ойкумены не имеют ни симметрич­ного, ни взаимного характера. Большинство этих влияний являются однона­правленными при четкой дифференциации центров, инициирующих культур­ные влияния, излучающих импульсы, как бы передающие свои культурные послания, и периферии, где такие послания принимаются и адаптируются. Вли­яния, обращенные из периферии в центр, напротив, являются редкостью и ка­саются, как правило, довольно маргинальных аспектов культуры. Примерами могут служить мода «афро», музыка в стиле регги, латиноамериканская про­за, индонезийская кухня.

Однако и культурные центры не являются ни единственными в мире, ни вечными. Каждая эпоха создает свои специализированные центры, имеющие значение для определенных видов или продуктов культуры. Например, в наше время США специализируются в области технологии, науки и визуальной культуры (фильмы, телевидение, интернет), Франция - в области изыскан­ной кухни и элитарной моды, Германия - в области культуры труда, Италия - в области культуры повседневного быта и популярной кухни (мировая попу­лярность пиццы, спагетти и капуччино!), Япония - в области культуры организаций и корпораций. Существуют также региональные центры, культур­ные влияния которых воздействуют лишь на определенный круг стран. На-

¹³ Hannerz U. The World in Creolisation // Africa. 1987. V. 57. №4. P. 546-559; Hannerz U. Notes on the Global Ecumene // Public Culture. 1989. V. 1. №2. P. 66-75; Hannerz U. Transnational Connections: Culture, People, Places. London: Routledge, 1996.

615

пример, Иран имеет такое значение для исламского мира, Ватикан - для хри­стианских стран, Великобритания - для территорий, входивших в прежнюю империю, и нынешних стран Британского Содружества, Франция - для так называемых франкофонских стран (стран с французским языком). Кроме того, мозаика этих специализированных региональных центров меняется истори­чески. Например, для нового культурного комплекса, связанного с распрост­ранением мобильных телефонов, таким центром несколько неожиданно стала Финляндия и другие скандинавские страны, где «Нокиа» и «Эриксон» под­чинили себе мировой рынок, а сетевое распространение впервые в истории охватило поголовно всех граждан.

Обращаясь к прогнозам будущего, Ганнерс выделил четыре возможных сце­нария судеб глобальной культурной ойкумены. Первый - это сценарий "гло­бальной гомогенизации"-. В гаком варианте наступит полное господство запад­ной культуры (прежде всего - американской), все общества станут чем-то вро­де более или менее удачным слепком западного образа жизни, западных потребностей, вызовов, ценностей и норм, потребительских образцов, идей, идеалов и убеждений. Одни и те же товары в магазинах и блюда в рестора­нах, одни и те же пьесы в театрах, фильмы в кинотеатрах и книги в магазинах, одни и те же сериалы по телевидению и известия в печати, те же самые попу­лярные мелодии в дискотеках и симфонии в концертных залах. Это, может быть, немного утрированная картина явлений, которые тем не менее уже се­годня имеют место во многих странах. Любая локальная специфика и куль­турная традиция должны отступить под гомогенизирующим натиском куль­туры Запада.

Другой сценарий включает фактор времени, характеризует этот процесс «в длительной исторической перспективен. Ганнерс определяет этот вариант как сценарий «культурного насыщения», при котором периферийные страны, постепенно, понемногу сдаваясь, на протяжении нескольких поколений отка­жутся от своих местных культурных идей, смыслов и ценностей, заменив их теми культурными феноменами, на которых лежит печать униформизации и которые распространяются из господствующих центров. В конце концов куль­тура центра неизбежно победит и будет доминировать, но это не случится ни быстро, ни просто.

Третий вариант - это сценарий «культурной деформации". Он означает крайнее упрощение, обеднение и даже деградацию западной культуры в ходе ее адаптации периферийными культурами. Здесь действует двоякий механизм. Во-первых, при столкновении с периферийной культурой начинается процесс селекции, исключающей, уничтожающей высшие ценности и наиболее рафи­нированные, утонченные виды культуры. А то, что принимается легко, оказы­вается наиболее упрощенным, поверхностным, если не сказать примитивным. Освоенными, принятыми окажутся скорее порнография, чем поэзия; скорее любовные романы и триллеры, чем труды лауреатов Нобелевской премии; скорее «Династиям чем Шекспир; скорее музыка кабаре, чем Бетховен. Дело в том, что эти первые фрагменты западной культуры быстрее осваиваются неподготовленными массами, оказываются более близкими вкусам перифе­рийной публики. Кроме того, они являются предметом своеобразного «куль-

616

турного демпинга», их перепроизводство в центрах позволяет сбывать их из-

лишек на новых культурных рынках. Другой механизм деформации - это ком-промиссное согласование культурных влияний извне с местными обычиями и традициями. Например, в традиционно автократическом обществе импорт демократических институтов может привести к чисто внешней, «фасадной" демократии, ограниченной фракциями приспешников или правительственным «двором». Аналогично идея свободы слова может обернуться публичными дрязгами, хаосом самых безответственных заявлений, а свобода ассоциаций - выродиться в бесчисленное множество партий, группировок, фракций, клик. И если взять пример из совершенно другой области, то, скажем, рок-музыка может превратиться в примитивный «диско-поло».

