3.3. Теоретическая база лефовской критики

Теория «производственного» искусства и особенно теория «литературы факта» в критике группы ЛЕФ, весьма агрессивно навязывавшей в литературной борьбе 20-х г. читателям и литературным противникам свои представления о литературе, представляет собой практически чистый, беспримесный пример эклектической «форсоцевской» методологии.

Основные положения «литературы факта», в частности, сводятся к следующим трём тезисам.

1. Литература по самой своей природе не может быть средством познания жизни, не способна к «отражению» действительности, – она «пересоздает» её в воображении, а следовательно, искажает, превращая хаос неорганизованных реальных фактов, представляющих её «материал», в конструктивно организованную художественную форму. «Искусство – социальный наркотик, – писал С.Третьяков.– Оно фатально оболванивает мозги, гасит интеллект, развязывает стихию инстинкта, уводит от жизни, создает экзотику, т.е. небылицу там, где должна быть видима быль»¹. «Беллетристика – опиум для народа»².

2. Поскольку искусство возникло как результат разлада между сущим и желаемым, как средство иллюзорной организации жизненного хаоса, – при социализме, где хаос буржуазной стихии заменен сознательной организацией и планированием всех процессов, – искусству в его «эстетико-одурманивающей функции» нет места. Поэтому – долой станковую живопись, долой художественную литературу. Долой роман – этот «тысячелетний гипнотизер», долой все художественные жанры; всем этим «буржуазно-феодально-стабилизационным формам»³в эпоху диктатуры пролетариата должен прийти конец.

3. На место ниспровергнутого «опиума» должна быть поставлена «литература факта»: очерк, фельетон, репортаж, заметка, «факто-монтаж», биография, мемуары, эссе, дневники, отчеты о заседании суда и т.п. документальные жанры, основанные на методе «точной фиксации фактов». «Незачем ждать Львов Толстых, наш Лев Толстой – газета. Надо брать газете писателя за жабры, используя его литературную тренировку на славном посту очеркиста»⁴.

Странной и удивительной уже через каких-то два десятилетия казались и эта теория, и особенно характер её «преподнесения». Тем не менее она представляет собой «литературный факт», о котором нужно знать, потому что за агрессивно-полемической формой суждений скрывается вполне определенная теоретическая позиция.

В рассуждениях критиков и теоретиков Лефа прежде всего явственно обнаруживается опоязовская закваска. В своих статьях Лефы то и дело повторяют целый ряд типично формалистских положений. Художественные жанры для них – наборы технических приемов, своего рода жесткие формальные конструкции, «чисто технические стандарты, чертежи, которые располагаются между художественным произведением и социальным фактом и на основании которых строится «вещь» (С.Третьяков)⁵. Эти формы существуют объективно, не зависят от индивидуального авторского сознания и подчиняют его себе в процессе «производства» художественной «конструкции». Эта конструкция также «господствует над материалом», «насилует материал» и «искажает»¹его в чисто формальных целях (О.Брик). Роман не может быть «отражением действительности, потому что сюжетная конструкция нейтрализует реальный материал, лишая его всех специфических качеств. Культивировать романные формы – значит идти на сознательное искажение фактического материала» (В.Тренин)².

Связь лефовской теории с формализмом очевидна. Не случайно тесное сотрудничество в «Лефе» и «Новом Лефе» теоретиков ОПОЯЗа, в частности, В.Шкловского. Это его формулы и идеи были взяты напрокат лефовскими критиками.

Но в отрицании «художества» лефовцы не ограничивались формалистическими аргументами. На них вовсю работала и «социология». В отличие от последовательных формалистов они теснейшим образом связывали литературу (понимаемую как чистую форму) с экономикой и социальными факторами. Для них «форма неотделима от социальной функции. Борьба литературных жанров есть такая же борьба общественных групп и классов, как и всякое столкновение надстроек»³. Художественные жанры прямо привязываются к тем или иным социально-экономическим укладам. Роман и рассказ объявляются «феодально-буржуазными» формами. Этот довод становится самым сокрушительным оружием в борьбе лефовцев с развитием художественных жанров в литературе 20-х гг. «РАППУ» и «Перевалу» ставится в вину «прямой некритический перенос в нашу обстановку формальных конструкций произведений, созданных в иноклассовой обстановке, феодальной и капиталистической», при этом утверждается, что «попытка пересадить литературный жанр, канонизованный в определенных общественных условиях, в другую эпоху и среду оканчивается плачевно для жанра, эпохи и среды»⁴.

Таким образом, эклектический «формально-социологический метод» вполне процветал в критической продукции Лефа.

_________

Эклектизм рассмотренных нами концепций был, с одной стороны, естественным результатом неудовлетворенности значительной части литературоведов и критиков метафизической односторонностью методологии двух "антиподов и двойников" (Л.Гинзбург) – формализма и вульгарного социологизма.

Распространенность "эклектизма" была гораздо более массовой, чем это может показаться с первого взгляда. Мы рассмотрели только наиболее крупные явления этого потока, притом авторов наиболее самостоятельных и оригинальных. В литературоведческой и особенно литературно-критической продукции 20-х годов можно найти большое количество примеров применения этой методологии на практике. Таковы работы не только лефовцев, но и многих рапповцев, в частности, А.Русанова, А.Андрузского, Г.Горбачева, Е.Мустанговой, Ц.Вольпе, А. Друзина, З.Штейнмана и многих других. Отличаясь друг от друга в трактовке некоторых конкретных проблем, работы всех этих авторов характеризуются принципиальной общностью исходных методологических позиций, основанных на механическом соединении формалистических и вульгарно-социологических принципов.

Свойственная формализму и вульгарному социологизму метафизическая постановка проблем формы и содержания, принципиальный разрыв и противопоставление этих категорий оказывается столь же явным пороком и эклектических концепций. Пресловутый «дуализм» формы и содержания остается непреодоленным и даже еще более обостряется. Простое сложение противоположных методологических принципов не ведет к синтезу, в итоге не получается того результата, который, если воспользоваться формулой монтажа С.Эйзен­штейна, обозначается как 1 + 1 > 2. Эклектицизм, соединяя принципы формализма и вульгарного социологизма, наследует лишь недостаткитого и другого, не приобретая каких-либо новых достоинств. Результат оказывается уныло обыкновенным: 1 + 1 = 2. Только складываются в данном случае не плюсы, а минусы методологий и теоретических концепций. В итоге получается не «2», а «–2».