Четвертый сценарий (наиболее близкий автору) - это «созревающая куль-турная амальгамация". В этом случае осуществляется насколько возможно максимально равноправный культурный диалог и обмен между центрами и периферией, что приводит к всеобщему обогащению культур. Столкновение культур оказывается выгодным: оно стимулирует творческую активность и оригинальность с обеих сторон. Начинается модификация культуры центра в силу обратного влияния той интерпретации, какую она находит в периферий-ных обществах. В то же время культура центра стимулирует и оживляет опре-деленные скрытые ценности местных культур. Важную роль при этом играют местные деятели культуры, которые выбирают из наступающей извне куль-туры те фрагменты, которые помогают укрепить их собственные традиции отвечают потребностям их общества, их страны. Особый вариант такой твор-ческой комбинации - это принятие определенного стиля или формы извне, но наполнение их конкретным местным содержанием и колоритом. Образно говоря, в этом случае люди как бы говорят общепринятым культурным язы-ком о делах, важных для их группы, для их собственной общности.

Конечным результатом такого оптимистического сценария развития ста-новится, как именовал это явление Ганнерс, «креолизация», или «гибридиза-ция», культуры. Культуры более сильные смешиваются с более слабыми, но ни одна из них при этом не остается неизменной и «чистой». Появляется мно-жество культур, каждая из которых обладает внутренней сложностью, ком-бинируется из многочисленных влияний и контактов. В таком плюрализме разнообразных культур проявляется творческая сила сообществ. В рамках глобальной культурной ойкумены развивается вечный диалог смыслов, цен-ностей, правил, идей.

Такой подход встречает мощную поддержку в концепции другого теорети-ка израильского социолога Шмуля Эйзентштадта¹⁴. Подводя итоги своим ши-роким историческим исследованиям, касающимся разных, древних и совре-менных, цивилизаций, Эйзенштадт утверждает, что экспансия каждой циви-лизации приводит к ее столкновению с культурами обществ, преобладащих на той территории, куда направлена эта экспансия. Основные предпосылки,

¹⁴ Eisenstadt S.N. A Reappraisal of Theories of Social Change and Modernization// Social Change and Modernity / Ed. by H. Haferkamp, N.J. Smelser. Berkeley: University of С Press, 1992. P. 412-430.

617

установки и принципы культур, подчиняемых новой тенденции в ходе экс­пансии, формируют новые вызовы, обращенные к наступающей на них куль­туре, которая, пытаясь отвечать на эти вызовы, сама подвергается модифика­ции. В свою очередь, подчиненные общества никогда не ограничиваются со­зданием того, что можно назвать простейшей копией, подражанием новой господствующей культуре. Они производят избирательную инкорпорацию и трансформацию этой культуры, выбирая из нее приемлемые для них качества или фрагменты, освивая и преобразуя их. Поэтому сегодня мы имеем дело не с одной-единственной или единой цивилизацией или культурой (имеется в виду западной культурой), а с множеством «современностей». Такая ситуация, в ко­торой существуют множество «гетеродоксий» вместо одной «ортодоксии», ста­новится сильным стимулом для творческой деятельности субъектов.

Четыре взаимосвязанных обстоятельства определяют то, какую реакцию в местной культуре вызывает экспансия культуры западных центров. Во-пер­вых, это сам момент выхода данного общества из прежней изоляции и его вклю­чения в орбиту глобальной культуры. От этого зависит, какие именно акту­альные на данный момент западные центры окажут наиболее сильное влияние на местную культуру. Достаточно сравнить глубокие и прочные следы бри­танского влияния в Индии, французского влияния в экваториальной Африке или американского влияния в Японии, чтобы убедиться в том, что амальгама­ция зависит от того, с кем именно состоялась первое внешнее культурное вза­имодействие. Второй фактор - это уровень экономического и технологичес­кого развития периферийной группы. От этого зависят шансы сохранения ею определенной автономии и сила ее обратного воздействия на центр. Третий фактор - это степень влияния местных философских или религиозных пред­ставлений о космическом и земном устройстве, а также значение элит, кото­рые формулируют и пропагандируют такие представления. От этого зависит мера сопротивления, противодействия периферийной группы господству внешней, чужой культуры. Наконец, в-четвертых, существенным оказывает­ся то, насколько глубоки и прочны местные традиции, ибо от степени укоре­нения периферийной группы в собственных традициях зависят основанные на ее прежнем историческом опыте способы реагирования на социальные из­менения и культурные вызовы. Особенно важным в этой связи является при­сущий ее уровень ксенофобии и традиционализма или, напротив, толерант­ности и готовности к инновациям.

Четыре картины глобализации

Если концепции Ганнерса и Эйзенштадта обращены к реальным процес­сам глобализации, то американский социолог Роланд Робертсон обращает ос­новное внимание на те изменения в сознании, которые вызваны глобализаци­ей культуры¹⁵. Происходящие на наших глазах процессы глобализации нахо-

¹⁵ Robertson R. World-Systems Theory, Culture and Images of World Order// Globalization. London: Sage, 1992. P. 61-84.

618

дят свое отражение в общественном сознании. Таким образом, появление осо-бого представления о глобализации, формирование ее видения становится аспектом самого процесса глобализации. Разумеется, такое представление, как и все общественное сознание, является составной частью культуры. Следо-вательно, можно сказать, что глобализация культуры заключается также в рас-пространении по всему миру определенного культурного представления о глоба-лизации, ее видения. Это представление, как появившееся стихийно и получив-шее признание в повседневном, обыденном сознании, так и сопровождаемое идеологической или теоретической формулировкой, само по себе может стать автономным причинным фактором, формирующим обратные процессы гло-бализации. Сама по себе мысленная реакция на глобализацию становится од-ной из детерминаций этого процесса.

Возвращаясь к тому разделению сообществ на общности (Gemeinschaft) и общества (Gesellschaft), которое ввел Фердинанд Теннис и которое мы рассмат-ривали в гл. 8, Робертсон предлагает типологическое построение, основананое на выделении четырех «образов глобального порядка», которые встречаются в воображении современных людей. Первый - это «Глобальная общность I». Мир представляется здесь как богатая мозаика замкнутых, отграниченных друг от друга общин, которые могут быть по отношению друг к другу уникальными и равноправными или, что чаще встречается и больше соответствует действи-тельности, более и менее развитыми, но в любом случае остаются взаимно изо-лированными и не имеющими претензии подчинить себе другие, не похожие на них группы. Такое представление типично для идеологии антиглобализма в которой она обретает скорее нормативную окраску, нежели является про-стой констатацией факта. Оно становится выражением протеста против реа-лий униформизации культуры, с чем не хотят согласиться антиглобалисты. В фундаменталистских религиозных ориентациях, например в исламе, это пред-ставление проявляется в особой иерархической версии: фундаменталисты про-возглашают возрождение собственных общностей в их чистом, идеальном виде, оставляя тех, кто изменил вере, прозябать в их второразрядных культур, и считая, что они не могут представлять никакой угрозы для высокой и чистой, стоящей превыше всего, истинной культуры.

Другой образ - это «Глобальная общность II». Это идея достижения обще-человеческого консенсуса на основе определенных общих ценностей и идеа-лов. И здесь тоже ощутима тональность, более связанная с перспективой, не-жели с объективной реальностью. Представляется, что мир еще не является единством всего человеческого рода, однако надо, чтобы он таким стал. Такую установку несут в себе, из такой предпосылки исходят христианская идея пар-ства Божьего на Земле, концепция Всемирной церкви и ойкуменистические тенденции в современном католицизме, выраженные Иоанном Павлом II в лозунге новой евангелизации мира. В светской жизни такие общечеловечес-кие намерения выражают движение борцов за мир, экологические движения, движение за права человека.

Третье представление - это «Глобальное общество I», то есть мозаика су-веренных, независимых национальных государств, связанных сильными узами взаимного сотрудничества и кооперации в области экономики, полити-

619

ки и культуры. Когда-то это называлось «концепцией мирного сосуществова­ния». В эгалитарной версии это представляется как взаимодействие государств, выступающих в роли равноправных партнеров, заинтересованных во взаимо­выгодном сотрудничестве. В иерархической версии признается существова­ние ведущей державы или ведущих держав, которые, не вмешиваясь во внут­ренние дела других стран, берут на себя обязанность сохранения мирового порядка (роль «мирового жандарма»).

Наконец, четвертое представление - «Глобальное общество II», уход с ми­ровой арены, падение национальных государств и снанала региональная, а за тем и глобальная унификация под эгидой общей политической организации или наднационального мирового правительства. Самые большие усилия в ре­ализации и приближении такой модели были проявлены в Европе, начиная от создания экономических интегральных институтов такого типа, как Объе­динения угля и стали, затем всеобщего европейского рынка, вплоть до объеди­нения валюты. Создание таких экономических институтов сопровождалось формированием новых наднациональных юридических институтов - Гааг­ского Трибунала, Верховного Суда в Страсбурге, а также появлением все бо­лее сильных политических структур, таких, как Европейский парламент или Совет Европы. Происходит унификация такого огромного и чрезвычайно важ­ного сегмента культуры, каким является право, что находит выражение в це­лостном блоке европейского законодательства и права. В этом случае процессы глобализации идут снизу, спонтанно, получая поддержку в целенаправленном интеграционном политическом и экономическом проекте. Глобализация пе­рестает быть только общественной тенденцией, она становится замыслом бо­лее совершенного устройства всего человеческого мира.

Столкновения и дискуссии между этими четырьмя концепциями, несомнен­но, станут важным фактором, который повлияет на образ общества будущего.

Важнейшие понятия и термины

Внешняя арена - страны, находящиеся под косвенным влиянием мировой капиталистиче­ской системы, хотя номинально имеющие строй, отличающийся от капиталистического.

Глобализация - процесс интенсификации экономических, финансовых, политических, военных, культурных, идеологических связей и зависимостей между сообществами, что приводит к униформизации мира во всех этих областях и отражается в появлении социальных связей, солидарности и идентичности в наднациональном и надколони-альном масштабе.

Глобальная солидарность - ощущение общности, выходящей за пределы одного народа или государства, выражающейся в идее всеобщих прав человека, в экологическом движении, в борьбе за мир, в кампаниях международной помощи жертвам стихийных катастроф и бедствий.

Глобальное общество - популяция людей на планете Земля, все живущие в данный момент люди, все современное человечество.

620

Зависимое развитие- особый ход экономического развития в странах, зависимых от великой державы или от группы стран, имеющих экономическое, политическое или военное превосходство и преобладание.

Империализм - колониальная экспансия, непосредственное завоевание, а также косвен­ное подчинение себе более слабых стран (неоколониализм), что позволяет эксплуати­ровать дешевую рабочую силу, открывает доступ к источникам сырья и новые рынки сбыта для излишков собственных товаров.

Компрадорские элиты - политические и экономические элиты в странах, находящихся в зависимости от могущественной державы, реализующие интересы империалистичес­кого центра часто в ущерб интересам собственных стран.

Культурная амальгамация - диалог и обмен между культурами центра и периферии; выбо­рочная модификация культуры центра под влиянием встречной интерпретации и переос­мысления в периферийных обществах и одновременное стимулирование и оживление опре­деленных скрытых ценностей местных культур под влиянием на них культуры центра.

Культурная деформация - упрощение, обеднение и даже деградация культуры центра в процессе ее адаптации периферийными странами.

Культурная ойкумена - область постоянных культурных взаимодействий, взаимопро­никновения и культурного содержательного обмена

Культурный демпинг - пропаганда и продажа в периферийных странах массовых про­дуктов культуры и искусства самого низкого качества по низкой цене.

Культурный империализм - пропаганда и распространение собственного образа жизни, образцов потребительской продукции, обычаев, художественных изделий, языка, даже религиозных убеждений странами, имеющими более сильные экономические, полити­ческие и военные позиции.

Локальная идентичность - ощущение своей общности с людьми, проживающими в той же общине (группе), с представителями своего рода, племени, этнической группы, опирающееся на частные моменты и связи, которые проистекают из территории со­вместного проживания, кровного родства, сходства в обычаях, общности традиций.

Мировая система - охватывание непосредственным или косвенным влиянием капиталисти­ческого рынка всех регионов мира, даже тех, которые номинально оставались до последне­го времени или даже ныне еще остаются за границами капиталистической системы.

Предвосхищающая акультурация - приспособление местных институтов, организаций, услуг, потребительских благ к ожиданиям, надеждам и запросам зарубежных туристов, предпринимателей или инвесторов.

Униформизация мира (гомогенизация) - прогрессирующее нарастание сходства в формах экономических и политических организаций, потребительских образцов, обычаев и нра­вов, художественных стилей, систем ценностей, идей и идеологий в мировом масштабе.

Рекомендуемая литература

7, 19 (см. «Сто книг с моей книжной полки»)

621